|
|
"Зеркало недели" (международный общественно-политический еженедельник), № 34, сентябрь 2001 г.
|
|
Марина и Сергей Дяченко никогда не были "молодыми начинающими писателями". Они пришли в фантастическую литературу семь лет назад - и сразу же стали в ней одними из первых. С тех пор каждая их книга - событие, повод к награждению разнообразными премиями и высокие места в рейтингах. И не на внутриукраинском уровне - фантастика по старой памяти продолжает существовать, фестивалить и рейтинговаться в масштабах бывшего Союза.
С одной стороны, казалось бы, страна должна гордиться ими, как киевским "Динамо": Дяченко - в числе по пальцам одной руки пересчитанных украинских писателей, которых издают, неоднократно переиздают, читают и высоко оценивают в России. Но, с другой, гордиться как бы неудобно - ведь пишут они на родном, то бишь русском языке. Для национально-сознательных критиков это - смертельный грех. Им невдомек, что пишут Марина и Сергей о таких вещах, которые актуальны вне всякой зависимости от языков и границ.
А попутно супруги Дяченко ненавязчиво создают собственную легенду. Редкая публикация о них обходится без упоминания третьего соавтора - кота огромных размеров по имени Дюшес, который черной мохнатой лапой нажимает на клавиатуре первую букву будущего произведения. А чем не фантастична сама история любви юной красавицы-актрисы и уже немолодого мужчины, бывшего врача-психиатра, специалиста по сексуальным маньякам, ставшего кинодраматургом?... Результат этой любви - шестилетняя дочь Стаска, Анастасия. Это если не говорить о книгах...
А как раз о них мы и будем говорить.
Марина
- До встречи с Сергеем вы были актрисой. А писать уже тогда пробовали? Что это были за вещи?
- Да, я начинала писать, если можно этот процесс назвать таким словом, с младенчества. Свои первые книжки я надиктовала, когда еще писать не умела. Хоррор-история, которая называется "Сказка про паровоз" и детективная история "Проделки вора", - это я сочинила в пятилетнем возрасте. Родители записали, я сделала картинки, и эти "книжки" где-то у нас хранятся...
А потом уже писательство было фоном ко всему, чем я занималась: театру, институту, работе... Не все оставалось на бумаге - это были истории, которые человек рассказывает сам себе, перерассказывает и не обязательно записывает. А из тех, что были записаны, - сохранились наметки, эскизы, призраки тех вещей, которые потом воплотились в повесть "Горелая башня" и "Привратник", наш первый с Сережей роман. Первая сцена даже потом вошла в "Привратник", - правда, в здорово переделанном варианте.
- Ваш выбор между сценой и литературой - сознательный или просто так сложились обстоятельства?
- Я очень любила театр, я и сейчас его люблю, но театр - это очень сложная вещь. У меня не сложилось с театром. Я не смогла им заниматься. И уход в литературу - это было с одной стороны отступление, а с другой - возвращение во что-то свое, родное, удобное. Вышло так, будто у меня была дорога, шоссе, а я все пыталась залезть на какую-то горку. Это у меня не получилось, я с нее шлепнулась - и оказалось, что упала очень удачно, на свою дорожку, прямую и доставляющую удовольствие.
- Правда ли, что собственно тексты ваших с Сергеем произведений воплощаете именно вы?
- Да, сами тексты набираю я. Мы их обсуждаем с Сережей, планируем, разминаем. Сережа занимается драматургическими разработками, построениями, всеми режиссерскими делами, а собственно воплощение в текстовом виде - это мое.
- А правда, что соавтор руководит этим процессом достаточно жестко: устанавливает "норму выработки" и т. п.?
- (Смеется) Это вообще интересная мысль! Нет, "план выработки" он мне не дает. И с кнутом надо мной не стоит, и сладкого за обедом не лишает в случае "недособирания нормы". Но он самим своим видом напоминает мне, что жизнь продолжается, надо работать... да, Сережа? Он меня оптимистично направляет, подталкивает, а вовсе не гонит взашей.
- Насколько соавторство влияет на супружеские отношения "в жизни"? Скажем, конфликты могут переходить из одной сферы в другую?
- Очень хорошо влияет, потому что нам всегда есть о чем поговорить. У нас общие интересы, общее дело, общие планы. Это здорово скрашивает жизнь. А конфликтов на почве писательства я вообще не припомню. Были какие-то споры, противостояния, но они всегда разрешались к общему согласию.
Сергей
- А как вы расстались со своей первой профессией - психиатрией? Вообще, многие ведь совмещают разные сферы деятельности. Для вас это невозможно?
- Это было очень драматично. Я работал в Москве, у меня была своя любимая, выстраданная, выборенная тема докторской диссертации: я исследовал генетику преступности. Искренне считал, что это необходимая вещь, которая поможет обществу, и не только нашему, решить эти страшные проблемы. А с другой стороны, потребность души заставила поступить во ВГИК. Я поступал втайне от всех, уже будучи заведующим лаборатории в академическом институте в Москве. Нонсенс полный! Конкурс тогда был две тысячи человек на место. Когда я поступил и мне дали студенческий билет, я всю ночь гулял по Москве и в пьяном виде приставал к прохожим: вот посмотрите, я студент ВГИКа!
Я много лет сочетал, сидел на двух стульях. Окончил ВГИК, появились первые фильмы, была огромная потребность писать сценарии, тогда же я написал и свой роман "Симфония", где главный герой - врач-психиатр... Осознание того, что я не буду по-настоящему ни ученым, ни писателем и кинодраматургом, заставила меня уйти из психиатрии. А непосредственным катализатором было то, что меня и мою группу направили в Афганистан. С гуманитарной целью: применяя наши знания, сократить потери советских войск. Для меня эта война была неправедной, я об этом говорил уже тогда. Это вызвало конфликт с руководством, и я ушел. И фактически уже лет двадцать я пребываю в системе капитализма, живу на гонорары, работаю только над тем, что мне нравится.
- Когда мужчина встречает женщину намного моложе себя, он обычно видит в ней только красоту и молодость. Как вам удалось разглядеть в Марине соавтора?
- Маринка удивительное существо. Она соткана из романтизма и, как оказалось, глубокого оригинального ума. Когда мы с ней познакомились и начали общаться, я не знал, что она пишет. Но свежесть ее суждений, выстраданность мыслей и вообще присутствие такого богатого внутреннего мира, конечно же, нельзя было не заметить.
(Марина встает со словами: "Люблю, когда муж меня хвалит!" - и выходит из комнаты).
- Маринка уходит, она не выдерживает похвал, - и тут нет рисовки, это типичная ситуация. Она не читает рецензии на книги, - особенно если хвалят. Она так устроена. Я очень быстро увидел, что эта ее стеснительность, критическое отношение к себе совершенно не сочетаются с профессией актрисы, для которой самое главное - демонстрация своего "я", отсутствие комплексов. Поэтому я стал тихо удивляться. Я думал, что судьбой Маринки будет научно-исследовательская работа в области театра. Или преподавательская деятельность, - которой она и сейчас занимается, преподает искусство украинской сценической речи. Одно время я был против этого, считал, что это забирает время из жизни, из нашей литературной работы. Но когда я увидел результат - экзамен на курсе, который она вела, - то снял шляпу перед ней.
В период ухаживания мы много говорили о литературе, о фантастике... Но самое главное случилось, когда Маринка дала мне свой эскизный вариант "Горелой башни". Я прочел и обалдел совершенно. При том, что в повести были неординарные идеи, там присутствовало самое главное: стиль. Совершенно гармоничный, сотканный из множества оттенков, деталей... Это генетически врожденное свойство человека. Получилось так, что я, как бы профессионал, - закончивший сценарный факультет ВГИКа, член Союза кинематографистов, Союза писателей, и авторские книги у меня были, - обнаружил, что эта юная девушка, которую никто не обучал никакой стилистике, обладает ею в значительно более изящной, интересной форме, нежели я сам. Я об этом тут же сказал Маринке и стал мечтать о нашем совместном литературном творчестве.
Первыми опытами были сценарии. На материале первого - художественного фильма о Довбуше, - Маринка увидела, как это делается, и оказалась благодарной ученицей. А второй - "Пленница ритма" - я никак не мог написать. Был готов поэпизодный план, но я никак не мог решиться, сесть... Маринка сказала: давай, я попробую. И буквально за несколько дней сделала то, что я бы за месяц не сделал, и на таком уровне, что я опять шляпу снял. Это была дорожка к первому нашему роману "Привратник".
А теперь я утратил ощущение "мэтра", и сейчас уже Маринка учит меня, а не я ее. У нее врожденная гармоничность не только слова, но и ритма, большого пространственного видения. Мне бесконечно радостно смотреть, как она растет. У нас нет никаких конфликтов, никаких ущемленных самолюбий. Литературная работа - это лишь часть нашей совместной жизни. Роли и обязанности распределяются так, что мы подстраховываем друг друга во всем - будь то воспитание дочери, воспитание кота... Мы научились наши творческие споры переводить в разряд наслаждений.
Страна незамутненной фэнтези.
- Вы стали известны сразу же после того, как опубликовали свой первый роман. Это везение? Или вам удалось просчитать секрет успеха, сознательно занять пустующую нишу?
Марина: Когда мы начинали писать "Привратник", мы вообще ни о чем таком не думали. То есть, Сережа, наверное, думал, он мне рассказывал: "Вот мы его издадим!"... А для меня этот вопрос не стоял вообще. Тогда были другие дела: я поступала в аспирантуру, мы поженились, еще были надежды на сценарий... И мы это делали просто потому, что нам это нравилось, нравилось быть соавторами. Как раз на материале "Привратника" Сережа очень многому меня научил. Я помню, как мы схемки какие-то рисовали, чего-то там придумывали... Это был упоительный процесс созидания, творчества чистейшей воды.
А когда роман был закончен, мы стали думать о его дальнейшей судьбе. Начали давать читать разным людям, и первый же наш хороший знакомый, Дмитрий Житомирский, сказал: "А знаете, я как раз думаю, а что бы мне издать?" И он издал "Привратника" буквально за два месяца! Причем для него это тоже был первый шаг, вплоть до того, что он сам учился делать макеты... Это было на всплеске всеобщего энтузиазма. Будто школьную стенгазету выпускали, только на промышленном уровне. Работали с художницей, эскизы смотрели... Сейчас, много лет спустя, это кажется самодеятельностью.
И, когда вышла книжка, случилось так, что она попала в Москву, многим понравилась... Тогда нам казалось, что все в восторге от этой книжки!
Сергей: Вообще поразительно. Вот например, "Фанкон", фестиваль фантастики. Приезжает Святослав Логинов, живой классик российской фэнтези. Познакомились. "Как, вы Дяченко?!" И стал наизусть цитировать "Привратника"!
М.: Это у него память хорошая. Все это действительно было славно и весело, период всеобщей эйфории. Но сейчас я общаюсь с разными людьми, и они говорят: "Ну, когда я прочитал "Привратник", думаю: ничего особенного, такое уже было... А вот то, что вы писали потом - это да!"... То есть, мы на том этапе самообманывались тоже.
С.: Мы писали не для денег и не для славы. Для собственного удовольствия. И такое же отношение, по большому счету, присутствует и сейчас.
- В отличие от большинства фантастов, вы совершенно не сдерживаете себя жанровыми рамками. Вообще, обсуждая будущее произведение, вы определяете заранее его жанр?
М.: Четкие установки, насколько я помню, мы давали себе только на фэнтези. Причем не тогда, когда фэнтези была частью жизни и писать что-то другое не приходило в голову. А вот наши последние фэнтезийные вещи - это когда даешь себе установку: вот, я хочу пожить в мире фэнтези. А потом - то ли получается, то ли не получается. Потому что фэнтези - это что-то глубоко юное, свободное, светлое, романтичное, лишенное скептицизма. Не всегда удается ощутить, подхватить...
С.: Последний из изданных роман "Магам можно все" задумывался как совершенно классическая фэнтези. И была написана, в общем-то, книга, и уже потом в ней появилась струя реальной жизни, которая совратила эту книгу и изменила традиционному представлению о фэнтези. Но для меня именно эта струя и была в романе самой интересной. Сочетание одного и другого. Чтобы оставаться в рамках незамутненной фэнтези, действительно нужно юношеское мировосприятие. Может быть, мы его переросли.
М.: Сережа никогда не любил фэнтези. Он всегда считал ее ущербным, грубо говоря, жанром.
С.: Потому что в рамках этого жанра магические вещи часто подменяют собой нормальную человеческую психологию, социальные отношения. Легко ввести понятие "Бога с машины". Не люди и их взаимоотношения решают судьбу чего-то, а, пожалуйста - вмешательство чего-то извне, какой-то артефакт.
Когда нам вручали "Сигму-Ф" на московском форуме фантастов, Шалганов, редактор журнала "Если", попросил нас написать классическую фэнтези, что-то светлое. Мы написали повесть "Хозяин колодцев". Потом звонили ему, он говорит: "Очень сильно, но ребята, я ж вас просил светлое, а вы... Ну что ж вы там в конце написали?!"
М.: Да, но именно эта повесть - это был сознательный рывок в чистое пространство фэнтези, сознательный вдох полной грудью. Словно вышел прогуляться на лужайку из каких-то чадных урбанистических кварталов.
С.: Может, когда-то мы и будем туда возвращаться.
М.: Безусловно, будем! Особенно в мелких и средних формах.
- А может ли случиться, что однажды вы напишете абсолютно реалистическое произведение?
- С.: Оно уже написано. Повесть "Зеленая карта", за которую "Зеркало недели" наградило нас поездкой в Лондон.
М.: Смотря что считать реализмом. Когда-то на первом курсе, когда мы делали упражнения с воображаемым предметом, все первокурсники мыли полы, чистили картошку, максимум цветы поливали. И нам сказали: "Ну что же вы приготовили все свои действия, не выходя из ванной комнаты!" Так вот, нельзя понимать реализм как пределы ванной комнаты. "Зеленая карта" - я не знаю, реалистическое это произведение или нет. И вообще, что такое "реалистическое"?
С.: Тут мы с Маринкой абсолютно солидарны. Я вообще не понимаю, что такое реализм и что такое фантастика. Тут нет безусловных разграничений.
М.: Просто масштаб фантастического допущения может быть разный: от космической оперы, где действие происходит в космосе, до ма-а-аленького свойства героя, - и все стоит на ушах.
- О чем ваш новый роман "Долина совести", который должен выйти в этом году?
М.: Это как раз тот самый случай, когда все происходит в реальном мире, и одно небольшое фантастическое допущение полностью определяет жизнь героя и людей, которые вокруг него... Бог его знает, о чем! О добре и зле.
С.: Настоящая фантастика вообще не боится рассуждать о категориях, которые волнуют, на самом деле, каждого человека. Сейчас это совершенно не модно, это изгнано "серьезной литературой", которая является, в общем-то, звонкой пустотой.
М.: Традиционный плевок в сторону постмодернизма.
С.: Постмодернизм - это просто вызов совести человечества (смеется). Потому что это исходно вторичная вещь. Не дай Бог, если там есть сюжет! Это признак плебейства. Не дай Бог там есть внятная мысль. Чем сложнее и запутаннее будет повествование ни о чем, тем охотнее это будет названо открытием сезона, и критика будет восторгаться.
А фантастика - та, которую мы любим, - оперирует исконными понятиями. Это единственная область литературы, которая говорит сейчас о понятиях добра и зла, насилия и прощения и прочих вечных философских категориях . "Долина совести" - это прежде всего роман о любви. Еще одна наша попытка, используя некое допущение, понять, что это такое, как это происходит. Что такое любовь? Впрочем, Маринка всегда опасается таких дефиниций, и действительно, тут легко спекулировать...
М.: Легко впасть в банальность.
С.: Для меня любовь - это космос, самое интересное, что есть в сфере человеческих отношений. И это видно по Маринке. Попробуйте вы покорить такого своеобразного человека. Удалось! Это тайна, я сам не понимаю, как это случилось. Она мне подарила восемь лет счастья. Почему она меня терпит?
М. (со вздохом): И в самом деле...
За одну свободу выбора можно многое отдать...
- Над чем работаете сейчас?
М.: У нас сейчас несколько наполовину написанных рассказов лежат, которые надо бы закончить, - они могут получиться хорошими. Дело в том, что мы очень устали в первой половине лета, у нас была колоссальная нагрузка... Поэтому сейчас у нас такое тупое расслабление, которое, мы надеемся, скоро прорастет в новую энергию.
- В прошлом году у вас была театральная премьера "Последний Дон Кихот". Вы собираетесь и дальше писать для театра?
М.: Это ведь от театра зависит. Если будут предложения от режиссеров, то, возможно, мы их рассмотрим. Пока наш театральный опыт "Последним Дон Кихотом" ограничивается. Были предварительные разговоры о возможных других проектах, но к общему знаменателю мы пока не пришли.
С.: Ситуация такая, что в Украине театр развален. А находясь здесь, пытаться прорасти российском театральном мире - это очень сложно. Проблематично увидеть у нас, в Украине, какой-то новый театр, который мог бы ставить такие притчевые вещи.
- Вы оба имеете непосредственное отношение и к кинематографу, а ваши произведения по стилистике идеально подходят для экранизации. Не думаете ли найти деньги и запустить такой проект?
С.: Конечно, это наша давняя мечта. Дай Бог, чтобы она когда-то осуществилась. Но что мы сами можем сделать? А Украина - вообще нуль в этом плане. Может, какие-то телеварианты... вот хочет студия "1+1" экранизировать "Зеленую карту". Будет это сделано или нет - от нас не зависит. А в России, мне кажется, рано или поздно проявится интерес к фантастике в целом и к нам в частности. Опять же, предварительные разговоры идут... Пока что на российском телеэкране царствует детектив, но на смену ему придет фантастика. Компьютерная графика сейчас находится на таком уровне развития, что фильм стоит уже не так дорого, а уровень спецэффектов там совершенно потрясающий.
Многие читали нашу "Пещеру" или "Ведьмин век". И плачут люди: как бы мы хотели экранизировать, но пока это невозможно...
- Насколько вы, фантасты, ощущаете связь с реалиями нашей действительности? Какие мысли вызывает десятилетие независимости Украины?
М. (резко): Я бы не хотела говорить о политике.
С.: А у меня есть мысли... Какая там фантастика! Кто десять лет назад мог представить себе, что с Украиной будет такое, что есть сейчас? Нужно называть вещи своими именами: за десять лет в нашей стране прекратили существование культура, искусство, прежде всего кино... и литература тоже. Это же совершеннейший парадокс, что в нашей независимой державе украинская книга почти что перестала существовать. Тут много фантастических вещей. И поиск врага в образе России, , русской книги, которая будто бы подавляет здесь украинскую, - это манипулирование общественным сознанием. Вместо того, чтоб взглянуть в зеркало, увидеть ошибки на своем пути, мы очень активно сваливаем все на русскую литературу и прочее и прочее.
- А позитива вы не видите?
С.: Вижу. Позитив - это прежде всего свобода выбора. Человек может пойти на ту же Петровку и приобрести книгу, о которой раньше он мог только слыхать где-то и как-то. У нас во ВГИКе преподаватель истории зарубежного кино говорил: "Ребята, зачем вам видеть этот фильм? Я вам его сейчас расскажу". Нельзя было прикоснуться к вершинам мирового кино, и то же самое было с литературой. А сейчас - пожалуйста. За одну свободу этого выбора я бы много чего отдал. Это наше завоевание и наше достижение.
И в условиях этого выбора в той же Украине есть писатели, которые без государственных дотаций, без спонсорских или партийных поддержек издаются, встают на ноги и представляют из себя очень интересные феномены. Такие, как Олди и Валентинов в Харькове или Курков в Киеве. Это дарит надежду. Это было невозможно десять лет назад. Процесс идет вглубь и вширь, несмотря ни на что.
Яна Дубинянская
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
