КРИТИКА

Наталия МАМАЕВА

Хищные вещи века

О, хищные вещи века!
На душу наложено вето...

Мы не случайно предпослали этой главе в качестве эпиграфа те строчки из стихотворения А. Вознесенского, которые вдохновили АБС. А. Вознесенский, творчеством которого в своё время так восхищались, остался сугубо поэтом своего времени, поэтом-шестидесятником, поэтом эпохи «оттепели» и последующих «заморозков». Данная повесть братьев Стругацких из всех их произведений, наверное, в большей степени принадлежит своей эпохе. С одной стороны, в ней дается очень жёсткая выпуклая яркая критика разлагающегося капитализма и некоторые положительные черты этого капитализма, которые так расстраивали критиков той эпохи (всеобщее благосостояние, ликвидация голода, четырёхчасовой рабочий день) отнюдь не смягчают негативной характеристики, которую дают авторы. Напротив, на фоне всеобщего благоденствия образ жрущей, пьющей, танцующей, стреляющей толпы выглядит особенно омерзительно. «Хищные вещи века» были, конечно посвящены борьбе с мещанством, то есть той проблеме, которая является сквозной в творчестве Стругацких, в особенности если говорить о первой половине их творчества. Если в повести «Трудно быть богом» мир мещанства был спроецирован на мир западноевропейского Средневековья, что не позволяло воспринимать его как достаточно достоверный, в данном произведении внешние и глубинные слои совпадают идеально. На уровне сюжета мы имеем некий богатый курортный городок, благополучную капиталистическую страну, постиндустриальное общество, оно же общество всеобщего благоденствия, оно же общество равных возможностей. Как мы знаем из современной практики, странам Западной Европы удалось построить такое достаточно успешное общество. Другой вопрос – какой ценой это осуществилось и достигли ли создатели этого общества своей цели. Разумеется, некоторые фантастические приметы всеобщего благосостояния, которых ещё нет в реальности, в повести имеются. До всеобщей бесплатной еды, раздачи книг и других предметов культуры даже благополучные скандинавские страны ещё не дожили. Но ведь мы же имеем дело с фантастикой, и в этой фантастике вполне реальные приметы «загнивающего капитализма» (телесериалы, легализация наркотиков, всеобщая автомобилизация) вполне успешно соседствуют с сугубо фантастической атрибутикой (парикмахерские-автоматы, автоматы-такси, кибер-носильщики и т.д). Суть, конечно, не в том, насколько сочетается наличие столь сложных автоматов с существованием приёмника и пишущей машинки. Итак, первый внешний сюжетный слой – это благополучно и радостно загнивающий капитализм. На идейном уровне имеет место осуждение этого внешне благополучного общества и осуждение это дано настолько сильно и мощно, что читатель примерно с середины книги пребывает в состоянии глубочайшего омерзения. Так что писатели своей цели достигли. Мир всеобщего изобилия, мир людей, которые разучились думать и уже разучиваются развлекаться, производит сильное и, конечно, неприятное впечатление. Более того, сейчас, спустя почти полвека, придя в этот мир (правда, куда менее сытый и благополучный), мы должны согласиться с авторами. Общество потребления действительно благополучно уничтожает духовность. В этом смысле книга может быть рассмотрена (хотя сами авторы вряд ли имели это в виду) как хвалебный гимн миру социализма. У нас действительно была великая эпоха и сейчас, придя в мир хищных вещей, мы это особенно чётко осознаем. В этом мире не появился слег, но другие электронные наркотики вполне успешно его заменяют.

В книге есть два монолога, которые ставят жестокий диагноз этому миру. Вставной монолог-рассуждение – это характерный приём творчества АБС, о чём уже неоднократно упоминалось выше. Первый монолог – это монолог доктора философии Опира, который произносит оду «Эпохе Удовлетворения Желаний», и спустя пять глав круглоголовый адепт социального мазохизма выносит приговор этому обществу: человеку неинтересно просто жрать, пить и спать, ему хочется чего-то необычного, но придумать это необычное он не в состоянии. Отсюда и появляются все извращённые удовольствия Страны Дураков, включая и электронный наркотик новейшего поколения. Безудержным социальным оптимизмом веет от этих мрачных слов. Как мы убедились на практике, человек прекрасно может жить с набором самых простых удовольствий и не испытывать особого дискомфорта и уж тем более не стремиться к вершинам культуры. О, времена, о, нравы! Одна из самых мрачных повестей ранних Стругацких воспринимается сейчас как почти неприлично оптимистическая. Люди всерьёз верили, что интеллигенция захочет и будет бороться против сытого мещанина, что мещанину будет скучно, что мещанин будет изобретать новые развлечения. Какие приятные иллюзии в обществе постмодерна!

Сейчас нам кажется странным и парадоксальным, что в этой, чуть ли не самой «правоверной» и «социально правильной» повести братьев Стругацких цензура усмотрела какой-то социальный негатив. Цензура просто не поняла, какими апологетами социализма были авторы. Замечания о том, что «не может быть богатых стран, где всё есть и одновременно нищих азиатских стран», и капитализма с полным материальным благополучием, сейчас кажутся откровенно наивными. Удивительно, что повесть, несмотря на весь социальный пафос, практически не устарела в том, что касается бытовых деталей. Очень многое в мире со времени написания этой повести изменилось, но политический расклад остался практически таким же, как во времена Стругацких. Недаром Андрей Измайлов так легко переносит действие повести в постсоветскую Россию 90-х, в новую Страну Дураков, в которую попадает вечный Иван Дурак, Ваня Жилин. Только в мире Измайлова уже нет того социалистического рая, из которого приезжает Жилин. Разве что Китай или Куба. Сейчас книгу можно читать как диагноз современному российскому обществу, только проблема в том, что мало осталось читателей.

Обозначенная проблема по-прежнему остаётся актуальной, как остаются актуальными и рассуждения Ивана Жилина о необходимости воспитания человеческого мировоззрения. И со скептицизмом самого Жилина и его коллег мы, наверное, тоже согласимся.

Если говорить о социально-философских аспектах книги, то они представляют интерес в следующем: социальная картина постиндустриального общества и социальный диагноз даны совершенно точно. А вот философские рассуждения доктора Опира вызывают определённый интерес. Разумеется, не сами рассуждения, а цитируемые имена и теории. Что касается Маркса, то здесь всё верно. Многие экономисты полагают, что капитализм сумел прийти к обществу равных возможностей именно потому, что воспользовался идеями Маркса. А вот говоря о том, что Мальтус устарел, доктор Опир совершенно не прав. И появление восточного сепаратиста в кафе этого благополучного мира прекрасно это доказывает.

Интересно отношение писателей к главному злу (на данном этапе его развития) этого благополучного мира. Сама идея слега отнюдь не нова, и откровенно заимствована у С. Лема. Новые технологии способствуют возникновению новых благ и новых опасностей. Мысль эта в XX веке достаточно расхожая. Но вот что касается субъективного идеализма и объективного материализма, то здесь Стругацкие категорически расходятся с Лемом. Лему явно импонировала идея существования человека просто как набора электронных импульсов. При этом сознание могло существовать вполне автономно от объективного мира, да и сама идея существования этого объективного мира подвергается сомнению. Постольку, поскольку мир существует только в голове конкретного человека, то почему бы там не существовать иллюзорному миру, возникшему под влиянием психоволновой терапии. Мир этот ярок, многообразен и богат, а его иллюзорность не есть его недостаток. Звучащие в книге доводы contra оформлены следующим образом:

1. Слег выуживает все желания из подсознания, из пресловутого «Оно». Хотя, в общем-то, это ничем не доказано, кроме ощущений самого Жилина. И ещё один продолжатель Стругацких вполне убедительно доказывает, что мечтать под воздействием слега можно и о спасении мира (Лукьяненко С. «Ласковые мечты полуночи»).

2. Контрдоводы самого Жилина: «Твой идеал – дерьмо, Римайер. Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо». Это тоже звучит не вполне убедительно, да, Римайер послала Жилина к рыбарям, но, может быть, это индивидуальная подлость Римайера, Буба же его туда не послал и, более того, дал ему слег, между прочим, совершенно бесплатно.

3. Доводы, апеллирующие к эмоциям: «Буба лежал в ванне по шею в зеленоватой воде, от воды поднимался пар. Я стоял и глядел на Бубу. На бывшего космонавта-испытателя Пека Зеная... Мне было противно думать, что какой-нибудь час назад я был похож на него... Пьяные гнусно храпели, распространяя запах перегара...". Картинка, конечно, крайне неприглядная, но ведь всё это только эмоции.

И картина всего человечества в огромном корыте с горячей водой представляется при всей своей апокалиптичности вполне реальной. Видимо, это в своё время и испугало (просто на уровне подсознания) советскую цензуру. Созданная антиутопия оказалась столь страшной и столь яркой, что описание слега было не столь уже и важным. Слег был нужен авторам для того, чтобы двигать сюжет шпионского романа. И. Ефремов очень верно и очень проницательно заметил 45 лет назад, что роман «настолько ярок и страшен, что не оставляет никакой надежды на что-либо хорошее для человечества». Видимо, это и позволяет сохранять ему актуальность в сегодняшнем мире.