|
 |
|
|
- Почему? - тихо спросил Санчо. - Вы наверное верите, мой господин, в эту старую легенду? Что с каждым шагом Росинанта... приближается новый Золотой Век, и когда-нибудь новый Дон-Кихот сумеет защитить, ну, всех на свете несправедливо обиженных. Что одно его имя будет вселять, ну, ужас в сердца негодяев... И наступит время, когда не будет униженных нищих старух, и брошенных детей, и этих, ну, падчериц, которых избивает отчим...
- Золотой Век никогда не настанет, - жестко сказал Алонсо. - Вернее... нет. Не так. Не знаю, настанет ли Золотой Век. Знаю, что должен идти... Что на дороге должен быть Дон-Кихот. Что он должен любить Дульсинею...
Он набрал в грудь воздуха. Наверное, он сказал бы что-то очень важное - но речь его оборвал Карраско, уже пьяненький, но все еще переживающий обиду:
- Да, кстати, насчет наследственности! Мы тут все спорим, был ли Рыцарь Печального Образа сумасшедшим в медицинском смысле этого слова... Допустим, это действительно спорный вопрос. Но вот наследственность Дон-Кихота... Для того, чтобы оказаться в зоне риска, сеньору Алонсо достаточно иметь в предках одного только сеньора Кристобаля Кихано!
Карраско встал и, покачиваясь, направился к портрету за портьерой. Дернул в сторону тяжелый бархат, открывая взглядам бледное, одутловатое лицо со стеклянными глазами; еще один портрет, еще один Дон-Кихот, но только стыдливо задернутый шторкой от посторонних глаз.
- Это, милейший Санчо, - с нажимом произнес Карраско, - прямой потомок Рыцаря Печального Образа, один из предков нашего Алонсо, который в свое время тоже вступил на стезю Дон-Кихотства... Это сеньор Кристобаль Кихано! Диагноз на диагнозе, принудительное лечение не представилось возможным провести, в конце концов безумец погиб от аркебузной пули... И этот человек - предок нашего Алонсо! А вы смеетесь надо мной, когда я предлагаю сеньору Кихано еженедельные психиатрические тесты...
- Фелиса, ты оглохла, кто-то пришел, - излишне резко сказала Альдонса.
Карраско замолчал. Возможно, понял, что, протрезвев, пожалеет о сказанном.
- Сеньор Авельянеда! - объявила Фелиса.
- Добрый вечер, любезные сеньоры, - радостно забормотал сосед еще заранее, в коридоре. - Ой... Кто это у вас? Неужели прибыл тот самый Санчо Панса? Здравствуйте-здравствуйте, любезный Санчо!
Как трогательно он разыгрывает удивление. Слыхом, мол, не слыхивали о появлении Санчо, а зашли просто так, по-соседски...
- Алонсо, мой друг, я зашел по-соседски... За стол? Нет, нет, неловко...
- Санчо, это наш сосед, сеньор Фернандо Авельянеда, благородный идальго... Сеньор Авельянеда, сделайте милость, присаживайтесь. Фелиса, еще один прибор...
- Прошу-прошу вас, без титулов!.. Я зашел на одну минутку. Скоро двадцать восьмое июля, я понимаю, что у вас и без меня дел невпроворот... Я, вот, принес то, что мы с женой у вас брали читать: "Срок для Амадиса", "Ловушка для Амадиса", "Амадис в беспределе"... Потрясающие книги! Потрясающие! Невозможно оторваться, какое напряжение, какой размах действия, какой герой... А вот "Амадис против Фрестона" мы еще не читали, можно взять? А для жены - "Рыцарь моей страсти". Она очень просила... Я на минутку, я сейчас уйду!
И, приговаривая таким образом, Авельянеда оказался там же, где перед тем Карраско - за столом:
- Мне неловко, право же... И меня ждет жена...
- "Амадисом против Фрестона" у меня сынишка зачитывался, - подал голос Санчо. - Все семейство на Амадисе помешалось: "Капкан для Амадиса", "Меч Амадиса", "Амадис на зоне"... Однако, милостивый сеньор, я по простоте своей думал, что это для простых людей книжки. Что благородные господа ими брезгуют... - Санчо смотрел на Авельянеду столь же спокойно и бесхитростно, как перед тем смотрел на него, Алонсо, интересуясь добрыми деяниями Дон-Кихотов.
Авельянеда рассмеялся:
- Любезный Санчо, вы касаетесь давнего спора... Я говорю и утверждаю, что рыцарские романы, если их понимать правильно, не могут принести вреда, а, наоборот, приносят пользу. Рыцарские романы, друг мой, вечны. Им подвластны как простолюдины, так и идальго, так и сам король... Верите ли - однажды, вернувшись домой, я застал все свое семейство в слезах - они плакали, потому что Амадис умер! И как же благородны и искренни были эти слезы... Рыцарские романы развлекают и взывают к добрым чувствам. Они не обманывают людей, уставших от повседневных забот и работы: добро в них непременно побеждает зло. В них описывается, как должна быть устроена жизнь, а не как она устроена на самом деле - в этом их неоспоримое достоинство!.. Разумеется, если не верить в них безоговорочно, как в конце концов поверил, - Авельянеда со вздохом взглянул на гобелен, - наш Рыцарь Печального Образа...
- А, собственно, коли Рыцарь Печального Образа взялся подражать Амадису, - беспечно заметил Санчо, - почему до сих пор мне не попадались книжицы "Дон-Кихот против великанов", "Возвращение Дон-Кихота", "Клетка для Дон-Кихота", "Страсть Дульсинеи" и так далее?
Авельянеда запнулся. Крякнул:
- Любезный Санчо... Это были бы слишком печальные книжки. Жизнь слишком грустна сама по себе, чтобы читать романы с плохим концом... Читая книжки про Амадиса, мы радуемся его подвигам, а стало быть, получаем заряд положительных эмоций, - сосед назидательно поднял палец. - Кроме того... ведь, если говорить откровенно, сам "Дон-Кихот" написан из рук вон плохо. Такое впечатление, что автор его ни разу не перечитывал... Оруженосец Санчо появляется в пятой главе, а пословицами начинает сыпать в девятой! А как меняются персонажи по ходу романа? В начале и в конце - это же абсолютно разные люди! Это авторский, извините меня, непрофессионализм, неумение раскрыть характер героя... И эти скучные вставные новеллы! Нет, романы про Амадиса пишут профессионалы, они думают о читателе, и читатель платит им доверием и любовью...
- Книжки про Амадиса забываются на второй день, - сухо возразил Алонсо. - А Дон-Кихота помнит всякий, кто хоть раз слышал о нем.
Авельянеда прищурился:
- А зачем тогда, сеньор Алонсо, вы собираете вашу замечательную библиотеку? Только ли это дань традиции, основанной вашим известным предком? Или все-таки сами нет-нет да и почитываете? А? Не смущайтесь, сеньора Альдонса, все мы грешим слабостью к рыцарским романам, и только сноб стыдится признаться в этом... Кстати, насчет Дон-Кихота, как он "живет в памяти народной". Знаете, что мне сказали мои племянники, десяти и одиннадцати лет, когда я однажды спросил их, кто такой Рыцарь Печального Образа? Они сказали - "такой сумасшедший смешной старик, который носил на голове бритвенный тазик"!
В наступившем молчании Альдонса вдруг рассмеялась:
- Браво, сеньор Авельянеда. Устами, как говорится, младенца... только скажите мне, куда девать те письма, что пачками приходят к нам в дом накануне двадцать восьмого июля? Люди всей Испании восхищаются семейством Кихано и просят нового Дон-Кихота освятить своим пребыванием их кров...
- Но ведь приходят и другие письма, - улыбнулся Авельянеда.
- Откуда вы знаете? - искренне удивилась Альдонса.
Авельянеда закашлялся:
- Это естественно... Где слава - там и хула... Особенно когда слава сомнительного свойства. Поколения моих предков, носивших фамилию Авельянеда, жертвовали на приюты, на больницы, на дома призрения... Подавали бедным... Вообразите, скольким людям помогло мое семейство за века своей истории! Скольким людям оно реально, по-настоящему, помогло! Бескорыстно - не ради славы, не ради писем от восторженных поклонников...
Авельянеда встал. Демонстративно вытер губы:
- Благодарю за прием... Значит, "Амадиса против Фрестона" можно у вас попросить?
- Фелиса, найди для сеньора Авельянеды "Амадиса против Фрестона", - с милой улыбкой распорядилась Альдонса.
Авельянеда вышел, раскланиваясь и сопя.
* * *
Цикады за окном.
Гладкий деревянный стол, с которого Фелиса уже собрала посуду; влажная столешница, запах мокрого дерева, и годовые кольца лежат причудливым узором, и можно проследить каждый год, прожитый деревом перед тем, как его превратили в стол...
Пусто. Гости разошлись, и Санчо тоже ушел к себе в комнату.
Цикады.
- ...Как их всех раздражает Дон-Кихот... когда он не хочет по своей воле занимать место шута. Как раздражает... Альдонса, ты меня слышишь?
- Слышу, - после долгой паузы.
Алонсо потянул за потайной шнур, и гобелен с изображением печального старика уступил место портрету смеющегося Дон-Кихота.
- Ты знаешь, Альдонса? Что я хотел сказать... Почему вот он, Рыцарь Печального Образа, почему он превзошел славой всех своих потомков? Которые, согласно традиции, тоже пускались в путь?
- Потому что он был первый.
- И это тоже... Но все-таки, Альдонса... вот посмотри на него. И посмотри на них, - Алонсо обвел рукой комнату, указывая на портреты предков. - Тщеславный Мигель Кихано, подражатель Алонсо Кихано-второй... Селестин, Кристобаль, Алонсо-третий... Диего... А Рыцарь Печального Образа был одновременно фанатиком, средоточием благородства, дураком, мудрецом, сумасшедшим, философом, честолюбцем... Альдонса, как я ему завидую.
- Ты тоже хочешь быть всем на свете... в одном флаконе? - спросила она нарочито цинично.
- Нет... Я завидую ему, потому что он, отправляясь в дорогу, верил.
- В великанов?
- В благородство, Альдонса. И в свое высокое предназначение. Он шел на подвиги, а я... иду на унижение.
Стало тихо. Беззвучно смеялся с портрета Рыцарь Печального Образа.
- Альдонса?
- Что ты хочешь, чтобы я сказала тебе?
- Альдонса... Я себя чувствую ужасно старым. Выжившим из времени. Раньше людям хотелось счастья. Теперь им хочется удовольствий, комфорта... приятности. Во времена Дон-Кихота, - Алонсо кивнул на портрет, - над рыцарством уже смеялись. Но сейчас... сейчас стократ хуже, Альдонса. Я отправляюсь в дорогу. Нет, я выхожу на манеж... в маске клоуна. Черт, черт... Ты ведь знаешь, я не боюсь смерти. Я боюсь унижения. Которое обязательно будет. Потому что это путь Дон-Кихота, иначе нельзя... Извини, что я тебе все это говорю. Но с кем-то же я должен поговорить перед отходом?
Альдонса молчала.
- Не молчи... Скажи что-нибудь.
- Что?
- Что хочешь.
Альдонса через силу улыбнулась:
- Как ты думаешь... Если бы Рыцарь Печального Образа знал, на что идет и каким будет его путь на самом деле - он оседлал бы Росинанта?
- Это ненужный вопрос, - сказал после паузы Алонсо.
Альдонса кивнула:
- Ты хочешь, чтобы я уговаривала тебя? Уговаривала ехать? После всего, что пережито, после того, как погиб твой отец?
Он покачал головой:
- Я хочу, чтобы ты меня... уходя, я должен знать, что ты меня понимаешь.
Она подошла. Положила руки ему на плечи.
Но опять не сказала - ничего.
* * *
Дом продолжал удивлять его, и Санчо нравилось удивляться. В одну и ту же комнату можно было идти долго, через переходы и коридоры, мимо ряда окон-бойниц, спускаясь и поднимаясь винтовыми лестницами - и можно было попасть в одно мгновение, просто отодвинув неприметную портьеру. Дом, служивший жилищем многим поколениям Дон-Кихотов, не мог не перенять некоторой странности, сумасшедшинки; каждый новый хозяин что-то пристраивал и перестраивал, проламывал стены и замуровывал двери. Дом носил на себе следы этого хаотичного строительства - и вместе с тем на нем лежала печать бедности, ветхости, надвигающегося запустения.
Санчо изучал характер дома, понимая, что досконально понять его устройство не успеет; однако ему казалось, что, если он поймет тайну жилища Кихано, то ему будет легче понять и самого сеньора Алонсо.
И дом сыграл с ним веселую шутку. Случайно свернув в незнакомый коридор, Санчо оказался в нише, отделенной от гостиной только пыльным бархатом; в гостиной стояла полутьма, и было так тихо, что Санчо вздрогнул, когда, выглянув из-за портьеры, увидел в кресле сеньора Алонсо неподвижную фигуру хозяина.
Алонсо не услышал и не заметил Санчо - не только потому, что тот старался передвигаться бесшумно, но главным образом из-за своей задумчивости. Несколько секунд Санчо размышлял, окликнуть хозяина или убраться подобру-поздорову, и уже открыл рот, чтобы попросить прощения за беспокойство - когда в коридоре послышались легкие шаги, и Санчо едва успел нырнуть за портьеру, как в дверях появилась Фелиса с огромной щеткой и ведром в руках.
Санчо сидел в душной, пахнущей нафталином темноте, и почему-то не спешил уходить. В портьере нашлась сперва одна дырочка, маленькая, с бедным обзором, а потом и вторая - широченная прореха, неприличная даже, видно, моль в этом доме не теряла времени даром... Через эту прореху Санчо видел, что Алонсо никак не отреагировал на появление служанки. Как сидел, так и сидит, не отрывая взгляда.
- Простите, что потревожила, сеньор...
Никакой реакции.
- Я приберу здесь, сеньор?
- Что? Прибери...
Звякнула, падая, дужка ведра, застаралась-заскребла по полу жесткая щетка, засопела девушка. Юбка мешала ей - и вот, бесстыдно задрав подол, она заткнула его за пояс, скинула туфли, по мокрому полу ступают две сильные маленькие ноги, обнаженные почти до бедра...
Санчо затаил дыхание. Мокрый пол был как зеркало, девчонка специально топталась по мокрому... Или она невинна до идиотизма, но вряд ли, насколько Санчо успел узнать Фелису - вряд ли...
Алонсо вышел из своих раздумий. Оторвал глаза от портретов, глянул на служанку, жаль только, Санчо из своего тайника не мог разглядеть, КАК ИМЕННО глянул...
- Сеньор Алонсо, - Фелиса приблизилась к самому креслу. - Тут под кресло пробка закатилась от вина, позвольте, я достану...
- Что?
- Пробка от вина, - упрямо повторила Фелиса. - Я достану. Пробка. От вина.
- Пробка?
- От вина! - теперь Фелиса невесть чему обрадовалась. - Вы сидите-сидите... Я так достану...
И, наклонившись, служанка полезла под кресло, и тонкая ткань юбчонки опасно натянулась на ее пышном задке.
На то и было рассчитано.
- Нашла? - глухо спросил Алонсо, и Санчо опять не мог понять, с каким выражением он смотрит на круглые Фелисины ягодицы.
- Вот, - Фелиса вынырнула наконец из-под кресла, и в руках у нее была действительно, кажется, пробка. - Вот... Пробка. От вина.
- От вина, - механически повторил Алонсо.
- Сеньор, - Фелиса продолжала стоять перед ним на коленях, - а хотите, я ее съем?
Алонсо молчал, и девчонка, морщась, попыталась откусить от пробки кусочек. Откусила! Жует!
- Перестань, - в голосе Алонсо обозначился испуг. - Брось немедленно! Ты что!
- Сеньор, - сказала Фелиса тихо, - вам правда будет жалко, если я умру?
- Что ты мелешь, - в раздражении бросил Алонсо.
- Нет... Сеньор, не делайте такого лица! Пожалуйста... не смотрите на меня так сурово! Если я виновата, накажите меня...
Теперь она говорила так тихо, что Санчо приходилось напрягать слух, чтобы различить слова между вздохами.
- Сеньор... накажите меня, но не уходите... вот так. Вы не можете... вот так уйти, не оставив... наследника. Не бросив семени в плодородную почву... а не на камень, сеньор Алонсо! Так нельзя! Так неправильно! Должен быть новый Дон-Кихот... Должно быть ваше продолжение в мире! Что же вы за мужчина, если не оставите сына! Это несправедливо... вам не простят ваши предки!
Тишина; Санчо видел теперь только широкую мужскую спину, маленькую ручку Фелисы, лежащую на колене сеньора Алонсо, розовую щеку с упавшими на нее локонами, блестящий и острый, как у птицы, глаз...
- Сеньор Алонсо, - всхлипнула Фелиса. - Верность даме сердца - нерушимая рыцарская... Но верность Дульсинее! А не сеньоре Альдонсе! Сеньор... я люблю вас так, что ради вас готова хоть ковриком под ногами. Вы скажете - "Фелиса, съешь эту пробку" - я съем... и буду улыбаться... Руку в камин, ногу в капкан...
Ладошка на мужском колене осторожно ерзала туда-сюда, а где была вторая Фелисина рука - Санчо не видел.
Минута прошла в молчании. Санчо ждал, и по спине его струился пот; сеньоры Альдонсы не было дома, и Санчо понятия не имел, какое продолжение может иметь это мытье полов...
Тяжелая рука опустилась девчонке на затылок. Потрепала за ухо; сжалась чуть сильнее, дернула так, что Фелиса вскрикнула.
Сеньор Алонсо поднялся и вышел прочь.
Фелиса провожала его взглядом, и слушала затихающие шаги, а когда опомнилась и оглянулась - в кресле сидел уже Санчо, сидел печальный и задумчивый, как перед тем хозяин. Смотрел на портреты.
- Ай!
Санчо молчал. Хмурился. Тяжело вздыхал.
- Как вы сюда... что это вообще за наглость? Я здесь мою полы... А вы натоптали!
Санчо кротко взглянул на Фелису. Отвернулся; девчонка занервничала не на шутку:
- А что такого? Я полы мою, ясно?
- Пробка, - загробным голосом сказал Санчо. - От вина... Ах ты девка ушлая, лисицей подшитая, а псом подбитая!
Фелиса сделалась красной, как мулета перед мордой быка. Некоторое время елозила тряпкой по полу; Санчо все сидел, и она не выдержала:
- А вам все равно никто не поверит.
Санчо многозначительно молчал.
- Ничего вы не видели. Подумаешь, пробка! Так и что?
Санчо молчал. Фелиса драила полы; наконец, отставила щетку:
- Санчо, - голос ее звучал теперь вкрадчиво, как журчание. - Санчо... А хотите шоколада? У меня есть... Хотите?
- Совесть мою купить? - осведомился Санчо.
Фелиса в сердцах швырнула швабру об пол:
- Какую совесть! Чего вы хотите от меня! Это не ваш дом, это чужой дом... Хозяин в доме может делать что угодно, ясно вам? Что угодно и с кем угодно!
- Посоветуемся с сеньорой Альдонсой, - покивал Санчо. - Тут тебе и жаба сиськи даст...
- При чем тут... жаба... при чем тут сеньора Альдонса! Она и так все знает!
- Что - все? - удивился Санчо.
Некоторое время они смотрели друг на друга, не отрываясь.
- Вам все равно никто не поверит, - шепотом повторила Фелиса.
- Посмотрим, - с охотой отозвался Санчо.
- Санчо, чего вы от меня хотите?
- Ничего, - Санчо отвернулся.
- Ну пожалуйста, Санчо! Скажите!
Санчо снова посмотрел ей в глаза. Фелиса из последних сил сдерживала слезы.
Тогда он счел возможным усмехнуться.
Она поймала его улыбку - и робко, с надеждой, улыбнулась в ответ.
Тогда он насупился и отвернулся; она начала всхлипывать, тогда он посмотрел на нее снова - и поманил пальцем...
Она подошла.
* * *
До срока осталось пять дней.
Ужасно мало. Вечность.
- Я ходила к ним, - сказала вечером Альдонса. - Панчита опять в синяках... Я говорила с матерью.
Она замолчала - надолго.
- И что? - спросил наконец Алонсо.
- Ничего. Говорит - он пока трезвый, так работящий и добрый мужчина, а что падчерицу бьет по пьяни - значит, любит. Воспитывает.
- А она? - спросил Алонсо. - Мать?
Альдонса пожала плечами.
- Пять дней, - глухо сказал Алонсо.
- Она сказала, если ты еще раз к ним придешь - она позовет алькада...
- Хоть десяток алькадов.
- Господин мой, - не к месту вмешался Санчо, - а вы помните, что было с этим Андресом, там пареньком, которого Рыцарь Печального Образа... ну, за которого заступился? Так хозяин его еще хуже... сорвал на нем злобу. Как бы с этой Панчитой... ну, то же самое не получилось.
Тишина.
- Санчо, - голос Альдонсы прозвучал напряженно, - а вы бы сами сходили к этим соседям... поговорили бы... без угроз, но по-свойски. Как-нибудь... а?
- Да-да, сеньора, разумеется, - закивал Санчо. - Я схожу... может, и не понадобится копьем-то... может, по-хорошему получится. Говорят же - покраснеть не покраснеет, а подобреть, если хочет, так подобреет...
Алонсо скептически хмыкнул.
- Я пойду, - Альдонса поднялась. - Пойду спать... Алонсо, не засиживайся долго, ладно?
- Я сейчас приду, - кивнул Алонсо.
На самом деле он будет сидеть допоздна. Пока не станут слипаться глаза и не упадет на грудь тяжелая голова.
Потому что слушать молчание Альдонсы в темноте спальни - нет сил.
- Санчо... а ведь у вас тоже есть жена?
- Конечно, господин мой.
- И что... она вас спокойно отпустила? Никаких... отпустила?
- Да ну, - Санчо беспечно махнул рукой. - Поплакала, конечно... баба есть баба... только пацаны мои уже подросли, в хозяйстве управятся, хорошие хлопцы... А баба, она все уши мне прожужжала, чтобы какого-то жалованья просил. Что оруженосцы жалование получают. Баба...
- Сколько? - тускло спросил Алонсо.
- Что?! - радостно переспросил Санчо, не веря своим ушам. Он подумал было, что господин его действительно намерился назначить ему жалование.
- Сколько у вас сыновей? - переспросил Алонсо.
- А-а-а... - Санчо попытался скрыть разочарование. - Четверо.
Алонсо молчал. Ранние морщины на его лице обозначились яснее; Санчо сделалось жаль его.
- Бросьте, сеньор Алонсо... Бог детей либо дает, либо не дает. Это не наше дело, это его Божий промысел... Бог старый хозяин - больше придерживает, чем раздает...
- Последний, - сказал Алонсо. - Я - последний Дон-Кихот...
- Сеньор Алонсо, - Санчо налег на стол локтями. - Вы меня простите, глупого мужика. Но вот... жалко, конечно, жалко, что прервался... Благородный род - это всегда жалко... Но вот что за беда?.. Кто о нем плакать будет, о Дон-Кихоте? Тот погонщик мулов, которому Дон-Кихот ни за что ни про что развалил голову на постоялом дворе?
- Санчо, - сказал Алонсо после паузы. - В губернаторство на острове ты не веришь... Жалованья я тебе назначить не могу - не из чего, извини... Почему ты со мной идешь?
- Так... это... - Санчо растерялся. - Традиция... Батюшка меня так назвал, Санчо... Традиция, говорит... И, опять же, все Панса, что с рыцарями уходили, домой живехоньки возвращались... не то что сами рыцари. Правда, вот, один мой родич без глаза вернулся, другому внутренности все отбили... А одному ногу переломали, так до конца дней и хромал... но ничего, главное - живехонек... Вот. А про губернаторство... Так легенда все-таки откуда-то взялась? Мы вот думаем, что легенда - брехня, а вдруг она не брехня? А вдруг да обломится мне губернаторство, а я в поход не пошел, на печи остался... Вот обидно будет, да?
Некоторое время Алонсо смотрел на него - а потом расхохотался - весело, искренне. И Санчо подхватил этот смех, и так они смеялись, оба страшно довольные друг другом, когда Алонсо вдруг осекся и нахмурился:
- Кто это там? Альдонса, ты?
В глубине комнаты плыла высоченная белая фигура, плыла, то открывая, то снова закрывая собой звездное небо за окнами.
- Альдонса? - неуверенно переспросил Алонсо.
Он прекрасно видел, что это не Альдонса. Это кто-то высокий, ростом с него, Алонсо; светлый плащ падает до пола, лицо закрыто складками капюшона, голова опущена, походка странная, неровная, как будто человек пьян или ранен и вот-вот упадет...
Санчо оглянулся и посмотрел туда, куда напряженно глядел его хозяин.
- Что? - переспросил удивленно.
- Да кто там ходит? - Алонсо встал. Санчо ухватил его за рукав:
- Кто ходит? Где ходит-то?
- Ты ослеп? Да вон же!
Санчо смотрел на него теперь испуганно:
- Сеньор Алонсо... Нет там никого. Что вы...
- Как нет?! Я своими глазами...
В глубине комнаты действительно никого не было. Пусто. Секунду назад был - и вот пропал...
Алонсо стряхнул руку оруженосца и шагнул навстречу ночи за окнами. На него пахнуло пряными запахами запущенного парка; он прислушался - за окном бушевали цикады, но звон их разбивался о стены дома, как разбиваются волны о борт надежного корабля, а здесь, в доме, стояла обомлевшая сонная тишина...
Тогда ему стало страшно.
Ведь он ясно видел бредущую в темноте высокую фигуру. Он ясно видел...
Рубашка прилипла к спине. Взгляд - невольный, суеверный - на шторку, прикрывавшую мутноглазый портрет безумного Дон-Кихота, сеньора Кристобаля Кихано...
- Санчо... - сказал он и поразился, как жалобно звучит его голос. - Ты здесь ничего не видел?
Оруженосец был уже рядом. Коснулся его руки:
- Сеньор Алонсо... Тут у вас дом такой, то лестница скрипнет, то сквозняк пройдется... Может, и привидится всякое. Чего вы всполошились?
- Привиделось, - сказал Алонсо, сам стыдясь своего детского страха. - Привиделось, Санчо... Бывает.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
