|
|
|
|
|
|
(c) Сергей ПЕРЕСЛЕГИН, 1989 СКОВАННЫЕ ОДНОЙ ЦЕПЬЮ
Предисловие к роману Аркадия и Бориса Стругацких «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» (серия «Новая фантастика», книга 1) – первая статья Сергея Переслегина, опубликованная в профессиональной печати.
Л. Мештерхази «Они ведь все равно называют тебя диктатором... Так стань им! Стань!.. Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, старое поколение пало, но это были развращенные люди... зато народились новые, чистые! Достойные земли обетованной!..» [1] А если не просто диктатором? Если всемогущим? Понимаете, не всевластие, начинающееся кровью и непрерывно порождающее ее, – настоящее всемогущество: «...пребывать сразу во всех восьмидесяти с гаком измерениях нашего пространства, во всех четырнадцати параллельных мирах, во всех девяти извергателях судеб!» [2] 1789, 1917, 1945, 1956. Мы усвоили урок. «...у гностиков ДЕМИУРГ – творческое начало, производящее материю, отягощенную злом». [2] Год 1985-й.
«Отягощенные злом, или Сорок лет спустя». Книгу такого уровня сложности можно комментировать бесконечно, создавать целые тома с анализом, описаниями и толкованиями, и эта работа будет осмысленна. Известная «Summa Teologia» во много раз превосходила по объему Библию, хотя всё, что составляло «Сумму», содержалось в Библии. Труд Фомы Аквинского не пропал даром – святому отцу удалось сделать нечто большее, чем даже создать новую философию, – он сформулировал мироощущение эпохи средневековья, и десятки поколений видели Вселенную и Бога глазами Фомы. Кстати, обратили ли вы внимание на бросающееся в глаза противоречие: мироощущение Темных Веков не могло отразиться в священной книге времен расцвета Римской империи. Реалии Ветхого Завета относятся частью к восточным деспотиям, частью – к патриархальным временам. Евангелие погружено в обстановку античного рабства. Каким же образом Книга книг могла сохранить свое значение тысячелетиями, пережив Возрождение, Просвещение, Новое Время, пережив даже собственное господство, обернувшееся ужасом инквизиции? Не то чтобы этот вопрос никогда не ставился. Теологи говорят, что вечная значимость Книги – лучшее доказательство её боговдохновленности. Но даже если текст Библии действительно был продиктован Богом, записывался он людьми и, следовательно, отражал меру их разумения. Атеисты настаивают на произвольности и противоречивости толкований Писания, подчеркивая, что они слабо связаны с исходным текстом. Это очевидное утверждение не решает задачи. Никаким толкованием, даже анагогическим (Анагогия (греч.) – толкование текста в высшем, символическом значении), вы не сможете объяснить корпускулярно-волновой дуализм квантовой механики, исходя из текста, скажем, «Логики» Аристотеля. Равным образом, из «Войны и мира» не извлечь даже намека на лагерные крематории или ядерное оружие. Между тем атомная война очень точно описана в скандинавской мифологии, да и соответствующее толкование Апокалипсиса не выглядит искусственным. Бэкон находил в Библии свои летающие машины, Чернобыль (с украинского: полынь обыкновенная) заставил нас вновь цитировать Откровения Иоанна: «Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «Полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». [3] Данная информация, казалось бы, не содержится в Писании, пусть его и создали боги, мудрецы или инопланетяне. Но она там есть, раз «Звезда Полынь» используется сегодня для эпиграфов и названий. Загадка оказалась довольно сложной. Парадокс избыточной информации завязывается на математическую логику, теорию вероятностей, второе начало термодинамики, на свойства времени в контексте преобразований знаковой культуры, на семантику и семиотику. Решение же выглядит простым. Психика человека неразрывно связана с миром, в котором он живет, составляя с этим миром так называемую Динамическую Целостность. [5] Иными словами, как человек содержится во Вселенной, так и Вселенная – в виде своей проекции, измененной, упрощенной, искаженной масштабным преобразованием, – содержится в человеке. Тогда Писателем будет тот, кто окажется в силах перенести Динамическую Целостность на бумагу, записав Вселенную в виде конечного набора знаков, в котором она будет вся – «вширь – на много стран и вглубь – на много веков», всё ее прошлое и будущее, содержащиеся в настоящем, далекое, заключенное в близком. Конечно, точность невелика, Книга включает в себя не Мир – образ Мира, но образ бесконечный. Сверхзнание Агасфера! Лингвистическое удушье – Писатель не может объяснить смысл своей книги иначе, чем повторив ее от начала до конца. Воистину: «О чем нельзя теоретизировать, о том следует повествовать». [6] Слово оказывается многозначным символом. Отсюда все толкования. Книга становится информационным усилителем, каждый читатель, каждое поколение извлекает из нее новое, свое. (Закончив статью, я выяснил, что ранее подобную мысль высказал У.Эко в комментариях к «Имени розы»: «Текст перед вами порождает собственные смыслы. (...) Автору следовало бы умереть, закончив книгу. Чтобы не становиться на пути текста». [6]) Но нельзя исчерпать Вселенную раз и навсегда. Образ мира неизбежно различен у разных людей, тем более – у разных эпох. Каждая Динамическая Целостность – лишь грань Истины. И каждое поколение пытается написать свою Книгу. Иногда отрицая старые, иногда дополняя их. Дополнение плодотворно, ибо, правильно используя классические символы, автор включает свое видение мира, свою ДЦ в тома толкований, в работающий тысячелетиями интеллектуальный накопитель. Этим и объясняется интерес, который мы испытываем к современной фантастике, насквозь пронизанной традиционной символикой и символикой, которая станет таковой, поскольку заключает в себе видение мира людьми эпохи, спрессовавшей всю предшествующую историю. Этим объясняется и участившееся обращение к языческой, христианской и восточной мифологиям, к фольклору Вечных Книг. Джойс, Апдайк, Булгаков. Сомнительный эксперимент Орлова. Неудача Айтматова и Тендрякова. «Отягощенные злом».
Взятая отдельно, первая линия романа действительно проста. Перед нами конспективное изложение событий, случившихся в 2033 году в городе Ташлинске и положивших конец определенной исторической эпохе. Поводом для перехода сил реакции в наступление оказалась Флора, «массовая неформальная организация, никаких преступных целей не преследующая» [2], в которой при желании можно усмотреть некий аналог сегодняшней Системы. Тихие «неедяки» вызвали всеобщую ненависть ташлинцев: «Давно пора с этой чумой кончать... триста тридцать три вопля отчаяния, горя, боли, ненависти, мести... Каленым железом!..» [2] «Общественное движение, которое стремится стереть эту Флору с лица земли, – волеизъявление большинства, причем подавляющего большинства», – подчеркивает начальник гормилиции майор Кроманов и добавляет: «...того самого большинства, которому мы с вами, милый вы мой учитель, обязаны служить». [2] Первая загадка. Она двуедина. Почему Флора вообще вызывает ненависть в благополучном Ташлинске, сытом, одетом, приобщенном к достижениям мировой культуры, привыкшем за десятилетия гласности к свободе выбора образа жизни? И почему эта ненависть всеобща, почему она поразила город целиком, объединив совершенно разных людей? Противником готовящейся акции выступает лишь учитель Ташлинского лицея Георгий Анатольевич Носов, причем позиция Г.А. даже не до конца принимается его учениками. А действительно, «почему Г.А. так рьяно болеет за Флору»? «Ты хорошо представила себе, как это будет?.. Этих мальчишек и девчонок будут волочить за ноги и за что попало и швырять в грузовики, их будут избивать, они будут в крови. Потом их перешвыряют на платформы, как дрова...» [2] Значит, милосердие? «Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх. Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны..» [7] Милосердие – основа педагогики лицеев, «этическая позиция учителя в отношении к объекту его работы, способ восприятия» (Игорь К.Мытарин). «Через милосердие происходит воспитание Человека». [2] Здесь впервые пересекаются две основные линии романа. « – ...А теперь расскажите мне, пожалуйста, если можно, конечно, какова цель вашего пребывания здесь. (...) – Я ищу Человека». [2] Значит Г.А. пытается воспитать Человека, Демиург стремится Человека найти. При его всемогуществе нет большой разницы между «отыскать» и «создать» – по сути, Ткач занят тем же, что и ташлинский учитель. Они повторяют и как бы продолжают друг друга. Расходящиеся линии романа оказываются гранями многомерного единства. Оно не описано в романе и, видимо, вообще не может быть непосредственно описано. Динамическую Целостность порождает интерференция линий в нашем сознании, подобно тому, как в стереоскопе объемное изображение создается смешением плоских картин. Мы привыкли к классической симметрии линий. Здесь же совсем иная – асимметричная геометрия. На тех, кто не сумел ВЫЙТИ «ИЗ ПЛОСКОСТИ обыденных размышлений» [2], она производит впечатление разобщенности. Для структуры «Отягощенных злом» характерен «параллелизм сдвига». Эпизоды, образующие смысловую пару, связаны не зеркальным отражением, а, скорее, преобразованием текстового пространства-времени. На символическом уровне ситуации повторяются, на уровне непосредственного восприятия роман демонстрирует нам последовательно развертывающиеся грани реальности. Вот делит человечество на козлищ и агнцев Колпаков, автор идеи организовать Страшный суд при помощи ядерного оружия. А вот позиция Аскольда: «Перед нами выбор: либо мир труда, либо мир разложения. Поэтому у каждого тунеядца не может быть образа жизни, у него может быть только образ неотвратимой гибели, и только в выборе этого образа гибели мы можем позволить себе НЕКОТОРОЕ МИЛОСЕРДИЕ». [2] Очень важно то, что Аскольд – ученик Г.А. Ведь «Демиург – творческое начало, производящее материю, ОТЯГОЩЕННУЮ ЗЛОМ». И постоянно повторяется центральный символ креста. Идет на смерть Рабби. «Это же был для Него единственный шанс высказаться так, чтобы Его услышали многие! (...) Не оставалось Ему иной трибуны, кроме креста». [2] Обречен Г.А. Оказалось, что в социалистическом Ташлинске крест – это единственная возможность заставить задуматься хотя быдесять человек. Круг замыкается. «И как эпилог – все та же любовь, И как пролог – все та же смерть!» «Вы предали его, – сказал я. – Он так на вас надеялся, он до последней минуты на вас надеялся, ему в этом городе больше ни на кого не оставалось надеяться, а вы его предали. (Щеголь в фотохронных очках, кажется, пытался остановить меня: «Не забывай, с кем ты разговариваешь!» И я тогда сказал ему: «Молчите и слушайте!») ...Вы сейчас послали его на крест. Вы замарали свою совесть на всю оставшуюся жизнь. Наступит время, и вы волосы будете на себе рвать, вспоминая этот день, – как вы оставили его одного в кабинете, раздавленного и одинокого, а сами нырнули в эту толпу, где все вам подхалимски улыбаются и молодцевато отдают честь...» [2] Всё повторяется и для учеников. «...именно он, Иоанн, единственный из всех, встал с мечом в руке у входа и рубился со стражниками, не отступая ни на шаг, весь окровавленный, с отрубленным ухом, оскальзываясь в крови, хлещущей из него и из поверженных врагов, пока Учитель, сорвав голос, не подбежал к нему сзади и НЕ ВЫРВАЛ У НЕГО МЕЧ». [2] Странно выглядит параллель между Иоанном, Агасфером Лукичом, Игорем Мытариным. Здесь опять проявляется асимметрия масштабного преобразования. Символ образует не пара, как обычно, а триада. «Мытарин» – это ведь очевидный намек на мытаря, то есть на апостола Петра. «В традиции Петр представляет экзотерическую, всенародную сторону христианства... Иоанн же – эзотерическую сторону, то есть мистический опыт, открытый лишь избранным, немногим». [2] Фигура Игоря объединяет в себе эти противоположности. Образ Агасфера, дополнительно дуалистичный, превращает триаду в гексограмму. Ученик Рабби, сотрудник Демиурга, он скупает жемчужины человеческих душ – занимается делом, всегда бывшим прерогативой Сатаны, по учению гностиков – равноправного партнера могущественного Демиурга. Так, многократно пересекаясь, усложняется древняя система символов.
Однако, углубившись в изучение запутанной многосвязной структуры романа, неевклидовой сети его повествовательной ткани, гностической символики, мы так и не ответили на три исходных «почему». Почему Флору ненавидят? Почему эта ненависть носит всеобщий характер? Почему Флору защищает Г.А.? Собственно, на последний вопрос ответ был дан, но лишь на наиболее общем, символическом уровне анализа. Напомню: на этом уровне проявляется триединство образов Рабби, Демиурга и Г.А., причем точкой пересечения оказывается милосердие, рассматриваемое как ключ к воспитанию Человека. Проповедь добра и мира, попытка заставить людей задуматься и смерть во имя этого. С точки зрения символики не суть важно, что такое Флора, и справедливо ли отношение к ней. Г.А. защищает ее именно потому, что ее ненавидят, потому, что защита Флоры – дорога на крест. Но кроме общего и абстактного, есть еще частное и конкретное, кроме вечного – злободневное. В предыдущей главе мы пытались взглянуть на «ОЗ» отстраненным взглядом Демиурга. Теперь пора вернуться из вневременья ради следующей грани ДЦ. Повторяю еще раз – элементы Динамической Целостности возникают лишь при взаимодействии Книги и читателя, вернее, могут возникнуть. Критика, анализ, толкования – все это суть упрощения Книги, облегчающие ее понимание, адаптирующие ее к условиям и задачам определенной эпохи. «Они не бегут во Флору, они образуют Флору. Вообще они бегут не «куда», а «откуда». От нас они бегут, из нашего мира. ...Может быть, на наших глазах как бы стихийно возникает совершенно новая компонента человеческой цивилизации, новый образ жизни, новая самодовлеющая культура?» [2] Новая культура? Со своими, непостижимыми для нас ценностями? Тогда всё становится понятным. В «Улитке на склоне» уничтожали непознаваемый Лес, чтобы сделать на его месте ровную асфальтовую площадку. «За поворотом в глубине лесного лога Готово будущее нам, верней залога ...» – эпиграф делает Лес символом будущего, и искоренение также оказывается символом. Страшным. «...всячески препятствовать будущему, запускать свои щупальца в наше время, обрубать эти щупальца, прижигать каленым железом!» [8] Значит, Флору надо истребить, обрубить, выкорчевать... И только в выборе методов ее уничтожения общество может позволить себе некоторое милосердие. (Собственно, потому и погиб Г.А., что назвал ташлинцам подлинную причину их ненависти. Причину, которую никто из них не желал осознать. Такое не прощают.) Флора никому не мешает. Нуси – очень важно то, что он сын Г.А. и тоже Учитель – говорит: «Флора знает только один закон: не мешай. ...Никогда не желай многого... Хотеть можно только то, что тебе хотят дать». [2] Но Флора существует, и тем уже опасна для общества, и потому уже ненавистна ему. Известно, что зародыши новой структуры уничтожаются Системой во всех случаях, когда они не подчиняют Систему себе. Понятна ненависть к Лесу гротескной бюрократии Управления, но в Ташлинске-то кому понадобилось искоренять будущее? Да всё тем же: «Кто больше всех кричит в нашем городе? Оглянитесь вокруг себя, присмотритесь, прислушайтесь, задумайтесь! Очень громко, оглушительно кричат те (как водится), кто больше всего виноват в происходящем, те, кто не сумел воспитать, не сумел увлечь и отвлечь, не сумел привязать к себе, и в первую очередь те, кто был ОБЯЗАН всё это делать, числился специалистом, получал за это деньги и премии: плохие педагоги в школах, равнодушные наставники на предприятиях, бездарные культмассовые работники. Они заходятся в крике, чтобы заглушить собственную совесть и оглушить тех, кто рядом с ними пытается разобраться, где же виновные. Зычно взревывают ответственные лица, те, кто определял на месте, выдвигал, пестовал упомянутых кое-какеров; теперь они пытаются свалить вину на своих подопечных, на объективные обстоятельства, на мифических соблазнителей и, уже как водится, на тлетворное влияние извне. А рядом не менее зычно ревут пока еще полуответственные, быстро сообразившие, что вот-вот начнут освобождаться места и что сейчас самое время сколотить политический капиталец, продемонстрировав свою объективность, деловитость и готовность решительно исправить положение». [2] Что ж, причина недовольства ответственных и полуответственных вполне понятна. Флора либо угрожает их привилегиям, либо является поводом привилегии раздобыть. С социальной точки зрения здесь нет загадки. Значительно интереснее позиция остальных.
Эти составляют абсолютное большинство. Нейтралы, «умеренные люди середины», не левые и не правые, не прогрессисты и не реакционеры. Никто. Большинство, далекое от политики. Их игнорируют, когда считают соотношение сил. Ведь они – ни с кем, они – ни на чьей стороне. Напрасно игнорируют. Нет, дело даже не в том, что «с их молчаливого согласия совершаются на земле предательства и убийства». (Б.Ясенский). Всё обстоит значительно хуже. В периоды перестроек и революций, когда ломается уклад жизни и меняется всё, когда «политические формулы, которым вначале громко аплодировали, превращаются в мишень для критических стрел» [9], когда идет борьба за будущее и определяется Путь, реакционерами, естественно, оказываются те, кому необходимо защитить свои личные интересы, положение, гарантирующее безбедную жизнь, свое «вполне переводимое на деньги влияние». [10] Молчаливое большинство ничто не связывает с прошлым, кроме тягучей силы привычки, порождающей страх перед будущим. (На мой взгляд, в проекте ветеранов Бам-, Там-, Сямстроя «О лишении человечества страха» содержалось рациональное зерно. Однако, как и все прочие планы искусственного осчастливливания человечества, проект настолько бессистемен, настолько упрощает структуру человеческой психики, что любые попытки осуществить его (скажем, силами Демиурга) приведут к результатам плачевным и полностью противоположным надеждам авторов. В мифологии подобные ситуации неоднократно рассматривались.) Ведь потому они и молчаливы, что привыкли к установившимся отношениям и признанным авторитетам. Они любят слегка фрондировать, критикуют руководство за неполадки с продовольствием и бытовые неурядицы, но подсознательно они сторонники Порядка с его претензиями на абсолютную духовную власть, на тотальность идеологии, как бы ни называлась эта идеология. Осуждая в кулуарных беседах непосредственного начальника, на демократических выборах они обязательно проголосуют за него: знакомого и привычного, СВОЕГО, от которого, конечно, нельзя ждать ничего хорошего, но зато и ничего нового ждать нельзя. они добьются «своего» – ведь, привыкнув молчать при диктатуре, при демократии они быстро усваивают, что составляют правящее большинство. Тихое сопротивление тем сильнее, чем быстрее меняется мир. Страх перед новым придает «молчаливым» смелость, порождает необычную политическую активность. (В 1964 году «молчаливое большинство» ЦК шло на огромный риск. Еще не забылась судьба антипартийных группировок, да и время репрессий не выветрилось из памяти. И вот Суслов, Брежнев и иже с ними, политики без политики, более всего на свете страшащиеся определенности и ответственности готовят заговор против Первого секретаря и находят поддержку. «Все, кроме Микояна, выступили единым фронтом», – вспоминает Сергей Хрущев.) Так «молчаливое» до поры большинство на мгновение становится осознающей себя политической силой, обычно крайне реакционной. Равновесие между «правыми» и «левыми» сразу же нарушается, и общество устремляется назад. (Конечно, возможны варианты. В период открытой гражданской войны, когда возникает угроза уже не привычному укладу жизни, а самой жизни, «люди середины» безмолвствуют. Они ждут, пока утихомирятся революционные бури и появится возможность вернуться к старому, пусть и под новыми лозунгами. Смотри, например, историю Великой Французской буржуазной революции.) В «Отягощенных злом» Стругацкие показывают нам именно момент перелома: «...на переломе истории ужасно неуютно: сквозит, пахнет, тревожно, страшно, ненадежно...» [2]. «И уже заболботали, зачуфыкали, закашляли наши родимые хрипуны, ревнители доброй старины нашей, спесивые свидетели времен очаковских и покоренья Крыма (...), старые драбанты перестройки.(...) Вперед, развернувши старинные знамена, на которых еще можно разобрать полустертые лозунги: «Тяжелому року – бой! Не нашей культуре – бой! Цветоволосы – с корнем!» [2] Тяжелому року – бой! Даже осуждение сталинщины не вызвало протеста столь решительного и всеобщего. (Смотри, например, обзор писем в журнале «Политическое самообразование» за 1988 г., No 15.) Причины те же, что и в городе Ташлинске. Рок – это основа современной молодежной субкультуры и, значит, необходимая часть культуры будущего.
Большинство, которое умеет предотвращать Будущее, увы, бессильно против призраков прошлого – от обыкновенных убийц до рафинированных теоретиков убийства. Клиенты Демиурга, «спасители человечества»... имя им – легион. «Имею проект полного и окончательного решения национального вопроса в пределах Великой России. Учитывая угрожающее размножение инородцев... учитывая, что великоросс не составляет уже более абсолютного большинства... На новейшем уровне культуры и технологии... Без лишней жестокости, не характерной для широкой русской души, но и без послаблений, вытекающих из того же замечательного русского свойства... Особое внимание уделяется проблеме еврейского племени. Не повторять ошибок святого Адольфа! Никаких «нутциге юде»...» [2] И наконец, жутковатое свойство людей всегда желать себе зла и молчаливо выбирать худшее.
«И не веря ни сердцу, ни разуму – ...Они молчали все. Мэр. Заведующая гороно. Начальник горотдела милиции. первый секретарь обкома. Щеголь в фотохронных очках... Иногда мне хочется спросить Демиурга: как изменилась бы жизнь, если бы люди, не сделавшись добрыми, умными, свободными, великодушными [11], стали бы чуть порядочнее? Ровно настолько, чтобы не совершать постыдных поступков, хотя бы тогда, когда, следуя велению своей совести, ничем особенным не рискуешь? Но если и это слишком много, пусть люди хотя бы отучатся представлять самые позорные страницы своей жизни как самые героические. Только кто их отучит? Отправной точкой, фундаментом статьи стал для меня символ Круга. Ограниченность! Динамическую Целостность Мира укладывают в привычный круг представлений, закрывается внутренняя Вселенная, и человек «разом утрачивает двуединую способность усваивать новое из мира и превносить новое в мир». (В.Рыбаков, автор сценария к кинофильму «Письма мертвого человека»). «Когда замыкается Путь, возникает Кольцо Событий»(Н.Ютанов). Это по-настоящему страшно. Потому что так бывает всегда. В Круге, устремляясь в будущее, неизменно приходишь в прошлое. К тем же кострам. Этот закон всё время пытается нарушить Демиург, но даже он не властен над ним. Рабби тоже пытался, и потерпел неудачу, и тогда превратился в Демиурга. Вот почему в бреду Иоанну является не Назаретянин, «кто-то равный Ему, но не внушающий любви и не дарящий радости». [2] Радость и любовь кончились. «Я не люблю их сейчас. Я не желаю с ними разговаривать». [2] « – Тогда оставь нас и дай нам идти своей дорогой. – Сердце мое полно жалости. Я не могу этого сделать». [12] Осталось милосердие. Перестроить Вселенную ради каприза избалованного теоретика, вплотную подойти «к той границе, за которой начинается абсолютное небытие», для того лишь, чтобы избавить С.Манохина от страха и ощущения собственного ничтожества. Осталось желание спасти. В бессвязном бормотании клиентов Демиург исступленно ищет не открывшийся ему выход. Но безнадежен поиск: «все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта». [2]
Нам остался последний, внешний смысловой слой. Здесь нет символики, и вещи называются своими именами. Апокалипсис, рассматриваемый как политический памфлет, – самая простая грань текста. В известном смысле, самая важная. Этой гранью ДЦ романа соприкасается с нашей эпохой, и на этом уровне восприятия мы можем найти конкретные ответы на конкретные вопросы. Действие ташлинской линии «ОЗ» связано с системой лицеев. Если Флора – символический образ непознаваемого «завтра», то Лицей представляет собой реальный очаг того будущего, которое можно «потрогать руками». Увидеть главное – новые отношения, иную, не ташлинскую реакцию на мир: предельную открытость, милосердие, терпимость. Внутренняя свобода лицеиста рождает не только уверенность и понимание, но и то спокойно-ироничное отношение к себе, которое Стругацкие считают главным признаком человека коммунистического мира. Это пока еще, скорее, теория, чем практика. не случаен Аскольд, и закономерно, что в финале почти все ученики покидают Г.А. Однако и оставшиеся не случайны. Уясним, наконец, что коммунистический мир отличается от нашего именно характером взаимоотношений. Доминирует: «люблю», «доверяю», «интересно» (В.Рыбаков). Если этого нет, если в обществе начинает преобладать: «не верю», «не люблю», обобществление производства порождает фашизм. Так было уже не раз, и я вновь напоминаю цифры. 1928, 1948, 1964... Но неизбежно должно быть верным и обратное: отношения понимания и поддержки, распространяясь, уничтожают фашизм и выводят мир из Круга. Лицеи готовят педагогические кадры, значит, чем дальше, тем больше будут проникать в школы и далее в общество коммунистические отношения. Без войн и революций, без каких-либо потрясений рождается новый мир, понятный и желанный. «Глухая подспудная борьба, имевшая целью уничтожение системы лицеев, шла с конца двадцатых годов. Основное обвинение против лицеев: они противоречат социалистической демократии, ибо готовят преподавательскую элиту. По сути дела, антидемократичным объявлялся сам принцип зачисления в лицеи – принцип отбора детей с достаточно ярко выраженными задатками, обещающими – с известной долей вероятности – развернуться в педагогический талант». [2] И это тоже знакомо. В годы застоя Академия педнаук вместе с Минпросом приложили немало усилий к тому, чтобы закрыть специализированные школы, прообразы лицеев. Это было чуть ли не единственное, в чем тогдашнее руководство преуспело. Похоже, что именно борьба с «элитарным» образованием породила два самых позорных акта прошедшей эпохи: школьную реформу и призыв студентов в армию. В результате в школах и вузах была создана система подавления личности. (Школу восьмидесятых прекрасно описали Железников и Крапивин. Студенты застоя еще ждут своего летописца.) Говорят, что система образования – самый консервативный элемент социума, если не считать армии и церкви. К нашей стране это, во всяком случае, относится. Прошло три года перестройки, а ситуация в школе не изменилась ни на йоту. Во всяком случае, к лучшему. И будем честны, это означает безусловный и скорый конец перестройки. («Приговор мне и моему делу читаю я на лице твоем», – говорит Г.А. Ревекке Самойловне из городского управления народного образования.) [2] Управления, конечно, возьмут свое, но, в общем-то, в происходящем уже нет их вины. Деградация зашла за критическую отметку, и остановить ее не представляется возможным. И, значит, мы опять вернемся в Круг. 1985-й – ?.. Только истина эта бесплодна, даже если она истина. Другой надежды нет. Поражение кажется неизбежным, но нам придется вступить в бой за возрождение школы, за педагогику XXI века. «Помиритесь, кто ссорится...» Бой есть бой, там всегда можно изыскать определенные возможности, по крайней мере, если выйти из плоскости обыденных представлений. Хотя, конечно, «у кого шансов мало – не побеждает, особенно же тот, у кого шансов нет вообще». [13] Нас мало, и мы разобщены, и разучились доверять друг другу, да и себе. Но недаром говорится: «В местности смерти – сражайся!» [13]. Отступать уже некуда, и бояться поздно. Тогда, быть может, не поздно не бояться? Мы должны. Мы должны создать сеть лицеев и при любых обстоятельствах сохранить ее. Должны понять культуру тринадцатилетних, написать книги, музыку, картины для них, тем самым изыскав «способ превращать безразличных и ленивых молодых людей в искренне заинтересованных». [2] Равновесия нет. Если движение не пойдет в одну сторону, оно пойдет в другую. Третий год стрелка авиагоризонта чудом удерживается на нулевой отметке: между подъемом и окончательным падением. «ДЕМИУРГ – творческое начало, производящее материю, отягощенную злом». Мы должны «сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать». [14]
1. Буравский А. Второй год свободы. – «Юность», 1988, No 6. 2. Стругацкий А., Стругацкий Б. Отягощенные злом, или Сорок лет спустя. – М.: Прометей, 1989. 3. Новый Завет. Откровения. Гл.8. 4. Эко У. Имя розы. – «Иностранная литература», 1988, NoNo 8-10. 5. Келасьев В. Системные принципы порождения психической деятельности. – «Вестник ЛГУ», 1988, сер.6, вып.2. 6. Эко У. Заметки на полях к «Имени розы». – «Иностранная литература», 1988, No 10. 7. Новый Завет. От Иоанна. Гл.18. 8. Стругацкий А., Стругацкий Б. Время дождя. – «Даугава», 1987, NoNo 1-7. 9. Манфред А. Наполеон Бонапарт. – М.: Прогресс, 1972. 10. Мештерхази Л. Загадка Прометея. – «Иностранная литература», 1976, NoNo 4-5. 11. Франс А. Собр. соч. – Гослитиздат, 1958, т.2. 12. Стругацкий А., Стругацкий Б. Трудно быть богом. – М.: Мол. гвардия, 1966. – Б-ка соврем. фантастики, т.7. 13. Сунь-цзы. Трактат по военному искусству. – В кн.: Конрад Н. Синология. Изд-во Ленингр. ун-та, 1977. 14. Уоррен Р. Вся королевская рать. – Кишинев: Картя молдовеняскэ, 1978. Оставьте Ваши вопросы, комментарии и предложения.
|