|
ГЛАВА ВТОРАЯ
3. «...а она сменила свой мини-сарафан на мини-юбочку и мини-кофточку. Надо сказать, девочка она была в высшей степени призывная, – у Малянова создалось впечатление, что она начисто не признавала лифчиков. Ни к чему ей были лифчики, все у нее было в порядке безо всяких лифчиков. О «полостях Малянова» он больше не вспоминал.
Впрочем, все было очень прилично, как в лучших домах. Сидели, трепались, пили чаек, потели. Он был уже Димочкой, а она у него уже стала Лидочкой. После третьего стакана Димочка рассказал анекдот о двух петухах – просто к слову пришлось, – и Лидочка очень хохотала и махала на Димочку голой рукой. Он вспомнил (петухи напомнили), что надо бы позвонить Вайнгартену, но звонить не пошел, а вместо этого сказал Лидочке:
– Изумительно вы все-таки загорели!
– А вы – белый, как червяк, – сказала Лидочка.
– Работа, работа! Труды!
– А у нас в пионерлагере...
И Лидочка подробно, но очень мило рассказала, как там у них в пионерлагере насчет позагорать. В ответ Малянов рассказал, как ребята загорают на Большой антенне. Что такое Большая антенна? Пожалуйста. Он рассказал, что такое Большая антенна и зачем. Она вытянула свои длинные коричневые ноги и, скрестив, положила их на Бобкин стульчик. Ноги были гладкие, как зеркало. У Малянова создалось впечатление, что в них даже что-то отражалось. Чтобы отвлечься, он поднялся и взял с конфорки кипящий чайник. При этом он обварил себе паром пальцы и мельком вспомнил о каком-то монахе, который сунул конечность то ли в огонь, то ли в кипяток, дабы уйти от зла, проистекающего ввиду наличия в непосредственной близости прекрасной женщины, – решительный был малый.
– Хотите еще стаканчик? – спросил он.
Лидочка не ответила, и он обернулся. Она смотрела на него широко открытыми светлыми глазами, и на блестящем от загара лице ее было совершенно неуместное выражение – не то растерянности, не то испуга, – у нее даже рот приоткрылся.
– Налить? – неуверенно спросил Малянов, качнув чайником.
Лидочка встрепенулась, часто-часто замигала и провела пальцами по лбу.
– Что?
– Я говорю – чайку налить вам еще?
– Да нет, спасибо... – Она засмеялась как ни в чем не бывало. – А то я лопну. Надо фигуру беречь.
– О да! – сказал Малянов с повышенной галантностью. – Такую фигуру, несомненно, надо беречь. Может быть, ее стоит даже застраховать...
Она мельком улыбнулась и, повернув голову, через плечо посмотрела во двор. Шея у нее была длинная, гладкая, разве что несколько худая. У Малянова создалось еще одно впечатление, а именно, что эта шея создана для поцелуев. Равно как и ее плечи. Не говоря уже об остальном. Цирцея, подумал он. И сразу же добавил: впрочем, я люблю свою Ирку и никогда в жизни ей не изменю...
– Вот странно, – сказала Цирцея. – У меня такое ощущение, будто я все это уже когда-то видела: эту кухню, этот двор... только во дворе было большое дерево... Огромное дерево!.. У вас так бывает?
– Конечно, – сказал Малянов с готовностью. – По-моему, это у всех бывает. Я где-то читал, это называется ложная память...
– Да, наверное, – проговорила она с сомнением.
Малянов, стараясь не слишком шуметь, осторожно прихлебывал горячий чай. В легкой трепотне явно возник какой-то перебой. Словно заело что-то.
– А может быть, мы с вами уже встречались? – спросила она вдруг.
– Где? Когда? Я бы вас запомнил...
– Ну, может быть, случайно... где-нибудь на улице... на танцах...
– Какие могут быть танцы? – возразил Малянов. – Я уже забыл, как это делается...
И тут они оба замолчали, да так, что у Малянова даже пальцы на ногах поджались от неловкости. Это было то самое отвратительное состояние, когда не знаешь, куда глаза девать, а в голове, как камни в бочке, с грохотом пересыпаются абсолютно неподходящие и бездарные начала новых разговоров. «А наш Калям ходит в унитаз...» Или: «Помидоров в этом году в магазинах не достать...» Или: «Может быть, еще стаканчик чайку?» Или, скажем: «Ну а как вам нравится наш замечательный город?..»
Малянов осведомился невыносимо фальшивым голосом:
– Ну и какие же у вас, Лидочка, планы в нашем замечательном городе?
Она не ответила. Она молча уставилась на него круглыми, словно бы от крайнего изумления, глазами. Потом отвела взгляд, сморщила лоб. Закусила губу. Малянов всегда считал себя скверным психологом и в чувствах окружающих, как правило, ничегошеньки не понимал. Но тут он с совершенной ясностью понял, что его незамысловатый вопрос оказался прекрасной Лидочке решительно не под силу.
– Планы?.. – пробормотала она наконец. – Н-ну... конечно... А как же? – Она вдруг словно бы вспомнила. – Ну, Эрмитаж, конечно... импрессионисты... Невский... И вообще я белых ночей никогда не видела...
– Малый туристский набор, – сказал Малянов торопливо, чтобы ей помочь. Не мог он видеть, когда человеку приходится врать. – Давайте я вам все-таки чайку налью... – предложил он.
И снова она засмеялась как ни в чем не бывало.
– Димочка, – сказала она, очень мило надувши губки, – ну что вы ко мне пристаете с этим вашим чайком? Если хотите знать, я этого вашего чая вообще никогда не пью... А тут еще в такую жару!
– Кофе? – предложил Малянов с готовностью.
Она была категорически против кофе. В жару, да еще на ночь, не следует пить кофе. Малянов рассказал ей, что на Кубе только и спасался кофе, а там жара – тропическая. Он объяснил ей действие кофеина на вегетативную нервную систему. Заодно он рассказал ей, что на Кубе из-под мини-юбки обязательно должны быть видны трусики, а если трусики не видны, то это уже не мини-юбка, и у кого трусики не видны, та считается монахиней и старой девой. При всем при том мораль там, как ни странно, очень строгая. Ни-ни! Революция.
– А какие там пьют коктейли? – спросила она.
– Хайбол, – ответил Малянов гордо. – Ром, лимонад и лед.
– Лед, – сказала она мечтательно...»
4. «...потом он налил еще по фужеру. Возникло предложение выпить на «ты». Без поцелуев. Какие могут быть поцелуи между интеллигентными людьми? Здесь главное – духовная общность. Выпили на «ты» и поговорили о духовной общности, о новых методах родовспоможения, а также о различии между мужеством, смелостью и отвагой. Рислинг кончился, Малянов выставил пустую бутылку на балкон и сходил в бар за «каберне». «Каберне» было решено пить из Иркиных любимых бокалов дымчатого стекла, которые они предварительно набили льдом. Под разговор о женственности, возникший из разговора о мужестве, ледяное красное шло особенно хорошо. Интересно, какие ослы установили, будто красное вино не следует охлаждать? Они обсудили этот вопрос. Не правда ли, ледяное красное особенно хорошо? Да, это несомненно так. Между прочим, женщины, пьющие ледяное красное, как-то особенно хорошеют. Они становятся где-то похожи на ведьм. Где именно? Где-то. Прекрасное слово – где-то. Вы где-то свинья. Обожаю этот оборот. Кстати, о ведьмах... Что такое, по-твоему, брак? Настоящий брак. Интеллигентный брак. Брак – это договор. Малянов снова наполнил бокалы и развил эту мысль. В том аспекте, что муж и жена в первую очередь друзья, для которых главное – дружба. Искренность и дружба. Брак – это дружба. Договор о дружбе, понимаешь?.. При этом он держал Лидочку за голую коленку и для убедительности встряхивал. Возьми нас с Иркой. Ты знаешь Ирку...
В дверь позвонили.
– Это еще кого бог несет? – удивился Малянов, поглядев на часы. – По-моему, у нас все дома.
Было без малого десять. Повторяя: «У нас, знаете ли, все дома...» – он пошел открывать и в прихожей, конечно, наступил на Каляма. Калям вякнул.
– А-а, провались ты, сатана!.. – сказал ему Малянов и открыл дверь.
Оказалось, что это сосед пожаловал, шибко секретный Снеговой Арнольд Палыч.
– Не поздно? – прогудел он из-под потолка. Огромный мужик, как гора. Седовласый Шат.
– Арнольд Палыч! – сказал ему Малянов с подъемом. – Какое может быть «поздно» между друзьями? Пр-рашу!
Снеговой заколебался было, видя этот подъем, но Малянов схватил его за рукав и втащил в прихожую.
– Очень, очень кстати... – говорил он, таща Снегового на буксире. – Познакомитесь с прекрасной женщиной!.. – обещал он, заворачивая Снегового в кухню. – Лидочка, это Арнольд Палыч! – объявил он. – Сейчас я еще один бокал... и бутылочку...
Перед глазами у него, надо сказать, уже немножко плыло. И если честно, то даже не немножко, а основательно. Пить ему больше не следовало, он себя знал. Но очень хотелось, чтобы все было хорошо, дружно, чтобы все всем нравились. Пусть они друг другу понравятся, растроганно думал он, покачиваясь перед раскрытым баром и таращась в желтоватые сумерки. Ему все равно, он холостяк. А у меня Ирка!.. Он погрозил пальцем в пространство и полез в бар.
Слава богу, он ничего не разбил. Но когда он приволок бутылку «Бычьей крови» и чистый бокал, обстановка на кухне ему не понравилась. Оба молчали и курили, не глядя друг на друга. И почему-то лица их показались Малянову зловещими: зловеще красивое, яркое лицо Лидочки и зловеще жестокое, лишайчатое от старых ожогов лицо Снегового.
– Что смолкнул веселия глас? – бодро вопросил Малянов. – Все на свете вздор! Есть только одна роскошь на свете – роскошь человеческого общения! Не помню, кто это сказал... – Он откупорил бутылку. – Давайте пользоваться этой общностью... э... роскошью...
Вино полилось рекой, в том числе и на стол. Снеговой подскочил, спасая белые брюки. Все-таки он был ненормально огромен. В наше малогабаритное время не должно быть таких людей. Рассуждая об этом, Малянов кое-как вытер стол, и Снеговой снова опустился на табурет. Табурет хрустнул.
Пока вся роскошь человеческого общения выражалась лишь в нечленораздельных возгласах. О, эта проклятая интеллигентская стеснительность! Не могут два прекрасных человека сразу же, немедленно, раскрыться друг перед другом, принять друг друга в свои души, стать друзьями с первого взгляда. Малянов встал и, держа бокал на уровне ушей, пространно развил эту тему вслух. Не помогло. Выпили. Опять не помогло. Лидочка скучающе смотрела в окно. Снеговой, пришипившись, крутил на столе свой пустой бокал между огромными коричневыми ладонями. Впервые Малянов заметил, что у него и руки обожжены – до самых локтей и даже выше. Это вдохновило его на вопрос:
– Ну, Арнольд Палыч, когда вы теперь исчезнете?
Снеговой заметно вздрогнул и взглянул на него, а затем втянул голову в плечи и сгорбился. Малянову показалось даже, что он собирается встать, и тут до него дошло, что вопрос его прозвучал, мягко выражаясь, двусмысленно.
– Арнольд Палыч! – возопил он, воздевая руки к потолку. – Господи, да я совсем не то хотел сказать! Лидочка! Ты понимаешь, перед тобой сидит совершенно таинственный и загадочный человек. Время от времени он исчезает. Придет, занесет ключ от квартиры и как бы растворяется в воздухе! Месяц его нет, другой нет. Вдруг – звонок. Является... – Он почувствовал, что несет лишнее, что хватит уже, что пора выруливать из этой темы. – В общем, Арнольд Палыч, вы прекрасно знаете, что я вас очень люблю и всегда рад вас видеть. Так что о том, чтобы исчезать раньше двух часов, не может быть и речи...
– Ну конечно, Дмитрий Алексеевич... – прогудел Снеговой и похлопал Малянова ладонью по плечу. – Конечно, дорогой, конечно...
– А это – Лидочка! – сказал Малянов, тыча пальцем в сторону Лидочки. – Лучшая школьная подруга моей жены. Из Одессы.
Снеговой с видимым усилием повернулся к Лидочке и спросил:
– Вы надолго в Ленинград?
Она что-то ответила довольно доброжелательно, и он снова что-то спросил, что-то про белые ночи...
Словом, у них началось все-таки роскошное общение, и Малянов смог перевести дух. Не-ет, ребята, мне пить нельзя. Ну и срамотища! Трепло забалдевшее. Не слыша и не понимая ни единого слова, он смотрел на страшный, изъеденный адским огнем лик Снегового и мучился совестью. Когда мучения стали нестерпимы, он тихонько встал, придерживаясь за стенку, добрался до ванной и заперся там. Некоторое время он в угрюмом отчаянии сидел на краю ванны, затем пустил холодную воду на полную мощность и, кряхтя, подставил голову.
Когда он вернулся, освеженный и с мокрым воротником, Снеговой натужно рассказывал анекдот про двух петухов. Лидочка звонко хохотала, закидывая голову и открывая свою созданную для поцелуев шею. Малянов воспринял это с удовлетворением, хотя, в общем-то, ему не нравились люди, которые возводят вежливость в искусство. Впрочем, роскошь общения, как и всякая роскошь, несомненно требовала определенных издержек. Он подождал, пока Лидочка отсмеется, подхватил падающее знамя и разразился серией астрономических анекдотов, которых никто из присутствующих знать не мог. Когда он выдохся, Лидочка порадовала общество анекдотами пляжными. Анекдоты были, честно говоря, довольно средние, и рассказывать Лидочка не умела вовсе, но зато она умела хохотать, и зубки у нее были белые как сахар. Затем разговор как-то перекинулся в область предсказания будущего. Лидочка поведала, что цыганка предсказала ей трех мужей и бездетность. «Что бы мы делали без цыганок?» – пробормотал Малянов и похвастался, что вот ему лично цыганка нагадала крупное открытие относительно взаимодействия звезд с диффузной материей в Галактике. Они снова хватили ледяной «Бычьей крови», и тут Снеговой вдруг разразился странной историей.
Оказывается, ему было предсказано, что умрет он восьмидесяти трех лет в Гренландии. («В Гренландской социалистической республике...» – немедленно сострил Малянов, но Снеговой спокойно возразил: «Нет, просто в Гренландии...») В это он фатально верит, и эта уверенность всех вокруг раздражает. Однажды – было это во время войны, хотя и не на фронте, – один из его знакомых, под банкой, конечно, или, как тогда говорили, вполсвиста, до того раздражился, что вытащил «ТТ», приставил дуло к голове Снегового и, сказавши: «А вот мы проверим!» – спустил курок...
– И?.. – спросила Лидочка.
– Убил наповал, – сострил Малянов.
– Была осечка, – сказал Снеговой.
– Странные у вас знакомые, – сказала Лидочка с сомнением.
Тут она попала в самую точку. Вообще-то Арнольд Палыч рассказывал о себе редко, но смачно. И если судить по этим рассказам, то знакомые у него и в самом деле были очень необычные.
Некоторое время Малянов горячо спорил с Лидочкой, как Арнольда Палыча может занести в Гренландию. Малянов склонялся к авиационной катастрофе, Лидочка же настаивала на обыкновенной туристической поездке. Сам Арнольд Палыч, растянув лиловые губы в улыбку, помалкивал и садил сигарету за сигаретой.
Потом Малянов спохватился и вознамерился было снова расплескать по бокалам, но обнаружил, что и эта бутылка уже пуста. Он рванулся за новой, однако Арнольд Палыч остановил его. Ему уже пора было идти, он ведь просто так забежал, на минутку. Лидочка, напротив, готова была продолжать. Она вообще была ни в одном глазу, только щеки немного раскраснелись.
– Нет-нет, ребятки, – сказал Снеговой. – Я должен идти. – Он грузно поднялся и снова заполнил собой всю кухню. – Я уж пойду, Дмитрий Алексеевич, проводите меня... Спокойной ночи, Лидочка. Рад был познакомиться.
Они двинулись через прихожую. Малянов все пытался уговорить его остаться еще на бутылочку, но Снеговой только мотал седогривой головой и отрицательно мычал. В дверях он вдруг громко произнес:
– Да, Дмитрий Алексеевич! Я же обещал вам эту книгу... Пойдемте, я вам отдам...
«Какую это книгу?» – хотел спросить Малянов, но Снеговой прижал толстый палец к губам и увлек его через площадку к своей квартире. Этот толстый палец так поразил Малянова, что он последовал за Снеговым как овечка. Молча, все еще держа Малянова за локоть, Снеговой нашарил свободной рукой ключ в кармане и открыл дверь. По всей квартире у него горел свет – и в прихожей, и в обеих комнатах, и на кухне, и даже в ванной. Пахло застарелым табачным дымом и тройным одеколоном, и Малянову вдруг пришло в голову, что за все пять лет знакомства он, пожалуй, ни разу здесь не был. В комнате, куда Снеговой его ввел, было чисто и прибрано, горели все лампы – тройник под потолком, торшер в углу над диваном и даже маленькая лампа на столе. На спинке стула висел китель с полковничьими погонами и с целой коллекцией орденских планок. Оказывается, наш Арнольд Палыч полковник... Так-так-так!
– Какую книгу? – спросил наконец Малянов.
– Любую, – сказал Снеговой нетерпеливо. – Возьмите вот эту и держите в руках, чтобы не забыть... И давайте присядем на минутку.
В полном обалдении Малянов взял со стола толстый том и, зажав его под мышкой, опустился на диван у торшера. Арнольд Палыч сел рядом и сейчас же закурил. На Малянова он не глядел.
– Значит, так... – прогудел он. – Значит, так... Прежде всего... Что это за женщина?
– Лидочка? Я же вам сказал: подруга жены. А что?
– Вы ее хорошо знаете?
– Н-нет... Только сегодня познакомился. Она приехала с письмом... – Малянов запнулся и испуганно спросил: – А вы что, думаете, она...
Снеговой перебил его:
– Спрашивать буду я. Времени у нас нет. Над чем вы сейчас работаете, Дмитрий Алексеевич?
Малянов сразу вспомнил Вальку Вайнгартена, и его снова окатило нехорошим холодком. Он сказал, криво ухмыльнувшись:
– Что-то сегодня все интересуются, над чем я работаю...
– А кто еще? – быстро спросил Снеговой, буравя его маленькими синими глазками. – Она?
Малянов потряс головой.
– Нет... Вайнгартен... Мой друг.
– Вайнгартен... – Снеговой насупился. – Вайнгартен...
– Да нет! – сказал Малянов. – Я его хорошо знаю, еще в школе вместе учились, до сих пор дружим...
– Такая фамилия – Губарь – вам ничего не говорит?
– Губарь? Нет... Да что случилось, Арнольд Палыч?
Снеговой раздавил в пепельнице окурок и закурил новую сигарету.
– Кто еще спрашивал о вашей работе?
– Больше никто...
– Так над чем вы работаете?
Малянов вдруг разозлился. Он всегда злился, когда ему становилось страшно.
– Слушайте, Арнольд Палыч, – сказал он, – я не понимаю...
– Я тоже! – сказал Снеговой. – И очень хочу понять! Рассказывайте! Подождите... У вас закрытая работа?
– Кой черт – закрытая? – раздраженно сказал Малянов. – Обыкновенная астрофизика и звездная динамика. Взаимодействие звезд и диффузной материи. Ничего закрытого здесь нет, просто я не люблю рассказывать о своей работе, пока не закончу!
– Звезды и диффузная материя... – медленно повторил Снеговой и пожал плечами. – Где имение, а где вода... И не закрытая? Ни в какой части?
– Ни в какой букве!
– И Губаря вы точно не знаете?
– И Губаря не знаю.
Снеговой молча дымил рядом с ним – огромный, сгорбившийся, страшный. Потом он сказал:
– Ну, на нет и суда нет. У меня к вам всё, Дмитрий Алексеевич. Извините, ради бога.
– Да, но у меня не всё! – сказал Малянов сварливо. – Я бы все-таки хотел понять...
– Не имею права, – сказал Снеговой, как отрезал.
Конечно, так просто Малянов бы от него не отстал. Но тут он заметил такое, что сразу прикусил язык. У Снегового левый карман его гигантской пижамы оттопыривался, и там весьма отчетливо и недвусмысленно отсвечивала рукоятка пистолета. Большого какого-то пистолета. Вроде гангстерского кольта из кино. И этот кольт сразу отбил у Малянова желание расспрашивать. Как-то сразу стало ему ясно, что его дело телячье и что спрашивает здесь не он. А Снеговой поднялся и сказал:
– Теперь вот что, Дмитрий Алексеевич. Я завтра опять...»
[Предыдущая часть] Оглавление [Следующая часть]
|
