|
* * *
- ...Я говорил с этим, который Панчитин отчим. Час назад говорил. По-свойски, - Санчо, ухмыляясь, потер правый бок, которому, признаться, здорово досталось от кулаков неуемного пьяницы. - Так верите ли, господин мой, пообещал мне, собака такая, что падчерицу свою больше пальцем не тронет. Ни в жисть. Никогда. Языком хоть что твори, а руки при себе оставь... Так что не волнуйтесь, с Панчитой все улажено, девочка хорошая, живая такая, ух, глазищи! Говорю: пойдешь за меня замуж? А она засмущалась, покраснела, как яблочко... Эх. У нас в селе тоже был такой, как напьется, давай жену мотузить... Так дед мой, царство ему небесное, головатый был старикан... Присоветовал ей сзади под юбку кирпич приспособить. То-то, драчун, все на пинки был скор... Так дал ей пинка, сломал палец на ноге, охромел... и все. Любились, как голуби, до старости. Вот как...
Санчо говорил, не умолкая, стараясь держаться поближе к двери. Чтобы сразу, как только сеньор Алонсо задумает высказать все, что о продажном оруженосце думает - чтобы сразу наружу, верхом на Серого и вскачь со двора.
Санчо не раз и не два собирался улизнуть вместе с Серым. И только стыд пока удерживал его - сбежать сейчас означало окончательно втоптать в грязь честь славной семьи Панса.
- Что ты под дверью топчешься? - спросил наконец сеньор Алонсо. - Иди сюда... Сядь.
Санчо занервничал:
- У нас в селе еще так говорят - вы бы сели, чтобы полы не висели... Я тут постою, ладно?
Алонсо посмотрел ему в глаза.
Взгляд был тяжелый, но нестрашный. Того презрения, которого так опасался Санчо, того отвращения, которого он, конечно же, был сейчас достоин, в глазах хозяина не наблюдалось.
Подошел. Нащупал седалищем самый край лавки:
- Сеньор Алонсо...
- Ты поедешь со мной, Санчо?
Он разинул рот:
- Так это, сеньор Алонсо... Разве вы еще поедете куда-то?
Сдвинувшиеся брови хозяина заставили Санчо шлепнуть себя по губам:
- Нет, то есть я... Я не то имел в виду! Может, вы поедете... два дня же осталось, много дел... в лавку, или к кузнецу, так я о том спрашиваю. И говорю: а разве вы поедете? То есть поедете в лавку, или к кузнецу, или...
Усилием воли он заставил себя заткнуться.
- Ты поедешь со мной, Санчо? - повторил Алонсо.
Санчо понял, что запутался. Что попал впросак, не надо было лезть хозяину на глаза, надо было спрятаться, как умная Фелиса...
Алонсо встал - Санчо поднялся тоже и попятился к двери; Алонсо рванул на себя стол, Санчо в какой-то момент показалось, что сейчас его строгий хозяин, подобно пьяному великану в корчме, начнет швыряться мебелью...
На обратной стороне столешницы тоже был портрет. Нос этого идальго казался огромной каплей, готовой скатиться с лица, но почему-то в последний момент задержавшейся. Прищуренные глаза смотрели холодно и отстраненно.
- Это Кихано-Отступник, - сказал Алонсо. - Федерико Кихано... Он тоже мой предок, поэтому я держу его портрет в гостиной. Он тоже отправился в путешествие... но не ради помощи обездоленным! Он предал и продал все, что можно. Он стыдился своей Дульсинеи и в конце концов отрекся от нее. Он без мыла лез во дворец, заводил дружбу с герцогами и маркизами, лез из кожи вон, чтобы на него обратили внимание... Его оруженосец был ему под стать - пьяница, обжора и предатель.
Санчо вздрогнул и отступил еще дальше.
- Я не называл предателем тебя, - медленно сказал Алонсо. - Я хочу объяснить тебе... Санчо. До выезда осталось два дня. Я не боюсь больше ничего на свете; помешательство пощадило меня, а значит, в мире не осталось силы, способной меня удержать.
Санчо, сопя, привел мебель в надлежащее положение, подобрал с пола рассыпавшиеся свечи, заново постелил скатерть, разгладил складочки:
- Сеньор Алонсо... Я таки и есть предатель. Я... купился, сеньор Алонсо. Но когда я купился... я еще не знал вас. Я думал... что вы просто останетесь дома. Что это ничего, ничего особенного. Я не хотел, чтобы вы сходили с ума! Я готов сжевать эти проклятые деньги. Сеньор Алонсо, что мне сделать, чтобы вы меня простили?
Алонсо помолчал. Усмехнулся:
- Ты поедешь со мной, оруженосец?
Санчо опустил глаза:
- Сеньор Алонсо... Вот ведь... Вас не зря прозвали - Алонсо Кихано Добрый. Куда мне деваться, сеньор Алонсо... Поеду.
Секунду Санчо смотрел, как на невидаль, на протянутую ладонь; потом вскочил и пожал ее двумя руками.
* * *
...Рыцарь Печального Образа улыбнулся бы и кинул голубенький, сложенный вчетверо листок - в печку.
Его отец Диего Кихано улыбаться бы не стал, а письмо утопил бы в отхожем месте.
Значит, он, Алонсо, слабее духом? Суетнее? Мелочнее? Что ему за дело до этого грязного письма, до этих липких денег? Мало ли завистников присылают свои творения по почте, мало ли языков треплют в цирюльне имя Кихано...
Буквы печатные, выведены специально так, чтобы не узнать было почерк. Голубенькая бумага...
Кто-то из своих, подумал Алонсо, и чем дальше, тем труднее было переубедить себя.
В печку, ну! Пока не поздно! Два дня осталось до выезда. Мало ли других дел...
- Да, я заходил в цирюльню, - сказал Санчо, пряча глаза. - Порасспросил осторожненько... Цирюльник ничего не знает... или делает вид, что не знает. Но скорее всего... мальчик у него работал, посетителям прислуживал. Помню этого мальчонку, все вокруг меня крутился... Он уже пять дней, как не работает. Мать забрала. Я не поленился, по адресу сходил... Никого нет, и дом продается. Переехали... Я вот думаю - скорее всего, мальчонка-то мне конверт и подбросил... И не узнать теперь, кто поручил ему...
Алонсо вертел в руках вчетверо сложенный листок:
- Считаю ниже своего достоинства проводить это... расследование. Стыдно.
Санчо подался вперед:
- Господин мой... А давайте я проведу? Я ведь тоже, ну, пострадал, имя мое честное, совесть... И вообще. Мне вот интересно, какая такая скотина посчитала Санчо - продажным! Вам, понимаю, мараться неохота, а мне - чего уж! Расти трава для пса, если лошадь сдохла!
Алонсо молчал.
- А давайте так, будто вы ничего не знаете, - сказал Санчо тоном ниже. - Вы только отдайте письмо...
Алонсо молчал и смотрел на Санчо; оруженосец аккуратно выцепил сложенный вчетверо листок из его ослабевших пальцев:
- Сеньор Алонсо, вы же господин мой! Вы можете отдать мне письмо с приказом, чтобы я сжег его, к примеру... А перед тем как сжечь, я поразузнаю малость. У меня и опыт есть кое-какой... Как-то у меня на сарае написали... - Санчо, наклонившись к хозяйскому уху, подробно сообщил, что именно написали, и Алонсо, вздрогнув, подивился своеобразию народного юмора. - Ножиком вырезали, - радостно продолжал Санчо. - Так что я сделал? Я в тот же день собрал у себя всех, на которых подозрение имел, ну, как бы ненароком... И вот когда всех их собрал - по роже сра-азу догадался, чьих рук дело... И что вы думаете? Еще до вечера слова соскребли и мне сарай покрасили...
- Дай, - сказал Алонсо.
- Что?
- Письмо... дай.
Санчо помедлил - и протянул ему сложенный вчетверо листок.
"Если Алонсо Кихано никогда не наденет латы и останется дома, Санчо вдобавок к задатку получит еще дважды по столько"...
Алонсо смял бумажку в кулаке. Сдавил сильнее; разжать бы сейчас ладонь - а нет ничего, пепел...
Санчо топтался рядом. Ждал.
- На, - Алонсо вернул ему бумажный комок, вытер руку о полу куртки. - На... возьми.
Повернулся и быстро пошел прочь.
* * *
- Итак, господа, сегодня последний вечер... Когда мы вместе. Завтра рано утром я выведу Росинанта... А славный мой оруженосец Санчо Панса выведет своего верного ослика. И мы отправимся... и я верю, что когда мы вернемся наконец домой, мир станет лучше. Выпьем, господа!
В молчании поднялись бокалы.
Цирюльник не пришел, сказавшись больным, а нотариус уже две недели в отъезде. Стало быть, нотариуса отметаем сразу, а цирюльник... Цирюльника тоже отметаем. Именно потому, что конверт подсунули во время бритья, ну не дурак же цирюльник, чтобы вот так подставляться...
Алонсо скрипнул зубами. Накануне великого дня он думает о низком, мелочном, грязном. Эти подозрения... В конце концов, цирюльник ни разу не давал повода считать его подлецом!
За столом, кроме Алонсо, Альдонсы и Санчо Пансы, сидели фигуранты, и оба невеселые: Карраско казался озабоченным, Авельянеда - тот вообще надулся как туча...
Стоило устраивать перед самым отъездом этот... фарс?
Что сказал бы отец?
Но теперь уже поздно. Теперь ничего не остановить...
Он должен узнать правду.
* * *
- Вы ешьте, господа, - приговаривала, носясь вокруг стола, Фелиса. - Ешьте, прошу вас, уважьте...
- Да уж тут такие сидят, - отозвался Санчо, - которые хорошо едят... За ухо небось не понесем, а прямо в рот!
В одиночестве рассмеялся Карраско. Бледно улыбнулась Альдонса.
- Господа, а вот эта олья - по рецепту добрейшего Панса... Ешьте, ешьте! Подкрепляйтесь, сеньор Алонсо, с завтрашнего дня неизвестно еще, где и чем поживиться придется...
- А ты не волнуйся за него, - обернулся Санчо. - Со мной он кору глодать не будет... Я в горсти умею олью готовить! А также щипанку, крученики, завиванцы, кендюхи, бабки, варенуху, мокруху, спотыкач с имбирем и контабас в придачу...
Гости одобрительно переглянулись; Санчо по-хозяйски кивнул Фелисе:
- А теперь, девка, неси фирменное блюдо.
И Фелиса вынесла круглый поднос, накрытый платком, и поставила перед Санчо.
- Это еще что такое? - нервно спросил Карраско. Авельянеда только мрачно зыркнул.
- А здесь, господа, у нас подлость с приправой, - весело сообщил Санчо и сдернул платок.
Перехваченная резинкой пачка денег. Сложенный вчетверо, аккуратно разглаженный лист бумаги.
Санчо впился в их лица.
Оба занервничали. Оба делают вид, что не понимают, что происходит; который все-таки из них? Карраско или Авельянеда?
Неловкое молчание затягивалось. Санчо чувствовал, как гуляет над полом холодный сквозняк, заставляя ежиться, поджимать пальцы ног в башмаках...
- Как это понимать, любезный Панса? - осведомился Авельянеда.
- А никак, - Санчо безмятежно улыбнулся. - Это мне по случаю деньгами пособили, чтобы я провернул одно дельце... Но не выгорело дельце, сорвалось. Как честный человек, думаю денежки сегодня вернуть.
Из-под воротника Авельянеды выползла предательская краснота, поползла вверх по толстой шее, к щекам, ко лбу; Санчо смотрел, не отводя взгляда. Тогда Авельянеда демонстративно пожал плечами и склонился над тарелкой; некоторое время над столом висела напряженная тишина.
В этой тишине Алонсо поднялся снова.
- Господа... Завтра я отправляюсь в путь, который, каждый по мере своей возможности, прошли много поколений моих предков... Путь, проложенный для нас Рыцарем Печального Образа, человеком, который незримо присутствует за этим столом...
Тогда их взгляды невольно обратились к портрету Дон-Кихота. Тому, что до времени прятался под гобеленом; тому портрету, на котором Рыцарь Печального Образа счастливо смеялся.
- Господа... Сегодня я счастлив. Ни происки... людей, способных на подлость... ни даже... безумие не смогли меня остановить. Слышите? Завтра я выступаю.
Авельянеда засопел и криво улыбнулся. Санчо по-прежнему не сводил с него глаз.
Алонсо вышел из-за стола. Остановился перед возвышением, на котором, согласно традиции, были разложены его латы, шлем и копье:
- Да, я надену эти доспехи. Я не вижу в этом ничего смешного; я не вижу ничего смешного в том, что хоть один человек среди всего этого прекрасного и несправедливого мира пустится в дорогу не ради собственной выгоды, а ради тех, кому кроме Дон-Кихота - никто не поможет...
- Сеньор Алонсо, - не выдержал Авельянеда. - Сегодня мы видим вас, быть может, последний раз... Не поговорить ли нам о чем-нибудь приятном? О погоде? О политике? О приключениях Амадиса Галльского, наконец?
- Сеньор Авельянеда, - с улыбкой заметил Санчо. - Слыхали пословицу? Гость хозяину не указ, гость как невольник, где посадят, там сидит... И с чего это вы взяли, что видите сеньора Алонсо в последний раз? Ой, не дождетесь, сеньор Авельянеда!
Авельянеда вспыхнул и часто задышал:
- Господа... Господин Карраско. Вы бы... как специалист... Если человек надевает на голову бритвенный тазик, какие-то доспехи, берет какое-то копье... и при этом утверждает, что действует в интересах человечества - по-моему, это и есть случай самого натурального помешательства, вы меня простите, я не медик, я не вправе ставить диагнозы... Я искренне надеялся, что хотя бы трагическая история вашего батюшки, сеньор Алонсо, заставит вас взяться за ум. Я считал, что ваше странствие - своего рода игра... Что вы поиграете в странствующего рыцаря - да и образумитесь... Что поделать, инфантилизмом нынче страдают до сорока лет и до пятидесяти, никто не хочет взрослеть, взрослеть неудобно, взрослеть неприятно... Но вы-то, вы, сеньор Алонсо! Я так рассчитывал на вас... А теперь я вижу, что вы всерьез отправляетесь носиться по свету в погоне за химерами, смеша всех добрых людей, знакомых и незнакомых. И какой гуманистический пафос! Какая выспренность! Никому вы не нужны, кроме себя самого да, простите, сеньоры Альдонсы... которую вы своими же руками делаете навек несчастной!
Стало тихо, и в этой тишине слышно было, как невозмутимо, за обе щеки, с чавканьем поедает олью Санчо Панса.
- "Я рыцарь, - медленно сказал Алонсо, - и, если на то будет милость Всевышнего, умру рыцарем. Одни люди идут по широкому полю надменного честолюбия, другие - по путям низкого и рабского ласкательства, третьи - по дороге обманного лицемерия, четвертые - по стезе истинной веры; я же, руководимый своей звездой, иду по узкой тропе странствующего рыцарства, ради которого я презрел мирские блага, но не презрел чести. Я мстил за обиды, восстанавливал справедливость, карал дерзость, побеждал великанов, попирал чудовищ... Все мои стремления всегда были направлены к благородной цели, то есть к тому, чтобы всем делать добро и никому не делать зла".
С портрета на него смотрел, улыбаясь, Рыцарь Печального Образа.
Авельянеда, дурачась, зааплодировал:
- Браво... Браво! Брависсимо!
- "Ничего больше не говорите в свое оправдание, сеньор мой и господин", - сказал вдруг Санчо, - "ибо ничего лучшего нельзя ни сказать, ни придумать, ни сделать. И разве то, что этот сеньор утверждает, что на свете не было и нет странствующих рыцарей, не доказывает, что он ничего не смыслит в том, что говорит?"
- А вы, милейший, молчите, - раздраженно бросил Авельянеда. - Сеньора Наследственность и о вас сказала свое слово, и мне вас жаль. Каково это: быть потомком поколений оруженосцев, которым поколения Дон-Кихотов вот уже столетия обещают... подарить остров!
- "Я тот самый, - невозмутимо откликнулся Санчо, - и остров я заслужил не меньше всякого другого. Я из тех, о ком сказано: "следуй за добрыми людьми, и сам станешь добрым"... или еще: "кто под добрым станет древом, доброй осенится тенью". Я пристал к хорошему хозяину... и, ежели Бог допустит, стану сам вроде него; и да пошлет Господь долгие годы ему и мне"!
Санчо поднял бокал и в полной тишине выпил; Авельянеда сопел, Алонсо шагнул навстречу оруженосцу:
- Санчо... Санчо, считай, что в этот момент я тебя окончательно за все простил!
- Не лыком шиты, - сказал довольный Санчо. - Признайтесь, хозяин, а вы думали, что все Панса держат "Дон-Кихота" на полке, но никогда не читают! Вы думали, что все Панса, как их достойный прародитель, вообще не умеют читать, а подписывать свое имя научились, разглядывая надписи на мешках с зерном? А вот вам! Четыре класса, как есть, закончили, какое-никакое, а образование!..
И они обнялись.
Санчо подумал, что знает этого человека всего неделю, и за это время успел один раз предать его и один раз спасти, и что теперь согласен отдать руку за его благополучие, да что руку - голову...
И что теперь он с новым ужасом смотрит в будущее, потому что одно дело - хоть сколько неприятная поездка с чужим человеком, и совсем другое - быть свидетелем неудач, несчастий, унижений близкого друга.
Авельянеда встал, едва не опрокинув тяжелый стул:
- Господа... простите. Сеньора Альдонса... простите! Я не могу быть свидетелем... всего этого. Быть равнодушным свидетелем - значит быть соучастником...
Ага, удовлетворенно подумал Санчо. Не удержался. Пробило тебя перед лицом улики...
Алонсо улыбнулся:
- Сеньор Авельянеда... В гневе вы произнесли фразу, достойную самого рыцаря Печального Образа. "Быть равнодушным свидетелем - все равно что быть соучастником". Вспомните, сколько раз в жизни вам приходилось быть вот так равнодушным свидетелем! Как вы можете спокойно есть и пить, когда сейчас, в это самое мгновение, где-то умирают от голода дети! И не в далеких странах - рядом, в получасе спокойной ходьбы!
- Сеньор Алонсо, - подал голос молчавший до того Карраско. - Мы с вами тысячу раз говорили... Помощь, о которой вас никто не просил - тоже преступление! Вмешательство в чужие дела, которые вас не касаются - тоже преступление!
- Напрасная трата слов, - махнул рукой Авельянеда. - Этому сеньору кажется, что он в своем уме... Что ж, не стану вам мешать. Прощайте!
- Одну минуту, - сказал Санчо, когда Авельянеда был уже в дверях. - Одну минуту... Я хочу вернуть вам ваши деньги.
Авельянеда поднял брови:
- Что такое, любезный Панса?
- Ваши деньги, - громко повторил Санчо и взял со стола поднос. - Те самые, что вы анонимно заплатили мне за то, чтобы Дон-Кихот никогда не вышел на дорогу. Здесь все, забирайте-забирайте.
И, поклонившись, как лакей в трактире, протянул Авельянеде поднос.
Авельянеда долго смотрел на пачку денег, на письмо, а все смотрели на Авельянеду. Он надувался, становясь похожим на бурдюк с вином, на один из тех отвратительных бурдюков, с которыми сражался еще Рыцарь Печального Образа.
- Как человек бережливый, - хладнокровно продолжал Санчо, - говорю вам: заберите денежку, в хозяйстве пригодится. Кто за копеечку не держится, тот сам ни гроша не стоит. Берите.
И снова молчание. Надутый и красный сосед стоял как на арене цирка - под многими взглядами.
Наконец, Авельянеда зашипел. Засипел, засвистел, как проколотый воздушный шар, и только потом обрел способность к членораздельной речи:
- Вы... Вы! Идиоты! Безумцы! Да чтобы я! Свои деньги! Потратил на этого! На это! Свои деньги! Да вы рехнулись тут все! Это оскорбление, я буду вправе, как честный идальго, потребовать пятьсот суэльдо за обиду! Да если какому-то идиоту интересно тратить свои деньги, чтобы этот, - он ткнул пальцем в сторону Алонсо, - чтобы этот сумасшедший, чтобы этот дон Олух оставался дома... Да Бога ради! Но чтобы платить деньги этому Санчо, надо быть вдвойне идиотом, потому что если за этим, - снова хамский жест в сторону Алонсо, - стоят поколения сумасшедших идеалистов, то за этим, - он ткнул пальцем Санчо в грудь, - стоят поколения полных дебилов, которые рисковали шкурой не ради идеи даже - а ради "губернаторства на острове"... Вы, бездарности, присвоившие обманным путем чужую славу! Славу добрых и честных людей, которые в поте лица своего трудились на благо общества... а не мотались по дорогам! Вы, свихнувшиеся на одной-единственной книжке, занудной, лживой и к тому же плохо написанной! "Хитроумный идальго Дон-Кихот"! И чтобы я платил свои деньги, чтобы вас удержать? Да скатертью дорога! И пусть на вас падут все побои, все унижения, вся грязь, вся навозная жижа, которую так щедро получал в своих странствиях Рыцарь Печального Образа. В десятикратном размере!
И Авельянеда ушел.
Санчо посмотрел на поднос в своей руке. Посмотрел Авельянеде вслед.
Если допустить, что письмо написал не сеньор Авельянеда... А судя по его реакции, так оно и есть...
Или он хороший актер?
Кто его знает. Но если письмо написан все-таки не сеньор Авельянеда...
Санчо посмотрел на Карраско.
И Алонсо перевел взгляд на Карраско.
И Альдонса смотрела на Карраско, и Фелиса, притаившаяся у дверей, смотрела на Карраско; прошла минута, другая, Карраско жарился под этими взглядами, будто на медленном огне, но делал вид, что ничего не замечает. Героически запихивал себе в глотку кусок за куском...
Поперхнулся.
Закашлялся.
Встал. Огляделся, будто загнанная в угол мышь; часто задышал:
- Алонсо? Алонсо?! Вы же знали моего отца! Вы же меня знаете с детства! Вы же знаете... И теперь вы смотрите так, будто я... Да как вам не стыдно! Пусть этот Санчо знает меня всего неделю... пусть сеньора Альдонса терпеть меня не может... но вы-то?! Как вы могли... подумать?! Обо мне?! Что мне теперь делать, после того, как на меня пало такое подозрение? Что мне, повеситься? Да, я не хотел, чтобы вы уходили! Я и сейчас не хочу! И честно могу сказать вам в глаза: лучше бы вам никуда не ходить! Вот вы не говорите вслух об этой легенде, легенде вашего рода, но я знаю, вы в нее немножечко верите... Как наивный Панса немножечко верит в свое губернаторство. А вы говорите себе: ничего, что все мои предки потерпели неудачу. Ничего, что историю Дон-Кихота называют "блестящим и подробным отчетом о крушении иллюзий". Ничего, думаете вы, я попробую, может быть, у меня получится... Но это тоже иллюзия! Быть оптимистом в наши дни - это так унизительно... Сеньор Алонсо, мне будет больно, если вас затопчет какое-нибудь стадо свиней! Я люблю вас... а за дружбу, за сочувствие... вот такая плата. Да, может быть, этот Санчо все придумал, сам написал письмо и морочит вам голову! А вы... Прощайте.
И он быстро, почти бегом, вышел.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
