|
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда они вышли к заброшенной дороге, солнце уже поднялось высоко над степью. Роса высохла, жесткая короткая трава шуршала и похрустывала под ногами. Мириады кузнечиков звенели и кричали вокруг, острый горький запах поднимался от нагретой земли.
Дорога была странная. Совершенно прямая, она выходила из-за мутно-синего горизонта, рассекала круг земли напополам и уходила снова за мутно-синий горизонт, туда, где круглые сутки, днем и ночью, что-то очень далекое и большое невнятно вспыхивало, мерцало, двигалось, вспучивалось и опадало. Дорога была широкая, она матово отсвечивала на солнце, и полотно ее как бы лежало поверх степи массивной, в несколько сантиметров толщиной, закругленной на краях полосой какого-то плотного, но не твердого материала. Гаг ступил на нее и, удивляясь неожиданной упругости, несколько раз легонько подпрыгнул на месте. Это, конечно, не был бетон, но это не был и прогретый солнцем асфальт. Что-то вроде очень плотной резины. От этой резины шла прохлада, а не душный зной раскаленного покрытия. И на поверхности дороги не было видно никаких следов, даже пыли не было на ней. Гаг наклонился и провел рукой по гладкой, почти скользкой поверхности. Посмотрел на ладонь. Ладонь осталась чистой.
– Она сильно усохла за последние восемьдесят лет, – прогудел Драмба. – Когда я видел ее в последний раз, ее ширина была больше двадцати метров. И тогда она еще двигалась.
Гаг соскочил на землю.
– Двигалась? Как двигалась?
– Это была самодвижущаяся дорога. Тогда было много таких дорог. Они опоясывали весь Земной шар, и они текли – по краям медленнее, в центре очень быстро.
– У вас не было автомобилей? – спросил Гаг.
– Были. Я не могу вам сказать, почему люди увлеклись созданием таких дорог. Я имею только косвенную информацию. Это было связано с очищением среды. Самодвижущиеся дороги очищали. Они убирали из атмосферы, из воды, из земли все лишнее, все вредное.
– А почему она сейчас не движется? – спросил Гаг. – Ты не можешь ее включить?
– Нет. Дороги управлялись из специальных центров. Самый близкий был довольно далеко отсюда. Но, наверное, этих центров больше нет. Стали не нужны. Я вижу, все очень изменилось. Раньше на этой дороге были толпы людей. Теперь никого нет. Раньше в этом небе в несколько горизонтов шли, шли, шли потоками летательные аппараты. Теперь в небе пусто. Раньше по обе стороны от дороги стояла пшеница в мой рост. Теперь это степь.
Гаг слушал, приоткрыв рот.
– Раньше через мои рецепторы, – продолжал Драмба монотонным голосом, – во всем диапазоне ежесекундно проходили сотни радиоимпульсов. Теперь я не ощущаю ничего, кроме атмосферных разрядов. Сначала мне показалось даже, что я заболел. Но теперь я знаю: я прежний. Изменился мир.
– Может быть, мир заболел? – спросил Гаг живо.
– Не понимаю, – сказал Драмба.
Гаг отвернулся и стал смотреть туда, где горизонт вспыхивал и шевелился. «Черта с два, – угрюмо подумал он. – Как же, заболеют они!»
– А там что? – спросил он.
– Там Антонов, – ответил Драмба. – Это город. Восемьдесят лет назад его не было видно отсюда. Это был сельскохозяйственный город.
– А сейчас?
– Не знаю. Я все время вызываю информаторий, но мне никто не отвечает. Изменились средства связи, Гаг. Все изменилось.
Гаг смотрел на загадочное мерцание, и вдруг из-за горизонта возникло что-то невероятно огромное, похожее на косой парус невообразимых размеров, почти такое же серо-голубое, как небо, может быть – чуть темнее, медленно и величественно описало дугу, словно стрелка часов прошла по циферблату, и снова скрылось, растворилось в туманной дымке. Гаг перевел дух.
– Видел? – спросил он шепотом.
– Видел, – сказал Драмба удрученно. – Не знаю, что это такое. Раньше такого не было.
Гаг зябко передернул плечами.
– Толку от тебя... – проворчал он. – Ладно, пошли домой.
– Вы хотели посетить ракетодром, – напомнил Драмба.
– Господин! – резко сказал Гаг.
– Не понимаю...
– Когда обращаешься ко мне, изволь добавлять «господин»!
– Понял, господин.
Некоторое время они шли молча. Кузнечики сухими брызгами разлетались из-под ног. Гаг искоса поглядывал на бесшумного колосса, который плавно покачивался рядом с ним. Он вдруг заметил, что около Драмбы, совсем как давеча около дороги, держится своя атмосфера – свежести и прохлады. Да и сделан был Драмба из чего-то похожего: такой же плотно-упругий, и так же матово отсвечивали кисти его рук, торчащие из рукавов синего комбинезона. И еще Гаг заметил, что Драмба все время держится так, чтобы быть между ним и солнцем.
– Ну-ка расскажи еще раз про себя, – приказал Гаг.
Драмба повторил, что он – робот-андроид номер такой-то из экспериментальной серии экспедиционных роботов, сконструирован тогда-то (около ста лет назад – ничего себе старикашечка!), задействован тогда-то. Работал в таких-то экспедициях, на Яйле претерпел серьезную аварию, был частично разрушен; реконструирован и модернизирован тогда-то, но больше в экспедициях не участвовал...
– В прошлый раз ты говорил, что пять лет простоял в музее, – прервал его Гаг.
– Шесть лет, господин. В Музее истории открытий в Любеке.
– Ладно, – проворчал Гаг. – А потом восемьдесят лет ты торчал в этой нише у Корнея...
– Семьдесят девять, господин.
– Ладно-ладно, нечего меня поправлять... – Гаг помолчал. – Скучно, наверное, было стоять?
– Я не знаю, что такое «скучно», господин.
– Ну а что ты там делал?
– Стоял, ждал приказаний, господин.
– Приказаний... Но ты хоть рад сейчас, что тебя выпустили?
– Не понимаю вопроса, господин.
– Экая дубина... Впрочем, это никого не интересует. Ты мне лучше вот что скажи. Чем ты отличаешься от людей?
– Я всем отличаюсь от людей, господин. Химией, принципом системы управления и контроля, назначением.
– Ну и какое у тебя, у дубины, назначение?
– Выполнять все приказания, которые я способен выполнить.
– Хе!.. А у людей какое назначение?
– У людей нет назначения, господин.
– Долдон ты, парень! Деревня. Что бы ты понимал в настоящих людях?
– Не понимаю вопроса, господин.
– А я тебя ни о чем и не спрашиваю пока.
Драмба промолчал.
Они шагали через степь, все больше уклоняясь от прямой дороги к дому, потому что Гагу стало вдруг интересно посмотреть, что за сооружение торчит на небольшом холме справа. Солнце было уже высоко, над степью дрожал раскаленный воздух, душный острый запах травы и земли все усиливался.
– Значит, ты готов выполнить любое мое приказание? – спросил Гаг.
– Да, господин. Если это в моих силах.
– Ну, хорошо... А если я прикажу тебе одно, а... м-м-м... кто-нибудь еще – совсем противоположное? Тогда что?
– Не понял, кто отдает второе приказание.
– Ну... м-м-м... Да все равно кто.
– Это не все равно, господин.
– Ну, например, Корней...
– Я выполню приказ Корнея, господин.
Некоторое время Гаг молчал. «Ах ты, скотина, – думал он. – Дрянь этакая».
– А почему? – спросил он наконец.
– Корней старше, господин. Индекс социальной значимости у него гораздо выше.
– Что еще за индекс?
– На нем больше ответственности перед обществом.
– А ты откуда знаешь?
– Уровень информированности у него значительно выше.
– Ну и что же?
– Чем выше уровень информированности, тем больше ответственности.
«Ловко, – подумал Гаг. – Не придерешься. Все верно. Я здесь как дитя малое. Ну, мы еще посмотрим...»
– Да, Корней – великий человек, – сказал он. – Мне до него, конечно, далеко. Он все видит, все знает. Вот мы сейчас идем с тобой, болтаем, а он небось каждое наше слово слышит. Чуть что не так, он нам задаст...
Драмба молчал. Шут его знает, что происходило в его ушастой башке. Морды, можно сказать, нет, глаз нет – ничего не понять. И голос все время одинаковый...
– Правильно я говорю?
– Нет, господин.
– Как так – нет? По-твоему, Корней может чего-нибудь не знать?
– Да, господин. Он задает вопросы.
– Сейчас, что ли?
– Нет, господин. Сейчас у меня с ним нет связи.
– Что же он, по-твоему, не слышит, что ты сейчас говоришь? Или что я тебе говорю? Да он, если хочешь знать, даже наши мысли слышит! Не то что разговоры...
– Понял вас, господин.
Гаг посмотрел на Драмбу с ненавистью.
– Что ты понял, раздолбай?
– Понял, что Корней располагает аппаратурой для восприятия мыслей.
– Кто тебе сказал?
– Вы, господин.
Гаг остановился и плюнул в сердцах. Драмба тоже сейчас же остановился. Эх, садануть бы ему промеж ушей, да ведь не достанешь. Это надо же, какая дубина! Или притворяется? Спокойнее, Кот, спокойнее! Хладнокровие и выдержка.
– А до меня ты этого не знал, что ли?
– Нет, господин. Я ничего не знал о существовании такой аппаратуры.
– Так ты что же, дикобраз, хочешь сказать, что такой великий человек, как Корней, не видит нас сейчас и не слышит?
– Прошу уточнить: аппаратура для восприятия мыслей существует?
– Откуда я знаю? Да и не нужно аппаратуры! Ты ведь умеешь передавать изображение, звук...
– Да, господин.
– Передаешь?
– Нет, господин.
– Почему?
– Не имею приказа, господин.
– Хе... Приказа не имеешь, – проворчал Гаг. – Ну, чего встал? Пошли!
Некоторое время они шли молча. Потом Гаг сказал:
– Слушай, ты! Кто такой Корней?
– Не понимаю вопроса, господин.
– Ну... какая у него должность? Чем он занимается?
– Не знаю, господин.
Гаг снова остановился.
– То есть как это не знаешь?
– Не имею информации.
– Он же твой хозяин! Ты не знаешь, кто твой хозяин?
– Знаю.
– Кто?
– Корней.
Гаг стиснул зубы.
– Странно как-то у тебя получается, Драмба, дружок, – сказал он вкрадчиво. – Корней – твой хозяин, ты у него восемьдесят лет в доме и ничего о нем не знаешь?
– Не так, господин. Мой первый хозяин – Ян, отец Корнея. Ян передал меня Корнею. Это было тридцать лет назад, когда Ян удалился, а Корней выстроил дом на месте лагеря Яна. С тех пор Корней мой хозяин, но я с ним никогда не работал и потому не знаю, чем он занимается.
– Угу... – произнес Гаг и двинулся дальше. – Значит, ты про него вообще ничего не знаешь?
– Это не так. Я знаю про него очень много.
– Рассказывай, – потребовал Гаг.
– Корней Янович. Рост – сто девяносто два сантиметра, вес по косвенным данным – около девяноста килограммов, возраст по косвенным данным – около шестидесяти лет, индекс социальной значимости по косвенным данным – около ноль девять...
– Подожди, – ошеломленно сказал Гаг. – Заткнись на минутку. Ты о деле говори, что ты мне бубнишь!
– Не понял приказа, господин, – немедленно откликнулся Драмба.
– Н-ну... например, женат или нет, какое образование... дети... Понял?
– Сведений о жене Корнея не имею. Об образовании – тоже. – Робот сделал паузу. – Имею информацию о сыне: Андрей, около двадцати пяти лет.
– О жене ничего не знаешь, а о сыне, выходит, знаешь?
– Да, господин. Одиннадцать лет назад получил приказ перейти в распоряжение подростка, по косвенным сведениям четырнадцати лет, которого Корней называл «сын» и «Андрей». Находился в его распоряжении четыре часа.
– А потом?
– Не понял вопроса, господин.
– Потом ты его видел когда-нибудь?
– Нет, господин.
– Поня-атно, – задумчиво произнес Гаг. – Ну и чем вы с ним занимались эти четыре часа?
– Мы разговаривали. Андрей расспрашивал меня о Корнее.
Гаг споткнулся.
– Что ты ему сказал?
– Все, что знал: рост, вес. Потом он меня прервал. Потребовал, чтобы я рассказал ему о работе Яна на других планетах.
Да-а. Такие, значит, дела. Ну, это нас не касается. Но какова дубина! Уж о доме его и спрашивать нечего, ясно, что ничего не знает. Все планы мои разрушил, бродяга... Зачем же все-таки Корней мне его подсунул? Неужели я ошибаюсь? Вот дьявол, как же мне его проверить? Мне ведь шагу нельзя будет ступить, если я его не проверю!
– Напоминаю, – подал голос Драмба, – что вы намеревались отправиться домой.
– Ну, намеревался. А в чем дело?
– Мы все больше уклоняемся от оптимального курса, господин.
– Тебя не спросили, – сказал Гаг. – Я хочу посмотреть, что это там за штука на холме...
– Это обелиск, господин. Памятник над братской могилой.
– Кому? – с живостью спросил Гаг.
– Героям последней войны. Сто лет назад археологи обнаружили в этом холме братскую могилу.
Посмотрим, подумал Гаг и ускорил шаг. Дерзкая и даже страшная мысль пришла ему в голову. Рискованно, подумал он. Ох, сорвут мне башку! А за что? Откуда мне знать, что к чему? Я здесь человек новый, ничего этого не понимаю и не знаю... Да и не выйдет, наверное, ничего. Но уж если выйдет... Если выйдет – тогда верняк. Ладно, попробуем.
Холм был невысокий, метров двадцать – двадцать пять, и еще на столько же возвышалась над ним гранитная плита, отполированная до глади с одной стороны и грубо стесанная со всех остальных. На полированной поверхности вырезана была надпись – старинными буквами, которых Гаг не знал. Так. Гаг обошел обелиск и вернулся в тень. Сел.
– Рядовой Драмба! – сказал он негромко.
Робот повернул к нему ушастую голову.
– Когда я говорю «рядовой Драмба», – по-прежнему негромко произнес Гаг, – надо отвечать: «Слушаю, господин капрал».
– Понял, господин.
– Не господин, а господин капрал! – заорал Гаг и вскочил на ноги. – Господин капрал, понял? Корыто деревенское!
– Понял, господин капрал.
– Не понял, а так точно!
– Так точно, господин капрал!
Гаг подошел к нему вплотную, подбоченился и снизу вверх уставился в непроницаемую матовую решетку.
– Я из тебя сделаю солдата, дружок, – произнес он ласково-зловещим голосом. – Как стоишь, бродяга? Смир-рна!
– Не понял, господин капрал, – монотонно прогудел Драмба.
– По команде «смирно» надлежит сомкнуть пятки и развернуть носки, выпятив грудь как можно далее вперед, прижав ладони к бедрам и оттопырив локти... Вот так. Неплохо... Рядовой Драмба, вольно! По команде «вольно» надлежит отставить ногу и заложить руки за спину... Так. Уши твои мне не нравятся. Уши можешь опустить?
– Не понял, господин капрал.
– Вот эти штуки свои, которые торчат, можешь опустить по команде «вольно»?
– Так точно, господин капрал. Могу. Но буду хуже видеть.
– Ничего, потерпишь... А ну-ка, попробуем... Рядовой Драмба, смирно! Вольно! Смирно! Вольно!..
Гаг вернулся в тень обелиска и сел. Да, таких бы солдат хотя бы взвод. На лету схватывает. Он представил себе взвод таких вот драмб на позиции у той деревушки. Облизнул сухие губы. Да, такого дьявола, наверное, ракетой не прошибешь. Я только вот чего все-таки не понимаю: думает этот долдон или нет?
– Рядовой Драмба! – гаркнул он.
– Слушаю, господин капрал.
– О чем думаешь, рядовой Драмба?
– Ожидаю приказания, господин капрал.
– Молодец! Вольно!
Гаг вытер пальцами капельки пота, выступившие на верхней губе, и сказал:
– Отныне ты есть солдат его высочества герцога Алайского. Я – твой командир. Все мои приказания для тебя закон. Никаких рассуждений, никаких вопросов, никакой болтовни! Ты обязан с восторгом думать о той минуте, когда наступит счастливый миг сложить голову во славу его высочества...
Болван, наверное, половины не понимает, ну да ладно. Важно вбить ему в башку основы. Дурь из него вышибить. А понимает он там или не понимает – дело десятое.
– Все, чему тебя учили раньше, забудь. Я твой учитель! Я твой отец и твоя мать. Только мои приказы должны выполняться, только мои слова могут быть для тебя приказом. Все, о чем я говорю с тобой, все, что я тебе приказываю, есть военная тайна. Что такое тайна – знаешь?
– Нет, господин капрал.
– Гм... Тайна – это то, о чем должны знать только я и ты. И его высочество, разумеется.
Крутовато я взял, подумал он. Рано. Деревня ведь. Ну ладно, там видно будет. Надо его сейчас погонять. Пусть с него семь потов сойдет, с бродяги.
– Смир-рна! – скомандовал он. – Рядовой Драмба, тридцать кругов вокруг холма – бегом марш!
И рядовой Драмба побежал. Бежал он легко и как-то странно, не по уставу и вообще не по-людски – не бежал даже, а летел огромными скачками, надолго зависая в воздухе, и при этом по-прежнему держал ладони прижатыми к бедрам. Гаг, приоткрыв рот, следил за ним. Ну и ну! Это было похоже на сон. Совершенно бесшумный полубег-полулет, ни топота, ни хриплого дыхания, и не оступится ведь ни разу, а там же кочки, камни, норы... и ведь поставь ему на голову котелок с водой – не расплескает ни капли! Какой солдат! Нет, ребята, какой солдат!
– Быстрее! – гаркнул он. – Шевелись, тараканья немочь!
Драмба сменил аллюр. Гаг замигал: у Драмбы исчезли ноги. Вместо ног под совершенно вертикальным туловищем видно было теперь только туманное мерцание, как у пропеллера на больших оборотах. Земля не выдерживала, за гигантом потянулась, темнея и углубляясь на глазах, взрытая борозда, и появился звук – шелестящий свист рассекаемого воздуха и дробный шорох оседающей земли. Гаг еле успевал поворачивать голову. И вдруг все кончилось. Драмба снова стоял перед ним по стойке «смирно» – неподвижный, огромный, дышащий прохладой. Будто и не бежал вовсе.
Да-а, подумал Гаг. С такого, пожалуй, сгонишь пот... Но в разум-то я его привел или нет? Ладно, рискнем. Он посмотрел на обелиск. Гадко это, вот что. Солдаты ведь лежат... Герои. За что они там дрались, с кем дрались – этого я толком не понял, но как они дрались – я видел. Дай бог нам всем так драться в наш последний час. Ох, не зря Корней показал мне эти фильмы. Ох, не зря... В душе у Гага шевельнулся суеверный ужас. Неужели этот лукавый Корней еще тогда предвидел такую вот мою минуту? Да нет, ерунда, ничего он не мог предвидеть, не господь же он бог все-таки... Просто хотел тоненько мне намекнуть, с чьими потомками я имею дело... А они здесь лежат. Сколько веков уже они здесь лежат, и никто их не тревожил. Будь они живы – не допустили бы, шуганули бы меня отсюда... Ну ладно, а если бы это были крысоеды? Нет, пожалуй, все равно гадко... И потом, что за ерунда: крысоеды – трусы, вонючки. А это же солдаты были, я же своими глазами видел! Тьфу, пропасть, даже тошнит... А если бы здесь Гепард стоял рядом? Доложил бы я ему свое решение – что бы он мне сказал? Не знаю. Знаю только, что его бы тоже замутило. Тут бы всякого замутило, если он, конечно, человек, а не мешок с навозом. Да только мало ли от чего солдата мутит? Кишки с шоссе соскребать – тоже мутило... Нет, Кот, кишки – это другое дело. Здесь – символ! Честь!
Он посмотрел на Драмбу. Драмба стоял по стойке «смирно», равнодушно поводя глазами-ушами. А что мне остается-то? Мыслишка-то правильная! Гаденькая – не спорю. Скользкая. Другому и в другое время я бы за такую мыслишку сам по рылу бы дал. А мне деваться некуда. Мне такой случай, может, никогда больше не представится. Сразу все проверю. И этого дурака проверю, и насчет наблюдения... Тут в том-то все и дело, что гадко. Тут бы никто не удержался, сразу бы за руку меня схватил, если бы мог. Ладно, хватит слюни распускать. Я это не для собственного удовольствия затеваю. Я не паразит какой-нибудь. Я – солдат и делаю свое солдатское дело как умею. Простите меня, братья-храбрецы. Если можете.
– Рядовой Драмба! – произнес он дребезжащим голосом.
– Слушаю, господин капрал.
– Приказ! Повалить этот камень! Выполняй!
Он отскочил в сторону, не чуя под собой ног. Если бы здесь был окоп, он прыгнул бы в окоп.
– Живо! – завизжал он, срывая голос.
Когда он разжмурился, Драмба уже стоял, наклонившись, перед обелиском. Огромные руки-лопаты скользнули по граниту и погрузились в пересохшую землю. Гигантские плечи зашевелились. Это длилось секунду. Робот замер, и Гаг вдруг с ужасом увидел, что его могучие ноги как бы оплывают, укорачиваются на глазах, превращаясь в короткие, толстые, расплющенные внизу тумбы. А потом холм дрогнул. Послышался пронзительный скрип, и обелиск едва заметно накренился. И тогда Гаг не выдержал.
– Стой! – заорал он. – Отставить!
Он кричал еще что-то, уже не слыша самого себя, ругаясь по-русски и по-алайски, никакой нужды не было в этом крике, и он уже понимал это и все-таки кричал, а Драмба стоял перед ним по стойке «смирно», монотонно повторяя: «Слушаю, господин капрал, слушаю, господин капрал...»
Потом он опомнился. Саднило в глотке, все тело болело. Спотыкаясь, он обошел обелиск кругом, трогая гранит дрожащими пальцами. Все было как прежде, только у основания, под непонятной надписью, зияли две глубокие дыры, и он принялся судорожно забивать в них землю каблуками.
[Предыдущая часть] Оглавление [Следующая часть]
|
