|
«ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ» – повесть Аркадия и Бориса Стругацких. Написана в 1963 г.; впервые увидела свет в 1964 – в авторском сборнике «Далекая радуга».
Историко-культурным фоном повести стало завершение периода «оттепели», выведшего в поле сознания преступления сталинской диктатуры. Отныне общественная мысль потекла в двух взаимоисключающих направлениях: одни стремились подавить комплекс вины, оправдать так или иначе сталинский режим, другие пытались осмыслить сталинизм как явление, увидеть за частностями всеобщую проблематику тоталитаризма, понять его причины, внутреннее устройство, наметить возможности преодоления. На этот второй путь Стругацкие решительно вступили предыдущим своим произведением – повестью «Попытка к бегству» (1962 г.), где их героям – людям будущего, носителям позитивного нравственного идеала, в более ранних книгах сталкивавшимся главным образом с трудностями познания, освоения непокоренной природы и т.п., впервые противостоит враждебная социальная сила. В новом произведении изображение тоталитарного общества выведено авторами на принципиально новый уровень. Стругацкие практически отказались от свойственных отечественным и зарубежным антиутопиям 20–40-х гг. фантастических научных и технических допущений, положив в основу образа диктатуры хорошо знакомый большинству читателей материал земной истории, обильно уснащая рассказ узнаваемыми деталями недавнего прошлого. «Серые штурмовики», расползающиеся из пивных по улицам инопланетного королевства Арканар, не могли не вызывать в памяти читателей штурмовиков, приведших к власти Гитлера (им же и уничтоженных). Такие эпизоды, как дело врачей-отравителей или получаемые под пыткой признания в каком-то немыслимом шпионаже, недвусмысленно отсылали к сталинской эпохе (более того, всемогущий «министр охраны короны», гроссмейстер интриги и террора, носил в рукописи Стругацких совсем уж говорящее имя – Рэбия, замененное по настоянию издательства на более нейтральное Рэба).
Убедительность предлагаемого Стругацкими анализа проблемы тоталитаризма не только в узнаваемых деталях, но и в точности расставленных акцентов. Самодовольное невежество, нетерпимое к малейшему отклонению от среднего уровня «серости» («Грамоту знаешь? На кол – слишком много знаешь!»), выходит на социальную сцену стихийно, в виде слабо управляемой вольницы, лишь слегка подталкиваемой закулисными интригами, но именно оно прокладывает путь хладнокровной, жестко организованной системе подавления, с доходящей до абсурда бюрократией (эпизод выдачи гражданам «знаков очищения»), с пыточным ремеслом, возведенным в ранг точной науки. Для Рэбы – ключевой фигуры в этом процессе – Стругацкие находят чрезвычайно емкое определение: «гений посредственности», – а среди побудительных мотивов его деятельности выделяют страх. Такой тип личности (весьма умеренные интеллектуальные и иные способности в сочетании с исключительными хитростью и цепкостью, полным отсутствием моральных принципов, патологической любовью к себе) выдвинулся в XX веке в качестве наиболее опасного. Стругацкие отмечали глубокое родство государственной диктатуры и криминального мира, их взаимозависимость и готовность к совместным действиям.
Вопреки догме марксистской идеологии, широкие массы трудящихся не играют в повести сколь-нибудь серьезной роли. Отдавая дань советской традиции, Стругацкие сочувственно рисуют романтизированный образ вечного мятежника, вождя народных восстаний Руматы [так в тексте, на самом деле речь идет, конечно, об Арате. – БВИ] – но определенно говорят о полной бесплодности такой борьбы. Единственной силой, в которой Стругацкие видят залог социального прогресса (который для них неразрывно связан с прогрессом нравственности), оказываются «книгочеи» – ученые, поэты, изобретатели: «В этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего» (в интервью Бориса Стругацкого, в конце 80-х писатель говорил: «Мы объявили [интеллигенцию] единственным гарантом будущего»). В идеологическом отступлении (внутреннем монологе главного героя повести, Антона-Руматы, беспрецедентном для Стругацких по длине и к тому же расположенном перед кульминацией авантюрной сюжетной линии) писатели дали свою модель общественного развития: даже самое дикое общество, самое жестокое и агрессивное государство, ненавидя культуру и ее носителей, все-таки нуждаются в них – чисто прагматически, «чтобы не отстать от соседей», – и вынуждены поощрять науку и искусство, которые формируют «людей с совершенно иной психологией, с совершенно иными потребностями, <...> им нужна <...> атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная творческим напряжением...». По мере «интеллектуализации общества» таких людей становится все больше – и они оказываются способны противостоять репрессивным механизмам (эта идея, во многом близкая взглядам крупнейших мыслителей-гуманистов XX века – Антуана де Сент-Экзюпери, Эриха Фромма, – получила наиболее полное развитие в повести «Гадкие лебеди» (1967 г.) и подверглась затем критическому переосмыслению в более поздних произведениях, начиная с повести «За миллиард лет до конца света» 1974 г.). Ключевым для понимания Стругацкими истории выступает заданный в обрамляющей новелле образ «анизотропного шоссе»: двигаться можно только в одну сторону, к отношениям братства и взаимопомощи, любое движение вспять ведет к мрачным призракам, к миру насилия.
Пласт социально-исторической проблематики был, по-видимому, центральным в восприятии повести современниками. Разумеется, читательский успех книги не в малой степени обеспечивал более поверхностный круг смыслов – захватывающий авантюрный сюжет, продуктивно использующий излюбленные читателем (особенно молодым) ходы классического историко-приключенческого романа: противостояние героя с немногочисленной горсткой друзей слабой, но коварной власти; переживаемые героем драматические перипетии на грани жизни и смерти; свойственное ему сочетание воинской доблести и целеустремленности с жаждой любви, душевной тонкостью, остроумием. Однако значение повести Стругацких этим не исчерпывается: в ней присутствует и третий, глубинный смысловой пласт экзистенциального порядка. Здесь в центре – главные для духовных исканий XX века проблемы: возможности действия и ответственности. Эта тема разворачивается в полной мере в диалоге Руматы и Будаха, приводя в итоге к дилемме: невозможно волевым усилием, извне изменить мир и человека к лучшему, но невозможно и смириться, оставив все идти своим чередом. Стругацкие предельно заостряют вопрос: предмет разговора – судьба всего человечества, и возможности героя полагаются практически неограниченными («представьте себе, что вы Бог...»). Но несложно увидеть за этим предельным случаем каждодневную реальность любой мыслящей личности. Идея неограниченной ответственности каждого человека с этих пор становится для Стругацких стержневой, находя наиболее сильное выражение в повести «За миллиард лет до конца света»; в большинстве последующих произведений сохранится и трехуровневая содержательная структура: авантюрный сюжет – острая социологическая или футурологическая проблематика – универсальные вопросы нравственности и человеческой природы.
Доходчивость и убедительность сложно организованной системы смыслов обеспечивается в повести Стругацких стилевой игрой, психологически точной обрисовкой характеров. Стругацкие смело и к месту используют весь спектр языковых средств – от корявого просторечия солдат, стражников, монахов до выморочной казенщины в речах чиновников и нелепо-высокопарных архаизмов в устах «благородных донов» (и даже имитацию блатной фени в переговорах Рэбы и Ваги-Колеса). Высший уровень мастерства в работе со словесной тканью – создание жизнеспособных идиом и речевых формул, перешедших в разговорную речь читателей и поклонников Стругацких: таковы, к примеру, эмоциональное «хвостом тя по голове!» в речи одного из стражников и ритуально-этикетный зачин «не вижу, отчего бы благородному дону...» у эпизодического персонажа дона Сэры (любопытно, как Стругацкие подсказывают читателю возможность взятия этих выражений на вооружение, вкладывая их, в виде иронической цитаты, в уста самого Руматы). В «Трудно быть богом» авторы проявляют себя подлинными мастерами психологически значимой детали (на которой, в частности, строятся образы героев второго плана: неумелая улыбка преданного мальчика-слуги Уно, пухлые ручки командира штурмовиков Абы). Стругацкие стремятся к полноте художественного мира повести, строя композицию на чередовании элементов героики, лирико-романтического начала, юмористических эпизодов; содержательную многоплановость подчеркивают обрамляющие повесть два эпизода на Земле, не позволяющие читателю редуцировать смысл произведения к авантюрно-фантастическому уровню (первый из этих эпизодов вводит ключевую для Стругацких тему становления личности в отрочестве, проходящую красной нитью через все их творчество от «Возвращения» до «Отягощенных злом»). И язык повести, и характеры, и композиция выдают ее принадлежность к «большой литературе», противостоят уже сложившемуся в мировой и отечественной традиции выделению фантастической литературы в отдельный, формально и содержательно облегченный тип текста.
Повесть вызвала болезненную реакцию советского литературного официоза. После первого, благоприятного отзыва известной писательницы-фантаста Ариадны Громовой с крайне резкой критикой выступил в «Известиях» Владимир Немцов, обвинивший Стругацких (не брезгуя при этом прямыми подтасовками текста) в искажении марксистского понимания истории, клевете на помощь СССР развивающимся странам и других идеологических преступлениях, а также в «непонятности» их героев для советского читателя. Поток читательских писем в защиту Стругацких так и не пробился на страницы прессы (одно из таких писем, написанное известным переводчиком Норой Галь, опубликовано в 1997 г.). С «Трудно быть богом» и последовавшей повести «Хищные вещи века» начались сложности Стругацких с выходом к читателю. Вторая волна критических ударов по повести поднялась в конце 80-х гг., с выходом на страницы постсоветской печати православно-патриотически ориентированных литераторов и публицистов: героев Стругацких, пытающихся в самых нечеловеческих условиях сохранить и преумножить подлинно человеческое в себе и вокруг себя, они называют «патологическими убийцами» (Ю.Макаров), обрушиваясь на саму идею улучшения мира человеческими силами. Только в начале 90-х появились взвешенные, аналитичные публикации, посвященные творчеству Стругацких и в частности, повести «Трудно быть богом», раскрывающие ее «секрет, простой, как все значительное в искусстве: герои должны делать нравственный выбор» (А.Зеркалов).
По мотивам повести поставлен одноименный фильм режиссера Петера Фляйшмана (СССР – ФРГ), урезавший смысловые пласты текста до рядового фантастического боевика.
Д.В.Кузьмин
// Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В.Стахорского. – М.: ВАГРИУС, 1998. – С. 503-505.
|
