КРИТИКА

Наталия МАМАЕВА

Улитка на склоне

Количество служащих и объём работы совершенно не связаны между собой.

Законы Паркинсона

Разрешение надо получить обязательно... Разве можно без разрешения?

Ф.Кафка. Замок

Он давно подозревал у себя в лесу, что в этой жизни выхода нет. Но что город это уже окончательно понял и даже везде рекламировал, было для него в диковинку.

Э.Успенский. Страшный господин Ау

Критика единодушно признает, что «Улитка на склоне» является одним из самых загадочных и одновременно самых сильных произведений Стругацких. Сами авторы также считали повесть «самым совершенным и самым значительным своим произведением» («Комментарий к пройденному»).

История создания произведения хорошо известна и подробно описана как в «Комментариях к пройденному» Б.Стругацкого, так и в различных статьях и аналитических работах. Тем не менее, читателю, только начинающему знакомиться с творчеством Стругацких, необходимо кратко напомнить эту историю. Весной 1965 года братья Стругацкие приступили к созданию нового произведения. Сюжет, равно как и идея этого произведения, несколько раз претерпевали существенные изменения. В конце концов, было решено разрабатывать сюжет, связанный с тем, что на некоей планете живут два вида разумных существ, и между ними идет биологическая война за выживание. Этот сюжет был реализован в главах о Лесе. Первоначально местом действия являлась давно уже придуманная Стругацкими планета Пандора. Параллельное действие разворачивалось в человеческом лагере на Пандоре. Хронологически действие происходило в Мире Полдня, то есть в XXII веке. Главным героем «человеческих» глав повести был Л.А.Горбовский, подсознательно ощущающий опасность, которая исходит от Леса.

Таков был первоначальный вариант повести, который, впрочем, не удовлетворил самих авторов. Приведем достаточно большую цитату из Б.Стругацкого: «Мы вдруг поняли, что нам нет абсолютно никакого дела до нашего Горбовского. При чём здесь Горбовский? При чём здесь светлое будущее с его проблемами, которое мы же сами изобрели? Ёлки-палки! Вокруг нас чёрт знает что творится, а мы занимаемся выдумыванием проблем и задач для наших потомков. Да неужели же сами потомки не сумеют в своих проблемах разобраться, когда дело до того дойдет?! И... мы решили, что повесть считать законченной невозможно, что с ней надо что-то делать, что-то кардинальное» (Б.Стругацкий «Комментарии к пройденному»).

Главы, касающиеся Леса, были оставлены, а параллельные главы составили историю Управления, которая уже никак не сопрягалась с миром Полдня. Более того, Управление не имело ни государственной принадлежности, ни каких-либо хронологических рамок существования. Что касается раннего варианта повести, то он под названием «Беспокойство» был опубликован только в 1990 году. Сравнение «Беспокойства» («Улитки-1») с окончательным вариантом даёт прекрасную возможность для изучения генезиса произведения (разумеется, для тех, кто этим интересуется).

Что касается самой «Улитки на склоне» («Улитки-2»), то в 1960-х годах она была опубликована лишь фрагментарно. Главы, посвящённые Лесу, были опубликованы в сборнике фантастики «Эллинский секрет» в 1966 году и существовали как самостоятельное произведение, а главы, посвящённые Управлению, были частично опубликованы в журнале «Байкал» в 1968 году, однако очень скоро публикация была подвергнута острой критике, журналы были изъяты из библиотек и оказались в спецхране. Впрочем, в самиздатовских вариантах книга существовала и была издана уже в Германии в 1972 году в мюнхенском издательстве «Посев», как утверждают сами Стругацкие, абсолютно без их ведома и без их инициативы. В СССР повесть впервые была издана в 1988 году.

Ниже речь пойдет именно об «Улитке на склоне», «Улитке-2» как о законченном целостном произведении, поскольку «Беспокойство» оказалось в распоряжении читателей и критиков несколько позднее, хотя в заключение главы, наверное, будет смысл ещё раз вернуться к этой ранней версии.

Принципиальное отличие «Улитки на склоне» от более ранних произведений Стругацких заключается в том, что это произведение не является фантастическим. Сами авторы это прекрасно понимали и писали, что с момента появления идеи Управления «повесть перестаёт быть научно-фантастической (если она и была таковой раньше) – она становится просто фантастической, гротесковой, символической» («Комментарии к пройденному»). Наконец, экзистенциальной, хотя Б.Стругацкий и не употребляет данного термина.

Повесть является откровенно кафкианской. Некоторые сюжетные моменты прямо совпадают с перипетиями главного героя «Замка» Кафки, землемера К. В первой главе «Замка» К. пытаются выгнать с постоялого двора, уверяя, что он не имеет права ночевать здесь без разрешения. В первой главе «Улитки» внештатного сотрудника Переца выгоняют из общежития со словами: «Очистить надо». Вначале К., затем Перец, выслушивают маловразумительные распоряжения по телефону, а затем не менее невразумительные объяснения – как эти сообщения следовало воспринимать:

«Очень просто, – сказал староста. – Вам, видно, никогда ещё не приходилось вступать в контакт с нашими канцеляриями. Всякий такой контакт бывает только кажущимся: Эти беспрестанные телефонные переговоры доходят до нас по здешним аппаратам в виде шума и пения, вы, наверно, тоже это слыхали. Так вот, единственное, чему можно верить, – это шуму и пению, они настоящие, а всё остальное – обман. Никакой постоянной телефонной связи с Замком тут нет, никакой центральной станции, которая переключала бы наши вызовы туда, не существует; если мы отсюда вызываем кого-нибудь из Замка, там звонят все аппараты во всех самых низших отделах, вернее, звонили бы, если бы, как я точно знаю, почти повсюду там звонки не были бы выключены. Самое лучшее – сразу бежать прочь от телефона, как только раздастся первое слово» (Кафка «Замок»).

«Он добрался до самого последнего этажа, где у входа на чердак, рядом с механическим отделением никогда не работающего лифта, сидели за столиком два дежурных механика и играли в крестики-нолики. Перец, задыхаясь, прислонился к стене. Механики поглядели на него, рассеянно ему улыбнулись и снова склонились над бумагой.

– У вас тоже нет своей трубки? – спросил Перец.

– Есть, – сказал один из механиков. – Как не быть? До этого мы еще не дошли.

– А что же вы не слушаете?

– А ничего не слышно, чего слушать-то.

– Почему не слышно?

– А мы провода перерезали».

«Подряд вообще никто не слушает, женщины, наверное, тоже. Ведь директор обращается ко всем сразу, но одновременно и к каждому в отдельности. Понимаешь?

– Боюсь, что...

– Я, например, рекомендую слушать так. Разверни речь директора в одну строку, избегая знаков препинания, и выбирай слова случайным образом, мысленно бросая кости домино. Тогда, если половинки костей совпадают, слово принимается и выписывается на отдельном листе. Если не совпадает слово временно отвергается, но остаётся в строке. Там есть ещё некоторые тонкости, связанные с частотой гласных и согласных, но это уже эффект второго порядка. Понимаешь?

– Нет, – сказал Перец...

– Это не единственный метод. Есть ещё, например, метод спирали с переменным ходом... Есть метод Стивенсон-заде...» («Улитка на склоне»).

И землемер К., и Перец в своё время вынуждены заполнить маловразумительные анкеты. Непосредственного начальника К. Кламма, равно как и директора Управления, никто никогда не видел кроме его любовницы. Любовница Кламма Фрида становится женой К., то же самое происходит и с сожительницей директора Алевтиной. Сопоставления эти можно продолжать, впрочем, те, кто читал «Замок» Кафки и сами их, конечно, заметили. Разумеется, сюжетные совпадения не столь важны. Важно, что повесть Стругацких пронизывает дух кафкианского безумия, иррациональности и бессмысленности существования. Землемер К. так и не может добраться до Замка, куда его вызвали якобы на работу. Перец не может выбраться из Управления, а Кандид – из Леса (Комментарий для прессы: Кандид – это имя героя одноимённой повести Вольтера, герой которой мучительно пытается обрести смысл своего существования, всюду наталкивается на глупости, нелепости и несообразности и, в конце концов, приходит к выводу, что смысл существования заключается в том, чтобы «возделывать свой сад», то есть единственно осмысленным является труд на земле). Выхода из этого бессмысленного топтания по кругу герои Стругацких в отличие от героя Вольтера так и не находят. Вольтеровский Кандид тоже в общем-то находит только псевдовыход.

Сейчас, говоря о том, что «Улитка» воплощает дух и повторяет сюжетные ходы «Замка», в эту фразу вкладывают чуть ли не упор. Дескать, вторичное произведение. Интересно, а кому-нибудь из советских писателей, пишущих в 60-е годы, вообще могла прийти в голову столь бредовая идея, как писать под Кафку? Нет, творчество Кафки в Советском Союзе 60-х, конечно, знали и даже признавали за экзистенциализмом некоторые достоинства, но кто ещё даже из самых наших явных диссидентов мог даже в бредовом сне представить, что он пишет в стилистике и эстетике экзистенциализма???

Существует множество прочтений «Улитки». Самый простой и самый поверхностный вариант заключается в том, что в «Улитке» видят политическую сатиру на советскую бюрократию. На самом деле, книгу следует восприниматься куда шире – как сатиру на бюрократию вообще – немецкую (напомним, книга впервые полностью была опубликована в ФРГ, и немцы наверняка видели в ней острую сатиру на собственную бюрократическую систему), американскую, канадскую или испанскую. Ещё шире произведение может быть трактовано как образ любого современного общества. Развитое общество середины ХХ века не может существовать без бюрократии, которая становится формой властного управления. В западном мире существуют теории бюрократии, в частности, концепция М.Вебера. Бюрократия – это модус вивенди существования общества ХХ века. И таким образом «Улитка» – это страшное отображение данного модуса, неизбежного и неистребимого. Взорвать Управление, конечно, можно, и Перец испытывает это искушение, но очевидно, что это не решит проблему, ибо новая организация неизбежно придет к точно такой же бюрократии.

Главная мысль повести состоит в том, что существование человеческое в принципе бессмысленно. Бессмысленно существование жителей Леса, которые топчутся на месте, повторяя одни и те же слова и гния заживо. Бессмысленно существование сотрудников Управления, которые пьют кефир, играют в фанты, слушают радиолу и считают на испорченных калькуляторах. При этом жизнь идёт своим чередом и в Лесу, и в Управлении, и, по-видимому, никто, кроме двух интеллигентов – Кандида и Переца – не замечают её абсурдности. Обитатели Леса сеют, снимают урожай, образуют семьи. В Управлении «все работают. Никто почти не отлынивает... Охранники охраняют, водители водят, инженеры строят, научники пишут статьи, кассиры выдают деньги». Все при деле. Но всё бессмысленно, поскольку никакого дела на самом деле нет.

Даже машины не видят никакого смысла в своём существовании. Сбежавшая от людей машина (а может быть, и не сбежавшая, а только готовящаяся сбежать, или побег которой не обнаружен) жалуется: «...да не могу я работать. Мне всё надоело. Всегда одно и то же: железо, пластмасса, бетон, люди. Я сыта этим по горло». Жалобы машин довершают картину бесперспективности и ненужности существования мира.

До этого у героев Стругацких существовал определенный выход – пусть трагический, пусть далеко не безупречный с этической точки зрения. Герои «Далекой Радуги», «Трудно быть богом», «Хищных вещей века» всё-таки находили какой-то выход, решение проблемы, пусть иллюзорный, пусть страшный, кровавый, но, тем не менее, у читателя возникало ощущение, что проблему можно как-то решить, ситуацию как-то исправить, по крайней мере, в будущем. По завершению чтения «Улитки» такого чувства не возникает. В.Кайтох считает, что Кандид обретает в лесу смысл своего существования, борясь против прогресса амазонок и уничтожения тех людей, которые его спасли и приютили. Перец же такого смысла обрести не может. На самом деле и Кандид находит лишь иллюзорный смысл. Уничтожение слуг владычиц Леса, их биомеханизмов ничего не решает. Луддиты тоже уничтожали станки, что отнюдь не помешало развитию капитализма. Перец ведь пытается идти тем же самым путем, искоренить группу Искоренения. Но, в отличие от Кандида, сразу осознаёт бессмысленность этого действия. Параллелизм двух миров достаточно очевиден, так же как параллелизм действий героев. Кандид пытается выбраться из Леса и вернуться на биостанцию. Перец мучительно пытается выбраться с территории Управления в Лес. Обоим героям это удаётся, и обоих настигает разочарование, поскольку они понимают, что от одной бессмыслицы они пришли к другой. Поэтому отсутствие какого-либо выхода для героев, отсутствие даже надежды на поиски смысла достаточно очевидно. Всё в этой жизни бессмысленно и бесполезно. Постулаты экзистенциализма подтвердились. Можно ещё найти смысл жизни для себя лично, как это сделал Кандид, но не надо строить иллюзий, что от этого что-то изменится. Механизм Винни-Пух также строил иллюзии, что его работа над созданием вертолётов и тягачей является осмысленной. Но эти иллюзии быстро и безжалостно развеяли:

«– Об этом и речь! – сказал Астролог. – Вам ни до чего нет дела. Вы всем довольны. Вам никто не мешает. Вам даже помогают! Вот вы разродились тягачом, захлёбываясь от удовольствия, и люди сейчас же убрали его от вас, чтобы вы не отвлекались на мелочи, а наслаждались бы по большому счету».

Безжалостно уничтожается ещё одна иллюзия, что счастье и смысл жизни заключаются в труде. На этом фоне явным пережитком прошлого, отзвуком ранних произведений АБС звучит диспут в машине среди сотрудников, едущих на биостанцию получать деньги. Сотрудники обсуждают любимую тему ранних Стругацких – чем будет заниматься человек, когда возникнет избыток свободного времени. Для нашей страны эта тема сейчас абсолютно неактуальна, но для развитых стран, например, для той же ФРГ, она вполне актуальна, и Стругацкие совершенно справедливо рассматривали эту проблему как проблему, которая возникнет в ближайшем будущем и потребует решения. Но если в повестях, посвященных миру Полдня, она была вполне актуальной и насущной, здесь эта проблема возникает по инерции. Никто из сотрудников Управления не имеет свободного времени. Наоборот, все непрерывно работают. Если у них и освободится свободное время, то они весьма успешно занимают его низкосортными развлечениями и вряд ли способны на ведение дискуссий такого уровня. Что ж, родимые пятна социализма уходят из творчества Стругацких не сразу.

Герои «Улитки» всё же тщатся спасти окружающий мир или придать его существованию какую-то осмысленность. И здесь возникает идея, которая явно перешла в «Улитку» из первого варианта. Горбовский, сидя на Пандоре, беспокоится за всё человечество, но в итоге он сам самокритично признает, что беспокоится только за себя. Заключительная беседа Горбовского и беспокоящегося за свою жену Турнена практически определяет идею «Улитки»:

"– А в общем-то вы занялись самым неблагодарным делом, какое можно себе представить. Вы думаете о смысле жизни сразу за всех людей, а люди этого не любят. Люди предпочитают принимать жизнь такой, какая она есть. Смысла жизни не существует. И смысла поступка не существует... Чудак вы всё-таки. Человечеству совсем не нужно, чтобы его спасали.

Леонид Андреевич натянул шлепанцы, подумал и сказал:

– В чём-то вы, конечно, правы, это мне нужно, чтобы человечество было в безопасности. Я, наверное, самый большой эгоист в мире...

– Несомненно, – сказал Турнен. – Потому что вы хотите, чтобы всему человечеству было хорошо только для того, чтобы вам было хорошо».

Данный фрагмент в комментариях не нуждается. Перец тоже хочет, чтобы всем было хорошо, и Кандид хочет, чтобы всем было хорошо. А вот к чему они в результате придут?.. У Переца хотя бы есть хорошо вычищенный парабеллум с единственным патроном в стволе.

Идеи, ещё казавшиеся осмысленными ранее, неожиданно оборачиваются полной бессмыслицей. Сотрудники Управления произносят вроде бы вполне осмысленные вещи, иногда позволяют себе даже весьма разумные и, более того, парадоксально разумные высказывания, чтобы через пару фраз скатиться в полную невнятицу. Иногда это, конечно, пародия на общеизвестные штампы советской литературы и публицистики, и с ними всё понятно. Проконсул говорит о живой мудрости народа, живущей в пословицах. Ким произносит опостылевше правильную фразу, что директор «обращается ко всем сразу, но одновременно и к каждому в отдельности». Неудивительно, что эти штатные заезженные благоглупости переходят в малоосмысленный бред.

Но любопытно, что иногда в разговорах сотрудников Управления возникают весьма любопытные и требующие дальнейшей разработки идеи.

В обращении директора к сотрудникам звучит следующее: «мы можем чрезвычайно много, но мы до сих пор так и не поняли, что из того, что мы можем, нам действительно нужно»; «чтобы думать о смысле жизни сразу за всех людей, а люди этого не любят»; «разум не краснеет и не мучается угрызениями совести, потому что вопрос из научного, из правильно поставленного, становится моральным». Фразы эти взяты из заключительного разговора Горбовского с Турненом в первом варианте «Улитки», и там они действительно стояли на месте и имели свой смысл. Здесь, вырванные из контекста, перемешанные с пропагандистскими лозунгами и ничего не значащими словосочетаниями, они стали такими же. Дискредитируется сама идея разумного, внятного, осмысленного диалога, в котором может родиться истина. Там, где ещё недавно был смысл, из этого смысла рождается бессмыслица. Практически авторы отрекаются от всего того, что прежде любили. Вставляя выстраданные идеи любимого персонажа в малоосмысленный начальственный бред.

Это печально. А сама повесть не просто печальная, она трагическая. Но вот что любопытно: читатель, закрывший повесть (или это кажется только мне?) ощущением всеобщего трагизма и бессмысленности существования не проникается. После того, как закроешь книгу Кафки, а чаще гораздо раньше, очень хочется пойти и найти веревку и мыло. От книг Стругацких такого ощущения не возникает. Никакого выхода из ситуации авторы не предлагают. Более того, они ясно дают понять, что этого выхода нет и существовать не может. Более того, читатель прекрасно понимает, что сам он живет именно в таком мире абсурда. И, тем не менее, выясняется, что в этом мире вполне можно жить. А вот почему возникает такое ощущение – вопрос этот для меня до сих пор остается открытым.

Потому что если понимаешь абсурдность окружающего – этим ты уже выводишь себя за рамки этого абсурда и сохраняешь ясность мышления?

Потому что читатель отождествляет себя с главными героями, которые все-таки выше окружающего их быдла?

Или это сугубо вопрос лингвистики и стилистики? Книга навевает уныние содержанием, но не навевает уныния стилем. Сатира находится в содержании, а юмор в словах? Или так не бывает? Вообще-то не бывает. Но возникает ощущение, что сам язык Стругацких поддерживает жизнерадостность читателя и не даёт ему скатиться в пучины вселенской скорби.

Обратимся теперь к «Улитке-1», опубликованной в 1984 году под названием «Беспокойство». Это, конечно, книга о совсем другом. Она продолжает идеи, заложенные ещё в произведении «Трудно быть богом». Атос, случайно оказавшийся в роли своеобразного разведчика будущего в Лесу, обнаруживает, что ему гораздо ближе обречённое на гибель прошлое этого Леса, чем победно наступающее будущее. И в отличие от прогрессоров решительно становится на сторону прошлого, впрочем, пытаясь оправдать свой поступок подробно приведёнными моральными рассуждениями. Он сознательно становится «камешком в жерновах прогресса». То, что данная проблема волновала авторов, ясно из текста произведения и к тому же об этом прямо сказано в «Комментариях к пройденному». Б.Стругацкий пишет о том, что книга посвящена была вопросу «Что же... делать человеку, которому НЕ НРАВЯТСЯ САМИ ЭТИ ЗАКОНЫ?! (в смысле законы истории)».

В свою очередь, Горбовский на биостанции боится того, что человечество стало слишком сильным и оттого слишком беззаботным, и его ждут неведомые опасности. Одну из таких неведомых опасностей олицетворяет Лес. Потенциальное развитие событий прямо озвучено героями повести. Атос думает о том, что можно позвать на помощь землян, а Горбовский, буквально читая его мысли, думает, чью же сторону должны будут принять земляне в борьбе двух разумов.

В таком контексте действительно возникает проблема конфликта настоящего и будущего. Настоящее понимает, что будущее и впрямь находится «за поворотом», и в ближайшее время придется его принимать или не принимать. И любое решение по поводу этого будущего, похоже, окажется аморальным, поскольку законы развития общества изменить и обойти нельзя, что бы ни думал по этому поводу Горбовский. Идея противостояния настоящего и будущего действительно содержалась в «Улитке-1». Поэтому Борис Стругацкий совершенно зря недоумевает, почему эту идею не увидели читатели «Улитки-2». Приведем фрагмент его рассуждений:

«Что такое Управление – в нашей новой символической схеме? Да очень просто – это Настоящее! Это Настоящее со всем его хаосом, со всей его безмозглостью, удивительным образом сочетающейся с его умудренностью... Это то самое Настоящее, в котором люди всё время думают о Будущем, живут ради Будущего, провозглашают лозунги во славу Будущего – и в то же время гадят на это Будущее, искореняют это Будущее... стремятся превратить это будущее в асфальтированную автостоянку».

Эта идея содержалась в качестве зачаточной в «Улитке-1», но совершенно исчезла в «Улитке-2». Управление и Лес – это отнюдь уже не настоящее и будущее – это два параллельных настоящих, в одном из которых наступает Будущее. Впрочем, сотрудники Управления вовсе не стремятся уничтожить это Будущее. Они его просто не замечают, как стараются не замечать и объект приложения своих сил – Лес. Управление настолько самодостаточно в своём абсурде, что никакие идеи о будущем не проникают в головы его сотрудников. Лес изучается, сохраняется и искореняется между делом. Идея противостояния настоящего и будущего потерялась между чистовиком и черновиком, что, впрочем, часто происходит с художественными произведениями и что очень редко понимают их авторы.

Гораздо важнее в «Комментариях» другое, сказанное абзацем ниже:

«И вот вопрос – должны ли мы, авторы, рассматривать как наше поражение то обстоятельство, что идея, которая помогла нам сделать повесть ёмкой и многомерной, осталась, по сути, не понята читателем? Не знаю. Я знаю только, что существует множество трактовок «Улитки», причём многие из этих трактовок вполне самодостаточны и ни в чем не противоречат тексту. Так, может быть, это как раз хорошо, что вещь порождает в самых разных людях самые разные представления о себе! И, может быть, чем больше разных точек зрения, тем больше оснований считать произведение удачным?».

Да здравствуют братья Стругацкие! За много лет чтения мемуаров, автобиографий и размышлений автора о своих произведениях это первый случай, встреченный мною, когда автор даёт читателю право самому решать, что он, автор, хотел сказать. Чаще всего автор встаёт в позу обиженного и заявляет: «И вот критика пишет, автор хотел сказать то-то, как будто автор уже лежит в могиле или сам не понимает, что он хотел этим сказать». Дело-то в том, что автор очень часто именно не понимает, что он хотел сказать. Автор – не критик, это разные способы познания действительности. Часто автор хотел сказать одно, а сказал совсем другое. Но вот чтобы автор сумел это признать, это, на мой взгляд, высший уровень авторского самосознания, и он является не менее ценным, чем вышепрокритикованное произведение.