|
Сергей Переслегин
А «медные трубы» заархивируем для подходящего общества
Послесловие к двенадцатому тому (часть вторая) Собрания
(«Жиды города Питера», «Хромая судьба», публицистика)
и к Собранию в целом
(При участии Н.Ютанова; использованы материалы Н.Науменко, А.Карапетяна, Я.Ашмариной, С.Бондаренко)
«Всему свой срок. Бессмертья нет. И этот серый небосвод
Когда-нибудь изменит цвет на голубой, и час придет.
И попрощаться в этот час, когда б ни пробил он, поверь,
Не будет времени у нас. Мы попрощаемся теперь».
М.Щербаков
Два последних года жизнь редакции определялась ритмом выпуска «Миров...». Ни один издательский проект не требовал таких усилий. И, пожалуй, ни один не вызвал столь неоднозначной читательской реакции.
«— Ваше величество, я никогда не был доктринером, слепо державшимся за те слова, что сказаны мною ранее. Все на свете быстро меняется, и ничто здесь не вечно. Только глупцы хватаются за одряхлевшие формулировки... (...)
— Бисмарк, вы в чем-то извиняетесь?
— Нет. Но не считайте меня фанатиком...»
1. Постановка задачи.
Ютанов Н.Ю., 38 лет, астроном и издатель:
Мир Будущего братьев Стругацких лично для меня, а, мне кажется, и для львиной доли людей моего поколения явился тем прекрасным миром, в котором очень хотелось жить. А если не жить, то хотя бы пожить, побывать. В школьные и университетские годы каждый новый роман братьев Стругацких — и свеженаписанный, и изданный давно, но только-только попавший в руки — прочитывался в один вечер, ну в крайнем случае — за ночь. И шел сразу к друзьям, товарищам, однокашникам, родственникам... Как мы читали эти книги! Повести Стругацких разлетались на цитаты и крылатые фразочки: «Вы мне это прекратите, это вам не балаган!», «Ну, скажем, мнэ-э... Полуэкт», «Счастье для всех даром, и чтобы никто не ушел обиженным», «...это вышел в подпространство структуральнейший лингвист!», «Студно туково...» и так далее до бесконечности. По тому, как неофит реагировал на «кодовые слова», ты понимал, кто перед тобой: коллега по разуму или малек, которого еще не постигла радость настоящего чтения.
«Понедельник начинается в субботу» стал библией научных сотрудников всех возрастов и ранжиров. А «Трудно быть богом» — евангелием нескольких поколений молодых людей Советской Империи. Удивительно, но факт: «проходя» в школе «Преступление и наказание» Федора Михайловича Достоевского, мы непринужденно зацепили и «прошли» заодно и «Трудно быть богом», и «Обитаемый остров» в придачу. И это оказалось так естественно...
В 1984 году я появился в семинаре Бориса Стругацкого с папкой трудов и уверенностью в безусловной гениальности. Молодые и свирепые семинаристы разнесли мои бессмертные творения в пух и прах, но выразили стойкую надежду, что очень может быть и скорей всего этот молодой человек небезнадежен. Ребята были крепкие: Андрей Столяров, Вячеслав Рыбаков, Андрей Измайлов, Святослав Логинов, безвременно ушедший Виктор Жилин и еще много замечательных людей. Практически одновременно со мной в семинар прибыли Дмитрий Каралис, Сергей Переслегин, Александр Тюрин, Александр Щеголев и будущие знаменитые художники Яна Ашмарина и Андрей Карапетян... Хотя может Карапетян появился и раньше: мне казалось, что он испокон веков был в семинаре — всегда сомневающийся, с чертежной папкой для переноски крупногабаритных изобразительных материалов...
Трудно сказать, стал ли я за эти годы для Бориса Стругацкого учеником, но то, что он по-прежнему остался для меня учителем — безусловно.
Поэтому, когда в альянсе Санкт-Петербург—Москва удалось сформировать проект под условным названием «Мир Будущего братьев Стругацких», я ухватился за возможность вернуть книги Стругацких на современный книжный рынок. Надежда окрепла после того как проект антологии «Время учеников», разработанный Андреем Чертковым, показал, что пресловутый рынок готов к теме Стругацких.
Карапетян А., художник:
Скажи, говорит, о Братьях Стругацких. О мирах братьев Стругацких — мы, вот, издаем тут... А что я, интересно, скажу? Пространные миры, таинственные миры, несмотря на как бы ясность их, миров этих.
Переслегин С.Б., 37 лет, социолог и бизнесмен:
Для меня эта история началась в конце зимы 1995 — 1996 года. Где-то в феврале ко мне в офис зашел мой старый друг Николай Ютанов и предложил принять участие в проекте, который тогда носил название «История будущего».
Ютанов Н.Ю.:
В русской фантастике «Мир «Возвращения» — единственный в своем роде, большой, тщательно продуманный цикл произведений, укладывающийся в какую-то осмысленную, определенную временную шкалу. Изначально в проекте предполагалось издать пять томов, посвященных исключительно истории Галактической цивилизации Земли. Я предложил Сергею Переслегину представить себя историком, живущем в XXIII веке и пытающемся осмыслить события минувших двух с половиной столетий. Как всякому историку ему надлежало отсортировать легенды и реальные факты, государственные «заказы» и целенаправленную дезинформацию спецслужб, отсеять глупость и интерполировать пробелы исторического таймлайна. Мир был что ни на есть живым и требовал нормального исторического исследования.
Сергей сделал следующий эффектный ход: исследования проводил не просто историк, а действующий Прогрессор, продолжающий дело Корнея Яшмаа на Гиганде.
А Борис Натанович Стругацкий дал неожиданное «добро» на такой эксперимент.
Переслегин С.Б.:
И я согласился. Во-первых, от таких предложений не отказываются. Во-вторых, поставленная проблема была потрясающе интересной. Предстояло верифицировать Реальность, отвергнутую официальной историей, заклейменную официозной пропагандой и забытую обыденной капитализированной жизнью.
Надо сказать, что задача «верификации Реальности» довольно часто встречается в практике специалистов по теории ролевых игр и, как правило, особых трудностей не вызывает. В данном случае ситуацию резко усложнял политический аспект проблемы. Мир братьев Стругацких был назван авторами коммунистическим. Более того, в отличие от И.Ефремова, который отнес действие «Туманности Андромеды» и последующих произведений цикла в далекое (и притом, неопределенно далекое) будущее, мир «Полдня» имел точно обозначенную привязку ко времени и четко прослеживающиеся связи с советской реальностью шестидесятых годов XX столетия.
Конечно, ничто не мешало попытаться решить задачу в рамках господствующей ныне парадигмы. Следовало лишь сказать, что идеологические клише были вставлены в тексты Стругацких по идеологическим же причинам, что речь там идет не о коммунизме или, во всяком случае, не о советском коммунизме, генетически связанным с так называемым реальным социализмом.
Такое решение, однако, имело два неустранимых недостатка. Во-первых, в мире «Полдня» полностью отсутствуют рыночные механизмы релаксации экономики. Во-вторых, этические законы общества «Возвращения» носят отчетливый антибуржуазный характер. «Контрольные суммы» не сходились. Стало понятно, что так конструировать «историю будущего» нельзя.
Задача приобрела свой окончательный вид. Надлежало построить Будущее Стругацких из недоброй памяти «реального социализма». «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать».
2. Структура издания. Четвертый том.
(«Обитаемый остров»)
Переслегин С.Б.:
Итак, первоначальный проект включал в себя пять книг, формально отнесенных к одной Реальности, известной, как коммунистическое будущее Ефремова-Стругацких. Единственным структурообразующим принципом было упорядочивание по времени действия: все произведения должны были быть выстроены в данном издании в строгом хронологическом порядке. Порядок был установлен не Редакцией на основании анализа текстов, а непосредственно Б.Н.Стругацким (которому, думаю, все же виднее, чем даже «люденам» — аналитикам). Зафиксировав последовательность произведений, Борис Натанович сказал, что в текстах могут кое-где встретиться привязки ко времени, нарушающие этот порядок. Такие привязки являются ошибочными, их предполагалось устранить, но выполнить это не удалось из-за смерти Аркадия Натановича. Сейчас он отказывается что-либо менять в текстах (кроме опечаток и устранения последствий цензурной правки семидесятых годов), но оставляет мне право указать, там где это будет желательно, на «ряд неточностей исторического характера» в романах братьев Стругацких.
Моей первой реакцией на «хронологию Стругацкого» было удивление. Как и большинство аналитиков, я относил время действия «Далекой Радуги» к концу столетия (во всяком случае — после «Малыша»). Дальнейшая работа, однако, привела меня к твердому убеждению, что только данная последовательность событий согласуется с законами исторической динамики и может быть осмысленно верифицирована.
Пятитомник был выстроен по схеме, четкой, как чертеж военного корабля. Он должен был открываться большой научно-публицистической статьей аналитического характера, призванной вписать исторические романы братьев Стругацких в контекст событий XXIII века. Материал, скорее синтетический, взгляд извне на галактическую историю человечества, завершал издание. Наконец, каждый том, кроме первого, предварялся небольшим предисловием, носящим не то рекламный, не то информативный характер, и также включенным в общую структуру связей, сгенерированных XXIII столетием.
Увы, выход томов в свет не отвечал никакому логическому закону: 4-й том, затем 5-й, потом 3-й и 2-й и, наконец, 1-й. Что-то вроде временной шкалы Кальдекуза.
Всякая творческая и околотворческая деятельность носит несколько хаотический характер (это подметил еще К.Чапек в своих знаменитых очерках: «Как это делается»). Короче говоря, «общая концепция мира» и «схема структурообразующих противоречий» вылилась в весьма настоятельное пожелание принести готовый и отредактированный материал «завтра»...
Ютанов Н.Ю.:
Название «Последние корабли Свободного Поиска» для статьи из четвертого тома (который должен выйти первым) предложил я. И я же выкинул из статьи все ссылки на использованную литературу, дав Переслегину обещание, что он сможет отыграться в первом томе (который должен выйти последним). Туда, кажется, он затолкал около сотни ссылок. Историко-аналитический труд, однако.
Переслегин С.Б.:
...Мне оставалось только одно: отнестись к предложенной литературной игре «в историка XXIII века» совершенно серьезно и попытаться передать «свою» непосредственную эмоциональную реакцию на события «Острова» и «Малыша».
К этому времени «свою» биографию я уже знал. (Разумеется, пришлось конструировать «биографии в XXIII веке» для всех, имеющих отношение к проекту. Авторы романов, предисловий, художники, редакторы, издатель, должны были быть вписаны в текущую Реальность — для того хотя бы, чтобы было контекстуально оправданным их отношение к тем или иным событиям или интерпретациям. Эти материалы не предназначались для публикации, но опосредованно использовались весьма широко.) Историк не может быть бесстрастным и «объективным». В этом случае он скучен, а его статьи и книги «случайны по своему содержанию». Хороший историк осознает, что в создании своего представления прошлого он пристрастен, он любит хороших людей и ненавидит плохих и оставляет за собой право судить тех и других. История всегда современна. Как справедливо заметил Вильгельм Баскервильский: «Дело не в том, считал ли Христос своей тунику, которую он носил, а, износив, вероятно, выбрасывал. Вопрос в том, должна ли церковь владеть земными богатствами и диктовать свою волю земным владыкам».
По биографии я прогрессор, работаю на Гиганде, начальником оперативного отдела штаба 6-го флота Алайской империи. Имею опыт организации встречного боя авианосных соединений (это правда). Женат, двое детей (тоже правда). Лидер «вероятностного направления» в теоретической истории (и это тоже, разумеется, правда, но не вся).
Затея с прогрессорством была не «эффектным ходом», как пишет Николай Юрьевич, а, скорее, попыткой справиться с проблемой заведомой семиотической неадекватности. Создавая себе «рабочее место» на Гиганде, находящейся где-то около современного земного уровня развития, я в меру своих способностей конструировал языковой и знаковый «мост» между XXIII и XX веками. Иными словами, я мог понять, как должен реагировать на исторические романы Стругацких историк-прогрессор, личная и профессиональная жизнь которого завязана на реалии почти синхроничной нам Гиганды. Но я не имел ни малейшего представления, что взволновало бы в этих романах историка-исследователя, не покидавшего пределов метрополии — Коммунистической Земли XXIII столетия. Для меня-«здешнего» метрополия слишком сложна. Сложна настолько, что я не только не могу выработать к ней правильного эмоционального отношения, но и не способен найти для ее конструктов адекватное языковое описание. Достаточно очевидно, что структура текстов в мире реализованных П-абстракций эмулирована моим мышлением быть не может...
Понятно, что при всем желании (а такого желания у меня-здешнего, кстати, и не было) я-«прогрессор» не должен был остаться равнодушным к инициированным «Жуком в муравейнике» дискуссиям на тему о допустимости/недопустимости прогрессорства. В это время (весна 1996 г.) очередное обсуждение данной темы лениво прокручивалось в сети Фидо. Собственно, ряд цитат, использованных в статье, был взят непосредственно из Сети.
Ютанов Н.Ю.:
Битва была знатная: сроки как всегда поджимали, художники жужжали, что Стругацких в таком темпе иллюстрировать не дело. Андрей Карапетян регулярно запрашивал полгода на продумывание какого-нибудь шмуцтитула...
Карапетян А.:
...обложки бы ободрать, да иллюстрации эти собачьи повытаскивать, да руки бы все ихние поганые пообломать бы тем, кто рисует, а пуще тем, кто платит за такое...
Ютанов Н.Ю.:
...Яна Ашмарина тоже ругалась и стоически закрывала телом и упорством все вскрывающиеся амбразуры. Лев Яковлевич Рубинштейн ухитрился попасть в больницу, но работу сдал вовремя. Борис Стругацкий, бывало, на недельку откладывал встречи с редактором Филипповым. А у комментатора Переслегина постоянно терялась связь с реальным временем — что и не мудрено! XXIII век все-таки! — и возникала проблема со счетом: 4, 5, 3, 2 и только под занавес 1. В этом порядке готовились тома. Так сложилось, что трилогия о Максиме Каммерере оказалась практически готовой с текстологической точки зрения.
Переслегин С.Б.:
Статья в значительной степени определила тональность всех последующих работ. Я понял, что хочу и могу интерпретировать историю Галактической империи земной нации в духе позднего Киплинга. «Неси это гордое бремя / Родных сыновей пошли / К народам, тебе подвластным, / Живущим на крае Земли...»
Предисловие к четвертому тому, единственное, было чуть сокращено. Ютанов выкинул длинную ссылку, посвященную особенностям науки на Саракше. Воспользуюсь случаем...
«Приходится читать много ерунды о развитии физики на Саракше. Многие убеждены, что там не известен закон всемирного тяготения, а траектории ракет рассчитываются через теорию импетуса. На самом деле законы механики, оптики и электромагнетизма для миров, связанных комформным отображением, совпадают. (При таком отображении прямые переходят в дуги окружностей: жители Саракша считают, что свет распространяется по дуге. Бесконечно удаленная область попадает в центр окружности, который, следовательно принципиально недостижим. Поэтому мысль отправить самолет или ракету «напрямик» через центр мира является для жителя Саракша абсурдной — по мере приближения к центру ракета за одинаковые промежутки времени будет преодолевать все меньшее и меньшее расстояние, так что в рамках физики Саракша такое путешествие займет бесконечное время.) Принцип эквивалентности гравитации и инерции известен на Саракше, соответственно, известна и теория гравитации Эйнштейна. Ньютоновское квазиклассическое приближение нормально выполняется. Противоречие с теоремой Гаусса (согласно которой гравитационное поле в замкнутой полости строго равно нулю) снимается введением исчезающе малой добавки к закону всемирного тяготения».
3. Вечер наших надежд. («Жук в муравейнике»)
Ашмарина Я.С., художник и переводчик:
...попробовала нарисовать свое настроение...
Переслегин С.Б.:
Эмоциональным и смысловым центром пятого тома был, несомненно, «Жук в муравейнике». История страшная и нелепая, так никем и не проанализированная до конца. Мне, разумеется, известна концепция Бориса Натановича: «пока существуют тайные организации типа КомКона-2, будут происходить подобные вещи». Критику и историку не пристало спорить с автором, тем более мне не пристало спорить с Б.Н.Стругацким, но меня эти слова не убедили. Ни тогда — кажется, в 1983 г., ни сейчас. Потому и написал то, что думал. (Совершенно неверно, что, создавая предисловия, я обязательно старался выдумать нетривиальную интерпретацию событий. Почти все модели, предложенные в статьях, существовали задолго до Проекта. Некоторые я решился доверить бумаге.)
Да, я действительно считаю события «Жука...» профессиональной разборкой, ценой очень плохого предотвратившей худшее. Схемы форсирования ситуации, при которых убивают всех «подкидышей», притом с санкции Совета, каждый желающий может сконструировать сам. (Я нашел их три, если не считать зеркально симметричных.) Что же до «тени», которую я кинул на доброе имя Корнея Яшмаа, то здесь все сводится к проблеме возможности/невозможности прогрессорских действий земных прогрессоров (никем не перевербованных) против тех или иных земных институтов. Я считаю, что априори исключать такую возможность нельзя. (Если хотите, это мое профессиональное мнение.)
В завершающей статье цикла: «Свет мой, зеркальце...» я рискнул использовать метод свободных ассоциаций. «Писать такие отчеты — одно удовольствие, читать их, как правило, — сущее мучение». В качестве комментария скажу, что фразу «из тридцати прорвавшихся танков пятьдесят уничтожено» не следует воспринимать как неудачную попытку пошутить. Это — вполне реальное коммюнике египетского командования в ходе арабо-израильской войны 1973 года (Синайский фронт).
4. «Арканарский детектив» и его отдаленные последствия.
Ютанов Н.Ю.:
В этом месте нашего совместного коллажа Переслегин должен был спросить меня о моем отношении к повести «Трудно быть богом», которую он называет «культовой». При редактуре вопрос убрали. А ответ оставили:
«Евангелие. История о том, как закончилось детство. А детство заканчивается тогда, когда игры перестают быть безобидными».
Карапетян А.:
Я скажу, например, что с ними, с мирами этими, вырос. Я, можно даже сказать, не повзрослел с ними. С ними вот теперь и помру, наверно. Был, правда, Брэдбери еще когда-то. Да только — русский Брэдбери. А это — голая поэзия. Прищуренные глаза. Золотые яблоки солнца и марсианин, который не может не любить всех. О нем бы поговорить. А братьев Стругацких читать надо, а не болтать о них, это самый загадочный автор на Руси социалистической. Автор, который шел. Да и как, с другой стороны, прикажете пересказать, чем пахнет «ведьмин студень»? Черт его поймет, как это у них, у автора, получалось все! Ни живописи, ни изобразительной влипчивости особенной, текст — и текст, а пахнет, сволочь, и язык обжигает! Несмотря на то, что в руку не взять. Но ведь обжигает же как-то!
Там все уже есть, а может быть там и лишнего навалено. На потом. Зачем пририсовывать — и без нас, грешных, Лес прет и липнет, подлый, и от грибницы этой, будь она неладна, аллергия на животе.
Переслегин С.Б.:
«Детектив по-арканарски» совершенно неожиданно для меня вызвал довольно резкое читательское неприятие. Собственно, тогда и было высказано обвинение в том, что я готов идти на все ради ложно понимаемой «оригинальности». Между тем, гипотеза, изложенная в статье не была ни оригинальной, ни новой. И, собственно, она даже не совсем моя.
Осенью 1993 года во Владимире состоялись Вторые Стругацковские чтения. (Пользуюсь случаем, чтобы высказать благодарность организаторам этого интереснейшего конгресса, на котором, в частности, впервые был представлен «Полет над гнездом лягушки» В.Казакова.) После одного из официальных заседаний в кулуарах возник разговор об отдельных нестыковках в тексте «Трудно быть богом». В ходе последующей дискуссии кем-то (может быть, и мной) была высказана гипотеза, обвиняющая в нападении на дом Руматы и гибели Киры Арату Горбатого. Проверка показала, что эта гипотеза, во всяком случае, имеет больше прав на существование, нежели «версия дона Рэбы».
(Кстати, никто не обратил внимание на, скажем так, избыточную осторожность дона Рэбы? Как и дон Тамэо, «трусоват он, да и политик известный». Румату испугался настолько, что отпустил прямо из рук. В обмен — не на нейтралитет даже, на ни к чему не обязывающую фразочку: «Там видно будет»... Нет, если каким-то откровением господним Рэба вдруг уяснил бы значение Киры для Руматы, он с нее пылинки бы сдувал... Вспомним, хотя бы, Марка Твена. «За жизнь твою я не опасался — никто во всем королевстве, кроме Мерлина, не решился бы дотронуться до такого волшебника, как ты, не имея за спиной десятитысячного войска. (...) За себя я тоже не боялся — никто не посмеет тронуть твоего любимца...» Как хотите, использовать Киру — мертвую или живую — как оружие против Руматы мог лишь человек, которому и «чужая шейка полушка, и своя головка копейка». Так что, если не Арата, то кто-нибудь из землян. Но последний вариант я отвергаю по соображениям господствующей в мире Стругацких этики. «Синдромом Сикорски» не объяснишь хладнокровное убийство девочки-аборигенки. Если бы дону Кондору вдруг приспичило убрать Рэбу, он бы убрал Рэбу. И все.)
В общем, тогда во Владимире «версия Араты» всем понравилась, и Влад Борисов предложил опубликовать ее тому, кто первый получит такую возможность. Выпало мне.
В статье я попытался дать классический детективный анализ по схеме «мотив»-«возможность». Интересно, что почти все обсуждение проблемы вращалось вокруг тактико-технических данных средневековых арбалетов и, в частности, методов стрельбы из оных при больших углах возвышения...
А.Карапетян:
...чем менее рисуем автор, чем менее он, я извиняюсь, иллюстрируем, тем более то самое искушение его рисовать. Хочется, вот так — хочется, хотя и руки бы пообломать некоторым... Но рисовать получается там, где «Тахмасиб», где Быков и Жилин, там где хочется не совсем, чтобы — вот так. Там, где автор примеривается пока, приигрывается. Хотя и получалось уже — вел. Но вот Кандида уже не нарисуешь, и Румату не нарисуешь, в блин расшибешься, а не выйдет. Не выйдет уточнить...
5. «Бриллиантовые дороги»: мир Стругацких и исход Второй Мировой Войны.
Бондаренко С., Донецк, группа «Людены»:
Жаль, что узнала о проекте так поздно и успела принять участие в подготовке к изданию всего лишь четырех романов. Это «Стажеры», «Отель у погибшего альпиниста», «Улитка на склоне» и, конечно же, «Страна багровых туч». Хотелось бы больше. Даже по «Стране багровых туч» удалось включить не все фрагменты, изъятые в свое время цензурой.
Переслегин С.Б.:
До сих пор я старательно уводил разговор от главной для меня темы, от самой скандальной особенности настоящего Собрания. Люди самых разных политических взглядов сошлись в принципиальном неприятии предложенной мной модели, связывающей мир «Полдня» с альтернативным исходом Второй Мировой Войны.
Неприятие это носит иррациональный характер. Любая историческая последовательность содержит события с негативной эмоциональной окраской. Высадка Нейла Армстронга на Луне лежит на одной линии с кострами инквизиции. Создание «Мастера и Маргариты» оказалось исторически совместно с изобретением пулемета. И так далее. Я никогда не утверждал, что мир «Полдня» был построен из-за того, что фашистская Германия победила во Второй Мировой Войне. Я написал лишь, что эти события принадлежат одной исторической калибровке, иначе говоря, что они совместны.
Кстати, вопрос. Почему с чисто эмоциональной точки зрения утверждение, что Реальность «Полдня» совместна с победой Сталинского Советского Союза вызывает меньшее неприятие? Уж во всяком случае, Империи стоили одна другой...
Ладно. Негативную читательскую реакцию я предвидел. Тем более, что первой моей реакцией на эту модель тоже было иррациональное отрицание. А второй — обыкновенный страх. Должен признаться, что я не смог самостоятельно принять решение написать «Бриллиантовые дороги» и настоять на их публикации. Едва ли не впервые в жизни я просил у уважаемых мною людей совета относительно вещей, которые я, в принципе, должен был знать лучше других. Но «шоссе было анизатропное, как история». Назад идти было нельзя.
Впервые я сформулировал гипотезу в созданной «для служебного пользования» разработке «Субьективные заметки о фотонных звездолетах». Конспективно, это выглядело следующим образом:
«Hачнем анализ с технических несоответствий в будущем А. и Б. Стругацких. С одной стороны перед нами высокий уровень космической техники. Мир «Стажеров» не знал ракет на химическом топливе. Эпоха атомно-импульсного двигателя (годного «только» для облета «малой системы») не продлилась и трех десятилетий. В начале 90-х годов он уже считается безнадежно устаревшим.
Рассмотрим, однако, авионику космических кораблей реальности Стругацких.
В «Стране багровых туч» Спицын вручную крутит верньеры и определяет пеленг. В «Пути на Амальтею» штурман «Тахмасиба» М.А.Крутиков работает за пультом «вычислителя», «Вычислитель негромко шелестел, моргая неоновыми огоньками контрольных ламп». Капитан Быков... проверяет финиш-программу, отпечатанную на листе разграфленной бумаги. Так и хочется помянуть «Понедельник»: «Вообще говоря, капитан фотонного звездолета крайне редко самолично занимается проверкой программ. Для этого есть математики-программисты, которых на «Тахмасибе» было двое, и которых авторы почему-то упорно называют девочками...»
Измерительная аппаратура планетологов работает под высоким напряжением. При ближайшем рассмотрении оказыватся, что эта аппаратура состоит из спектрографа, батиметра и бомбосбрасывателя. Последний аппарат по внешнему виду и функциям более всего напоминает морскую шестидюймовую пушку с ручным заряжанием. Поскольку обойма бомбозондов весит 20 кг, работа планетологов оказывается изнурительной и довольно опасной.
Батиметр имеет рабочий диапазон в 300 атмосфер. (В текущей Реальности этот прибор представляет собой крохотный пьезоэлектрический кристалл и работает практически при любом давлении.)
Дауге вручную считывает и отождествляет спектральные линии. Крутиков голосом сообщает командиру расстояние до экзосферы. Жилин все свободное время настраивает недублированный фазоциклер (это уже в «Стажерах» — десятью годами позже).
Технические проблемы (прежде всего со средствами связи, управления, выч.техникой, системами автоматического контроля) оказались для Реальности «Полдня» хроническими. Белов едва не открывает люк в батискафе Кондратьева на километровой глубине. «Скиф-Алеф» не имеет связи со спутниками «Владиславы». Измерительная аппаратура Атоса-Сидорова работает на печатных платах, которые, как выяснилось, временами раскалываются. Ульмотроны «с полумикронным допуском» собираются вручную. Единой компьютерной сети, как социально значимого инструментария, нет. (Достаточно сравнить БВИ с инфосферой у Д.Симмонса в «Гиперионе».) Персональных компьютеров или какого-то их аналога также не существует.
Проще всего посмеяться над этими несоответствиями, найдя им тривиальное объяснение: «дескать, писалось это в начале шестидесятых, да и неинтересны были братьям Стругацким все эти технические подробности...» Гораздо интереснее, однако, представить себе мир, в котором на фотонном звездолете «Тахмасиб» действительно нет приличного компьютера. И попытаться понять, как возник этот мир, и почему он такой.
Обратим внимание, что с точки зрения мира Стругацких техника нашей Реальности тоже дает ряд поводов для насмешки. Например:
Высочайший уровень вычислительной техники при полной примитивности их использования («пентиум» с тридцатью двумя мегабайтами оперативной памяти и гигабайтом твердого диска для бухгалтерских расчетов и игры в DOOM).
Компьютер, регулирующий карбюратор в двигателе внутреннего сгорания — это почище ручного бомбосбрасывателя на фотонолете.
Керосинные реактивные двигатели на самолетах — памятник славным пятидесятым. Жидкостные ракеты, на которых зациклилась земная космонавтика. Сама эта космонавтика, тридцать лет преодолевающая лунную стадию...
Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что мир Стругацких опережает нашу реальность прежде всего по развитию транспорта и конструкционных материалов. Отстает он по уровню компьютерной и иной вычислительной техники, автоматизации, средствам связи.
Логика развития науки состоит в том, что любая решенная задача дает возможность решать новые задачи. Эти новые задачи связаны с предыдущими, т.е. материнская задача ограничивает пространство решений для дочерних. Одновременно, будучи превращены в технологии, новые задачи расширяют пространство решений для человечества. В результате, начинается структуризация, при которой новые результаты не столько открывают новые возможности, сколько перечеркивают возможности альтернативные.
Если с технологиями всевозможные «параллельные линии бытия» более-менее можно проследить, с наукой все намного сложнее. Понятно, что выиграло человечество, перейдя к позиционной форме записи числа. Гораздо труднее определить, что при этом было потеряно. И довольно трудно поверить в то, что за прогресс в информатике, за создание виртуальной реальности человечество, по всей видимости, заплатило отказом от Звезд.
Мир Стругацких имеет две точные отсылки к нашей реальности. Первая из них очевидна — шестидесятые годы, эпоха последнего глубокого прорыва в будущее в истории человечества, ощущаются в произведениях цикла непрерывно. Можно даже сказать, что Реальность «Стажеров» — «Полдня» это шестидесятые годы, продолженные в настоящее и будущее.
Что же, не зря, очевидно, эти годы стали временем расцвета фантастики и науки. Здесь и на Западе. Не зря это время до сих ностальгически вспоминают и те, кто тогда жил, и даже многие, родившиеся позднее.
Можно предположить, что шестидесятые годы не имели в мире Стругацких конца, которым в нашей Реальности стала Пражская Весна и ее зеркальная копия Парижская Весна.
Вторая отсылка значительно менее очевидна — в текстах «Страны багровых туч» ощущается настроение сороковых, обстановка военной романтики. Романтики, уничтоженной у нас нечеловечески длительной и кровавой войной.
Напрашивается вывод, что Вторая Мировая Война была в Реальности Стругацких менее длительной и стоила меньших жертв. Ментального обескровливания Европы не произошло, и накопленный потенциал использовался человечеством, в частности, в Космосе. Но нетрудно показать, что WWII либо быстро выигрывается Германией либо медленно — союзниками. То есть, если эта война оказалась короткой, победу в ней должны были одержать немцы.
Сразу же заметим, что при быстрой победе Германии не было нужды в ракетах «Фау». Это означает отсутствие настоятельной потребности в инерциальной навигации и системах автоматического управления. И действительно, мир Стругацких не знает таких систем по крайней мере до 1991 г. (Крутиков не может установить свое положение на Венере после того, как «Хиус» ушел с болота.) Иными словами, мы должны исходить из того, что этапа Спутника в мире «Стажеров» не было, и сразу же создавались корабли, управляемые людьми: пилоты, а не гироскопическая автоматика, удерживали эти корабли в равновесии на стартовом и посадочном участке, штурманы, а не кибернетические системы вели их к цели. Отсюда — значительно большая роль человеческого фактора и отставание в развитие автоматики и вычислительной техники, отставание, которое мы диагностировали, как существенную особенность Реальности Стругацких.
Итак, мы пришли к выводу, что мир «Полдня» не знал ракет «Фау» и стратегических бомбардировок. Мы высказали предположение, что в этом мире Вторая Мировая Война (по крайней мере ее «горячая стадия») закончилась быстро, и общий объем потерь был значительно меньшим, чем в текущей Реальности. Мы интерпретировали это, как модель с быстрым выигрышем войны Германией (фашисткой Германией). Рассмотрим эту интерпретацию с другой стороны.
Прежде всего, как могла выиграть Германия, отстающая по своему экономическому потенциалу от Запада, по людским резервам от Советского Союза и вдобавок, еще и лишенная флота? Только за счет умелого управления ресурсами и войсками, за счет Искусства. Но такая победа должна привести к переоценке господствующих ценностей. Всем трем сторонам: и западным державам, и СССР, и самой Германии требовалось вписать Искусство в существующий прагматичный контекст.
Заметим также, что разгром Советского Союза должен был сопровождаться резкой договорной демилитаризацией страны и, следовательно, поворотом от агрессивного сталинского социализма к некоему почти раннехристианскому религиозному коммунизму, переходом от географический экспансии к экспансии культурной.
(Уничтожить социализм в СССР Германия не могла никоим образом. Ей был жизненно необходим быстрый мир. Быстрый мир можно заключить только с единой державой. К этому времени социалистические идеи и, разумеется, социалистический аппарат подавления, были единственным обеспечением структурного единства пространства Империи. Потому, если уж мы исходим из того, что Германия оказалась достаточно искусной, чтобы победить, мы обязаны заключить, что она не только не демонтирует социализм, но и, напротив, постарается укрепить его.
С другой стороны, необходимым для Германии условием мира была демилитаризация СССР. Любое германское руководство предпочло бы иметь эту страну безоружным врагом, нежели вооруженным до зубов союзником. Потому в неизбежно развертывающемся противостоянии «Единого мира» против «Свободного мира» Советскому Союзу выпадала роль «третьего радующегося».)
Иными словами, накопленный энтузиазм тридцатых-сороковых тратился в Советском Союзе этой Реальности на решение существенно более полезных задач, нежели «смертный бой» и «ядерный паритет». Промышленный и культурный рост всегда связывался в российской истории с поражениями, и чем поражение было более заметным, тем эффектнее выглядело возрождение. В условиях «советского экономического чуда» идеологическое и психологическое подчинение победителя побежденному (и так не редкое в истории) становилось почти неизбежным. Германский примитивный национализм был хорош, даже очень хорош, для нищей послеверсальской страны. В качестве идеологической базы повелителей Европы он был попросту не пригоден.
Постепенное перетекание экономической и идеологической мощи от Германии к СССР (в пятидесятые-шестидесятые годы) должно было рано или поздно привести к тяжелому кризису в Германии, прежде всего психологическому, и спровоцировать явление, известное, как «перестройка». Ирония судьбы: у нас при победе во Второй Мировой Войне СССР от идеологического распада Союза выиграла Германия. А вот при победе Рейха — от его распада выигрывал Советский Союз и идеология, которую он представлял. И, что самое важное, проигрывала западная буржуазно-демократическая система».
В общем-то я считаю доказанным, что быстрая победа Германии во Второй Мировой Войне и неизбежно возникающий вследствие этого конфликт между «Объединенным» и «Свободным» миром, способствуют переводу истории на рельсы Реальности Стругацких. (Кстати, ключевым звеном является не столько сама победа Германии, сколько тот факт, что поражение Союза фиксирует беспомощность американской военной идеологии, основанной на боевом использовании неоспоримого материального-технического, читай: торгово-финансового, превосходства. Оказывается, «в этом есть определенная мудрость» только «при условии, что кто-то — кого вы не любите — будет отдуваться за вас».)
Другой вопрос, можно ли было найти решение, более элегантное и, по крайней мере, не требующее наступать на любимые общественные мозоли и «оскорблять память павших»? Мне это не удалось.
6. Верификация Отражения.
Диона: встав с четверенек.
Переслегин С.Б.:
Весной 1996 года я был буквально раздавлен осознанием того, как в действительности завершились события на Дионе.
Термин «верификация Отражения» вовсе не подразумевает конструирование доказательства непротиворечивости, внутренней замкнутости и способности к развитию исследуемой Реальности. (Во всех сколько-нибудь важных случаях эту работу проделали задолго до тебя.) На самом деле, в эту Реальность необходимо войти и убедиться в ее существовании.
Среди ролевиков распространены легенды о странствиях между мирами. Не знаю, может быть, кто-то и умеет делать это, находясь в физическом теле. Я — нет. Существуют, однако, психотехники, позволяющие работать с другими (нефизическими) пластами Реальности.
Джон Лилли был, вероятно, первым, кто еще в шестидесятые годы составил осмысленное, формальное и пригодное в качестве практического руководства описание одной из эффективных и сравнительно безопасных технологий работы с Отражениями изолирующей ванны. Когда Лилли говорили, что все, что испытывает человек, помещенный в изолирующую ванну, является продуктом его воображения, Лилли, обычно, отвечал: «Попробуйте сами». В общем, это именно тот случай, когда один эксперимент стоит сотен страниц рассуждений.
Ключевой момент здесь — новая информация. И изолирующая ванна, и психоделики, и игры с автокаталитическими петлями, и ряд других, менее обязывающих способов хождения по Отражениям (вроде потока свободных ассоциаций) иногда — редко, но достаточно воспроизводимо — выкристаллизовывают совершенно новую для тебя информацию. О которой ты совершенно точно знаешь, что придумал ее не ты. Потому, хотя бы, что она начисто отказывается вписаться в твой личный опыт и стремится стать «перпендикулярной»ему.
Той весной я практически не покидал Реальности «Полдня...». И во сне видел только ее. Именно во сне я узнал продолжение истории Дионы. Собственно, был показан только результат. Мертвая станция и мертвые люди. Это было страшно, и в той Реальности я бы наплевал на свои принципы, закон и долг, но никто не узнал бы подробностей. В Сети говорили, что я «заставил Быкова сжечь фотонным выхлопом станцию». В действительности, в той ситуации у Быкова не было никакого нравственного выбора.
История Дионы испугала меня. Если общество, в общем уже весьма далеко продвинувшееся в «правильном направлении» (хотя бы только с моей точки зрения «правильному»), оказалось локально неустойчивым к эгрегориальному коллапсу, что тогда говорить о текущей Реальности? В сущности, Диона стала для меня ответом на вопрос, почему «здесь и сейчас» столь трагически заканчиваются некоторые хорошие начинания.
7. Экономика Реального Коммунизма.
Ютанов Н.Ю.:
Я всегда опасался, что мир «Понедельника...» погибнет. Погибнет от гнилых котлет в столовке, от бесконечной картошки на бесконечных полях, от того, что в один прекрасный день пришедший с работы маг обнаружит, что его ребенку нечем перекусить, пошлет всю маготехнику к черту и... перестанет быть магом. В свое время я десять лет отработал в прообразе НИИЧАВО — Пулковской обсерватории. Со мной случилось то, чего я и опасался...
Насколько о прочен, этот волшебный закон науки? И как долго он сможет противостоять левиафану наживы?..
Переслегин С.Б.:
Несмотря на мою приверженность классическому марксизму, экономические императивы мира Стругацких интересовали меня в последнюю очередь. Прежде всего потому, что я всегда с легкой иронией относился к «созданию материальной базы коммунизма». Промышленные возможности цивилизации европейского типа определяются прежде всего уровнем ее технологического развития. Шпионаж и торговля развиты в современном мире достаточно, чтобы технологический возраст культур различался лет на десять-пятнадцать, не более. Между тем, с точки зрения удовлетворения личных потребностей каждому поколению кажется, что предыдущее жило в сплошной нищете, а следующее — держит бога за бороду. Иными словами, практически при любой экономической модели можно нормально жить и как-то развиваться.
Однако же, ни один из существующих экономических механизмов не приближает нас к концепции «земного рая». Социалистическая «плановая экономика» не стоит даже обсуждения. И дело здесь не в ее пресловутой неэффективности. В текущей Реальности СССР в течение тридцати пяти лет воевал против остального мира, причем делал это на удивление неуклюже.. «Этого никакой механизм не выдержит». Основополагающий и неустранимый недостаток экономического планирования состоит в том, что система регулирования не носит автоматического характера и требует для своего функционирования отвлечения от производства значительных ресурсов. То есть, даже в том случае, когда эта система работает (а на современной технологической базе она работать не может, равно как и на вычислительных устройствах мира «Полдня»; минимальным условием ее функционирования в реальном времени является, по-видимому, инфосфера «Гипериона»), коэффициент полезного действия экономики меньше единицы. Как правило, — значительно меньше.
Альтернативный «рынок» обладает по крайней мере тем преимуществом, что является авторегулирующейся системой. Впрочем, — лишь в определенном интервале начальных условий, довольно узком. Однако, и в «эксплуатационных пределах» работа рыночного механизма оставляет желать лучшего. Прежде всего, регулирование происходит через циклические кризисы, что приводит к «порче ресурсов» и снижению КПД. Кроме того, «работа» рынка носит гомеостатический характер, то есть — она препятствует всякому резкому изменению экономического состояния и тем самым накладывает ограничения на темпы роста.
Наконец, платой за функционирование рыночной экономики является тоталитарная власть денег. Можно спорить, лучше это, нежели тоталитарная власть Партии (неизбежная при плановом хозяйстве) или хуже. Но мы ведь хотим сконструировать «земной рай», а не выбирать меньшее из двух зол.
Требования к экономической модели коммунизма достаточно очевидны:
1. Высокий коэффициент полезного действия (определяемый, как всегда, через отношение социально полезной работы к общей затраченной работе). Иными словами, экономический механизм не должен требовать на поддержание своего существования сколько-нибудь заметных ресурсов.
2. Авторегулирующий характер экономического механизма, обеспечивающий статический гомеостаз (баланс спроса/предложения) без вмешательства извне.
3. Автокаталитический характер экономического механизма, обеспечивающий динамический гомеостаз (т.е. экономическое развитие) без вмешательства извне.
4. Принципиальная возможность поддерживать «вертикальный экономический прогресс» — способность экономики к достаточно долговременному подъему с тангенсом угла наклона больше единицы (удвоение за год совокупного общественного продукта).
5. Теоретическая возможность перейти к насыщающей «хай-экономике», которая автоматически удовлетворяет потребности по мере их появления.
Граничным условием является политическая, социальная и психологическая «бесплатность» работы экономического механизма (иными словами, побочными продуктами его функционирования не должны стать, к примеру, концентрационные лагеря или ежедневный намаз).
Эта совокупность требований, по видимому, совместна и может быть реализована на практике. Поскольку любая система, подсистема которой удовлетворяет предложенным условиям, также им удовлетворяет, должна существовать бесконечная последовательность экономических регуляторов искомого типа (в предисловии ко второму тому я назвал это утверждение «теоремой Лелика-младшего»).
Классическое ТРИЗовское требование к использованию вещественно-полевых ресурсов предопределило мое желание использовать для налаживания коммунистических экономических авторегуляторов социальные квазиорганизмы, простейшими представителями которых являются Големы Лазарчука-Лелика.
Ютанов Н.Ю.:
Более чем уверен, что у всех, кто читал работу Андрея Лазарчука и Петра Лелика «Голем хочет жить», сложилось впечатление, что Голем — это информационный монстр, пожирающий человеков на завтрак. Человек склонен преумножать чудовищ. И приукрашать их так, чтоб было ужасней. У Лазарчука и Лелика сказано достаточно однозначно: Голем индифферентен человеку. И понятно почему. Големов создают люди. Не являются их частью, а именно создают.
Переслегин С.Б.:
Ну почему «не являются»? Одно другому не мешает. И создают, и «являются частью», и «поедаются на ужин». Только вины Голема в этом нет. Во-первых, для его семантики не определено понятие «вина» — очень уж простая система Голем. Во-вторых, даже с нашей сугубо человеческой точки зрения Голем — это только нами же созданная и нами запрограммированная информационная машина. Которая отвечает за наши проблемы и неприятности не в большей степени, нежели трактор за непродуманную мелиорацию. Или даже не в большей степени, нежели двигатель этого трактора.
Ютанов Н.Ю.:
Поэтому задачей является, конечно, не борьба с големами (или, скажем, каким-то конкретным данным големом, который почему-то нам особенно не нравится). Такая «борьба» более всего напоминает даже не благородную затею кастильского идальго с ветряными мельницами, а попытку Ксеркса высечь море. Задачей является точное уяснение логики функционирования големов и осмысленное программирование этих кибернетических квазисуществ. Во всяком случае, голем, который служит человеку, нравится мне больше, чем тот же голем, прислуживающий пресловутому Левиафану.
Переслегин С.Б.:
Как я понимаю, ты коснулся этой проблемы дважды. Как писатель, в «Ордене святого понедельника» из «Времени учеников 2». Как издатель, когда принял удивительное решение включить в Собрание обе редакции «Сказки о Тройке». В рамках «современной» (то есть, нашей) терминологии в первом («Ангарском») варианте идет речь о борьбе с големом, а во втором («Сменовском») герои пытаются программировать его.
Ютанов Н.Ю.:
Первые книги показали, что несмотря на параллельное собрание сочинений братьев Стругацких, выброшенное на рынок издательством «ЭКСМО», рынок проглотил наши книги с достаточно большим удовольствием. И проект «Мир Будущего» перерос в полное собрание исправленных и дополненных сочинений. Первым дополнительным томом сразу напрашивался «Понедельник начинается в субботу» и «Сказка о Тройке». Мы впервые воспроизвели под одной обложкой две версии повести «Сказка о Тройке», тем самым открыв удивительную тайну: это два совершенно разных произведения. Одно — оптимистично и конструктивно, другое — едко, пессимистично и призывает к битве с бюрократией. Как это ни удивительно, повести пересекаются только главой о пришельце Константине.
Выбирайте сами...
8. «Термодинамика блуждающих Вселенных» или «история вероятностной истории».
Переслегин С.Б.:
Концептуально весь проект «История будущего» обосновывался «вероятностной моделью истории», позволяющей связать текущую Реальность с Реальностью «Полдня».
«Вероятностная история» действительно существует.
Первый набросок этой теории я сделал году в восемьдесят пятом. Тогда я занимался общей теорией систем и применял основные положения этой науки к самым разным объектам и процессам. Соответственно, возникла мысль рассмотреть науку историю, как самоорганизующуюся структурную систему и изучить ее имманентные свойства.
В «Эдеме» Ст.Лем вводит ряд новых дисциплин, неизвестных на земле: механохимию, прокрустику и т.п. Возможно, он был первым философом, указавшим на возможные лакуны в древе эволюции разума. Идея эта меня заинтересовала с несколько неожиданной точки зрения: как может быть построена наука, которой нет. И «вероятностная история» появилась вначале, как формальная метамодель. Предположим, что никакой науки «истории» не существует и никогда не существовало. Построим ее, используя современные представления о структуре познания.
Сделать это оказалось не так уж сложно, и к концу восьмидесятых в моем распоряжении был набросок конспекта «метаистории», включающий структуру «уровней исследования» и описание процедур работы с этими уровнями. Разумеется, удалось легко получить метаописания классических «теорий истории», в том числе — истмата.
На этой стадии ни о какой вероятностности истории речь не шла. Вообще я тогда считал, что «Господь в кости не играет». Сейчас мне кажется, что это утверждение необоснованно ограничивает свободу Господа.
Классические теории истории носили абелевый характер. Все они (по процедуре построения) выделяли некий ненаблюдаемый базис: экономика в марксизме, архетипы в модели Юнга, бессознательное в зоопсихологических концепциях. Самым простым способом обобщения классической теории была процедура формального включения в теорию эффекта обратного воздействия «надстройки» на «базис». Совершенно стандартные приемы «зашнуровки» сразу же привели к прямому аналогу квантово-механического уравнения Шредингера для функции, описывающей состояние общества. И начал разматываться весь квантово-механический клубок представлений о динамике объектов.
В дальнейшем выход на неоднозначность (вероятность) прошлого удалось получить еще по меньшей мере двумя способами — через термодинамический подход и через соотношение аспектной неопределенности А.Аугустиневичуте.
Можно спорить, характеризует ли неоднозначность само явление (исторический процесс) или только наши знания о нем. Однако, в теоретической физике эта проблема решена давно в пользу вероятностности бытия, а не только познания. Поскольку модели по построению эквивалентны, для истории должен быть сделан тот же вывод.
Таким образом, возникла концепция неоднозначности прошлого (и, естественно, будущего). Прежняя «единая и неделимая история, не знающая сослагательного наклонения» стала лишь «состоянием, имеющим наибольшую вероятность реализации» — аналогом классической траектории квантово-механического объекта.
Эта модель самым естественным образом ложилась на схему миров-Отражений, предложенную Р.Желязны в «Янтарных хрониках». Теневые миры характеризуются вероятностями реализации — тем меньшими, чем мир «дальше» от Нашей Реальности. В рамках квазиклассического приближения непрерывная Тень (исторический континиум) рассыпается на дискретный спектр Отражений, из которых значимую вероятность реализации имеют, скажем, первые три. Правомерна постановка вопроса о «точках ветвления», в которых состояния, принадлежащие разным Отражениям, неразличимы. Приобретает практический интерес поиск и изучение «точек ветвления» классического единого исторического процесса.
В таком состоянии «метаистория» существовала следующие несколько лет. Я написал две статьи, прямо посвященные ей или опирающиеся на ее аппарат: «История: метаязыковой и структурный подходы» и «Исторические парадигмы и вероятностные корабли». Они не были опубликованы (и, собственно, не предназначались для этого), однако широко использовались, как базисные разработки для цикла, впоследствии названного Н. Ютановым «Око тайфуна».
Первоначальные наброски «Бриллиантовых дорог» также были сделаны в метаисторической квазикласике — Реальность + Отражения (только в качестве Реальности — мир «Полдня»). Однако, чем больше времени я занимался генезисом будущего Стругацких, тем менее меня устраивал этот, ставший уже стандартным, подход.
Собственно, всякие рассуждения о мирах-Отражениях начинаются с заклинания, что следует работать со всем историческим континуумом. Наконец, после десяти лет работы с метаисторией я удосужился поставить вопрос: а что, собственно, такое «исторический континуум? Действительно, «худшим грехом является нелюбопытство».
Этот вопрос все поставил на свои места. Нет никакой выделенной «классической реальности». Есть лишь «текущая реальность», которую конструирует мозг, дабы упорядочить процесс рождения/уничтожения исторических состояний. Эта «текущая реальность» ничем не лучше (и не хуже) любой другой вероятностной реализации. Она вполне субъективна; калибрует исторический континуум и выделяет текущую реальность сам человек. Сознательно.
Своими решениями и поступками он либо утверждает сделанный выбор, усиливая калибровку, либо ставит его под сомнение. Конечно, текущая реальность, которая сама по себе является структурной системой, обладает некоторой устойчивостью. Но эта устойчивость не безгранична. Если сомнения перейдут некоторое пороговое значение, калибровка сменится скачком. Мы потеряем одну историю и обретем другую.
Хотелось бы подчеркнуть, что в моих словах нет ничего иносказательного, никакой символики. Их надо понимать самым прямым и непосредственным образом. «Смена калибровки» в истории есть аналог квантового туннельного эффекта в физике. И реальна она настолько же, насколько реален туннельный эффект.
Человеческое сознание (мое во всяком случае) не способно воспринимать исторический континуум иначе, чем через текущую Реальность и совокупность ее «Теней». Иными словами, мы видим лишь одну проекцию каждого исторического события. Фактом существования обладает только само событие, но мы, по-видимому, обречены жить внутри проекции.
Суть вышесказанного проста. Мир «Полдня», мир, где к концу 90-х годов освоена Солнечная Система, конструируются прямоточные фотонолеты и завершается процесс мирового объединения — это точно такая же проекция, как и наш мир с пьяницей президентом и полной победой товарно-денежных отношений над разумом. Просто кто-то когда-то, выйдя из комнаты, открыл не ту дверь...
В текущей Реальности мир Стругацких тяжело болен. Эту Тень захлестывают волны отрицательной вероятности. Проекция становится все меньше, попасть в нее — все труднее. Скоро она исчезнет совсем. И ни изолирующая ванна, ни наркотик не смогут вернуть нам утраченное.
Наверное, тем, кто в состоянии покинуть «пещеру теней» и воспринять вероятностное «пространство событий» целиком, это не покажется трагедией.
Карапетян А.:
...вообще то грустно, господа товарищи. Потому что миры упомянутого автора нужно было назвать: тяжкий путь познания, но так уже назвали однажды — и совсем не то. А можно бы еще и вот как: дудочка крысолова. Потому что мы послушно прошли за нею через рай коммунизма, по чистилищу его, и забрели потом в ад, да и остались там, в аду все пути открыты. Дальше — уже сами. Но лично я хочу продолжения. Я не приучен ходить сам. Я хочу знать, что дальше!
Только крысолова уже нет, и учеников не оставил. Учил, да не тому. Хвалил, да лукаво. Вот она, дудочка, — никто поднять не может. Обидно.
[Предыдущий] [Оглавление]
|
