IN MEMORIAM
Первое упоминание о нём я услышала от БВИ, который с благословения БНС выложил на сайт «Русской фантастики» на страничку АБС все новоправленные тексты Стругацких – новоправленные мною по разрешению БНа для СС «Сталкера». И вот от Дьяконова начали поступать туда замечания по поводу неправильности текстов в части корректуры – запятые не там, где надо, и прочее. Дьяконов был категоричен, Борисов спрашивал у меня, я, как неофит, полагавшийся на корректоров советских времен в центральных издательствах, спорила с Борисовым, утверждая, что надо именно так, а не иначе... или вспоминала вызубренные правила в школе... Борисов, видя такую непримиримость с обеих сторон, сначала даже боялся меня знакомить с Дьяконовым напрямую – подерётесь! Но потом быть в центре филологических разборок ему надоело, и он рискнул. Как ни странно – мы не поругались. И даже не ссорились обычно. Нам обоим была важна истина – её мы и искали в многочисленных трактатах по корректуре и прочему подобному.
Мы ведь оба – естественнонаучники, отчасти даже технари (Дьяконов – по работе, я – по рождению своему на Донбассе, где культуру очень ценят и любят, но работают в основном на производстве). Мы не понимали вначале, что в «неестественных науках» (так Дьяконов иронически называл науки гуманитарные, в отличие от естественных наук) нет строгих правил. Нет не только для определённого примера, но и вообще – есть разные школы, которые придерживаются одних или других правил. А есть и вообще – авторская пунктуация, где автору позволено выделять или не выделять запятыми любое слово-словосочетание – в зависимости от того, как автор считает нужным (а зачастую, как приходилось встречать мне, автор просто не знал, как правильно, и пользовался единым правилом для всех упоминаний подобных слов).
Последняя фраза невнятна. Поясню на примере. Слово «наконец» раньше (до 70-х годов) почиталось за вводное везде и выделялось запятыми всегда. Потом начали различать, где это вводное, а где обстоятельство – и соответственно выделять или не выделять. Но в техническом или научном тексте это слово всегда вводное (обстоятельствам там не место, это оценочное слово) и по-прежнему выделяется запятыми всегда. БНС, к примеру, воспитанный на литературе, изданной до этого нового правила, и потом занимавшийся наукой, выделял запятыми в своих текстах это слово всегда. И вот править ли его неправильности (по обстоятельствам, изложенным выше) или не править, считая их за авторское выделение?
Такие вопросы возникли позже. А поначалу нам с Дьяконовым казалось всё просто. Мы прошерстим все тексты до слова, до буквы. Исправим все ошибки. Приведём тексты к единым правилам русской грамматики – и будет нам счастье.
И мы надолго погрузились в изучение корректуры, правил русского языка и подобного. И выяснилось, что наше желание исполнить невозможно. Ибо единых общих правил не существует вообще, а иногда не существует для данного конкретного случая (для других есть, а для этого – нету!). Приведу пример. У Розенталя есть правило: «Не выделяются запятыми устойчивые выражения, как-то...» И далее следует на две страницы мелким кеглем перечень этих самых «устойчивых выражений». Ты тщетно просматриваешь их в поиске нужного выражения, чтобы понять – устоялось оно по правилам или нет... И в самом конце перечня читаешь: «...и т. д.».
Потом, я помню, мы долго спорили насчёт какого-то правила, каждый предлагал свою версию, основываясь на научной книге – каждый на своей... Пока наконец не поняли сущность корректуры. Каждый корректор учится на определённых книгах и следует правилам определённой «школы», основанной тем или иным деятелем в этой сфере. Отсюда идет разноголосица в правках.
Эх, будь там всё как в естественной науке! Есть правило – твёрдое, неуклонное. Закон природы, которому подчиняется всё, исключений не бывает. И твёрдо известно – это только так, а вот тут – только этак.
Но мы попытались с ним всё-таки выйти на твёрдую почву из этого филологического болота. Мы договорились использовать в правках текстов АБС только единую школу... Поискав и посравнивав, выбрали Розенталя – как наиболее детального и все моменты учитывающего автора книг по правке худ. текстов. Потом поняли, что и это не поможет, ибо в разных изданиях Розенталя (от разных годов издания) эти правила меняются... И выбрали для себя (для правки текстов АБС) единую книгу, одного года издания и стали править только по Розенталю определённого года.
Нет, мы не были формалистами и буквоедами. У нас нашлось несколько исключений из Розенталя, где мы пользовались не его правилами, а правилами из других учебников или словарей, но эти исключения были чётко обговорены, утверждены нами обоими и были включены в общий наш план тотальной проверки и правки текстов АБС.
К примеру, слово «значит». У Розенталя приводится только два значения этого слова и, соответственно, выделения или невыделения его запятыми. Слово «значит» в значении сказуемого (можно заменить на «означает») и в значении вводного (можно заменить на «следовательно»). В других словарях-справочниках мы нашли третье значение, посчитали его правильным и включили его в свои правила русского языка. «Значит» в значении предлога (можно заменить на «то»). Если дождь, то будет мокро. Если дождь, значит будет мокро. В таком вот построении предложения слово «если» тоже имеет свой синоним – «раз». Раз дождь, значит будет мокро. И вот в первом значении слово не выделяется запятыми, во втором – выделяется, а в третьем, новонайденном – выделяется только с одной стороны. Помню, как мы радовались, когда это всё проработали, выяснили, поняли и утвердили.
Тексты правились... Сначала мы предложили принять в этом участие и БНу – мол, мы предлагаем, подтверждаем правилами, а он утверждает. Но БН отказался. Мол, корректурой занимайтесь сами, а вот если где-то какие-то смысловые правки или более крупные – слова и больше, тогда уж утверждать у него.
Ещё когда я принялась за сверку текстов разных изданий, а потом и рукописей, я очень боялась своей некомпетентности. Поэтому предпочитала помечать ВСЕ разночтения, до запятой, до изменения стиля, до простой опечатки – мол, а потом более опытный знающий человек по этим отличиям пройдётся и выберет правильное... Но знающего человека (как Дьяконова, к примеру) тогда не нашлось. БНС предпочитал иметь дело уже с выборкой. Чтобы я выбрала из своей тотальной текстологической сверки каждого произведения нужные, по моему мнению, исправления: замены, добавления, исключения, – а ему предоставила только этот выборочный список для утверждения (это вот заменить, добавить, убрать, а это вот не трогать). Время не ждало. Воронин появился на «люденском» горизонте очень внезапно и требовалось выдать на гора восстановленные тексты «очень быстро» – уж очень он ждал этого издания, столько лет мечтал... Вот и пришлось предлагать БНу только исправления, которые ПО МОЕМУ МНЕНИЮ были необходимы, желательны или там, где я сомневалась, как лучше. А мелкую правку (корректорскую) делать мне самой.
В издании не было назначенного корректора – очень боялась я испортить тексты, как портили тексты Стругацких корректоры ранее, в уже изученных изданиях, меняя «баушку» на «бабушку» и «тонин» (таблетки будущего, поддерживающих высокий тонус человека) на «танин» (известные таблетки). Или, как предлагала мне корректор «Сталкера» при правке какой-то повести молодого фантаста, в которой были отголоски «Трудно быть богом», заменить «дону» на «донну» или «донью». Мол, в русском языке слова «дона» нет. Дона Окана...
Были и мои ошибки в этом издании, обусловленные просто незнанием. Допустим, я не нашла в 4-томном словаре русского языка слова «наизготовку», и поэтому все их я правила на «на изготовку» – такое в словаре было.
Поэтому я очень обрадовалась, когда появился в моей жизни Дьяконов – такой же упёртый и строгий к деталям новый «люден». Занимался он этим всем делом на работе, когда отправлялся в экспедиции. Как он мне писал, это очень трудно – найти занятие на 8 часов в день в свободное от вахты и сна время. Если экспедиция уплывала (если на корабле или исследовательском судне, то «уходила», конечно) на полгода, то все книжки, захваченные командой в поход, заканчивались очень скоро, фильмы все были пересмотрены по нескольку раз, и что делать дальше? А тут – кропотливая, многочасовая, ежедневная работа, которой заниматься интересно просто потому уже, что это ж не просто тексты. Это ж тексты Стругацких!
Он мне посылал электронные письма из разных точек мира – из Бермудского треугольника, например, или с места утонутия «Титаника»... Это было прикольно, но работали мы на полную катушку. Очень много было поправлено (мелочей, конечно, такое читатель и не замечает, просто читая художественную книгу). Но были и знаковые исправления. Вспомним некоторые.
«Циркульная пила» вместо «циркулярной». Было такое в текстах Стругацких. В перечне зерновых встречались кукуруза и маис (что одно и то же) два раза – во «Втором нашествии марсиан» и в «Полдне, 22-й век». Тогда Дьяконов предложил БНу исправить маис на ячмень – незаслуженно забытый оба раза в перечне злаков. И БН согласился. Были и другие подобные правки.
Дьяконов, пользуясь Розенталем, собирал возможные исправления в текстах, присылал мне, я проверяла, обсуждала с ним, иной раз спорили... Сначала подключали к этим спорам и Борисова, потом он устал – с нами спорить было бесполезно, ибо мы уже оперировали всякими сугубо специальными терминами и нашими собственными (вернее, выбранными из разных) правилами. А уже по результату предложения замен с обоснованием посылались БНу на утверждение. Опять же – за исключением пунктуации и исключительно по просьбе самого БНа.
Позже я начала составлять-писать цикл книг «Неизвестные Стругацкие» – с обильным цитированием архивных материалов по произведениям известным, а также публикуя совсем неизвестные тексты Стругацких, которые доселе и не были опубликованы. И конечно же, сразу привлекла к этому Дьяконова. Он правил и мои тексты, и тексты Стругацких – архивные, черновые, необработанные, зачастую кишащие стилистическими (да и грамматическими порой) ошибками. Нет, тексты Стругацких мы правили очень мягко – только самое недопустимое, оставляя остальное в неприкосновенности. И вот повадился Дьяконов писать едкие замечания по поводу каких-то огрехов в этих текстах и даже предложил давать их в сносках... Я засомневалась – побьют ведь! Он настаивал... И только позже признался мне, что оттягивал таким образом негатив въедливых читателей от несовершенства текстов Стругацких (да и моих, конечно, тоже) на себя. Мол, пусть лучше его ругают за недостаточную почтительность. БН, кстати, относился к этим замечаниям Дьяконова очень либерально, мол, имеет право.
Встречались мы несколько раз. Бывала я у него и дома, когда попадала в Москву, – познакомилась с его супругой Люсей, которая мне почему-то запомнилась в первую очередь хлебом. Предлагала за столом попробовать хлеб с зернышками внутри – раньше такого не делали... Потом, когда такой уже появился и у нас, каждый раз, покупая его, я вспоминала Люсю, Дьяконова и то время...
Приезжал он один раз на «Интерпресскон», но быть в толпе, насколько я поняла, ему не понравилось, да и условия проживания были «советских времен», от чего он уже отвык... Помню, как приглашала его на новый тогда фестиваль «Созвездие Аю-Даг» в Крыму (уж там-то обслуживание было на высоте!). Помню и его отказ: «Я себе дал слово: пока Крым украинский, я туда ни ногой!» Очень он расстраивался по причине распада СССР...
В последний раз виделась с ним на железнодорожном вокзале в Москве – я ехала на Интерпресскон, было полчаса времени, пока поезд стоял... Поговорили чуть...
Первые папки из архива АНС сканировал тоже он. Помню присланную им фотографию – на стуле в углу солидная стопка старых папок... Потом часть этого материала он и распознавал. Особенно его помощь была ценна при распознании папки «Творения юношеских лет» (как в «Хромой судьбе») – там вся папка была заполнена отдельными листочками, простыми тетрадками, исписанными не только вдоль и поперек, но иногда и сзаду-наперед. Ему было легче ориентироваться в этом – он ведь держал это в своих руках, когда сканировал, и мог легче определить, что за чем должно следовать...
Когда началась работа над Полным Собранием Сочинений Стругацких, он, конечно, включился в работу как оценщик и корректор. Вычитывал готовые тексты, сообщал о массе нужных поправок... Принимал участие и в голосовании по поправкам канона – сначала эти списки делались для утверждения БНом, а затем уже, после смерти БНа, просто утверждались изменения двумя третями голосов редколлегии...
Он ушел рано. Он нам был нужен тогда и сейчас еще тоже. Ушел просто хороший человек. И это печально. Все уходят... Но
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были.
Спасибо тебе, Владимир, за всё. И – до встречи там.
Светлана Бондаренко, 24.10.2019