РУКОПИСИ СГОРАЮТ ДОТЛА

«Хромая судьба»

Не бывает, вы говорите?

Это верно. Но мы попробуем.

Видите ли, какая странная история, «Хромая судьба» на самом деле не очень-то книга. Во всяком случае – не одна книга, и даже не две. Дело в том, что в начале восьмидесятых Стругацкие написали о своем коллеге Сорокине роман. И осталась в романе эдакая незаполненная вакансия, Синяя Папка...

Мир, в котором проживает означенный Сорокин, весьма схож с нашим, с тем только отличием, что грань между реальным и вымышленным там порядком размыта: случается как проникновение вымысла в реальность, так и прямое воздействие художника на окружающее. Живущий в этой псевдо-Москве герой и сам в чем-то Стругацкий (более – Аркадий Натанович). В своей тайной, скрытой от людей жизни мастера, он создает еще одного героя, натурально, тоже писателя. Каковой писатель обитает в мире и вовсе причудливом. К примеру, он прорывается сюда, к нам, где тайно общается с бардом, страдающим, как и он, от неумения вовремя прекратить бренчать. Круг, таким образом, замыкается. И становится окончательно понятно, что всяческое разделение на миры есть сплошной обман и надувательство. А существует одна реальность. Прочее же – мираж, и никакого резона нет принимать его всерьез. Что, к примеру, задержалось в ладонях «реалистов», когда весь песок вытек? Халтурщик Рэм Квадрига, пьяница Виктор Банев, падающие маски вместо лиц... А живописец Рэм Квадрига живет в истинной реальности. Вместе с писателем Баневым и философом из Будущего Павлом Зурзмансором. Туда-то, в настоящий, неизменяемый мир, и уходят повзрослевшие Ирма, Бол-Кунац и Валерьянс...

На роль Синей Папки метил сперва «Град обреченный». Дело прошлое, и можно сказать, что не клеились у Аркадия и Бориса Стругацких дела с этим вариантом объединения рукописей, и сколько ни старались они улучшить ситуацию, она какая была, такая и оставалась. «Град» не подошел из-за слишком большого объема – по версии самих АБС. Это, конечно же, правда. И все же причина эта не единственная.

Во-первых, герой. Ни в каком случае Андрей Воронин не писатель. А ведь без творца рвется связующая миры нить. Однако еще важнее другое. В «Гадких лебедях» содержится едва ли не идеальный символ будущего. Вообще-то, роль такого символа может играть все что угодно, хотя бы лес. Трудность в том, что не всякий читатель аллегорию поймет и почувствует... Зато уж в рукописи из Синей папки – именно тот образ, который «срабатывает» сам по себе и всегда, без всякой подготовки. Наше будущее – это дети. Не правда ли, очень свежая мысль!

Короче! Совсем коротко: «...у нас впереди – только они».

* * *

Источник горечи всякого мастера – в невозможности предугадать, как отзовется слово. И стократ это верно для мастера, отнесенного к «фантастике»... Можно писать на языке Пушкина и Булгакова, можно – в порыве озорства – попросту вставить в книгу кусок «из» Александра Сергеевича или Михаила Афанасьевича... Беда в том, что и этого никто не заметит. Половина пропустит странные слова мимо ушей, другая половина сочтет их за неудачную шутку: ведь эти добрые люди ничему не учились и все путают, что им говорили. Исключения столь редки, что их и учитывать смешно. А авторская горечь доходит порой до того, что подобные отсылки снабжаются прямыми пояснениями! Что и случилось в «Хромой судьбе». О безысходность... Если мысль изреченная есть ложь, что уж тогда говорить о мысли еще и поясненной... И сегодня область пересечения множеств, обозначаемых как читательская аудитория Стругацких, читательская аудитория Пушкина и читательская аудитория Булгакова, по-прежнему катастрофически мала. Именно до уровня редких исключений, подтверждающих правило...

* * *

Эстафета извечных поисков света и покоя... «На свете счастья нет, но есть покой и воля...» Что ж, выходит, для Него они все же были... Но на этом все и заканчивается. «Я ищу свободы и покоя...» Именно. Ищу... Ищу вечного сна и беспамятства... Кто там следующий? «...Покой нам только снится сквозь кровь и пыль... Покоя нет...»

Последний выбор – у Мастера: или свет, или покой.

И, наконец, ни света, ни покоя – в мире, где нет и уже не предвидится не только Воланда с его свитой, но и самого Мастера... Мы-то знаем твердо: нет ничего ДО и нет ничего ПОСЛЕ. Нет ни наград, ни возмездий в предстоящем НИЧТО. Все – здесь и только здесь.

Но и здесь ни совета не будет, ни сочувствия. Не от кого, да и с какой стати. Только ты сам. Всё – сам. Не надо задаваться большими планами, дорогой читатель, право! Кто жил и мыслил, тот не мог не мечтать о свете и покое. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Зато осталось – главное. Свободен! Свободен! И в этом – высшая и единственная награда. И смелость. В том числе – смелость писателей, которые от религиозного, по сути, мышления пришли к абсолютному атеизму, чистому и холодному, к отрицанию любых подпорок – включая и такую религию, как вера в светлое будущее, в мир коммунистического рая, на который мы тут якобы работаем.

Вовсе не все люди – добрые. И царство истины – Полдень – никогда не настанет. Ибо тот мир не может быть построен так, как рассказали его авторы. Такой мир может быть только придуман. Впрочем, разве что чудо...

Нет, лгали, лгали обольстители-мистики, никаких планет Синих Песков нет на свете, и не несутся к ним отчаянные Десантники, и не треплют их корабль вихри голубой пыли, не стелется над планетой светящийся след. Нет ничего, и ничего не было! Страшно, да, но богов – тоже нет. Тишина и пустота. Ничего, кроме человека, мира и истории...

[Предыдущая часть]     Оглавление     [Следующая часть]