|
* * *
- Я знаю такую компанию, - сказала Светка. - Такой частный дом в пригороде. Они там собираются. Я знаю одного пацана оттуда, так он говорит, что вместе им не страшно. Что конец света все равно будет последний и один для всех. Он свой мотоцикл уже продал... На хрена мне, говорит, теперь мотоцикл...
Светка пододвинулась поближе, глуша Лидку устоявшимся запахом сигарет:
- А восьмого июня, накануне то есть, у них вроде как "выпускной вечер". Они сами это так называют... Соберутся, погуляют, словят последний кайф и тихонечко уснут. Все.
Лидка молчала. Сплетала и расплетала пальцы.
- Я пойду к ним, - сказала Светка после паузы. - Погляжу, так ли у них классно, как тот пацан говорит. Пойдешь со мной?
- Когда? - спросила Лидка едва слышно.
Светка задумалась:
- Ну... Я завтра линяю с последних двух уроков... или вообще в школу не пойду. Высплюсь... часиков в двенадцать, пойдет?
Лидка кивнула.
...Гардеробщица подозрительно на нее косилась. В последнее время Лидка слишком часто брала свое пальто задолго до конца уроков.
Ну и что?!
У ворот рядком стояли машины. Бежевые, зеленые и бледно-желтые, они походили на восковые яблоки в снегу. Только одна из них, черная, выделялась и была похожа на изготовившуюся к прыжку пантеру. Мотор у пантеры работал - вилось на морозе облачко выхлопа.
Лидка замедлила шаги. Потом остановилась вовсе.
Наверное, она с самого начала знала, что никуда со Светкой не пойдет. Светка подождет-подождет, да и отправится в пригород одна; а потом можно будет что-нибудь соврать. Светка, правда, не поверит и справедливо обвинит подружку в трусости, но не все ли равно?..
Но если не идти сегодня со Светкой... Значит, вообще некуда идти. Сидеть на лавочке в парке - холодно, а возвращаться в это время домой означает нырять в скандал. Казалось бы, такая мелочь - скандал, а все-таки не хочется...
Тоска оказалась такой властной, что Лидка едва не повернула назад. Чтобы покорно отдать пальто гардеробщице и сесть на свою первую парту, на виду у целого класса благополучных, чистеньких, хорошо успевающих ребят. Рядом с Рысюком, который уже почти студент... Который верит, дурачок, что будет студентом! Который пеплом будет, а не студентом, золой будет под развалинами лицея...
Или все-таки пойти со Светкой?
Она подобрала смерзшийся комок снега. Хорошенько прицелилась и запустила в сидящую на изгороди ворону. Промахнулась. Ворона даже не взлетела, только насмешливо покосилась на Лидку бусинкой-глазом.
Разозлившись всерьез, Лидка наклонилась за новым комком. Хорошо бы найти ледышку потяжелее.
- Лида!
Она выпрямилась с ледышкой в руке.
Возле черной машины стоял, сунув руки в карманы длинного пальто, незнакомый мужчина лет сорока.
Нет, знакомый. Определенно знакомый, вот только где...
- Добрый день, Лида, разве уроки уже закончились?
Она плотнее сжала свою ледышку. Перчатка была мокрой.
Этот мужик у черной машины был депутат Зарудный. Она встречала его пару раз в школе - давно, несколько лет назад. По телевизору он появлялся чаще. Особенно теперь, после "осеннего путча"...
А залепить бы ледышкой по ветровому стеклу, сказал развеселый внутренний голос. Вот было бы лихо. Впрочем, наверное, оно непробиваемое... Но хоть запачкать... Хотя нет. Это ОН может запачкать, а к Славкиному папаше никакая зараза не пристанет, покуда он ходит в главных советниках.
- Видишь ли, Лида, я давно хочу с тобой побеседовать. Можно?
Лидка повернула голову.
Ну конечно. Стеклянные двери лицея буквально облеплены были расплющенными носами. Как будто мухи на мед, как будто звонок на урок не звенел минуту назад.
- О чем?
Слова упали одновременно с ледышкой, которую Лидка выронила себе под ноги.
Депутат Зарудный улыбнулся. Густые с проседью волосы топорщились ежиком - депутат не боялся мороза и не носил шапки. Впрочем, в машине тепло и комфортно.
Не о чем с ним разговаривать. Инцидент давно "исперчен" (дурацкое словечко Рысюка)...
- Лида... Мне не хотелось бы, чтобы ты подумала, будто мой сын воспитан в обезьяннике. А ты, мне кажется, так и подумала. Я прав?
Глава третья.
Весна выдалась затяжная. Улицы существовали на правах сточных канав. Все бранили городскую санитарную службу.
На станции скоростного было сыро, шелестели под ногами неубранные фантики, обрывки прозрачных кульков и листовки, теперь уже знакомые, примелькавшиеся листовки с фигуркой пылающего человека в правом нижнем углу. И желтолицый пожилой мужчина смотрел с них все так же остро и проницательно.
В подворотне компания парней чуть старше Лидки гоняла ногами пустую бутылку. Лидка плотнее прижала к себе сумку. В толчее ничего не стоит вытащить кошелек, а то и вовсе вырвать имущество из рук - Лидка сама знала мальчишек из двести пятой, промышлявших подобным образом. Правда, одного из них поймали и избили в милиции, и теперь он, говорят, не доживет до мрыги...
В центре было чище и спокойнее, но бронированные жалюзи на модных витринах оставались прикрытыми до половины. Вдоль тротуара бродил дворник с метлой, передник его сбоку оттопыривался, и очертания скрытого предмета очень походили на пистолетную рукоятку.
Консьерж-охранник был знакомый. Улыбнулся Лидке, поднял трубку со своего пульта:
- Клавдия Васильевна? К вам пришла Лида Сотова... Да. Хорошо. Поднимайся, - это уже Лидке.
Клавдия Васильевна была Славкиной матерью. Значит, депутата Зарудного нет дома... А Лидка рассчитывала его увидеть. Именно сегодня.
Двери открыл Славка.
- Привет.
- Привет, - отозвалась Лидка, втягивая запах Зарудновской квартиры, неповторимый запах дерева, кожи и еще чего-то, чему не было названия.
- Проходи...
Их со Славкой отношения напоминали теперь трогательную детскую дружбу, как ее описывают в книгах. С тех пор как депутат Зарудный убедил Лидку. В том, что она, Лидка, не столько сексуальный объект для Славы, сколько романтическая привязанность. В том, что единственная глупость простительна, и нельзя сразу же ставить на человеке крест. В том, что ему, депутату, слишком важно душевное здоровье сына... И еще во множестве спорных вещей убедил ее депутат Зарудный, не сразу и не без труда, но все-таки убедил, потому что Лидка захотела быть убежденной... Депутату Зарудному случалось убеждать кое-кого покруче Лидки Сотовой. Где бы он был сейчас, если бы не умел убеждать.
В Славкиной комнате она выгрузила из сумки две кассеты в потрепанных обложках:
- Вот... Как договаривались.
- Спасибо, - сказал Славка.
В прежние времена он сказал бы "Спасибо, пигалица". Но теперь он не произносил Лидкиного прозвища. Никогда.
Славка включил телевизор, сунул в видик первую из Лидкиных кассет. Экран пошел полосами, потом прояснился. Любительская съемка, первое сентября в лицее, старшая группа перешла в третий класс, средняя - во второй, а вот младшая группа - первоклашки...
Кассете было почти девять лет. Кое-где лента осыпалась, но смотреть все равно было интересно. Детские мордашки, подумать только, Лидка, оказывается, забыла, как выглядят дети. Рысюк такой смешной, что невозможно сдержать улыбку. Вот дети-одноклассники... да и сама она, Лидка, не лучше. Пухлые щеки во все лицо и белый бант на макушке.
- А вот я, - сказал Зарудный, когда камера прошлась по лицам ребятишек из средней группы.
Лидка рассеянно кивнула:
- А я уже забыла об этих кассетах... Там еще день рождения есть, Новый год...
Смотреть на детей дольше двух минут оказалось противно. Как будто это не собственное Лидкино прошлое, а совершенно чужие, незнакомые, раздражающе глупые дети. Эти круглые щеки, короткие ноги, большие головы...
- Когда твой отец вернется? - спросила она, поглаживая диванный валик.
- Не знаю, - отозвался Славка после паузы. - Никогда не знаю... А что?
- Ничего, - Лидка вздохнула. - Знаешь, в сегодняшней "Деловой газете" большая статья про... этих. Которые апокалипсис предсказали.
- Опять?! - насупился Славка. - Елки-палки, ты все еще считаешь? И сколько там осталось, семьдесят два дня?
- А ты откуда знаешь? - после паузы спросила Лидка. - Считал?
Славка смутился. Покраснел до ушей и разозлился, как блоха:
- Делать мне нечего, только вот дни считать!
- Но ведь считал, - сказала Лидка тихо.
Славка фыркнул:
- Только отцу не говори. Засмеет.
Галдели противные дети на экране. Славка откинулся на диване и поджал под себя ноги; Лидка смотрела на него, и ей не верилось, что вот этот самый парень сперва безумно ей нравился, потом пугал, потом вызывал отвращение. Почему-то его насмешки не задевают ее, его похвалы ей не интересны... Он скажет: "Ты дура" - она и не почешется. Но вот если сказано будет "Отец сочтет тебя дурой"...
Сейчас Славка пойдет на кухню и принесет кофе с мороженым. У Зарудных потрясающе вкусный кофе. И удобный кожаный диван. И отличный видик.
- Выключи, - она махнула рукой в сторону экрана, где водили хоровод семилетние Лидкины одноклассники. - Давай фильмец какой-нибудь новый... у тебя ведь есть?
- Конечно, - Славка воодушевился.
Интересно, а ведь сына депутат Зарудный тоже, наверное, убедил. Стоит, мол, сделать вид, будто ничего не произошло - и скоро все в это поверят, а еще через некоторое время окажется, что и на самом деле ничего, ничегошеньки не случилось...
И теперь даже завучиха приветливо улыбается Лидке. Даже математичка все забыла. Даже техничка не хихикает вслед. Умный человек Славкин папаша, не был бы таким умным - не был бы советником...
Щелкнула, открываясь, входная дверь. Лидка встрепенулась. Так, без звонка и предупреждения, сюда приходит только хозяин дома.
Лидка поднялась:
- Надо, наверное, поздороваться?
Славка тоже встал:
- Погоди, я сейчас посмотрю. Может быть, он загруженный, тогда его не стоит трогать...
И вышел. Лидка снова плюхнулась на диван и вытянула ноги в мягких комнатных тапках.
Игра в детскую дружбу, игра, в которую она втянулась помимо своей воли - имела, кроме странностей, множество плюсов. И подобревшие лицейские грымзы не были самым жирным из них.
Самым жирным плюсом был Славкин отец. Если он приходил с работы раньше полуночи. И если приходил не "загруженный".
- Лидка! - позвал Славка из коридора, и уже по голосу она поняла, что просмотр фильма не состоится. - Все в порядке, батя вполне "в себе", сейчас только выйдет из душа...
Лидка мельком глянула на себя в зеркало.
* * *
Об Андрее Игоревиче Зарудном ходило множество слухов, иногда скверных, иногда просто гадких. Лидка прекрасно понимала, что человек, находящийся при власти, не может обойтись без многочисленных недругов и врагов, гирляндой навешенных ему на шею.
Одна излишне смелая газета вынуждена была закрыться - после того, как депутат Зарудный, упомянутый в одной из статеек, подал в суд и выиграл процесс "о защите чести и достоинства". Прочие обитатели бульваров так далеко не заходили, покусывали депутата как бы невзначай, исподтишка, и по первому же требованию печатали опровержение. Тем временем мощные проправительственные издания не жалели газетной площади под умные статьи Андрея Игоревича, раскованные интервью с ним и огромные фотографии тонкого волевого лица. Депутат Зарудный был в пике своей известности.
Или на подходах к пику.
Ведь говорят - и говорят все громче - что именно Зарудный станет следующим Президентом. Вот было бы здорово, у Лидки Сотовой - знакомый Президент!
Лидка сама себе не хотела признаваться, что короткое знакомство с выдающимся человеком льстит ей. Что только из-за этого она ведет игру с опостылевшим Славкой, смотрит видик на кожаном диване и пьет кофе с мороженым. Ради такого вот счастливого случая: депутат вернулся рано, не особенно "загружен", не прочь пообщаться с сыном... Ну и с гостьей сына, счастливо случившейся рядом.
Розовый после мытья, депутат был облачен в просторную домашнюю рубашку. Влажные волосы стояли торчком - как в тот морозный день, когда Лидка впервые заговорила с Андреем Игоревичем. Когда ждала упреков, завуалированных оскорблений, да пес знает чего ждала...
Подумать только! Если бы не та встреча - вполне возможно, она поперлась бы со Светкой в пригород и влипла бы в историю, в один из этих молодежных "витков", в котором если застукают - без разговоров берут на учет в психдиспансере и пичкают таблетками. Это сейчас. А тогда, зимой, про "витки" еще не знали.
Славкин папа еще тогда рассказал ей про устройство этих "витков". И про мерзавцев, которые их "завивают". И Лидка сразу ощутила себя взрослой, умудренной, такую на мякине не проведешь...
Хорошо, что дурочка-Светка только один раз сходила на "виток". И что ее не засекли.
Эх, если бы у лицейской директрисы помещалась в голове хотя бы половина того ума, которым наделен депутат Зарудный! Впрочем, тогда бы она оставила лицей и подалась в политику...
Лидка улыбнулась своим мыслям.
- Как успехи?
Успехов не было никаких. Из двоек Лидка вылезла, но из троек выбраться не удавалось. Интерес к учебе сгинул напрочь - впрочем, как и у большей части Лидкиных одноклассников. Все эти колбочки, уравнения и диктанты казались такими мелкими, такими ненужными, такими незначительными на фоне надвигающейся катастрофы. Потом, говорили себе вчерашние отличники. Как-нибудь потом. А то ведь неизвестно, как все сложится, зачем же морочить себе голову раньше времени?
В особенности отлынивали девчонки. Их объяснения звучали как музыка: три-четыре года после мрыги можно считать вырванными из жизни. После родов, говорят, женщина теряет половину интеллекта, стало быть, кто родит двоих - поглупеет вовсе. А там - пеленки и горшки, минимум три года пройдет, прежде чем обоих младенцев можно будет отдать в ясли. Что останется в голове после такого перерыва? Какие уравнения?!
Лидка улыбалась и кивала. Ну прямо-таки гимн жизни! Все девчонки верят, что переживут апокалипсис, все они собираются жить ПОТОМ и рожать этих, как их, детей...
Девчонки убеждали одна другую. Слишком жарко. С чрезмерным пылом. Будто стараясь подавить собственную преступную неуверенность.
Девятое июня...
В двести пятой, Лидка знала точно, давно никто не учится. Кое-как ходят на уроки, играют под столами в карты, на спор "доводят" учителей. Учителя по возможности мстят. Светка говорит, что их классный журнал в последнее время просто красный от двоек. Что никого не удивить синяком от учительской линейки. А наиболее "отпетых" физруки ловят и лупят в запертой тренерской...
На уроках твердили про "основу знаний", "прочный фундамент", про "взрослую жизнь", которая наступит в следующем цикле. Лицеисты вздыхали и переглядывались. Ну, мальчишки - ладно. Мальчишки могут сразу после лицея где-то учиться и где-то работать. Вон, Рысюк, например, уже получил студенческий билет...
Хотя многие на его месте поостереглись бы. Хотя бы из суеверия. Потому что жители погибших городов тоже строили планы на будущее. Да и при самом обыкновенном апокалипсисе всегда находятся неудачники, которым так и не удается добраться до Ворот...
Лидка вздохнула.
- Что, тяжело? - тихо спросил Андрей Игоревич.
Она молча кивнула.
- Понимаю, - сказал Зарудный после паузы. - Первый апокалипсис - всегда трудно. Впрочем, второй не легче, поверь. За детей бояться даже страшнее.
Лидка мельком взглянула на Славку. Тут же отвела глаза. Раньше ей почему-то не приходило в голову, что за этого оболтуса можно бояться. И что ее родители боятся за нее, за Яну, за Тимура...
- Что-то ты грустная сегодня, Лида. Славка, неси коробку, сыграем пару партий на вылет.
Из всех забав депутат Зарудный почему-то предпочитал настольный хоккей. Траектории пластмассовых хоккеистов действительно напоминали движения живых людей с клюшками; Лидка быстро научилась управляться с рычагами и у Славки выигрывала в трех случаях из пяти, вот только играть со Славкой было неинтересно. За игрой Зарудный-младший не издавал членораздельных звуков, а только пыхтел азартно да еще вопил - радостно либо обиженно, смотря по обстановке. Славка, хоть и был старше Лидки на два года, казался ей в такие минуты сущим младенцем вроде тех, что водили хоровод на экране видика...
Удивительно и странно, что подобный младенец ухитрился устроить ту сцену в Музее. Еще чуть-чуть - и Лидка могла бы соревноваться с наиболее смелыми девчонками из двести пятой: те, оказывается, прикалывали к воротнику булавки с колечками. Наличие булавки означало "я женщина", и первый "бублик" обязательно красный. Число прочих колечек определялось количеством последующих кавалеров, причем, говорят, не одна "модница" бывала бита своими же товарками за вранье и преувеличение...
Думать обо всем этом, глядя на играющего Славку, тем более на Славку, играющего с отцом, было по меньшей мере дико. Папа пришел с работы и гоняет с сыном пластмассовую шайбу. И тот еще сын - ребенок ребенком... При чем тут нравы двести пятой школы?!
Вот как обманчива бывает внешность.
Лидка вздохнула.
Андрей Игоревич играл, что называется, одной левой. Шайба летала из угла в угол - но у Зарудного-старшего хватало времени и на неторопливый разговор:
- Что еще слышно, Лида? Брат уже поправился?
Тимур кашлял неделю назад. И болезнью-то не назовешь. А депутат Зарудный помнит...
- Спасибо, все в порядке, - сказала она механически. И неожиданно для себя добавила: - А как дела у вас в парламенте?
А почему бы, собственно, и не спросить. Спрашивают же люди друг друга, как дела на работе, дома, в школе...
Кажется, Андрей Игоревич все-таки удивился. И пропустил шайбу. Славка радостно завопил.
- Да дела как обычно, - медленно сказал Зарудный-старший. - Если тебе интересно, могу дать подшивку "Парламентских вестников". Там отчеты практически без купюр...
Лидка опустилась на теплую еще табуретку, и это чужое тепло заставило ее вздрогнуть и сразу же пропустить гол.
- Вылетела, - сказала она виновато.
Славка не огорчился:
- Пап, давай снова!
- Погоди, - депутат Зарудный жестом остановил Лиду, поднимавшуюся из-за стола. - Слав, будь другом, принеси из кухни чая, ну и там еще пирожки какие-то, спроси у мамы...
Славка сморщил нос, но возражать не стал. Закрыл за собой дверь; у Зарудных была такая большая квартира, что Лидка до сих пор не знала, где тут располагается кухня.
Андрей Игоревич сел на Славкино место. Пальцем погладил по шлему желтого пластмассового вратаря:
- Сыграем, Лида?
Она кивнула. Отчего-то пересохло в горле. Она знала, что, вернувшись домой, начнет по-всякому вспоминать именно эти бегущие секунды - Славка на кухне... А они с депутатом сидят в метре друг от друга и сосредоточенно вертят ручки.
- Тяжело быть самой маленькой?
Лидка подняла голову. Ее зеленый хоккеист размахнулся по шайбе, но так и не ударил.
- Я случайно родилась, - она знала, что ЕМУ можно сказать. - Мама хотела... ну, прерывать. Потому что детородный период уже почти закончился... Яна и Тимур, они вместе родились... и после этого мама, ну, не беременела. И думала, что все... А потом она... ну, короче, два врача сказали, что можно рожать, а три - что нельзя.
- Какой молодец твоя мама, - сказал Андрей Игоревич.
- Правда? Вы не шутите?
- Разве такими вещами шутят?! Она с чистой совестью могла бы не рисковать, тем более что двое детей у нее уже было.
Лидка опустила голову.
- Ты знаешь, Лид, - депутат вздохнул, - когда я был таким, как ты... то есть я, конечно, был старше, когда случился мой первый апокалипсис... тебе сейчас сколько?
- Исполнилось шестнадцать...
Зарудный улыбнулся:
- До апокалипсиса еще подрастешь. Надеюсь, он все-таки будет не завтра.
- Не завтра? - вырвалось у Лидки.
- Нет, - депутат покачал головой. - Еще есть время.
- А... - она запнулась. - Вы точно знаете?
- Нет, - Зарудный улыбнулся. - Знаю, для тебя это больная тема... предвидение, прогнозы, предсказания. Это для всех сейчас больная тема... Но я отвлекся. Я был в старшей группе, мой первый апокалипсис застал меня почти в двадцать лет. Я был взрослее, конечно. Но я, представь себе, совершенно не понимал своих родителей. Они казались мне скучными, мелочными, трусливыми, без причины нервными...
Лидка покраснела. Против воли. Как помидор.
- Я вовсе не...
Депутат улыбнулся, и она поняла, что проговорилась.
- Я не говорю, что ты такая же, каким был я восемнадцать лет назад. Но я знаю, что Славка - во многом такой же.
Лидка выпучила глаза:
- Славка?!
У нее в голове не укладывалось, как можно ТАКОГО отца считать скучным, мелочным, трусливым и далее по списку.
- Да, представь себе! Не потому, что он дурак, или мы с женой дураки... Просто так получается. Каждый новый апокалипсис есть повторение ошибок предыдущего... Славке я это не могу сказать, он решит, что я подлизываюсь. А тебе я говорю с чистой совестью: твои родители вовсе не такие нудные личности, как тебе сейчас кажется. Вовсе нет. Они молодцы. Пройдет время - ты поймешь...
Дверь открылась, пропуская сперва Славкину ногу в домашнем тапке, потом поднос с дымящимися чашками.
Хоккей переместился на диван. Лидка постукивала ложечкой о фарфоровые стенки чашки и думала, что у мамы скоро день рождения. Надо бы придумать что-нибудь такое... эдакое...
А потом рассказать Андрею Игоревичу.
- А Лидка спрашивала про предсказания, - наябедничал Славка. - Па, там у вас в отделе прогнозов астрологов не собрали еще?
- Собрали, - Зарудный-старший нимало не смутился. - И астрологов, и провидцев, и прочих... Половину, правда, потом пришлось сдать психиатрам. Пей, Лида, пей... Ничем нельзя брезговать, ребята, даже предсказаниями юродивых. Но толку от них нет, вот в чем беда. Все друг другу противоречат. В документах полно ссылок - такой-то предсказал апокалипсис тридцать какого-то мохнатого цикла, такой-то - сорок какого-то... Но когда берешь в руки документы - не с тем, чтобы получить гонорар в газете, а чтобы разобраться по-настоящему... Тогда оказывается, что большая часть предсказаний сделана задним числом. То есть уже выбравшись из Ворот, провидец заявляет: а я предупреждал!
Лидка отхлебывала из чашки, чай, не желая остывать, немилосердно жег язык.
- ...А остальные пророчества либо неточны, либо двусмысленны. Либо подделки. Одному только удалось предсказать день и час с точностью до минуты. Но так как это был единственный случай на чертову прорву циклов, проще предположить случайное попадание... Кстати, он так и не пережил предсказанного апокалипсиса. Его затоптала толпа на подступах к Воротам; с тех пор среди предсказателей бытует суеверие, что точный прогноз опасен для здоровья.
Лидка нерешительно улыбнулась в ответ на его улыбку.
- ...Но, ребята, тем не менее разработки ведутся во всех возможных направлениях. Сличают карты расположения Ворот... никакой системы. Хоть в вычислюху суй, хоть счетами щелкай. Предугадать возможно с той же вероятностью, как и скажем, рисунок рассыпанных по полу горошин. Целые институты, огромные коллективы людей пытаются не то чтобы понять - хотя бы внятно представить себе, что такое эти Ворота... Откуда они берутся, что из себя представляют... Все без толку, вот уже десятки циклов... Но главное, - депутат вдруг сдвинул брови, - главное не то, как устроены Ворота. Главное, чтобы люди умели войти в них, никого не топча. Понимаете?
- "Правильная организация эвакуации населения дает почти стопроцентную выживаемость при апокалипсисе", - процитировал Славка на память. - "При себе иметь запас воды и пищи на тридцать шесть астрономических часов. Четко следовать указаниям комиссаров ГО"... Мойте руки перед едой. Переходите улицу только на зеленый сигнал светофора. Па, ты всегда на зеленый переходишь?
- Я не так часто хожу по улицам, - пробормотал Зарудный-старший. - Но когда ходил - да, бывало, переходов не искал.
- Во! - Славка поднял палец.
Приоткрылась дверь. Бледная болезненная женщина, Славкина мать, мельком кивнула Лиде, обернулась к депутату:
- Андрей, я бы хотела...
- Сейчас, - Зарудный-старший кивнул. - Ребята, я вас оставлю... кстати, который час? Чтобы Лиде поздно не возвращаться...
Он никогда не предлагал Лидке ни машины с водителем, ни денег на такси. Четко ощущал, видимо, предел приличий.
- Я хотела газеты, - пискнула Лидка, чтобы хоть как-то скрасить себе расставание. - "Парламентский вестник"...
- Слав, - депутат кивнул сыну. - Выдай Лиде подшивку за последние пару месяцев... Если понравится - возьмешь еще, - кажется, Андрей Игоревич малость насмехался. Не верил в то, что "Вестник" Лидке понравится.
- Я прочитаю, - сказала она, глядя ему в глаза.
- Вот и хорошо... Заходи еще, Лида.
- До свидания...
Закрылась дверь.
- Там шрифт мелкий, - сказал Славка с неудовольствием. - И бумага желтая.
- А у меня зрение хорошее, - сказала Лидка, пытаясь справиться с опустошенностью, пришедшей на смену лихорадочному возбуждению этого вечера. - Слав...
- Что?
- Ты кем хочешь быть, вообще-то? Тоже политиком?
- Отец не политик! - возмутился Славка. - Он ученый прежде всего, а уже потом... И я ученым буду. Археологом. Закончу универ и уеду далеко... на фиг. На раскопки артефактных Ворот.
- Славка, - ее голос дрогнул. - А если... все-таки... это К НАМ приедут на раскопки? Пепел разгребать?
- Паникерша, - сказал Славка устало. - На, вот тебе твои газеты... Идем, я тебя провожу.
* * *
Славка оказался прав. Читать "Парламентский вестник" Лида поначалу не смогла. Даже заставляя себя, даже скользя глазами по строчкам, она уже со второго абзаца переставала понимать, о чем идет речь.
Тогда она сдалась и стала просматривать только замечания в скобках; это были, как в пьесе - ремарки. Здесь аплодисменты. Там улюлюканье. Здесь такая-то фракция поднялась и вышла из зала. А здесь депутат такой-то попытался схватить за грудки депутата Зарудного, но тот увернулся, и депутат такой-то, оступившись на ступеньках, ударился головой о трибу...
Лидка увлеклась.
Славкиного отца одни ненавидели, для других же он был как флаг. Лидка принялась прицельно просматривать выступления Зарудного - и втянулась; стоило вообразить, как Андрей Игоревич встает, опирается на трибуну, едко отшивает оппонентов... Уже и не важно, что он говорит, хотя говорит он, как обычно, умные вещи...
Несколько дней Лидка наслаждалась своим маленьким газетным театром. А потом весна взяла свое.
По утрам солнце так било в окна, что приходилось наглухо закрывать занавески. В классе все больше становилось пустых мест; лицеисты гуляли, как последние хулиганы из двести пятой, и Лидка не отставала от прочих. Ходили к морю, жгли костры, пекли картошку, коптили колбасу на длинных палочках; изредка встречались военные патрули, хмуро оглядывали прогульщиков из-под прозрачных щитков на касках и топали себе дальше. Никому ни до чего не было дела. Все торопились урвать от жизни свой кусок радости, урвать, пока можно, пока дают...
О дне рождения мамы Лидка вспомнила накануне поздно вечером. Ни подарка, ни поздравления, о котором ей думалось тогда у Зарудных, не было и в помине.
Она встала с кровати. В ночной рубашке прошлепала к письменному столу, вырвала лист из какого-то старого альбома и тут же фломастерами нарисовала открытку. Как учили в первом классе. Прямо уши заложило от стыда, картинка вышла торопливая и не смешная, Лидка разорвала ее на мелкие кусочки и нарисовала новую, ничуть не лучше, но эту рвать уже не стала - все равно больше ничего не было...
Она долго не могла заснуть. Ворочалась и вспоминала слова Андрея Игоревича про то, какая молодец Лидкина мама. Со спокойной совестью могла бы и не рожать ее, Лидку, а вот родила...
А мама неожиданно обрадовалась Лидкиной кособокой открытке. Даже прослезилась. Долго благодарила, Лидка и забыла уже, когда в последний раз все в доме были такие веселые и добрые...
Ушла в лицей, высидела первых три урока, сбежала к морю. Компания собралась большая - четверо мальчишек из средней группы, четверо из младшей, и всего три девчонки. Картошку купили по дороге, на колбасу не хватило денег.
Едва успели разжечь в камнях костер, как явилась, сунув руки в карманы, недружественная делегация. Вообще-то территория двести пятой школы была чуть дальше, у грузового причала; имело место наглое нарушение границ: десять парней подошли молча, в каждом рту торчало по сигарете, и Лидка внутренне заметалась, пытаясь сопоставить силы. "Наших" было куда меньше, если не считать девчонок, а чего их считать-то, какие из лицеисток бойцы?!
Оказалось, она ошиблась. Лицеистки вполне боеспособны.
Разговор был коротким и сплошь нецензурным. Чужаки пришли специально затем, чтобы побить морды "этим чистюлям"; почти у всех нападавших были кастеты, и несколько лицейских морд действительно оказались разбитыми на первых же секундах драки.
По всем правилам "пацаны" из двести пятой должны были удовлетвориться расквашенными носами, захватить трофейную картошку и отбыть с победой.
Но все сложилось не по правилам.
У одной из лицейских девчонок, Зои, был газовый баллончик. У другой, Инги, сапожное шило; баллончик выбили сразу. Шило оказалось куда эффективнее.
- А-а-а! Стер-рва!
В самый неподходящий момент Лидка узнала этого парня. Он был на дне рождения у Светки, а теперь напоролся на Ингин импровизированный стилет, скорчился, двумя ладонями зажимая рану, рубашка его стремительно темнела на животе, тем временем товарищ его, тоже смутно знакомый, уже сбил Ингу с ног и молотил ее ботинками по груди, по голове...
Лидка завизжала.
Кто-то упал в костер. Кто-то метко бросил камень; кто-то спиной налетел на острый выступ скалы и безвольно сполз на землю.
- Мама! - закричала Лидка.
Все повторяется, сказал ее внутренний голос с интонацией Андрея Игоревича.
Она повернулась и бросилась бежать. Споткнулась, упала на груду ракушек и рассадила себе щеку.
* * *
- Почему?! Почему тебя постоянно тянет, как свинью, в грязь?! Почему ты находишь болото где только можно? Почему?!
Маму было жалко. Да еще в день ее рождения...
После схватки на берегу пятеро оказались в реанимации. По паре мальчишек из двести пятой и из лицея. И еще Инга, которая на другой день умерла.
Были слезы и крики. Пощечины, от которых Лидкина голова отлетала далеко назад, удивительно еще, как она не оторвалась вовсе. Было общее собрание в лицее, и закрытое родительское собрание, и вопросы следователя: кто нанес смертельный удар? Этот? Или этот? Сапожное шило в засохшей крови: это шило? Не это?
Лидка на все отвечала одинаково, тупо: не помню... не заметила... испугалась, не видела... И следователь, сухощавая молодая женщина, все сильнее презирала ее и даже ненавидела. И не особенно старалась скрыть свои чувства.
- Кажется, кое-кто из этих ребят очень грустно начнет свою взрослую жизнь... В начале цикла оказаться в колонии - скверно, особенно для молодого человека...
- А вы сначала переживите апокалипсис, - сказала Лидка неожиданно для себя.
Следователь странно посмотрела на нее, поморщилась и отпустила. Не поднимая головы, Лидка вышла из кабинета директора, где происходили допросы свидетелей, спустилась на второй этаж, постучала и вошла. Села на свое место.
Рысюк смотрел на нее. Она ощущала его взгляд ухом. Терпела минуты три, потом повернула голову, вызывающе уставилась соседу в глаза:
- Ну что?
Рысюк смотрел, в отличие от следовательши, не презрительно. Но и без сочувствия.
Лидка повернула голову так, чтобы Рысюку виднее был пластырь на щеке:
- Красиво? Нравится?
- Эй, разговоры на первой парте, - устало сказала химичка.
- Не нравится, - Рысюк отвел взгляд. Сказал себе под нос, вроде бы и не рассчитывая на слушателей:
- Бардак... Черт, какой бардак... Никто ничему не учится...
Лидке показалось, что эти слова она уже где-то слышала.
Ей казалось, что весь город должен встать на уши, все газеты должны выйти в траурных рамках; ничего подобного. Соседка Светка сообщила, что в двести пятой уже были подобные жертвы. Что в большой потасовке с семьдесят седьмой, например, троих мальчишек забили ногами. "Жизни не знаешь", - говорила Светка снисходительно.
Зато лицей бурлил. Средняя группа - Лидка слышала - вслух говорила о мести. О непримиримой войне; прежде миролюбивые лицеисты, оказывается, только и ждали искры, чтобы расплатиться с двести пятой "за все". В голос рыдали Ингины одноклассницы - может быть, при жизни у бедной девочки не было такой массы друзей и подруг. Кое-кто предлагал использовать родительские связи, но большинство презирало поддержку взрослых. В открытую шли разговоры об оружии, о взрывчатке; Лидку мутило. Болела пораненная щека. Стыдно было смотреть на себя в зеркало. И уж конечно не хотелось встречать Славку Зарудного.
Славка сам подошел к ней на перемене. И застал врасплох.
- Отец спрашивал - как дела?
- Хорошо, - она погладила пластырь на щеке. - Я тебе подшивки принесу завтра прямо в лицей.
- Завтра меня не будет.
- Тогда послезавтра, - сказала она, думая о своем.
Славка помолчал.
- Меня вообще больше не будет в лицее. Перехожу на экстерн... с репетиторами.
Теперь помолчала Лидка.
- Из-за... этой дурацкой заварухи?
- Да, - Славка не стал отпираться. - И, в общем-то, отец говорит, что это все это только начало. Будет хуже.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
