ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В прихожей нас встретила длинная худая девочка в выцветшем сарафане, из которого она выросла года три назад, с длинными голыми ногами и с хорошеньким круглым личиком. На мать она совсем не была похожа, разве только глаза у нее тоже были большие и серые и расставлены так же широко. Увидев меня, она насупилась и сердито сказала:

– Здравствуйте.

– Это моя дочь Наташа, – чинно сказала Нина. – Наташа, это Андрей Сергеевич. Он из-за меня остался без ужина, и мы должны накормить его. – Она изо всех сил старалась выглядеть виноватой, но это у нее плохо получалось. – Пожалуйста, сделай там что-нибудь.

– Прекрасно, – ледяным тоном произнесла Наташа. – Я сделаю яичницу.

– Как вы относитесь к яичнице? – спросила Нина, повернувшись ко мне.

– Побольше, – попросил я. – Я голоден как волк. И чаю, если нетрудно. Сладкого.

Наташа стремительно повернулась и удалилась на кухню, стукнувшись боком о косяк.

– Ну как? – спросила Нина шепотом.

– Прелесть, – пробормотал я. – Жаль носа-пуговки, а так – прелесть.

– Много ты понимаешь...

На кухне загремели сковородки. Нина подтолкнула меня, и мы прошли в комнату. Почти ничего здесь не изменилось, только исчез пузатый родительский комод, и вместо детской кроватки стояла широкая низкая тахта. По-прежнему было чисто и аккуратно, по-прежнему пахло свежим бельем и немножко парфюмерией. По-прежнему возле окна размещалось доброе полукруглое кожаное кресло. Дверь в  м о ю  комнату была приоткрыта. Там был виден желтый угол новенького письменного стола, край белой постели и маленький матерчатый тапочек на пестром коврике.

– Там теперь Наташкино царство, – сказала Нина. Я взглянул на нее, и она поспешно отвела глаза.

– Что же мы стоим? – сказала она. – Пойдем, помоешь руки.

Я отправился в ванную, а она пошла на кухню. Через несколько минут она принесла мне полотенце.

– Держись, Андрюшка, – сказала она, загадочно усмехаясь. – Яичница на столе.

– Это опасно? – спросил я.

– Не знаю. В крайнем случае позовешь на помощь.

Затем она сказала, что будет переодеваться, и пожелала мне удачи. Когда я вернулся в комнату, на столе в семейной сковороде шипела гигантская яичница из десятка яиц, не меньше. Наташа сидела на тахте, выставив острые голые коленки, и с интересом ждала, что я буду делать. Драться так драться, подумал я и бодро вскричал:

– Вот это здорово!

– Вы просили побольше, – смиренно напомнила она.

Я уселся, придвинул сковороду и взялся за дело. Ударить лицом в грязь мне было никак нельзя. Впрочем, я действительно проголодался. Я ел неторопливо, время от времени со вкусом макал в масло кусочки хлеба и одобрительно мычал. Одновременно мы вели светский разговор о школе и о пионерских лагерях. Вошла Нина в легком белом платье и села напротив. Вот тут я на минуту остановился, заглядевшись на нее. Она была румяной от холодной воды, в растрепавшихся волосах дрожали радужные капли, и глаза у нее были блестящие и ясные. Я вдруг подумал, как я выгляжу сейчас – толстый седой дурак над огромной сковородой яичницы, грузный и красный, в безобразном костюме от магазина готового платья, с расстегнутым воротником и сбитым набок галстуком. Почему-то эта мысль совсем не задела меня.

Нина краем глаза покосилась на Наташу и незаметно подмигнула мне. Я вернулся к яичнице, кое-как разделался с нею и сказал в пространство:

– Отличная была яичница, в жизни такой не ел. А теперь хорошо бы сладкого чаю. Сладкого и покрепче.

Наташа взирала на меня с благоговейным ужасом. Нина фыркнула и закрылась ладонью. «Ну что ты, мама, право», – укоризненно прошептала Наташа, покраснела и пошла за чайником.

Чай мы пили все втроем. Я рассказывал им про Камчатку и Курильские острова, про вулканы и про японских браконьеров, про спрута в бассейне, про документы профессора Акасиды, про Хиду и его книги. Это был славный вечер, и мне давно не было так легко и уютно. Потом Нина поглядела на часы и строго сказала:

– Все, Наташка, пора спать.

– Мамочка! – воскликнула Наташа с негодованием.

– Никаких мамочек. Попрощайся с Андреем Сергеевичем и отправляйся.

– Мамочка, еще десять минут.

– Нет.

– Капельку!

– Погоди, Нина, – сказал я и извлек из кармана подарок Хиды. – Возьми, Наташенька. Это тебе за твою чудесную яичницу.

– Что это? – спросила она.

– А ты разверни и погляди.

Она развернула и заулыбалась.

– Ой, какое чудо, смотри, мамочка, – сказала она. – Спасибо большое, Андрей Сергеевич.

– Это японец тебе подарил? – спросила Нина.

– Да, я подарил ему бутылку водки, и он сказал, что будет угощать своих друзей. Ну а я угощаю своих.

– Большое спасибо, – сказала Наташа, – мамочка, смотри, какая хорошенькая.

– Очень хорошенькая, – согласилась Нина. – А теперь ступай.

– Иду, мамочка, ты же видишь, я уже иду. Спокойной ночи. Андрей Сергеевич, спокойной ночи. Приходите к нам еще есть яичницу.

– Наталья! – сердито сказала Нина.

– Непременно, – пообещал я вполне искренне.

Она поцеловала Нину, повернулась ко мне, сделала книксен, приподняв кончиками пальцев подол своего короткого сарафана, и удалилась. Чудная девчонка. И в ней, конечно, есть много от матери. Какая-то милая угловатая гибкость, не знаю, как это объяснить. Я отодвинул стакан и встал.

– Спасибо, Ниночка, – сказал я. – Тебе тоже пора спать. Всем пора спать.

– Да, – пожаловалась она, – я встаю рано.

Мы вышли в прихожую. Я пропустил ее вперед и плотно прикрыл дверь.

– Когда мы увидимся? – спросил я.

– Не знаю.

– Тогда я знаю. Мы увидимся завтра. Давай?

– Не получится, Андрюшенька. Завтра я со своими англичанками уезжаю в Минск.

– Ну вот! – Я расстроенно поглядел на нее.

– Ничего, это всего на два-три дня. Постой-ка...

Она подошла ко мне вплотную и стала поправлять мой галстук. Тогда я взял ее за плечи. Она вздохнула и опустила руки. Я поцеловал ее.

– Господи, – сказала она. – Господи, как давно это было.

Я поцеловал ее еще и еще раз.

– Не надо, – сказала она жалобно, – иди, пожалуйста. Иди, Андрюшка. Иди. Ну прошу тебя. Это же все было. Было. Было.

[Предыдущая часть]     Оглавление     [Следующая часть]