КРИТИКА

Наталия МАМАЕВА

Трудно быть богом

Люблю Отчизну я, но странною любовью...

М.Лермонтов

Россия, нищая Россия...

А.Блок

В книге «Трудно быть богом» у писателей Стругацких впервые появляется тема прогрессорства, которая пройдёт красной нитью, во всяком случае, сюжетно, через целый ряд их произведений. Прогрессорство как явление в жизни коммунистической Земли и в творчестве братьев Стругацких сразу же вызывает массу вопросов. Герои-прогрессоры стремятся изменить жизнь неизвестной планеты, большинство государств которой находится на уровне феодализма, к лучшему. При этом они опираются на базисную теорию, в которой читатель без труда узнает марксизм-ленинизм с его классической «пятёркой» общественно-экономических формаций: первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм. И здесь сразу возникает ряд вопросов. Во-первых, трудно поверить, что авторы, будучи людьми интеллигентными и начитанными, всерьёз верили в стопроцентную правильность марксистско-ленинских построений. Во-вторых, сама практика жизни, в том числе и жизни Советского Союза, убедительно доказывала, что любая попытка резко изменить жизнь определённого социума с помощью вмешательства извне ни к чему кроме социальных потрясений и деструкции не приводила. Наконец, даже на уровне элементарной житейской логики трудно предположить, что можно заставить историю убыстрить свой ход на несколько порядков и подменить естественную историю народа какой-то другой, пусть даже более правильной. Сам герой это прекрасно понимает и более того, в разговоре Антона-Руматы с высокоучёным доктором Будахом все это ещё раз доказывается с абсолютной очевидностью. После этого разговора сомнений в бессмысленности деятельности прогрессоров вообще не остаётся.

Сами АБС по-видимому очень быстро охладели к идее прогрессорства и убедились в полной её бесперспективности. Проследим эволюцию отношения авторов к прогрессорству. Следующей книгой, в которой поднимается эта тема, является «Обитаемый остров». Но Максим Каммерер находился в принципе в другой ситуации. Он не пытался улучшить судьбу того мира, в который его забросила судьба, опираясь на какие-то правильные или неправильные теоретические представления. Он просто жил в этом мире и после мучительных раздумий выбрал ту сторону, на которую он встанет, и тех людей, с которыми будет бороться. Это был не выбор учёного-теоретика или профессионала, а выбор человека, и уже поэтому он был оправдан. В «Жуке в муравейнике» отношение к прогрессорству у того же Каммерера уже значительно хуже. Фигуры прогрессоров в «Парне из преисподней» выглядят откровенно ходульно и нежизненно, особенно на фоне вполне реального и психологически достоверного Гага. Наконец, в повести, завершающей прогрессорский цикл, «Волны гасят ветер», историк науки Айзек Бромберг просто откровенно издевается над идеей прогрессорства.

Но ведь полная бессмысленность и бесперспективность этой идеи очевидна уже в первых строках «Трудно быть богом». Герой работает на идею, которая порочна изначально, и эта порочность очевидна и герою, и авторам, и читателю. Следовательно, суть проблемы заключается не в этой идее, а совсем в другой. И, действительно, зашифрованный во втором слове смысл произведения обнаруживается без особого труда. Арканар – это, конечно, Россия с её бескрайними болотами, одеялом комариных туч, оврагами, лихорадками и морами. Как тут не вспомнить хрестоматийное: «Заплатова, Дыряева, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова – Неурожайка тож». Авторы прямо цитируют соответствующие строки великого русского поэта. Соответственно, в судьбах Гура Сочинителя, Киуна, алхимика Синды, доктора Будаха прослеживается печальная судьба русской интеллигенции. (В скобках следует заметить, что судьба интеллигенции в России никогда не была особенно печальной. Власть, как правило, ценила интеллигенцию, а уж как ценила и любила интеллигенция сама себя, и как она любила сокрушаться о своей печальной доле!..) Итак, повесть «Трудно быть богом» – это повесть о судьбах русской интеллигенции. Для того чтобы понять это, не надо даже заглядывать в «Комментарии к пройденному» БНС. Это достаточно очевидно. Чего стоит только дело лейб-медиков-отравителей. Господа авторы, но нельзя же так прямо, в лоб?! А как же цензура? Да мы и так всё поняли, когда речь зашла о медике, якобы злоумышлявшем против короля.

Итак, идея проста и очевидна. Имеет место власть, ставящая своей целью истребить науку и культуру, что, конечно, плохо. Имеет место воинствующее мещанство, с охотой обрушившееся на этих же представителей науки и культуры, поскольку в них мещанин всегда подозревает что-то непонятное, а, следовательно, опасное. Тема борьбы с мещанством является сквозной для творчества Стругацких, и об этом мы уже говорили и ещё будем говорить. Другое дело, что материал для рассмотрения данной темы выбран крайне неудачно, и этот материал сопротивляется авторам изо всех сил.

Действие повести разворачивается на фоне более чем классического средневековья. Причем средневековье, представленное на страницах произведения, является типичным в представлениях среднестатистического советского школьника, который почерпнул свои знания об этом периоде истории частично из учебника для пятого класса, частично – из романов Дюма. Единственным исключением является активно педалируемая авторами идея о грязи Средневековья, о чём будет сказано чуть ниже. Это хрестоматийное Средневековье никак не подходит для воплощения темы рассказа о печальных судьбах интеллигенции. Во-первых, третье сословие, то бишь проклинаемое героем мещанство, в эту эпоху в принципе не могло быть важной силой. Во-вторых, что бы ни говорили учебники для пятого класса, но монашество (наверное, и Святой Орден тоже) не было рассадником мракобесия и невежества, а наоборот было опорой грамотности и книжности. В-третьих, именно в силу того, что население в эту эпоху было поголовно неграмотным, к грамотеям и книжникам относились с большим пиететом и уважением. Дон Кондор совершенно прав, упрекая Румату в том, что не следует небрежно обращаться с терминологией. На самом деле это самоупрёк авторов самим себе. Как это у Стругацких получается, совершенно непостижимо, но, тем не менее, получается. Если в повести есть слабые места, то авторы сами подчёркивают их наличие устами кого-нибудь из героев. Неважно, делается это сознательно или неосознанно, но в любом случае это гениально. Сила гения проявляется в его слабостях – мысль не новая, но верная.

Итак, Средневековье никак не подходит для выбранной авторами базовой идеи. Смесь зрелого феодализма и зарождающегося фашизма – это слишком фантастическое сочетание даже для фантастики. Авторы фактически адресуют свой упрёк тупой силе мещанства. Но сюжетно этот упрёк оказывается обращённым к обычному населению средневекового города, что выглядит достаточно нелепо. Смешно упрекать феодального барона в отсутствии современной гигиены, мелкого лавочника – в отсутствии интереса к высокой поэзии, а профессионального вояку – в неграмотности. Упрёки Руматы выглядят откровенно надуманными, а поэтому и сам персонаж постепенно перестаёт вызывать симпатию. Ну чем ему так не понравились разговоры придворных во время церемонии утреннего одевания короля? Абсолютно естественная придворная беседа – обсуждают дуэли, стати лошадей, любовные похождения. Вояки даже пытаются цитировать знаменитого поэта.

Упрёки Руматы Средневековью в том, что оно грязное, выглядят ещё более нелепыми. Да, в своё время для нас явилось своеобразным откровением то, что европейское Средневековье с его высокой поэзией, духовностью, религиозностью, культом Прекрасной Дамы было грязным на бытовом и физиологическом уровне. Первое время эта мысль, конечно, потрясала воображение. Хотя сейчас она является далеко не новой и совершенно очевидно, что условия жизни IX-XIV веков просто не позволяли регулярно совершать омовения. Понятно, что грязь физическая в повести ассоциируется с нечистоплотностью нравственной. Но такая метафора естественна для Гомера или Лонга, но никак не для литературы ХХ века. Все отрицательные герои грязны, вонючи, больны геморроем и уже тем самым вызывают у читателя отвращение. Но, следуя логике повествования, следует предположить, что и герои положительные – барон Пампа, доктор Будах, Гур Сочинитель живут в тех же условиях и вряд ли имеют дома душ, что совершенно справедливо и по отношению к мещаночке Кире. Если уж водопровод не провели во дворец, то вряд ли его установили в мещанских кварталах Арканара? Это претензии сугубо сюжетного ряда, но они неизбежно возникают. В средневековье грязь физиологическая совершенно не синонимична грязи нравственной. Человек может мыться раз в три года и быть великим поэтом, не в этом суть. Беда повести в том, что главным образным решением стало именно неприятие героем грязи физиологической и грязи нравственной, но тут первый и второй слои произведения пришли в явное противоречие.

Выхода из этого противоречия в рамках заданной темы и рамках заданного сюжета нет, поэтому финал повести может быть только трагическим. Если бы не эта трагедия, бессмысленность действий героев стала бы совершенно очевидной, что обесценило бы всё повествование. Поэтому, на мой взгляд, нет смысла спорить, оправдан или неоправдан морально последний кровавый путь Руматы, чем активно занимается критика. Он оправдан сюжетно, поскольку ещё немного и непрофессионализм и очевидная бесперспективность действий героя станет ясна даже читателю, которого интересовал только сюжет. Герои-прогрессоры опираются на изначально неверную установку. Герои-прогрессоры явно не профессиональны. Практически все критики, последователи и подражатели Стругацких легко замечают, что дон Рэба легко переигрывает дона Румату, а вместе с ним и всех прогрессоров в интриге. Профессионал высокой категории дон Румата даже не замечает, что за ним следует шпион, а вот шпион очень профессионально не теряет его в лабиринте закоулков, переулков и пустырей. Такой непрофессионализм может быть оправдан только страшной личной трагедией героя, перед лицом которой мы забудем о его промахах. Поэтому трагический финал – это единственное, что остаётся и автору, и героям.

На уровне сюжета проблема была решена трагическим финалом. Спор критиков о том, является ли поступок Антона-Руматы этически оправданным или неоправданным в какой-то степени является бессмысленным, поскольку он, прежде всего, сюжетно оправдан и, более того, сюжетно единственно возможен. Когда авторы запутываются в отношениях со своим героем, его убийство или его резкий вывод из игры часто является самым лучим и фактически выигрышным ходом. Вспомним знаменитое высказывание В.Г.Белинского о хрестоматийной повести «Отцы и дети»: «Умереть, как Базаров, – всё равно, что совершить великий подвиг». На самом деле, конечно, никакого подвига Базаров не совершает. Напротив, профессиональный врач, не знающий элементарных правил безопасности при вскрытии больного, умершего от холеры, не может вызвать уважение. Ни Базаров, ни Румата Эсторский в действительности профессионалами не являются, что бы там ни говорили авторы. А вот кем они являются, так это выразителями определённой авторской идеологии, что в обоих случаях представляется более важным.

Антон-Румата призван декларировать авторское осуждение мещанства и пропеть гимн интеллигенции, что он и делает в шестой главе повести. Румата искренне восхищается огоньками разума в этом царстве тьмы, предсказывая, что именно им принадлежит будущее. В этих своих рассуждениях, глядя на ночной спящий средневековый город, земной шпион и ируканский дворянин необычайно патетичен: «Но все-таки они были людьми, носителями искры разума. И постоянно то тут, то там вспыхивали и разгорались в их толще огоньки неимоверно далекого и неизбежного будущего... Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно. Они не знали, что в этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего». При этом благородный дон не задумывается, что в прекрасном мире будущего, состоящего только из светочей мудрости и знания, огонь этих светочей погаснет, ибо светильник может светить только во тьме. Гений может быть гением только на фоне талантов, талант может быть талантом на фоне обычных людей, а обычный человек будет не глуп в сравнении с посредственностью. Общество, состоящее только из выдающихся личностей, невозможно по определению. Хотя Румата и моделирует будущую историю Арканара, но ведь даже в этой истории творческая интеллигенция является лишь «ферментом, витамином» в организме общества. Общество-то, похоже, в любом случае остаётся серым и косным. Вернёмся ещё раз к доктрине доктора Будаха. Позволим себе достаточно большую цитату:

«Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз эта чёткая, геометрически правильная система. Внизу эти крестьяне и ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король. Как всё продумано, какая устойчивость, какой гармонический порядок!»

Будах излагает здесь основы системного подхода, который в нашей стране возник именно в 60-е годы прошлого века в связи с развитием кибернетики. Помнится, меня, читающую эту книгу в начале 80-х, эта мысль весьма поразила. Разумеется, нас тогда воспитывали на идеях совершенно другого идеального общества, но ведь Будаху было возразить совершенно нечего. Румата ничего и не смог ему возразить, несмотря на всю свою эрудированность и знание теории исторических последовательностей.

В книге читателю предложены две концепции общественного устройства и две идеи исторического прогресса. Читатель сам волен выбирать, какую из них он считает более правильной.

В связи с идеей системного подхода, который авторы явно знают и который они прекрасно изложили, кажутся достаточно утопическими их идеи осуждения мещанства. В интерпретации авторов и Антона мещанство – это, прежде всего, народ. Есть народ – тупой, серый и грязный, есть интеллигенция – высоколобая, образованная и смотрящая в будущее. Как бы нам не было неприятно так формулировать проблему, но эта дихотомия выглядит в повести именно так. Интеллигент искренне ненавидит быдло: «Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю... Не жалею, нет, – ненавижу и презираю... Я... Отчетливо вижу, что это мой враг... И ненавижу его не теоретически... А его самого, его личность». Народ платит интеллигенции тем же самым. «Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!» Во всяком случае в России (а что такое Арканар, как не Россия), взаимоотношения интеллигенции и народа всегда выглядели именно таким образом, и это ещё раз будет доказано во «Втором нашествии марсиан».