Медный король (фрагмент романа)

Общий список Романы Повести Рассказы

   Ранним вечером парусное судно "Крылама" вошло в прибрежные воды порта Мирте и встало на рейд в ожидании таможенного досмотра. Команда и пассажиры, сколько их было, выбрались на палубу - не только потому, что этого требовали таможенные правила Мирте, но и затем, чтобы посмотреть на Летающий Город.

   "Крылама" накренилась, и вода с палубы ручейками потекла в море. Столпившиеся у левого борта пассажиры готовы были устремиться за водой - они ахали и охали, налегали животами на ограждение, тыкали пальцами, показывая друг другу диковины; две полные дамы, всю дорогу не выходившие из каюты, с жадностью вглядывались в открывшееся им чудо. Семья среднего достатка (мать, отец, четверо сыновей), купец с парой помощников, искусные ремесленники, решившие попытать счастья на службе у Золотых, прочие люди разных сословий, путешествовавшие в каютах и в трюме, много ночей спавшие в гамаках или маявшиеся от бессонницы на слежавшихся перинах, смотрели на город своей мечты, цель путешествия, и у многих захватывало дух.

   Летающий Город парил, не касаясь земли. Тончайшая дымка окутала порт и припортовые районы, а над ними раскинулись бирюзовые и розовые арки мостов, замерли, изящно выгнувшись на взлете, тонкие стены. Ажурные строения венчались ослепительно-белыми башнями, и тончайшие шпили вели, будто пальцами, по тонкому слою облаков над городом. Тысячи судов стояли на рейде, словно очарованные зрелищем, словно засомневавшиеся в последний момент: а достойны ли они, обросшие ракушками, войти в золотой порт Мирте?

   Матросы забирались повыше, желая больше увидеть. Почти все они бывали здесь раньше, но только нескольким, самым старым, удалось сохранить подчеркнуто-равнодушную мину: видали, мол, кое-что почище. Воздух чуть дрожал над морем, и оттого казалось, что золотой город вот-вот растает в дымке - но он не таял, наоборот, становился ярче по мере того, как солнце опускалось и удлинялись тени.

   Подошла большая лодка со стражниками и проверяющими. Первым на борт поднялся человек в кожаном шлеме, в легких доспехах с гербом Мирте, с огромной бумажной книгой под мышкой.

   - Таможенная служба Мирте приветствует вас, морские путники, - проговорил снисходительно, переводя цепкий взгляд с лица на лицо. - Капитан!

   Капитан вышел вперед, держась почтительно - и одновременно с достоинством. По случаю прибытия он сменил засаленную, прожженную во многих местах кожаную рубаху на синий мундир с пуговицами из полированной кости.

   - Предъявите к досмотру пассажиров, команду, груз. Все ли новоприбывшие ознакомлены с условиями пребывания в Мирте?

   Ремесленники переминались с ноги на ногу. Они собирались нарушить законы Мирте - немножко, совсем чуть-чуть. Потом, когда наладится с работой, они заплатят полновесный налог и станут добрыми гражданами золотого города, но вот на первых порах…

   - У вас есть документы на детей? - человек в шлеме остановился перед сбившейся в кружок семейкой. - Предъявляйте, пожалуйста. Так… Хорошо. Что везете?

   Тем временем стражники и проверяющие, всего восемь человек, споро рассыпались по кораблю: кто-то спустился в трюм, кто-то заглядывал в бочки и тормошил тюки на палубе, кто-то пропал невесть куда и тут же появился невесть откуда. Пассажиры глядели на них с опасливым восторгом: таможенники были граждане Мирте, бронзово-смуглые, скуластые, с коротко стрижеными золотыми волосами.

   - Двадцать семь, двадцать восемь, - таможенник считал пассажиров. - А это что? Капитан!

   Капитан подскочил и остановился рядом. Таможенник обернулся к нему, на лице были удивление и брезгливость:

   - Вы не знаете законов Мирте? Что это, я вас спрашиваю?

   Перед ним, в стороне от прочих пассажиров, стоял мальчик лет четырнадцати, тощий, черноволосый, с большими ушами. Растерянно поглядывал то на таможенника, то на чудесный город за его плечом. Полудетское и простое лицо его отличала едва уловимая странность: слишком темные глаза и выдающиеся надбровные дуги, слишком острый подбородок, очень белая кожа и впалые щеки - хотя голодным или изможденным мальчишка не казался.

   - Это… - выдавил капитан. - Это… где твой хозяин?

   Подбежал хорошо одетый, высокий господин с белым пером за ухом - знаком профессии переписчика.

   - Прошу прощения, я показывал… предъявлял в каюте имущество, там книги, бумага, писчие принадлежности…

   Таможенник жестом велел ему замолчать.

   - Что это? - его длинный палец почти коснулся белого лба мальчишки.

   - Это мой раб, - переписчик сглотнул. - А… что?

   - Вам известно, что гекса и их отродья не могут ступить на землю Мирте? А вам, - таможенник резко обернулся к капитану, - уж вам-то должно быть это известно!

   Капитан побледнел:

   - Гекса? Я не знал, что он гекса. Он…

   - Нет-нет, - залепетал переписчик. - Он в рабстве у моей семьи почти восемь лет… С детства… Он не может быть гекса, у меня есть купчая, там сказано - "происходит из лесного удела"!

   Пассажиры и команда, навострив уши, подбирались все ближе. Назревал скандал; ремесленники переглядывались, матросы хмурились, прочие откровенно любопытствовали, соскучившись по развлечениям за долгое время пути.

   Не слушая переписчика, таможенник обратился к капитану:

   - Ваш корабль не войдет в гавань, пока на борту находится гекса.

   Пассажиры зароптали. Слова таможенника передавали дальше, тем, кто не расслышал. Развлечение грозило обернуться бедой.

   - Прошу прощения… - капитан теперь покраснел; он вовсе не был столь опытным морским пластуном, каким хотел казаться. И если с бурей в открытом море ему случалось меряться силами, то недоразумение с таможней Мирте было стократ опаснее.

   - Либо вы разворачиваетесь и уходите, - повысил голос таможенник. - Либо оплачиваете стоянку на рейде - четыре тысячи монет в час. Эй, вы закончили?

   Его помощники снова показались на палубе и по очереди записали что-то в принесенную на борт книгу. Получив утвердительный ответ, таможенник взглянул на солнце:

   - Время досмотра истекло, теперь начинается время задержки. Расплатитесь вы, капитан, потом сможете подать в суд на пассажира, протащившего на борт полукровку… Если вам удастся, конечно, вышибить из него хоть копейку, - таможенник ухмыльнулся. - Итак, вы разворачиваетесь?

   - Мы не можем! - крикнул кто-то из толпы пассажиров. - Это… это неслыханно! Я заплатил за билет!

   - Мы все заплатили, - плачущим голосом подхватила полная дама. - Нас с сестрой встречают… сегодня в порту… Во имя Императора, мы не можем уйти!

   Таможенник глянул на нее, но ничего не сказал. Купец, стоявший рядом, сообщил даме вполголоса:

   - Императором здесь не клянутся.

   - Мы не можем уйти, - капитан говорил отрывисто и глухо, так поразила его нежданная, случившаяся в самом конце пути беда. - У нас на исходе… запасы пресной воды.

   - Я не собираюсь заботиться о вашей воде, - таможенник направился к лестнице, по которой уже спускались его подчиненные. - Мой вам простой совет: сбросьте гекса за борт и входите в порт.

   Мальчишка стоял по-прежнему в стороне от всех. Неясно было, понимает он или нет, из-за чего такая суматоха. Не похоже, чтобы его смущали взгляды - злые, откровенно неприязненные, иногда брезгливые.

   - Сколько можно ждать! - закричала полная дама. - Сбросьте его за борт, в самом деле! Вы же видите - другого выхода нет, иначе нас не пустят!

   Переписчик выступил вперед. Губы у него тряслись.

   - Господа, я понимаю ваше возмущение… Я сам, я не знал… но, господа, это ведь моя собственность… Он орудие моего труда, очень ценное, важное… Он источник моих доходов! Он очень дорого стоит, кто мне возместит?!

   - А кто мне возместит простой на рейде?! - рявкнул капитан.

   - Вы поставили нас всех в ужасное положение, - заметил купец. - Кто виноват, как не ваша небрежность? Всем известно, что гекса и их полукровок не пускают в Мирте!

   - Погодите, - переписчик кинулся за таможенником, готов был схватить его за рукав, но в последний момент удержался. - Погодите… Я могу заплатить штраф. Мы же люди, давайте договоримся… Я уплыву с ним сегодня же, я только пересяду на другой корабль!

   - Ни ногой, - таможенник взялся за скобу, к которой крепилась лестница. - Гекса не осквернит Мирте ни дыханием, ни прикосновением, ни мерзким выделением своим. Выкидывайте за борт - или корабль не пройдет.

   Пассажиры говорили уже в полный голос, и, казалось, ни один не слышит другого.

   - Но что же мне делать, - переписчик кусал губы. - Это… главное мое достояние, этот раб! Он… у него небывалая память на буквы и знаки, он переписывает книги с небывалой скоростью, без него я впаду в нищету!

   - Ваше дело, - таможенник поставил ногу на ступеньку лестницы. - Эй, капитан, минута на размышление.

   - Да чего думать-то! - закричал старший из ремесленников, бородатый ювелир.

    - У меня контракт в Мирте, кто за меня заплатит неустойку?!

   - Может быть, лодка, - бормотал бледный, как лед, переписчик. - Может быть, спустить лодку… Он переписывает по целой книге за три ночи!

   - Придется тебе самому потрудиться, - сказал ювелир и сплюнул за борт. - Руки не отвалятся!

   Капитан, стиснув зубы, шел по палубе, перешагивая через канаты, брошенные кем-то узлы, - шагал к мальчишке.

   Тот попятился.

   - Хорошо плаваешь? - угрюмо спросил капитан.

   Мальчишка молчал, продолжая отступать. Капитан схватил его за шиворот. Мальчишка вывернулся с неожиданной ловкостью и бросился бежать - вдоль правого борта. Подоспели матросы и пассажиры. Десять рук одновременно вцепились в куртку и штаны из застиранного полотна, но мальчишка, юркий, как уховертка, вырвался снова. Его опять догнали и сбили с ног.

   - Не оглушайте! - голосил переписчик. - Так он, может, выплывет! Книги мои, еще и до половины… А задаток-то…

   Он сел на свернутый канат и, сокрушенно раскачиваясь, взялся за голову. Перо за ухом, знак профессии, поникло.

   Извивающееся тело мальчишки общими усилиями перебросили через борт. Мальчик полетел вниз, молотя в воздухе руками и ногами, и плюхнулся в воду, и брызги ударили в борт парусного судна "Крылама".

   Таможенник, наблюдавший с палубы, кивнул:

   - Входите в гавань. Можете швартоваться.

   Он погрузился с головой. Вода ударила по ушам, на миг сделалось больно, но Развияр тут же выплыл, схватил воздуха в легкие и затряс головой. Боль прошла моментально, как и появилась. Рядом, совсем рядом был мокрый борт "Крыламы" - блестящий и черный над водой, а под водой - бурый, волосатый, кое-где поросший ракушками. Вода оказалась почти такой же прозрачной, как воздух: Развияр мог видеть всю тушу "Крыламы" до самого киля.

   Распустились и набрали ветер паруса - зеленые с красным, цвета Фер, порта приписки. Запенилась вода у борта, и сам борт медленно двинулся, проплывая мимо. Развияр подался в сторону: за кормой "Крыламы" бурлил высокий белый вал, угодить туда - мигом затянет и завертит, оставит под водой навсегда.

   "Крылама" уходила медленно. Вот она закрывает весь мир, вот она отодвинулась, вот она - силуэт, все еще огромный, но уменьшающийся с каждой минутой. Развияру снова открылся город: высокий, парящий в облаках, Мирте позволял смотреть на себя и капитану на мостике, и утопающему гекса посреди моря. Хотя прежде Развияру никто не говорил, что он - гекса. Солнце садилось. Говорили, что смотреть на Мирте можно в полдень, на рассвете, на закате, ночью, - с каждым взглядом это будет новый город. Вот и теперь: бирюзовые арки сделались синими, а розовые - опалово-желтыми. Белые башни окрасились золотом. Шпили держали на остриях облако, будто пригвоздив его к небу.

   Море не волновалось. Небольшая волна то поднимала Развияра, то опускала. Там, где прошла "Крылама", оставался на воде след. Растопырившись на поверхности, болтая в воде ногами, Развияр видел, как далеко-далеко скользит таможенная лодка, и еще одна, и еще. Как вслед за "Крыламой" направляется в гавань другое судно - под желтыми и белыми парусами.

   Он глотнул соленой воды и закашлялся. На его памяти никто не учил его плавать. Тем не менее, держаться на воде он всегда умел. Не стоит плыть к берегу, на берег не пустят. Тогда куда?

   Развияр отдышался, огляделся и поплыл, нацелившись на небольшой корабль, стоявший дальше всех от берега. Почему-то ему казалось, что если корабль небольшой и если стоит так далеко - его обязательно возьмут на борт. Почему нет? Он хорошо умеет работать.

   Склонялось солнце, золотой город снова менял свой облик. Развияр плыл; вода оказалась такой обманчивой - и твердой, и мягкой одновременно. С борта "Крыламы" поверхность моря казалась устойчивой, но ходить по воде нельзя. Корабли и лодки двигались быстро, Развияр думал, что и сам сумеет так плыть - но ошибся; барахтаясь, он старался изо всех сил, однако город по-прежнему парил над водой, отражаясь в ней вместе со шпилями и облаками, и корабль на рейде оставался столь же далеким.

   Что-то странное делалось с руками и ногами. Они будто одеревенели. И дышать становилось все труднее. Развияр отдохнул, полежав на спине, но плеснула волна - и он опять захлебнулся. Откашлялся и снова поплыл; теперь ему казалось, что корабль приближается. Развияр греб, облизывая пересохшие губы. Ему все сильнее хотелось пить. Морская вода обжигала горло. Он не жалел ни о хозяине, ни о "Крыламе", ни об узелке с вещами, оставшемся в трюме под его гамаком. Он жалел о "Путешествии на Осий Нос". Вчера ночью он переписал полкнижки, а закончить до утра не получилось - капитан запретил жечь огонь в трюме. Развияр переворачивал страницу, смотрел на нее, потом склонялся над чистым листом и аккуратно переносил на бумагу то, что запомнил, что висело, будто в воздухе, у него перед глазами. И пока он писал - он понемногу понимал слова и видел то, что они означали. Видел далекий пролив, зубчатый гребень между двух скал: с одной стороны полуостров Осий Нос, с другой - Кремышек. Дважды в год у гребня бурлит вода, страшно бурлит и срываются камни. Вода то опускается, обнажая норы глубинных гадов, то поднимается опять, зубчатый гребень скрывается под водой, и тогда через Осий Нос может пройти судно, пусть даже самое большое, вот как "Крылама". Путешественник, написавший когда-то книгу, преодолевал пролив в опасное время - когда вода вот-вот готова была опуститься; доплыл он или погиб в волнах?

   Развияр подумал и решил, что, наверное, спасся. Потому что написал ведь кто-то книгу о Путешествии. О том, что книгу может написать мертвый дух, хозяин Агль ничего не говорил…

   Хозяин Агль горюет, наверное. Он столько раз говорил Развияру "Ты - мое богатство", что и змея бы запомнила. Правда, таскать за уши, стукать лбом об стол и ругать последними словами хозяин Агль тоже был не дурак… Особенно спьяну…

   У Развияра свело вдруг ногу. Растерявшись, он забился, схватился за щиколотку, погрузился с головой… Судорога отпустила, но остался страх. Развияр огляделся. Небо разделилось на две половины. С востока наступала темнота, и Летающий Город в который раз поменял свои краски. Из цветного он сделался чеканно-серым, висячие арки налились собственным светом, и мосты украсились цепью огней. С запада еще светились вода и небо, но солнца не было. Оно утонуло. Так всегда.

   Развияр посмотрел на маленький корабль, к которому столько времени упрямо плыл. Корабль медленно двигался, на его мачтах разворачивались паруса - синие. Зажегся сигнальный огонь на верхушке мачты; корабль ушел на запад, туда, где горело небо и блестела вода, ушел вдогонку солнцу и дню.

   Наступала ночь, но темноты не было. С каждым мгновением зажигались все новые огни. Желтые, белые, оранжевые цепи протягивались от моста к мосту, от башни к башне, и скоро над Мирте повисло зарево, только чуть-чуть уступающее по силе закату. Далеко в море - там, куда ушел корабль - зажегся маяк. На мачтах загорались сигнальные фонари, и несколько крупных огней вспыхнуло один за другим прямо посреди моря. Развияр был окружен огнями, будто на празднике.

   Если здесь пройдет корабль, они же увидят меня на воде, подумал Развияр не столько с отчаянием, сколько с удивлением. Когда таможенник назвал его "гекса", когда его решили вышвырнуть за борт, когда он летел уже в воду, брошенный десятком рук - ни на мгновение, ни на единый миг он не верил в свою смерть и не собирался умирать. Не собирался и теперь. Тем удивительнее было, что руки отказываются служить, ноги сделались тяжелыми и тянут на дно, а зубы так стучат от холода, что этот стук, наверное, слышен в городе.

   В небе выступили тусклые звезды. Тусклые - потому что их забивало сияние Мирте. Развияр плыл, пытаясь теперь согреться и не ставя другой цели. Море тоже светилось; глубоко под водой - Развияр испугался, как глубоко, - зажглись зеленоватые огоньки. В книге про путешествие на Осий Нос были страницы о морских гадах - хапуне, всееде, морском крючнике, о донном драконе, в просторечии называемом Утробой. Развияр ослабел, представив, как в глубине моря под ним открываются горящие глаза и разворачиваются крючья, хоботы и щупальца.

   Поверхность воды, сперва державшаяся под подбородком, достигла губ. Потом ноздрей. Потом Развияр нырнул и вынырнул, и опять ушел под воду с головой. Забарахтался, не желая сдаваться, но почти сразу же выбился из сил.

   Налетел ветер с моря. На краю зрения качнулось что-то, на миг закрыв тусклые звезды. Развияр рванулся: ему померещилась лодка, совсем близко, рядом!

   Огромное и темное, пустое раскачивалось на волнах. Не лодка; нечто вроде круглого плота с палкой посередине. Развияр кинулся к нему, зашлепал по воде руками, разбивая отражение далеких огней и звезд. Хотел ухватиться за край, но пальцы соскользнули. В отчаянии, что умирает так близко от спасения, Развияр закричал и двумя руками ухватился за деревянный край плавучего сооружения.

   Навалился локтем. Отдышался. Теперь, по крайней мере, его не утянет так просто вглубь, море не сглотнет его, не переварит; сопя и кашляя, Развияр выполз на край плота, как студенистая улитка.

   Плот качнулся. Противоположный край поднялся над водой, а тот, на который вскарабкался мальчик, ушел под воду. Развияр перебрался ближе к центру. Палка, торчавшая посередине деревянного круга, венчалась, оказывается, круглой плошкой с фитилем и остатками жира.

   Развияр привалился к этой палке спиной.

   Он не утонет. Он дождется на этой штуке утра, и тогда его подберет корабль… Волны мягко покачивали деревянный круг, и казалось, что он плывет куда-то. А может, меня вынесет к берегу, подумал Развияр и лизнул мокрую ладонь.

   Соленая вода не утоляла жажду. Наоборот, стало хуже. Развияр обхватил себя за плечи, пытаясь согреться. Теперь, в темноте, Мирте сиял во всем своем великолепии - Развияру казалось, что до него долетает музыка, такая тонкая и нежная, как бывает только от струн под смычком.

   И в эту музыку вплелся другой звук - мерное шлепанье. Через несколько мгновений Развияр понял, откуда оно доносится: черный силуэт лодки скользил по залитой светом воде. Лодка была не гребная и не парусная - колесная. Громче всего были удары лопастей по воде, потом Развияр услышал поскрипывание вала и неразборчивую песенку. Человек, сидевший на корме, держал поперек колен длинную палку, и на конце ее то вспыхивал, то угасал лепесток огня.

   - Не пойму я, красавица, - мурлыкал человек, - не пойму я, красавица, где туда, где сюда, о-о-о… Разве ласки горячие… никогда, никогда… разве ласки, туда, никогда не сюда… Стой! Фру!

   Он фыркнул, шлепанье стихло, поскрипывание, наоборот, стало громче. Лодка подошла вплотную к плоту, на котором сидел Развияр; человек поднял свой шест, встал на ноги - и вдруг замер. За его спиной переливался огнями Мирте, лица Развияр не мог рассмотреть.

   - Эй! Ты кто? - спросил человек со страхом. - Живой или мертвец?

   Развияр хотел ответить, но вместо этого громко стукнул зубами. Человек в лодке, волнуясь, достал откуда-то тусклый фонарь, подкрутил колесико, и стало светлее.

   - Ты кто? - человек в лодке поднял фонарь. - Вроде, человек… Вроде, мальчишка… Ты что, с корабля упал?

   Развияр кивнул.

   - Вот же ж… - пробормотал человек. - А ну, иди сюда… тут нельзя сидеть, это бакен, понял? Сигнальный огонь… я и так припозднился…

   Развияр хотел перебраться на лодку, но вместо этого свалился опять в воду. Бакен сильно качнулся. Человек протянул Развияру руку и вытащил на корму.

   - Холодный какой… Иди на нос, а то я и сам промокну… Иди на нос, говорят тебе!

   Почти всю лодку занимало колесо, откуда смотрели на Развияра две пары желтых глаз. Содрогаясь, он перебрался через него по изогнутому трапу, сел на носу и снова обхватил себя за плечи. Бакенщик тем временем прикрутил опять фонарь, поднял шест и, потянувшись к бакену, ткнул языком пламени в плошку.

   Загорелось сразу, и так мощно, что Развияр прищурился. Бакен, спасший его от смерти, был маленьким и круглым, и глядя на него со стороны, Развияр удивился: как можно было сидеть на такой утлой деревяшке?

   - Мне еще три огня, - пробормотал бакенщик. - Припозднился сегодня, ой… Пошли! Ну!

   Завертелся барабан, сперва медленно, потом все скорее. Внутри бежали бок о бок темные звери, Развияр не мог их как следует рассмотреть. По сторонам лодки зашлепали лопасти.

   - Вот же ж, - бормотал бакенщик. - А я все выпил почти… Ну вот на дне осталось. На!

   Он бросил фляжку, Развияр не поймал ее, и фляжка упала на дно лодки.

   - Руки дырявые, - сказал бакенщик. - Пей давай… А то.

   Развияр с третьей попытки отвинтил крышку. Жидкости во фляге было и правда на дне, а пахла она резко и едко. У Развияра слезы навернулись на глаза.

   - Пей, ну! - торопил бакенщик.

   Развияр выпил. Сразу ничего не почувствовал, но уже через мгновение ему сделалось лучше; он увидел, как победно сверкают огни Мирте, как отражаются в каждой капле, срывающейся с гребной лопасти, и как отдаляется, покачиваясь на воде, зажженный бакен.

   - Кто ты такой, а?

   - Разви…яр.

   - Юнга? Матрос?

   - Не. Нет.

   - А кто?

   Развияр закашлялся.

   Огни зажигались один за другим. Огромные ездовые крысы, запертые в колесе, знали и выполняли команды "Фру" и "Ну". Развияр заснул.

   Он спал, скорчившись на носовой скамейке, не замечая ни холода, ни света. Море убаюкивало его. Он спал, будто предчувствуя: жизнь будет долгой и надо набраться сил.

   Его разбудил чужой голос. Из полумрака (возле Мирте ночи не бывают темными) выплыла другая лодка, и молодой сварливый голос окликнул бакенщика:

   - Эй! Ты бы еще под утро выехал!

   - Припозднился, бывает…

   - Бывает… Вот сядет кто-то на мель, тогда тебя и подвесят за это самое "бывает"… Кто это у тебя?

   Развияр загородил лицо локтем - слишком ярким показался свет разгоревшегося фонаря.

   - На бакене сидел. Я уж думал, утопленник.

   - "На бакене"… зачем подобрал его, тебя спрашиваю? Мало бед? Мало тебе второго предупреждения?

   - Ну, помирал ведь, на бакене-то… Мальчишка совсем.

   Обладатель молодого сварливого голоса подогнал свою лодку поближе.

   - Эй, ну-ка отвечай, кто такой!

   - Развияр.

   - Откуда взялся?

   - За борт… упал.

   - С какого корабля, а ну, не врать!

   - С "Крыламы".

   - "Крылама" проходила сегодня, - сварливый человек хмыкнул. - Юнга?

   - Нет.

   - Что-то мне не нравится этот малый, - пробормотал сварливый человек. - А ну-ка… посмотри на меня, сопля!

   Развияр поднял голову. Сварливый человек смотрел на него из полумрака, высоко подняв фонарь.

   - Старый, - сказал изменившимся голосом. - А ну, глянь на него, тебе там ближе. Сдается мне, что у него гексавая рожа.

   Бакенщик, подобравший Развияра, посветил ему в лицо фонарем. Развияр зажмурился.

   Тихонько плескалась волна, трогая лопасти гребных колес.

   - Что, - сказал бакенщик изменившимся голосом. - Выкинули с корабля, так?

   Развияр снова начал дрожать. Сварливый ругнулся длинно и непонятно.

   - Не любят они, - пробормотал бакенщик. - Да. У них с этим… строго.

   Сварливый снова разразился руганью. Обложил Развияра, потом перекинулся на Золотых и дальше ругался не переставая - монотонно. Глаза его, обращенные к сияющему городу, блестели, как у крысы в барабане.

   - Что делать-то? - спросил бакенщик в пространство. - Я и сам-то… У самого временное право на жительство, два предупреждения, а с третьим дадут мне пинка под зад… Что с тобой делать, парень? Куда девать? В город нельзя… Да и здесь тоже неподходящее место для гекса, ох, Шуу тебя раздери…

   Он завертел головой, будто ожидая, что из волн поднимется вдруг подходящее место для Развияра.

   - Выкинь его, - сказал сварливый.

   - Так, это…

   - Или отвези к маяку.

   Бакенщик поперхнулся:

   - Да он же полоумный! Мало ли что… Гоняться начнет, или убьет, и ничего ему за это не будет… Как тогда, когда он рыбака зарезал…

   - Ну, тогда выкинь.

   - Я же не Золотой - человека в море выкидывать, - тихо сказал бакенщик.

   - Ну, вези.

   - Далеко, это же крыс гонять, а они и так заморенные.

   - Ну, выкинь, чего ты мне голову морочишь? Раньше думать было надо, прежде чем гексаненка подбирать, старый дурак, утробья отрыжка…

   И снова полился однообразный поток ругательств.

   Одинокая скала поднималась над водой каменным островом. Лодка Развиярова спасителя подошла к нему перед рассветом, когда небо серело, теряя звезды. Вблизи слышно было, как трещит и воет пламя в прозрачной чаше маяка.

   - Ну вот, - сказал бакенщик. - Судьба у тебя, парень, конечно… эх. Знавал я одного гекса… Зверь зверем, конечно, но мне здорово помог… Ты иди. Мне возвращаться надо.

   Развияр перелез с кормы на камень. Бакенщик ударил шестом по борту:

   - Ну! Пошли, хорошие, давай!

   Завертелось колесо. Зашлепали лопасти. Развияр постоял, глядя вслед лодке; островок был крошечный, пламя маяка выло, казалось, над самой головой.

   В камнях бегали мокрицы, здоровенные, возможно, съедобные. Развияр посидел на камне, отдыхая. Он очень устал и ослабел. Мимо, совсем близко, прошел нарядный корабль на светлых парусах - скоро он будет в Мирте… Если не задержат на таможне…

   Развияр догадался, что на него смотрят. Повернул голову. На скале позади него стоял полуголый старик в рваной кожаной юбке. Тело его, высохшее и жилистое, в свете маяка казалось красным, борода и седые волосы торчали во все стороны, как венчик, а нос, выдающийся далеко вперед, был темного лилового цвета.

   Полоумный голый старик. Убил какого-то рыбака, и убийство сошло с рук. Что говорить о Развияре, которого уже один раз приговорили?

   Он сидел на камне и смотрел на старика снизу вверх. Даже не поднялся навстречу - не было сил.

   Старик махнул рукой, властно приказывая убираться. Его нос налился кровью, сделавшись почти черным. Развияр сполз с уступа, попятился в воду, нащупывая ступнями скользкие камни. Дальше уходить было некуда.

   - Умные они, - со злобой сказал старик. - Уроды!

   Он повернулся и зашагал вверх по камням. Затылок у него был голый - казалось, лысина невзначай сползла с обычного места, как сползают неудобные шляпы. У самого подножия маяка старик обернулся. Окинул Развияра бешеным взглядом, уперся руками в бока, всем видом изображая возмущение:

   - Ну что? Чего тебе?

   - Дайте… попить, - прошептал Развияр. - Пожалуйста.

   Маяк был костяной. Не то иголка исполинского морского ежа, не то прямой бивень, а может, зуб. Высокий, изнутри полый. Деревянная лестница, устроенная в полости, вела наверх - к баку, заполненному маслом, к фитилям и винтам, к запальному отверстию.

   Старик звал себя Маяк. Не то забыл свое настоящее имя, не то отказался от него за ненадобностью. Он жил здесь много лет совсем один, питался рыбой и птицей - на то и другое у него стояли хитрые ловушки. Водоросли, которыми поросла подводная часть острова, старик ел с особенным аппетитом. Пил дождевую воду. Только масло для маяка - жирное, густое, необыкновенно горючее - привозили из Мирте.

   Жилищем служила пустая раковина огромного моллюска, закинутая на остров давно забытым штормом. Раковина стояла, как раскрытая книга переплетом вверх. Ее темные створки, поросшие мхом и засыпанные пеплом, служили скатами крыши. Внутри было темновато, но старик не нуждался в свете. Над его головой ночи напролет горел маяк.

   Развияр напился воды, которую старик плеснул ему в железную кружку, съел белую, с мягкими костями рыбу, вареную, давно остывшую. После этого лег, и уснул, и проспал, наверное, почти сутки. Когда он разлепил веки, опять был рассвет, старик бродил в камнях у берега, вытягивая из воды гирлянды водорослей, нюхал их, рассеянно надкусывал - и продолжал выбирать дальше. На спине у него можно было сосчитать каждый позвонок. Рваная кожаная юбка хлопала на ветру. Морская гладь казалась розовой, а дальше, над горизонтом, парил великий город, роняя, как звезды, один огонек за другим.

   - Задуть-то свечку, - пробормотал старик себе под нос, но Развияр услышал. Аккуратно сложив на мокром камне добытые водоросли, старик поднялся к маяку, кряхтя, пробрался в низкую дверь и исчез. Прошла минута, другая, потом высокое пламя маяка зашипело. Дождем посыпались искры, Развияр испугался - но почти все они гасли, не долетев до земли, и на голову незваному гостю упала только пригоршня пепла.

   Погас и маяк. Это было, как закат, случившийся за одно мгновение. Мир вокруг изменился так внезапно, что Развияру пришлось сесть на камень, спасаясь от головокружения.

   Раздвинулся горизонт. Открылись корабли, стоящие на рейде, и другие, подходящие из открытого моря. Пропали резкие тени, мир сделался мягким, как вода, а Мирте на горизонте будто вырос, воспарил выше и в утреннем свете показался добрым.

   Из низкой двери в основании маяка выбрался старик.

   - На маяк чур не ссать, - сказал торжественно, глядя мимо Развияра. - Вон море есть, туда и отливай!

   Они почти не разговаривали. Маяка будто не интересовало, откуда взялся Развияр и что собирается делать дальше. Каждый вечер старик поднимался по лестнице, чтобы зажечь маяк, и каждое утро гасил его, втягивая фитиль с помощью особого механизма. Развияр не мог понять, когда старик спит - казалось, он не ложился никогда, все бродил по камням, вытаскивал рыбу, однажды поймал мясистого красного осьминога и приготовил на жаровне; ни дров, ни хвороста на острове не было, но старик ничего, кроме водорослей, не ел сырьем. Для стряпни он использовал фонарное масло, а посуды у него было на удивление много.

   Каждый день мимо маяка проходили корабли. Старик смотрел на них оценивающе, иногда плевал вслед, иногда махал рукой, но ничего не говорил вслух. Развияр видел, как ушла "Крылама". Ему странно было вспомнить, как сам он стоял на ее палубе, и страшно - как мимо двигался поросший ракушками борт.

   Он не знал, кто там сейчас, на "Крыламе". Пассажиры давно растворились в городе, остались на цветных мостах под золотыми куполами. А капитан на судне наверняка прежний, и команда тоже… Они уйдут и вернутся. И снова уйдут. Они могут плыть и бродить по всему миру, а он, Развияр, не умеет ходить по воде!

   Он провожал каждый корабль с жадностью и надеждой. Он мог бы уплыть, он мог бы вернуться на материк; если бы хозяин Агль знал, что Развияр выжил! Уж он бы точно раскошелился на лодку, чтобы забрать с маяка "свое богатство". Но хозяин, конечно, не знал; может быть, он и сам давно уехал из Мирте, может, уходящая "Крылама" уносила и его…

   Далекий город каждое утро вставал на горизонте, парил над водой, переливался радужно, поблескивал золотом, менял цвета и зажигался огнями, и так светился до утра. Развияр не раз и не два пытался представить, что там живут за люди. Высокие, поджарые, со смуглой кожей и золотыми волосами; вот бы посмотреть на их женщин.

   Странно, что сидя на камне посреди моря, обветренный, измученный, полуголодный Развияр впервые, может быть, в жизни так много думал о женщинах. Может, так действовал на него прекрасный и недоступный город. А может быть, никогда раньше у Развияра не было столько свободного времени.

   Добывать еду и есть. Больше ничего. Развияр бродил по острову, собирая обломки раковин, но их было мало, тусклых, некрасивых. Он помогал старику разделывать рыбу и - иногда, если повезет - ощипывать пойманных птиц. Старик молчал. Развияр смотрел на рыбью чешую, сложенную в узоры, и у него перед глазами возникали страницы переписанных книг - он помнил их почти все.

   Однажды днем, спрятавшись в тени маяка, Развияр стал читать вслух - не последнюю книгу о "Путешествии на Осий Нос", а ту, что переписывал раньше, когда "Крылама" только вышла из порта Фер. Это была история о фаворитке самого Императора, очень редкая в Фер и запрещенная в Империи. Хозяин Агль собирался продать переписанный экземпляр в Мирте - за большие деньги. Развияра вовсе не интересовали похождения фаворитки: она одинаково обходилась со всеми мужчинами. Его интересовали картины чужой жизни, приукрашенные, но все-таки похожие на правду. Развияр читал, полузакрыв глаза, мысленно переворачивал страницу и читал дальше: город у подножия вулкана… Темные лабиринты со слепыми стражниками… опочивальня императора, белые и синие огни… Длинный зал, бассейны, подсвеченные сверху и снизу, толпы придворных, музыканты с морскими раковинами…

   Тень маяка переместилась. Развияр перебрался, догоняя ее, на другой камень. Тень раздвоилась и слилась снова; подняв голову, Развияр увидел старика - тот сидел на камне, глядя на далекий город Мирте.

   Развияр смутился. Он долго молчал, прежде чем снова начал читать вслух. То ли от жары, то ли от монотонного плеска волн память у него помутилась - он бросил книгу о фаворитке и мысленно открыл другую. Это были "Поучительные сказания о людях, животных и прочих тварях" - разные истории, записанные одна за другой, и невозможно было отличить вымысел от правды. О том, как верные жены летают на праздник к королеве цветов, но палуба воздушного корабля проламывается под ногами неверных жен. О том, как сытуха пожелала стать крыламой. Как дочка дровосека решила выйти замуж. Об огненных личинках, живущих в черном яйце: "Когда треснет скорлупа - выйдет огненная тварь на свободу, и станет служить тебе три дня и три ночи, подчиняясь словам и желаниям. Ей не страшны ни стрела, ни клинок…"

   Развияр водил пальцем по ладони, выписывая невидимые знаки; книги рассказывали обо всем, но ни в одной из них не было слова "гекса".

   Тень опять переползла. Развияр сидел на солнцепеке, а рядом, тоже на солнцепеке, сидел старик и смотрел на горизонт.

   Старик по-прежнему ничего не говорил. Каждый день, погасив маяк и закончив заботы о пище, он садился в тени, и чуть поодаль садился Развияр. Внимательно смотрел на свою левую ладонь - рано или поздно на ней появлялись воображаемые знаки, тогда Развияр водил по ним пальцем и читал вслух.

   Иногда старик сидел долго. Иногда скоро поднимался и уходил. Развияр читал сам себе, потом, когда жара становилась невыносимой, окунался в море. Его одежда заскорузла от соли, он ходил голышом, как старик. Белая кожа шелушилась на плечах и руках, облезала клочьями, но Развияр уже не чувствовал боли.

   - А что такое "гекса"? - спросил он однажды у старика.

   Надежда на ответ была слабенькой. Тем не менее Маяк отозвался почти сразу:

   - Это племя.

   - Где они живут? - спросил Развияр, обрадованный успехом.

   Но на этот раз старик не ответил.

   Прошло много дней. Развияра тошнило от вареной рыбы, он смотреть не мог на водоросли. Кусочек хлеба снился ему днем, когда он засыпал под створками огромной раковины, и ночью, когда пламя в маяке выло и билось на ветру.

   Он рассказал все переписанные им книги, некоторые по два и по три раза. От скуки он вспомнил книги на чужих языках; их было немного, всего-то три или четыре, зато они были толстые. Знаки на желтых страницах ничего не значили, они чередовались безо всякого смысла, и только некоторые походили на буквы. Развияр придумывал звучание каждой букве и проговаривал их вслух. Получалось очень смешно, какое-то рыбье бульканье пополам с птичьим свистом; иногда, проговорив фразу-другую, Развияр валился на спину и начинал хохотать, и старик смотрел на него, как на полоумного.

   Однообразие жизни на острове, ревущее пламя маяка, книги, прочитанные вслух и перелившиеся в сны, сны, ставшие бредом в жаркий полдень - все это могло свести с ума. Но страшнее всего для Развияра была догадка, ставшая подозрением, ставшая кошмаром и переросшая в уверенность: вся его жизнь пройдет здесь, на острове у подножия маяка. Из года в год он будет, как старик, бродить голышом, варить рыбу на масляной горелке, зажигать и гасить маяк. Имени у него не останется; он станет Маяком, а потом умрет, и его тело сбросят в воду - наконец-то море получит его, как и было велено. Это приговор, а остров - отсрочка, длинная и скучная. И, поверив в это, Развияр решил подняться на вершину маяка и броситься оттуда вниз головой.

   Неизвестно, исполнил бы он свое решение или нет, но два события случились одно за другим, и все изменилось.

   - Фру!

   Крысы в колесе замедлили ход. Знакомая лодка развернулась кормой к берегу, знакомый бакенщик поднялся, удерживая равновесие, и сложил ладони рупором.

   - Эй! Маяк! Забирай горючку!

   Развияр лежал в укрытии, в хижине под крышей из раковины. Старик велел ему убраться с глаз, как только стало ясно, что какая-то лодка идет прямиком к острову.

   Старик, кряхтя, спустил в воду широкую темную доску - единственную доску на острове, служившую и столом, и ложем. По этой доске предстояло вкатить наверх бочку с фонарным маслом для маяка.

   - А где малой? - крикнул бакенщик. - Зови, пусть помогает!

   Развияру было видно из своего укрытия, как старик повернул голову, испытующе глядя на бакенщика.

   - А что? - удивился тот. - Утопил ты мальчишку, что ли?

   - Иди! - крикнул старик.

   Тогда Развияр вышел. Вдвоем со стариком они вкатили бочку по доске и оставили в выемке среди камней. Бакенщик, не скрывая любопытства, разглядывал голого загорелого Развияра; старик тем временем сходил за пустой бочкой, скинул в воду, она закачалась на волнах, и бакенщик ловко подцепил ее багром.

   - Эй, гекса, - крикнул бакенщик, - да ты отъелся на свободной жратве!

   - Иди, иди, - проворчал старик.

   Бакенщик весело крикнул своим крысам:

   - Ну! Пошли, милые, пошли, к обеду успеем!

   И ушлепал по направлению к городу.

   На солнце железная бочка разогрелась так, что обжигала ладони. Развияр и старик вкатили ее наверх. Это была непростая работа: Развияр не понимал, как прежде старик мог один с ней справляться. Прокатить по доске, оставить в выемке, перенести доску выше, подсунуть под бочку. Снова перекатить, оставить на уступе, перенести доску выше… Наконец, бочка встала на свое место у основания маяка, старик вытащил затычку и просунул в отверстие жирный, промасленный конец фитиля.

   - Пожарим рыбу сегодня, - сказал, обращаясь к бочке. - Ты трубочку-то возьми и горючки отцеди… Покажу, как.

   Впервые старик заговорил сам. Впервые предложил заняться хозяйством; раньше он все делал один, а Развияр помогал как мог, по собственному разумению. Развияр и удивился, и увидел в этом добрый знак.

   Старик научил его отцеживать масло из бочки (с непривычки несколько капель попало Развияру в рот, он с отвращением сплюнул). Потом Маяк велел наскрести соли с камней, а сам поджарил рыбу на железном листе, щедро сдабривая маслом и посыпая солью. Когда солнце склонилось и с моря подул прохладный ветер, Развияр и старик, устроившись у берега, ели вкусную, в нежной корочке рыбу и запивали ее дождевой водой, и смотрели на Летающий Город Мирте.

   - Может, ты маг? - спросил старик.

   - Я? - Развияр удивился. - Да был бы я маг, ходил бы по воде!

   Далекие бирюзовые мосты меняли цвет, становясь изумрудными.

   - И ушел бы отсюда?

   - Да.

   - Если ты не маг, откуда все это знаешь? Ты бредишь чужими словами. Может быть, ты заколдован?

   - Нет. Я переписчик книг.

   - Одно другому не мешает, - заметил старик.

   - Хозяин Агль, - сказал Развияр, - чуть все волосы у себя не вырвал, когда меня велели выбросить. Я могу за три ночи переписать книгу, которая стоит сто императорских реалов! А ведь он купил меня за жалких несколько монет, сам рассказывал!

   - Значит, ты раб?

   Развияр задумался.

   - Не знаю. Теперь хозяин Агль думает, что я умер, а значит, я свободен…

   - Только мертвые свободны, - старик растянул в усмешке черные запекшиеся губы. - Мы оба мертвецы, сынок. Радуйся.

   Развияр откинулся на плоский теплый камень и закрыл глаза. Вкусный ужин удобно лежал в животе. Старик назвал его "сынок", Развияр помнил, что и раньше его так называли… Очень давно…

   Может быть, мне понравится быть мертвецом, подумал Развияр и задремал ненадолго - всего лишь на несколько минут.

   А когда он открыл глаза, старик уже стоял, опершись босой ногой о камень, и смотрел на горизонт из-под ладони. Напряжение было в его позе, в натяжении мышц, даже в редких волосах и вздыбленной бороде: прежде старик никогда так не смотрел.

   - Что там? - спросил Развияр.

   Небольшое судно, гребное, черное, подошло очень близко. Никогда большой корабль не оказывался так близко от острова - наверное, галера была плоскодонной и не боялась подводных камней.

   Развияр по приказу старика спрятался в хижине и лежал, не шевелясь. Он почти ничего не видел, зато слышал каждое слово.

   - Эй! - крикнул с воды молодой хрипловатый голос. - Маяк!

   - Чего тебе? - сварливо отозвался старик.

   - Отдай гексаненка. Очень нужно.

   Развияр обмер под сводом из раковины.

   - Какого? - рявкнул старик с ненавистью. - Греби отсюда к Шуу в задницу!

   Человек на корабле рассмеялся:

   - Маяк, ты дурак. Баки-Баки проговорился в таверне, не сегодня-завтра тут будет патруль. А Золотым не нравится, когда их посылают к Шуу! Давай, мне гребец нужен, у меня Толстого подрезали в плавучей таверне.

   Стало тихо. Солнце садилось в море, Развияр не мог его видеть, но по бликам на воде, по цвету воздуха чувствовал: солнце утонуло ровно наполовину.

   Старик молчал. Плескались волны у берега.

   - Эй, Маяк, ты заснул?

   Путаясь в просоленных тряпках, Развияр выбрался из-под раковины. Он не до конца понимал, происходит с ним счастье или беда, но не мог оставаться на месте. Почти у самого берега покачивался темный корабль, он стоял к маяку кормой, растопырив весла, и показался Развияру похожим на черную птицу - пластуна.

   На корме, упершись ногой в бочонок, возвышался молодой чернобородый мужчина в белой рубашке, запятнанной, кажется, кровью. Его левая рука покоилась на перевязи. Он первым увидел Развияра.

   - Тощий, - дал свое заключение. - Но гекса все выносливые, даже полукровки. Парень, давай на борт!

   На ходу, спотыкаясь в камнях, Развияр натянул рубашку и штаны, заскорузлые, колючие, но еще не очень рваные. Старик не обернулся. Развияр остановился рядом, вопросительно заглянул в лицо, обрамленное, как венчик, белыми волосами.

   Старик посмотрел ему прямо в глаза - впервые за все время, что Развияр прожил на острове.

   - Слушай, - сказал старик еле слышно. - Кладешь на камень, рукой рисуешь вот так, - он чиркнул по воздуху правой рукой, сложив пальцы щепоткой, - и говоришь… Его голос из шепота превратился в еле слышный шелест, но Развияр услышал.

   - Говоришь: "Медный король, Медный король. Возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно". Запомнил?

   - Медный король…

   - При людях не повторяй!

   - А что кладешь? - Развияр нахмурился, он хотел попрощаться и ждал от старика других слов. Но тот, похоже, никогда не делал того, что от него ждали.

   - А что тебе дорого, то и кладешь, - резко сказал старик и отвернулся.

   - Эй, парень! - торопил чернобородый в белой рубашке. - Долго тебя ждать?

   - И что будет? - Развияр ближе наклонился к старику.

   - Ничего не будет! - выкрикнул тот с непонятной злостью - Иди!

   Больше из него нельзя было вытянуть и слова. Решившись наконец, Развияр вошел в воду, вплавь добрался до галеры, и его подняли на борт.

   Галера называлась "Чешуя".

   Всю ночь Развияр греб, сидя на скамейке между лысым, голым до пояса человеком и другим, совсем молодым, болтливым и липучим. Развияру трудно было разговаривать на веслах - он не умел, не привык грести и быстро устал, а молодой сосед все расспрашивал его, кто он и откуда, и требовал новых подробностей, пока, в свою очередь, не выдохся и не замолчал. Мерная работа, раскачивание, поскрипывание вогнали Развияра в транс. То ему казалось, что он снова на борту "Крыламы", надо заканчивать книгу, а пальцы не держат перо. То виделся Мирте, маячивший на горизонте столько долгих дней, а теперь сгинувший в тумане. То вспоминался старик по имени Маяк, и Развияр заново удивлялся и обижался его прощальным словам. "Медный король…" Старика считали полоумным, да так оно, наверное, и было.

   Утром поднялся попутный ветер, и гребцы сложили весла. Развияр не сразу смог подняться со скамейки: спина болела, ноги затекли, а ладони оказались стертыми до крови. На палубе разливали суп и раздавали хлеб; увидев, как длинный нож кромсает румяные ломти, Развияр забыл об усталости и боли.

   Он сел у борта, положив миску на колени. Ложки не было - каждый из гребцов откуда-то достал свою; Развияр растерялся, но тут рядом уселся чернобородый в белой рубашке. Молча протянул Развияру деревянную ложку с резными узорами.

   - Спасибо!

   Суп заструился, кажется, по жилам вместо крови. Запах наполнил глотку и нос - похлебка оказалась такой вкусной, какой Развияр не пробовал даже в доме хозяина Агля, даже на борту "Крыламы". Но главное - хлеб - Развияр приберегал на потом.

   - Устал? - спросил чернобородый. - Это с непривычки. Не бойся: гекса крепкие, с них можно шкуру драть, потом новая отрастает.

   Развияр перестал хлебать. Глянул с подозрением.

   - Ты не больно-то похож на гекса, - чернобородый ободряюще подмигнул. - Только Золотые видят, у них глаз на такие дела пристрелянный… да подзолотки, которые с правом на жительство, тоже замечают, им положено. Ты был раб, так? Слуга?

   - Переписчик.

   - Грамотный? - человек нахмурился. - Это забудь, нам оно без надобности. Нам идти против ветра двадцать дней… Если повезет. Так что старайся, парень, выгребай, как положено, и будет тебе награда… Внизу гамаки висят, поешь - и на боковую. А ложку себе оставь, потом отдашь… Кстати, зовут меня Арви.

   И он ушел, оставив новичка с пустой миской на коленях.

   Похлебка, согрев изнутри, раззадорила Развияров голод. Ни странные речи чернобородого Арви, ни нарастающая качка, ни усталость не могли этот голод притупить.

   Второй миски не полагалось. Развияр устроился на корме среди свернутых канатов и взял обеими руками хлебный ломоть.

   Этот хлеб вышел из пекарни совсем недавно. Он не походил на сухари, которыми довольствуются матросы в море. Он был подарком из Митре, парящего города, который навсегда исчез за кормой. Развияр, закрыв глаза, вдохнул хлебный запах.

   Снова вспомнился старик. Никто не привезет ему хлеба, старый Маяк давно забыл, что это такое. "Возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно". У старика дико горели глаза, когда он произносил эти слова. Его обычно тусклые, равнодушные глаза…

   Что нужно Развияру?

   Не много. Пусть перестанут гореть ладони, пусть не ноет спина. Хорошо бы еще одну краюшку хлеба, и миску супа тоже неплохо. Хорошо бы сбежать с этой галеры, Развияру здесь не нравится, хотя чернобородый Арви кажется добрым. Хорошо бы найти нового хозяина, чтобы не таскал за уши, как мастер Агль…

   Он мечтал - и уже не мог остановиться. Никогда в жизни он так не мечтал; начав с малого, он все желал и желал, и уже видел себя посреди Императорской библиотеки, где собраны все книги мира, и он, Развияр, их хранитель и переписчик…

   Мог ли старик сам оказаться магом? Мог ли он научить Развияра волшебному заклинанию?!

   Хлебный ломоть был дороже всего на свете. Так казалось Развияру; он выбрал на палубе чистое место и положил перед собой хлеб.

   Оглянулся. Никто не смотрел: люди отдыхали после тяжелой работы, кто-то спустился в трюм, кто-то устраивался на палубе. Арви стоял рядом с рулевым; над головами у них надувался косой парус, когда-то черный, а теперь выгоревший и покрывшийся соляными разводами. Никому не было дела до новичка: наверное, гребцы на "Чешуе" часто меняются…

   Развияр поднял руку - и в точности повторил то движение, которому научил его старик.

   - Медный король, Медный король… Возьми, что мне дорого! Подай, что мне нужно! Я хочу…

   Но прочие слова застряли у него в глотке, потому что хлеб вдруг дрогнул, будто окутанный дымкой, и пропал. "Чешую" сильно качнуло; покатился незакрепленный бочонок, выругался рулевой, завыл ветер в снастях. Галера шла по неспокойному морю, за кормой вставало солнце, и все было, как прежде, но хлеб исчез, не осталось ни крошки, и Развияр напрасно водил рукой по тому месту, где лежал драгоценный ломоть.

   - Как это может быть?!

   Он ни разу в жизни не видел магию в действии. Но то, что случилось, было именно волшебством, непостижимым и злым. Как старик, которому он помогал собирать водоросли, ловить рыбу, выкатывать наверх бочку, - как старик, к которому Развияр почти привязался, мог сыграть с ним такую жестокую шутку?!

   Он не удержался и заплакал - впервые с того дня, как хозяин Агль ни за что ни про что оттаскал его за уши.

   Гамаки висели в три яруса вдоль бортов. Развияр нашел себе место в самом низу. Свет пробивался сквозь щели палубы. Развияр лег и, провиснув в гамаке, спиной коснулся холодного дерева.

   Над ним покачивалось в сетке грузное тело гребца - сосед Развияра спал в своем гамаке, как в коконе, и казался личинкой огромного насекомого. Храп, сопение, сонное бормотание усталых людей вплетались в шум волн и скрип мачты. Развияр закрыл глаза, но не уснул. Ему увиделось поле, поросшее зелеными колосками, окруженное лесом. Огромные деревья, много выше маяка, стояли плотно, ствол к стволу, сцепившись ветками. Светило солнце. Колоски шевелились под ветром, и вдоль межи - а тропинка вдоль поля называлась "межа" - бежал человек на ходулях. Это было очень давно. А может быть, и не очень.

   Его отец служил обходчиком на поле, бегал на ходулях, отгоняя в лес паразитов. Ходули его были выше человеческого роста, сверху ухватки для рук, а внизу - вытесанные из дерева два огромных копыта. Земля дрожала, когда отец бежал на этих ходулях, и каждый шаг его был - как десять обыкновенных шагов; отец громко говорил, громко смеялся, много ел, а когда был в духе, подбрасывал Развияра к потолку их деревянного дома… Значит, у них был дом. Точно, был: порог в две каменных ступеньки, сени без потолка - из них видна двускатная соломенная крыша, темная, очень высоко над головой. Направо и налево двери, направо в дядькину половину, налево в отцову, и вот там уже был потолок. Развияр, взлетая, хохотал, а женщина с волосами до пола кричала, что он убьется…

   Женщина?

   Воспоминание оказалось не просто приятным - завораживающим. Развияр испугался, что вот сейчас оно уйдет. Может, это сон? Но почему глаза открыты?

   В трюме храпели. По палубе кто-то прошел, солнечные полоски в щелях погасли и снова загорелись. Развияр крепко зажмурился. Снова, будто не веря себе, вызвал в памяти лицо отца… И разглядел - под закрытыми веками! - его колючую щеку, железную серьгу в маленьком темном ухе, веселый зеленый глаз…

   Женщина! Рядом с ним женщина с черными волосами до пола. Мать: белые щеки, высокие скулы и темные глаза, на шее ожерелье из змеиной кожи. Отец говорил, ее укусила белка. И мать сама превратилась в белку и убежала в лес. С тех пор, когда отец обегал поля на своих ходулях, за ним иногда увязывались белки. Стелились по земле, одна за другой, и не хватит пальцев, чтобы их сосчитать. Так рассказывал отец, сам Развияр никогда не видел…

   Картинки появлялись перед глазами, как раньше появлялись буквы в книгах. Стоило только о чем-то подумать. Вот и сейчас: бьют в землю деревянные копыта. Бежит человек на ходулях, а за ним, распушив хвосты, шлейфом струятся белки… Ярко-рыжие, темно-рыжие, и цвета песка, и цвета огня, они похожи на волны. На бегущие, озаренные солнцем волны.

    Развияр облизнул пересохшие губы. Бочка с водой там, на палубе… Он выбрался из гамака, встал, пошатываясь, двинулся к лестнице, спотыкаясь о чьи-то руки, мимо сопящих и бредящих во сне, туда, где был люк в щелястом потолке.

   На четвереньках выбрался на палубу. Здесь было лучше: свежий ветер, соленые брызги, солнце на воде. Зачерпнул воду из бочки, загремел цепью, захлебываясь, выпил - одну кружку и сразу вторую.

   Не хотелось обратно в трюм. Развияр устроился у борта, свернулся калачиком, положив под голову кулак. Закрыл глаза - и снова увидел, как бегут по полю сотни белок.

   Его дом сгорел. Чужие крики лопались в ушах, как пузыри в лужах. Почти человеческим голосом ревело пламя. Это было много после того, как мать стала белкой. А что случилось с отцом? Может быть, он спасся из пламени? Может, он до сих пор жив?

   Развияр с силой потер лицо. Что с ним происходит? Почему он раньше ничего этого не помнил, и вспоминать не пытался?!

   У него были дом и родня. Старая бабка, мать отца, рассказывала о том, что случалось раньше. О каменном великане, прозванном "мертвой статуей"… Давным-давно, еще когда Развияров дед не родился, кто-то подбил на распутье каменного великана. Говорят, великий волшебник подбил. Великан упал на колени, повалился на бок, но не умер до конца: еще Развиярова мать, когда была маленькая, своими глазами видела, как статуя поднимает каменные веки и глядит… Развияр попробовал представить бабкин рассказ строчками в книге - и не смог. Она рассказывала, как выкорчевывали леса, как жгли их, отвоевывая землю для колосков, а горелые пни приходили по ночам в деревню и вытаскивали из постелей спящих людей. Маленький Развияр пугался таких рассказов, отец ругался и говорил, что теперь-то, когда людей стало много, ни один пень на такое не отважится…

   И еще бабка рассказывала, как в лесу появилась мать Развияра. Она ходить не умела, а ехала на двуногой ящерке верхом. Ящерка потом сдохла, хотели чучело сделать, да чучельник все испортил по пьяни. А девочка здоровая оказалась, ходить научилась и бегать, выросла красавицей, ну, Развияров отец и взял ее за себя…

   - Только не в Мирте, где каждый раб сосчитан, - сказал знакомый голос. Развияр разлепил веки.

   У противоположного борта стояли Арви и его подельщик, широкоплечий белобрысый человек по имени Лу. Они разговаривали, то ли не замечая Развияра, то ли не обращая на него внимания.

   - Ты же знаешь, беглых у них нет, - продолжал Арви. - Сами рабами не торгуют, а наши, из Фер, по лицензии. На рынке за одного гребца заплатишь, как за полгалеры, а наемному тоже плати… Да чего там - удачно получилось, оно на пользу все равно.

   Развияр снова закрыл глаза. Увидел ящерицу размером с человека, стоящую на двух ногах, и на спине у нее в крохотном седле - ребенок…

   - Слушай, - сказал глухой голос, наверное, говорил Лу. - Мы хорошо сходили в этот раз. Больше такого везения не будет.

   - Хочешь спрыгнуть? - голос Арви неприятно истончился, стал колючим.

   - Мы богатые. Хватит, Арви.

   Долго длилось молчание. Развияр почти заснул.

   - В последний раз, - сказал Арви. В полусне Развияра его слова раскатились эхом: "В последний раз… раз…"

   - Все так говорят. А потом их сжирает эта тварь. Или берет патруль. Или они умирают уже в Мирте от неизвестной причины. Не знаю, что хуже.

   - Одна шкура - это дом на побережье, Лу.

   - Мы уже продали полторы шкуры. Нам хватит.

   - Если ты боишься, - уходи, - голос Арви опасно понизился. - Только доли твоей в новой ходке - не будет.

   - Моя доля в галере. Две десятины отдай.

   - Ни десятины, Лу. Ведь это меня сожрет тварь или расстреляет патруль, или убьют в Мирте. Я выкуплю у тебя галеру, и беги.

   И опять сделалось тихо, только шумело море.

   - В последний раз, - со злобой сказал Лу. - Шуу с тобой, капитан.

   "Чешуя" шла на запад. Ветер редко бывал попутным, работать приходилось день и ночь, гребцы сменялись каждые несколько часов. Развияр окреп; правда, вместо хлеба теперь раздавали сухари, но зато крепкие и вкусные, да и суп варили жирный. Развияр наедался не всегда - он стал прожорлив от тяжелой работы, а может быть, оттого, что пустился в рост. А в том, что он рос, не было сомнений - вытягивался, раздавался в плечах и будто расширялся изнутри. Работал ли он на веслах или лежал в гамаке, или сидел у борта, подставив лицо ветру - он постоянно видел картинки, четкие, яркие.

   Он видел лес, похожий на лабиринт из многих комнат. Ветки образовывали свод, а стволы и лианы, кустарники с мясистыми листьями были непроходимы, как стены. Человек, не зная леса, терялся в нем за минуту, но Развияр в своих воспоминаниях был жителем этого дома и знал его, как ладонь.

   Вечером под сводами загорались светляки: бледно-голубые, зеленоватые, матово-белые. Каждый листок отбрасывал тени по числу огней. В мыслях своих Развияр лежал на берегу крохотного озерца и смотрел на светлячка, зависшего на паутинке. Светлячок был самкой, готовился отложить яйца и потому медленно менял цвет - от зеленого к розовому, через многие опаловые оттенки.

   Море говорило водой и ветром, скрипом снастей, ударами весел. Развияр, бывало, так погружался в мечты, что только грубый тычок мог вернуть его к реальности. Он греб и ел, лежал в вонючем трюме, покачиваясь в гамаке и слушая храп; он мысленно поднимался по двум каменным ступенькам, проходил через прохладные сени, открывал дверь. Бывало, что дом пустовал, только завернутый в тряпочку чугунок стоял на столе, приглашая пообедать. А случалось, что его встречали отец, или мать, или бабка, или все сразу; а еще бывало, приходила с дядькиной половины двоюродная сестра - рыжая, как белка…

   Иногда Развияру становилось нехорошо, его знобило, и ворочался ужин в животе. Тогда ему виделись языки пламени и черный дым: горел дом и горела вся деревня, а кто их поджег, Развияр не мог вспомнить. От страха он бросился в лес, и там бродил много дней, питаясь улитками, грибами и ягодами, пока его не подобрали проезжие чужие люди и не продали, через несколько месяцев, хозяину Аглю…

   Где это было? Что за лес? Где искать отца, если он уцелел, и дядьку, если его не убили?

   Тем временем "Чешуя", быстрая и легкая галера, бежала все дальше и дальше на запад. Все чаще набегали тучи, ночи делались прохладнее. Развияр понемногу излечивался от задумчивости: теперь он больше размышлял, чем грезил.

   Его ладони покрылись жесткими, как дерево, мозолями. Он понемногу стал водиться с остальными гребцами - не дружил, конечно, но и не дичился, как поначалу. Оказалось, что сидеть в кружке с другими, слушать разговоры, иногда вставлять слово и смеяться вместе со всеми - не только весело, но и очень полезно. Эти люди знали больше, чем обычно говорили, но Развияр научился по крошечным оговоркам достраивать невысказанное.

   Половина гребцов давно плавала с Арви и Лу. Другая пришла на галеру только на этот рейс. Все были вольные, на уговоре. Все остались довольны оплатой рейса, и только двое собирались сойти с "Чешуи" в порте Фер. Галера побывала в "опасном деле" - о нем вспоминали с гордостью, но вслух не говорили, а спрашивать напрямую Развияр не решался. Его почему-то считали рабом. Развияр не спешил никого разубеждать.

   Он смотрел на себя со стороны и видел ушастого, с растрескавшимися губами, большеротого подростка. Ясно, зачем его подобрали Арви и Лу - гребца-новичка не пришлось покупать на рынке Мирте, и ему не надо платить по уговору. Но что с ним будут делать дальше? Что делал бы Развияр, будь он Арви и рассуждай, как он?

   Продать дармового раба на рынке в большом городе. Вот что первым делом должно прийти капитану в голову. Гребец из подростка плохой, даром что окреп по дороге. Но молодой, здоровый, грамотный - за вырученные деньги можно нанять по уговору троих взрослых мужчин… Так, наверное, рассуждали прочие гребцы - они давно решили судьбу Развияра. Его продадут в Фер, и на вырученные деньги наймут людей вместо тех, кто пожелал уйти с галеры.

   Совсем недавно Развияр готов был попросить предательского "Медного короля" о новом добром хозяине. Теперь ему неприятно было об этом думать - во-первых, потому, что шутка старика не забылась и не простилась. Во-вторых, Развияр теперь вспомнил, что не всегда был в рабстве, и то, что прежде казалось естественным, теперь пугало и возмущало.

   Хорошо бы сбежать, как только они прибудут в Фер. Правда, Развияр, будь он на месте Арви, предвидел бы такой поворот и присмотрел бы за мальчишкой. Капитан не дурак; среди моря деваться некуда. Развияр уже тонул однажды - хватит, наплавались, уж лучше в рабство. На горизонте показалась земля. Развияр обрадовался, но оказалось, что это всего лишь остров Тыр, безлюдный и безводный. Можно было обойти его с юга, так Арви и Лу обычно и делали. Но при юго-западном ветре - а он держался уже несколько дней - удобно было обойти Тыр с севера, и именно этого очень хотелось команде.

   - Пойдем через воды Империи? - скептически спросил Лу.

   - Мы пустые, - возразил Арви. - Что нам?

   И галера повернула на северо-восток.

   Близился конец плавания. Попутный ветер гнал "Чешую" в порт. Гребцы отдыхали больше обычного, играли, отсыпались. Так прошло два дня, и Лу заметно повеселел, и остров Тыр, полоска на горизонте, все дальше утягивался за корму…

   На третий день дико закричал вахтенный, показывая на небо.

   С севера приближались три точки. Сперва Развияру показалось, что это птицы, потом он понял свою ошибку - птицы не могут быть такими огромными и летать так быстро. Через минуту, когда три крылатые тени закружили прямо над кораблем, Развияр уверился, что это все-таки птицы. Это крыламы, которых он не видел никогда в жизни, но много раз читал их имя на борту корабля.

   На спине у каждой птицы сидели три человека. В борт вонзилась короткая толстая стрела.

   - Гребцы - в трюм! - рявкнул Арви. - Матросы - спускать парус! Ложиться в дрейф!

   Через мгновение Развияр, затиснутый в потной толпе, оказался уже внизу, под палубой. Он слышал, как спускали парус, как нервно командовал капитан; видел, как расхаживают по палубе тяжелые сапоги Лу.

   В трюме молчали. В тишине прозвучал скрежет - это опустились на палубу огромные птичьи ноги. "Чешуя" качнулась под новым немаленьким весом.

   - Капитан? - окрикнул чужой голос, привыкший командовать.

   - Здесь, - отозвался Арви с подчеркнутым спокойствием.

   - Вы в водах Империи. Кто хозяин?

   - Тоже я. С подельщиком.

   - Я подельщик, - глухо признался Лу.

   - Что везете?

   - Пустые возвращаемся из рейса. Возили в Мирте кожи, перья…

   - Зубы не заговаривай! Знаю, какие вы кожи возили! А ну, показывай все, да смотри без глупостей! Перестреляем, как сытух!

   Даже в трюме был слышен свист крыльев. Две другие крыламы кружили над "Чешуей", держа ее на прицеле.

   - Смотрите, - сказал Арви, и в голосе больше не было спокойствия - только злоба и страх. - Наизнанку выворачивайте. Нет ничего!

   Заскрипела палуба. Загрохотали сапоги по лестнице. В вонючий трюм спустился имперский стражник, офицер в серебристо-черной броне. На загорелом лице у него толстым слоем лежала брезгливость.

   - Шуу, - не то сказал, не то сплюнул он.

   Гребцы стояли, согнувшись - высокий человек не мог выпрямиться в трюме, особенно возле борта. Стражник прошел, вглядываясь в лица, и выдержать его взгляд могли не все. Остановился перед Развияром. Жесткими пальцами взял за плечо, отодвинул; пошевелил ногой кучу тряпья на полу. Арви стоял на лестнице и исподтишка, за спиной офицера, ободряюще подмигивал гребцам.

   - Показывай каюту, - велел стражник.

   Каюта помещалась на корме и больше была похожа двухместный гроб. Там жили Арви и Лу, там же хранились их вещи. Стражник вышел из трюма вслед за капитаном; Развияр почувствовал, что умрет, если не увидит крыламу вблизи.

   Он прокрался по лестнице. Люк остался открыт, Развияру только и оставалось, что высунуть голову, встать на цыпочки…

   Сперва он увидел ноги - темно-желтые, перепончатые, с когтями. Потом - всю птицу, белую, даже синеватую, невозможно огромную; она стояла боком, Развияр увидел сложенное крыло, седло на спине и крутой изгиб шеи. Птица повернула голову, посмотрела на Развияра желтыми злыми глазами.

   - Вниз! - рявкнул незнакомый голос, и Развияр только сейчас увидел, что по бортам стоят двое в кольчугах, со взведенными арбалетами в руках. Налетел ветер, над головой захлопали крылья. Развияра схватили за ноги и стянули в трюм, больно приложив подбородком о ступеньку.

   - Сдурел?! - лысый гребец тряхнул его, как тряпку. - Не лезь! Неповиновение нам запишут!

   Развияр, оглушенный, сел у борта. Через несколько минут Арви, Лу и офицер снова вышли на палубу, и голоса их звучали по-деловому и почти спокойно.

   - Не попадайтесь, - сказал офицер. - Застану с товаром - живыми не уйдете. Есть приказ топить браконьеров с кораблем и командой.

   - Мы честные торговцы, - сказал Лу.

   Арви что-то пробормотал.

   - Пошли! - крикнул офицер своим.

   Звонко захлопали крылья о палубу. "Чешуя" качнулась, теперь уже освобождаясь от лишнего груза. Минута прошла в молчании, потом Лу громко и замысловато выругался.

   После отлета крылам на "Чешуе" случился буйный праздник. Похоже, галере вместе с командой удалось избегнуть большой опасности. Кислыми оставались только Арви и Лу: Развияр понял по обрывкам разговоров, что им пришлось заплатить стражникам большой штраф, а может быть, и взятку.

   На палубу выкатили припасенный бочонок "жгучки". На радостях развязались языки; сидя в кружке вместе со всеми, Развияр узнал то, что прежде хранилось в тайне.

   Охота на донного дракона запрещена в Империи: шкурами этих ужасных тварей, драгоценными шкурами, украшались жилища высших сановников и самого Императора. Тем не менее находились смельчаки, выслеживавшие в подводных пещерах молодых, не вошедших в полную силу драконов и убивали. Либо гибли: донный дракон - страшен, даже юный, и не было случая, чтобы отряд охотников вернулся с добычей и в полном составе.

   "Чешуя" была контрабандистским судном. Арви и Лу приводили галеру в условленное место, покупали шкуры у браконьеров и везли на продажу в Мирте; это был далекий и опасный путь. В Мирте шкуры дракона ценились баснословно, но имперские шпионы выслеживали браконьеров на обратном пути. Не раз бывало, что удачливый торговец, уже выручив деньги за товар, получал "доплату" в виде удара стилетом или отравленной иголки, влетевшей в окно. Поэтому недостаточно было купить шкуру, довести ее и продать по частям. Только тот, кто вернулся живым из рейса, с чистой совестью мог сказать: повезло.

   Команда веселилась всю ночь. Наутро выяснилось, что планы многих гребцов вдруг поменялись: вместо того, чтобы идти с Арви и Лу в следующий рейс, уже девятеро, а не двое, хотели сойти в порту Фер и получить расчет.

   Арви и Лу заперлись в каюте и долго совещались - шепотом. Когда они оттуда вышли, Арви был очень зол, а Лу - мрачен.

   - Мы идем в следующий рейс, и возьмем команду в долю, - сказал Арви, упершись, по своему обыкновению, ногой в бочку. - Кто не хочет - скатертью дорога, уговаривать не станем!

   Через два дня на горизонте показались горы. В долине между двумя хребтами лежал порт Фер - транспортный узел, торговый котел и бандитское гнездо в стороне от границ Империи.

   Развияру снилось, что он охотится на донного дракона.

   Была ночь. Галера стояла в бухте, больше похожей на грот. Серая скала нависала прямо над мачтой. Здесь было так тихо, что поверхность моря казалась залитой слоем масла.

   Развияр спал на палубе. Никогда в жизни ему не доводилось видеть донного дракона. Теперь, во сне, тварь представлялась ему на тысячи ладов.

   На "Чешуе" было непривычно пусто. Большая часть гребцов решила провести ночь на берегу, только некоторые, семейные и бережливые, остались на галере. Развияр попытался уйти с остальными - якобы затем, чтобы отдохнуть по-мужски, но Арви шевельнул бровями:

   - У тебя ведь нет денег, дурачок. Да и мал еще. Сиди.

   И Развияр ушел в трюм, но там было так душно, что он опять поднялся на палубу и лег на голых досках.

   Он долго не засыпал. Придумывал - и не мог найти причину, по которой капитану следует взять его в поход за шкурами. А Развияру хотелось быть убедительным; ладно - пусть он молод, но зато ничего не боится. Ему можно платить меньше, чем прочим. В первый поход вообще можно не платить! Уже потом, когда Развияр себя покажет - тогда он войдет в долю, как остальные. Он слабый гребец - но в пути станет сильнее…

   Он задремывал, и во сне Арви соглашался с ним. Кивал, хлопал по плечу, говорил: ладно. Пойдешь с нами.

   Свистнули в воздухе крылья. Развияр открыл глаза, резко сел: во сне ему привиделась патрульная птица. Слабо светилось море, в бухту заглядывала далекая половинчатая луна. На рее, покачиваясь, висел кожистый мешок с двумя горящими глазами.

   Развияр закричал. Заворочались в трюме, кто-то ругнулся. Из каюты на корме вышел Лу - бодрый, будто и не спал вовсе.

   - Ага, - сказал сам себе, увидев мешок на рее. - Славно.

   Через несколько мгновений Развияр понял, что чудовище - вовсе не чудовище, а почтовый нетопырь, повисший на рее вниз головой. На "Крыламе" было несколько таких - в клетках; Лу зажег фонарик, снял конверт с ошейника почтаря, распечатал и тут же, подсвечивая себе, прочитал.

   Вышел Арви - хмурый, помятый, в бывшей белой, а теперь грязно-серой рубахе.

   - Вот гады, - сказал Лу, сворачивая письмо.

   - А я говорил, - Арви судорожно зевнул. - Всех денег не заграбастать, да. Но чтобы получить свое, надо хотеть получить все. Пожелаешь немножко - останешься общипанной сытухой… Вот как мы.

   Лу оглядел палубу. Приметил в темноте Развияра.

   - Не спишь? - спросил со странным выражением.

   Развияру вдруг стало страшно.

   - Есть купец на тебя, - Арви сплюнул за борт. - Только дешево дает, сволочь… Ну да не при наших делах привередничать.

   На рассвете к "Чешуе" подошла колесная лодка. Гребные винты у нее помещались не по бортам, как в гавани Мирте, а за кормой.

   В лодке Развияру связали руки. Он так удивился, что даже не пытался вырваться. Борт "Чешуи" проплыл мимо, как когда-то проплыл борт "Крыламы"; лодка была широкая, почти квадратная, барабан вертели не ездовые крысы, а грузные пятнистые существа со складчатой шкурой - шлепуны.

   - И-и-и! - кричал им лодочник.

   У него был тонкий, как скрежет по стеклу, голос, бритая розовая голова и белый шрам на лбу. Развияру этот человек внушал непонятный ужас. Еще на борту галеры, когда бритый взялся щупать новому рабу мускулы, когда сунул ему в рот заскорузлый палец, пробуя зубы, - Развияра скрутило от отвращения и безысходного страха.

   "Страх Шуу". Вот как это чувство называется. Теперь Развияр сидел в лодке, связанный, и ни разу не оглянулся в сторону "Чешуи".

   Лодка вышла на открытую воду.

   - И-и-и! - взвизгнул бритый, и рептилии в колесе забегали быстрее. Развияр поднял голову.

   Ему приходилось бывать в порту Фер: отсюда они отправлялись с хозяином Аглем в Мирте. Хозяин Агль, предусмотрительный, как запечная мышь, рассчитал и предвидел все: и сколько денег уйдет на поездку, и как скоро окупятся затраты, и какие подарки привезти родным из Летающего Города - чтобы и всем хватило, и не разориться. Одного не предусмотрел хитрый переписчик: что Мирте не позволяет ступить на свою землю человеку с кровью гекса в жилах… Не доезжая до порта, лодка свернула в скалы и оказалась во фьорде с отвесными стенами. Смотреть на лодочника со шрамом было неприятно, на скалы - страшно, поэтому Развияр опустил глаза и уставился на собственные колени.

   Грязные, затасканные штаны светились прорехами. Сквозь истертую ткань проглядывала загорелая исцарапанная кожа. Почему Развияр "гекса"? В его детских воспоминаниях не было этого слова. Люди, которых он помнит, звали себя иначе: "Пригорки". Так называлось селение, и люди говорили о себе - мы пригорки…

   Он поймал себя на том, что впервые слышит голоса в своих воспоминаниях. Раньше чередовались картинки, но голосов не было. А теперь под хлюпанье воды и осторожный шум ветра в ушах ясно прозвучало: мы пригорки. "Ну, пригорки, кто косить?"

   Мать его была из чужих земель. Совсем маленькой ее привезли в Пригорки - верхом на двуногой ящерице. Она не умела ходить…

   Развияр вспомнил лицо матери, как если бы она, а не человек со шрамом, сидела напротив на лодочной скамейке. Глаза странной формы, каплеобразные. Выдающиеся надбровные дуги. Значит, его мать была гекса… А теперь она стала белкой и до сих пор бегает где-то в лесах.

   - Цо-ок!

   Рептилии остановились в крохотной бухте. Там ждали двое, с капюшонами, надвинутыми на лица; Развияра вытащили из лодки и, подталкивая в спину, повели по каменной лестнице, ведущей вверх через пролом в скале.

   Через час он был уже на рабском рынке в пригороде Фер. Еще через час, снова поменяв хозяина, шел в общей веренице рабов, уводимых от побережья все дальше в горы.

   Арви и Лу продешевили. Надо было продавать меня, как грамотного, думал Развияр на ходу, глядя в спину идущего впереди парня. За грамотного дали бы больше - конечно, если найти разборчивого и богатого покупателя.

   Дураки, думал Развияр. Бывший хозяин Агль до сих пор, наверное, грызет локти и проклинает свое разорение. Проклятые контрабандисты могли бы подзаработать на труде искусного переписчика…

   И тут же с ожесточением подумал: шиш вам. Не стал бы я работать на них. Я свободный человек, у меня есть память, и я еще увижу когда-нибудь леса своей родины.

   Цепочка рабов медленно тянулась в гору. Надсмотрщики пощелкивали бичами - без излишней жестокости. Так, для порядка.

   Замок целиком был высечен в скале. Непонятно, кто и когда проделал этот титанический труд; кое-где на стенах сохранились отпечатки огромных зубов. Надзиратель Роджи говорил, что это скальные черви; только великий маг может подчинить себе скального червяка и заставить его грызть камень по приказу.

   Здесь все было каменное: мебель. Посуда. Сердца людей, служащих здешнему властелину, были, похоже, тоже из камня. Днем солнце нагревало замок так, что на перилах внешних галерей вольнонаемные жарили себе яичницу. В глубине замка, в дальних комнатах, освещенных факелами, было стыло и холодно, и с потолка капала вода.

   Развияру повезло: его запирали на ночь в Восточной темнице. Это было большое помещение с единственной узкой и низкой дверью, с огромным проломом в стене напротив - вроде окна, выходящего на восток. Под проломом открывалась бездна, далеко внизу журчал ручеек. Скала поросла мхом, стены и пол Восточной темницы больше чем наполовину были затянуты глубоким и мягким зеленым ковром. Ручеек, бравший начало где-то наверху, снабжал рабов свежей водой и позволял умываться.

   Здесь не бывало душных ночей. Развияр лежал на мшистом покрове и сколько угодно мог думать о своем; за день до его появления в замке - вместе с пятью другими рабами - в Восточной темнице случилась драка. Кого-то сбросили вниз.

   В первую свою ночь в замке Развияр оказался среди молчаливых, подавленных, очень скрытных людей. Позже он узнал, что, недосчитавшись накануне раба, старший надсмотрщик пришел в ярость, велел сурово наказать правых и виноватых, а двое зачинщиков драки были наказаны до полусмерти. С тех пор обитателям темницы запрещено было разговаривать друг с другом от заката и до рассвета. Впрочем, Развияра вполне устраивал такой порядок.

   Он лежал в тишине, слушая шорох ручейка. Если зажмуриться - можно вообразить, что валяешься на поляне среди леса. Бежать из Восточной темницы невозможно, но Развияр убегал каждый вечер, просто закрыв глаза.

   Утром, перед рассветом, и вечером, в сумерках, на стенах кое-где можно было различить буквы. Когда-то здесь сидел грамотный человек; звали его Уки-Поводырь, он выцарапал на камне свое имя и десяток неприличных слов - наверное, все, что знал. Он же - а может быть, другой раб - нарисовал, как умел, голую женщину с маленькой головой и широченными, как корма у галеры, бедрами. Кроме этих надписей и рисунка, в темнице была еще одна, очень странная, отметина на стене. Развияр долго к ней присматривался, прежде чем понял: это тоже слово. Когда-то, переписывая книги на чужом языке, он научился понимать иную речь, хоть и не знал, как она звучит.

   Слово, выцарапанное на замшелой стене, означало "память".

   - Эй, книжник!

   Повелительный голос из-за приоткрытой дверцы. Развияр поднялся, чувствуя, как ноют мышцы. Это еще что: после первого дня работы он вообще пошевелиться не мог…

   Сразу за дверью был коридор для стражи - темный и куда более душный, чем сама темница. Здесь горела свечка. Развияр зажмурился.

   - Садись, - сказал надзиратель Роджи.

   - Спать хочу…

   - Ну-ну, покочевряжься мне! Ну-ка, давай про корабль женщин.

   - В третий раз?

   - А хоть бы и в шестой! - в голосе надзирателя прорезалось раздражение, и Развияр не рискнул больше препираться.

   Он сел на холодный пол (мох здесь бы вытоптан множеством ног) и мысленно открыл книгу поучительных историй.

   - Жили две женщины, первая была жена сапожника, другая - жена купца, торговавшего пухом. Жена сапожника была верна своему мужу, и даже в мыслях не прелюбодействовала ни с кем. Жена торговца пухом любила спать на мягких перинах, сладко есть и тешить свою похоть; однажды…

   Буквы всплывали из памяти без принуждения. Развияр читал книгу, его правая рука сжимала воображаемое перо, будто перенося знаки на чистый лист. Надзиратель Роджи слушал, подперши щеку кулаком. За дверью слушали тоже - те из рабов, кто еще не спал.

   Способности Развияра выявились случайно. В одну из первых ночей, напуганный и потерянный, он начал шептать книгу вслух - ту, недочитанную и недописанную, про Осий Нос. Роджи, дежуривший за дверью, сперва решил, что новичок нарушает приказ главного надзирателя, переговариваясь с другими рабами; впрочем, Роджи был умен и почти сразу понял, что ошибся. Известию, что новый раб грамотен, никто из надзирателей не обрадовался. Судьба Развияра не изменилась никак, если не считать того, что теперь Роджи по много раз заставлял его пересказывать книги - по ночам или днем, во время передышек.

   Развияр позволял себе ворчать, но ему нравилось, что у него есть слушатель. Вспоминались долгие часы, проведенные на острове у Маяка, когда, сидя в отползающей тени, он вот так же читал стоящие перед глазами буквы, а старик, не то безумный, не то премудрый, слушал его. В Восточной темнице Развияр вспоминал старика чаще, чем на борту "Чешуи"; горечь от потерянной краюшки забылась - Развияр почти простил старому Маяку его трюк с "Медным королем".

   - …И тогда жена купца омыла разомлевшее тело розовой водой, и умастила свои тайные локоны душистым маслом, и покрыла постель шелком и бархатом…

   Роджи судорожно сглотнул. Развияр улыбнулся, закрыл глаза, прислонился затылком к мягкой замшелой стене; так буквы виделись даже четче.

   - …и встретив его, она задернула полог, но зеркала и гобелены слышали стоны, и видели, как колебался огонек ночника…

   Развияр перевел дыхание. На этом сцена прелюбодеяния целомудренно заканчивалась, дальше шла речь о расплате - когда явился корабль королевы цветов, чтобы везти всех честных жен на праздник, жена торговца собралась туда тоже, но палуба…

   - Погоди, - хрипло сказал надсмотрщик. - Дальше я знаю… Давай еще раз с того места, где она любила спать на перинах.

   - Хочешь, я запишу тебе? - неожиданно предложил Развияр.

   Роджи мигнул короткими ресницами:

   - Как это?

   - Принеси мне чистый лист бумаги. Я запишу тебе эти слова, и ты сможешь читать в любое время. Днем, ночью, вечером…

   - Поговори мне! - глаза у Роджи сузились. - Я, чтобы читать… да разве это воинское дело?

   - Ты неграмотный? - после паузы удивился Развияр.

   Роджи хотел отвесить ему затрещину, но Развияр увернулся.

   Утром шли на работу. Завтракали на ходу - каждому по лепешке, да по сладкому корню, да по вареному яйцу черкуна (эти черные пичуги колониями селились и в скалах и в замке, не делая разницы между расщелинами - и потолками пиршественных зал). Вода струилась вдоль каждой ложбины в скале, лентами водопадов срывалась с балконов - от чего-чего, а от жажды рабы не страдали.

   Работы в замке хватало. Таскали камни в каменоломне, вертели ворот, брели в колесе, как ездовые крысы, приводя в движение подъемный механизм. Замок продолжал строиться: все глубже в скалу зарывались ходы. Все выше поднимались новые башни. Часть рабов обучали вольнонаемные - мешать раствор и класть камни в кладку. Развияр хотел бы научиться тоже - но тут надсмотрщиков взволновала новость, что "огневуха понеслась", и Развияра определили в носильщики. Яйцекладущая тварь огневуха обитала в скалах над замком. Дорожка шла зигзагом - десять поворотов наверх, десять поворотов вниз. Шестеро самых молодых рабов, в том числе Развияр, таскали в замок яйца огневухи.

   Наверх полагалось бежать, что есть силы. Десять поворотов с пустым коромыслом, одиннадцать тысяч шагов. Там, наверху, передышка рядом с гнездом; жилище огневухи обнесено было каменным валом, над ним нависали железные перекладины, похожие на реи. Из-за вала поднимался черный дым - то гуще, то реже. Грузчики - вольнонаемные в кожаных шлемах - с помощью блоков, рычагов и ухваток вытаскивали из ямы лоснящиеся от сажи, раскаленные яйца. Обвязывали их веревками, вымоченными в желчи двухголовой болотной змеи, и вешали на палки-коромысла. Развияр, подхватив на плечи коромысло, шел теперь вниз - одиннадцать тысяч шагов. Десять поворотов. Узкая тропинка, сплошной камень, солнце палит, и на каждом повороте надсмотрщик.

   Идти вниз полагалось медленно и очень осторожно, чтобы ни в коем случае не оступиться, не упасть, не повредить ношу. За надколотую скорлупу носильщикам обещали мучительную казнь - это само по себе было странно, потому что рабы ведь денег стоят. Но еще какая-то мрачная тайна была связана с яйцами - Развияр страшно уставал на спуске, хотя наверх взбираться вроде бы тяжелее. Выматывал страх оступиться, повредить ношу, но не только это; яйца очертаниями напоминали уродливые черные головы, и нелегко было видеть, как они раскачиваются справа и слева, на концах коромысла.

   Сгибаясь под тяжестью ноши, шлепая по камню огрубевшими пятками, он думал о другом, забывал о работе, "освобождался". Тогда глаза его вместо каменной тропки видели своды колоссального леса, глухие уголки, где натянута паутина с застрявшими в ней птичьими скелетиками. Многоярусные дебри, где под корнями и над корнями, в траве и в кустарниках, в переплетениях лиан, в кронах и под кронами, как под сводами дворца, кипит днем и ночью жизнь… На третьем повороте тропинки - если считать сверху - открывалась картина ущелья. Развияр всякий раз задерживал дыхание, увидев черный провал с белой пеной потока на дне и противоположную скальную стену, где развевались ленты водопадов.

   - Эй! Не зевай по сторонам!

   Развияр шагал дальше, опустив голову.

   На пятом повороте открывался замок. Тоже скала, но с выдолбленными ходами и галереями, балконами, башнями, сторожевыми постами; в нижних ярусах размещался "город", где жили вольнонаемные с семьями, в основном ремесленники. В средних ярусах обитала стража, и где-то наверху, среди множества каменных башен, под сводами дворца, гнездился властелин, которого Развияр никогда не видел. Над замком поднимались дымы, толстые и тонкие, черные и белые.

   Развияр спросил как-то у Роджи, зачем нужны яйца огневухи. Тот велел заткнуться и никогда об этом не говорить. Потом, оглядевшись, сообщил сквозь зубы: если Развияр случайно поцарапает скорлупу - он, Роджи, будет огорчен. Ему, конечно, плевать, скинут Развияра в яму с гниющим мясом или просто подвесят на крюк, но истории про женщин Роджи нравятся, поэтому Развияр должен быть осторожен - и нем, как морская змея.

   Развияр был осторожен и нем, но мысли его оставались свободны от надзора. За работой, на привале, в темнице он воображал себе огневуху так и эдак. Он мысленно готовил яичницу из ее яиц, и обогревал ими дома зимой, швырялся яйцами во врага и придумывал еще тысячи способов, как ими воспользоваться.

   Он не знал, где и при каких обстоятельствах узнает ответы на свои вопросы. И понятия не имел, как скоро это случится.

   Уставая днем, он не сразу засыпал ночью. Рабы, притаившись в темноте, украдкой нарушали запрет на разговоры; иногда болтунов уличали надсмотрщики, пороли кнутами, но разговоры возвращались опять. Развияр узнал многое о товарищах по несчастью: кого-то продали в рабство за долги. Какого-то матроса подобрали ночью пьяным на улицах порта Фер, и утром он протрезвел уже в рабском караване. Половина рабов не помнила, кто они и откуда: их опоили "сладким молоком". Кто предложил им напиток, где это было - они понятия не имели, как не знали собственных имен и историй. Слушать их было особенно жутко.

   "Память", было нацарапано на стене среди ругательств и рисунков.

   Ближе к полуночи разговоры затихали. Развияр, смертельно уставший, засыпал позже всех. Чтобы отвлечься, он принимался мысленно читать воображаемые книги - они помогали заснуть.

   Все истории про женщин он пропускал - надоело пересказывать их Роджи. Зато отлично действовали подробные описания чужих земель, обрядов, животных и растений, рассказы о неведомых существах; Развияр читал о крылатых повозках, каждую из которых несут четыре крыламы, о повадках донных драконов, о личинках огненных тварей, которые живут внутри черного яйца: "Если вынешь его из огня, не держи долго на воздухе, потому что остынет, и не будет толку; а если обступят враги - вытащи яйцо из огня и разбей скорлупу. Расколоть ее случайно нельзя - скорлупа прочна, надо захотеть. Когда треснет скорлупа - выйдет огненная тварь на свободу, и станет служить тебе три дня и три ночи, подчиняясь словам и желаниям. Ей не страшны ни стрела, ни клинок, по твоей воле убьет и одного врага, и сотню. А за миг перед тем, как истекут три дня и три ночи, вели ей броситься в воду - тогда она издохнет. Опоздаешь - беда тебе. Берегись и помни: только три ночи и три дня…"

   Развияр сел на подстилке из мха. Спали его товарищи, светили звезды сквозь пролом в стене. Журчала вода; Развияр что есть силы треснул себя по лбу. В двери, в окошечке для стражи, показалось бледное сонное лицо.

   - Кнута захотел? Спать!

   Развияр лег. Его колотил озноб. Как он раньше не догадался, как?!

   Огневуха живет в горячем гнезде. Ее яйца носят в замок, хранят в огненной печи… Про печь рассказывал, кажется, Роджи… Все знают, что яйца очень ценны, но подозревает ли кто-то - чем? "Выйдет огненная тварь на свободу, и станет служить тебе три дня и три ночи, подчиняясь словам и желаниям".

   Не бывало такого, чтобы кто-то из носильщиков случайно разбил яйцо. "Расколоть ее случайно нельзя - скорлупа прочна, надо захотеть". А никто не хочет - боятся наказания. И никто не знает, какую власть каждый день носят рабы на плечах! "Ей не страшны ни стрела, ни клинок, по твоей воле убьет и одного врага, и сотню".

   Между тем огневуха с каждым днем все меньше откладывает яиц. И когда ей снова взбредет в голову нестись - Развияру неведомо.

   Цена свободы. Власть. Пусть на три дня и три ночи; Развияру только бы вырваться. Он уйдет в горы, и там затаится, а позже выследит караван на Фер и пристроится потихоньку, а там уйдет в море, хоть юнгой, хоть матросом. Надо только правильно выбрать время… Он лежал на спине, улыбаясь в темноту, и видел, как несутся по полю рыжие и легкие, как искры, белки.

   На рассвете, когда рабы по очереди умывались из ручья, Развияр, не сомкнувший глаз за всю ночь, твердо знал: этот день изменит его судьбу. Цепочкой вышли из Восточной темницы, получили завтрак в руки, и тут Роджи сказал, что носильщиков сегодня нужно только трое.

   - Ты, - он тыкал шишковатым пальцем в грудь очередному рабу, - ты…

   Развияр обомлел.

   - И ты, - последним Роджи выбрал высокого парня по кличке Нос, - вы, трое, берите коромысла. А ты, книжник, пойдешь разгружать телеги с крупой, вчера пришел караван.

   Развияр стоял, потрясенный. Свобода была на расстоянии вытянутой руки - и ускользнула. К своему стыду, он чувствовал трусливое облегчение: не придется драться и убивать. Все останется по-прежнему.

   - Роджи, - сказал Нос очень тихо. - Я вчера ногу подвернул…

   И поддернул штанину, показывая опухшую лодыжку.

   - Шуу, - выплюнул надзиратель. - Больше ничего не подвернул? Иди на подъемнике ворот крутить, а то я тебе подверну, не встанешь! Ты, Жирный, с ворота переходишь на разгрузку…

   Взгляд надзирателя, привычно угрюмый, переметнулся на Развияра.

   - Бери коромысло, книжник. Поцарапаешь скорлупу - шкуру спущу.

   Носильщики разобрали коромысла. Развияру досталась очень удобная палка, чуть изогнутая, отшлифованная сотнями рук. Двинулись по тропинке вверх - десять поворотов, одиннадцать тысяч шагов.

   Он обогнал двух других. Потом отстал и поплелся в хвосте. Не надо торопиться; пусть они возьмут груз и уйдут вперед.

   Выровняв дыхание, усилием воли перестал считать шаги. Надо собраться. Надо решить, как и когда разбивать яйцо. Знают ли надзиратели тайну личинок? Что, если взбунтовавшегося раба сразу же пристрелят - издалека? Сможет ли защитить его личинка огневухи? Грузчики осторожно выкатывали яйца из гнезда, вязали веревками, навешивали на коромысла. В дыму, в треске искр, они сами казались чудовищами - от копоти их кожа сделалась черно-серой. "Устала, старушка, это последние яйца, завтра уже не будет", - Развияр сам слышал, как один грузчик сказал это другому. Счетовод с табличкой делал пометки, бормоча под нос, проверяя цифры - внизу, где приемка, стоит другой счетовод, и каждый день по окончании работ они сверяются, чтобы убедиться: не пропало ни одного яйца.

   Скрипели блоки, звенели цепи, шипели носильщики, когда искра попадала в прореху на перчатке. Развияр ждал, глядя на далекие вершины гор: в утреннем солнце они казались нарядными и даже гостеприимными. На мгновение вспомнился - и погас в памяти - летающий город Мирте.

   Как наяву, Развияр увидел таможенника, как он произносит, будто выплевывает, слово "гекса". И велит выбросить Развияра за борт, будто паршивую тряпку. А Развияр в ответ разбивает черную скорлупу, и огневуха заступается за него.

   Ему увиделся черный дым над мостами Мирте. Крики, страх, огонь и пепел. Три дня и три ночи - чудовище покорно каждому его слову, а что будет потом, не имеет значения…

   - Эй! Заснул?

   Развияр встряхнулся, принял на плечи коромысло с грузом и, осторожно придерживая шаг, преодолел самый крутой участок спуска. Снова выровнял дыхание, настроился на привычный ритм; одиннадцать тысяч шагов.

   Сейчас?

   Некуда торопиться. Впереди, у поворота, стоит Роджи. Если разбить яйцо - придется личинке его убить…

   А почему нет? Разве Роджи не такой, как все надсмотрщики?!

   Развияр споткнулся. Мгновенно вспотели ладони. Роджи крикнул, когда Развияр добежал до поворота:

   - Ты чего запинаешься, а? Жить надоело? Под ноги смотри!

   Развияр промычал что-то в ответ.

   Дорожка сухая, не скользкая, еще не горячая. Идем осторожно, смотрим под ноги. Не надо спешить; есть еще время, и там, наверху, ждут своего часа чудовища, до времени запертые в скорлупу.

   А если книга врет, и они не будут повиноваться?!

   Приемщик уложил яйца, вместе с веревками, в железную вагонетку на колесах и увез к специальной печи, которая не угасает ни днем, ни ночью. "Если вынешь его из огня, не держи долго на воздухе, потому что остынет, и не будет толку…"

   Вверх - бегом. Одиннадцать тысяч шагов.

   Грузчики откровенно радовались близкому окончанию работ. Они, хоть и были вольнонаемными, хоть получали немалые деньги за свой труд - боялись огневухи и ее жгучих яиц, и были счастливы, что без происшествий закончена смена.

   - Сегодня раньше пойдем отдыхать, парень!

   Обычно грузчики не разговаривают с рабами. Но теперь - подобрели; Развияр, пристроив на плечах коромысло с новым грузом, двинулся вниз.

   Сейчас?

   Размахнуться, хватить коромыслом о камень… Об этот? Или тот, следующий? Тропинка - слишком открытое место, всем все видно, и легко достать стрелой…

   На высоком камне маячила фигура надсмотрщика Роджи. Тот наблюдал за ним, за Развияром, будто что-то почувствовав. Надо было решаться, и Развияр, сжав зубы, боролся с нарастающим страхом.

   Он закончил вторую ходку, сдал груз приемщику, и счетовод записал. Подошел Роджи - он был непривычно деятелен сегодня.

   - Парень… Ты какой-то странный. Еще раз засеменишь по дороге… Остановишься… Так и знай: вечером тебя ждет порка. Только засемени еще раз!

   Развияр с тяжелым сердцем двинулся вверх. Под солнцем, под взглядом надсмотрщика он не мог поверить, что так смел был сегодня утром. Что с ним сделают, если личинка почему-то умрет? Или не будет слушаться? Или… если его поймают спустя трое суток?

   Шло время. Развияру все труднее было переставлять ноги. Страх и отчаяние, с которыми он боролся - и побеждал - с первых дней своего нового рабства, теперь завладели им полностью. Он мог освободиться, мог получить власть над жизнями других, но не смел; это за несколько часов превратило Развияра в большего раба, чем он был, связанный и голый, на невольничьем рынке.

   Он шел вниз, с грузом, и два яйца огневухи покачивались на коромысле в такт шагам. Близился третий поворот…

   Что-то изменилось. Будто тень пронеслась в воздухе. Развияр поднял голову. За каменной грядой послышался странный звук - не то шипение, не то скрежет. И глухо вскрикнул человек.

   Ноги сами вынесли Развияра на поворот, и он увидел, как надзиратель Роджи, только что сидевший на высоком камне, теперь летит вниз, прижимая руки к горлу. Тело его скатилось, дернулось, замерло посреди тропинки, а камни еще катились, большие и маленькие, один ударил Развияра по ноге…

   На тропинке, шагах в двадцати, стояло существо, каких он прежде не видел. У твари было четыре широких лапы с когтями и длинный упругий хвост. Туловище, покрытое полосатой шерстью, широкая человеческая - мужская - грудь, поросшая рыжими волосами. Мускулистые руки, в каждой по короткому клинку. На голове железный шлем, полностью скрывающий лицо, а на спине - в седле со стременами - помещался еще и всадник, потому что хвостатое существо было верховым. Развияр увидел все в подробностях - как, бывало, успевал прочитать едва раскрытую книжную страницу. Он увидел лицо всадника, высокомерное, смуглое, чем-то похожее на надменные лица Золотых. Увидел в его руках светлые изогнутые мечи. Увидел ноги, обутые в черные сапоги из тонкой кожи, упершиеся в стремена - носками наверх и в сторону. Увидел чуть заметное движение этих стремян - четвероногая тварь с человеческим торсом присела на задние лапы, собираясь прыгнуть на Развияра и покончить с ним - втоптать в тропинку. Превратить в лепешку.

   Жить!

   Развияр не стал бежать, не стал уклоняться - ни то, ни другое не могло его спасти на узкой дорожке над пропастью. Вместо этого крутнулся на месте и ударил своей ношей о скалу, изо всех сил пожелав свободы неведомому чудовищу. Одно яйцо разбилось с влажным чмокающим звуком.

   Вспыхнули веревки. Посыпалась скорлупа, повалил черный дым. Четвероногое существо на тропинке застыло за мгновение до прыжка, а Развияр, бросив коромысло, отпрыгнул к самому краю тропы и чуть не сорвался.

   Из осколков скорлупы, из сажи и обгорелых волокон выбралась личинка огневухи. Если бы Развияр раньше знал, что носит на плечах, - не спал бы так спокойно на мшистом полу в Восточной темнице. Маялся бы кошмарами. И тем более странным и диким казалось, что это - вот это - может кому-нибудь подчиняться.

   Четвероногое существо на тропинке подалось назад; дико и страшно вскрикнул всадник, вспыхнуло солнце на его клинках…

   - Убей! - Развияр ни на что не рассчитывал. Он просто хотел жить и боролся за жизнь, как мог.

   Личинка огневухи взвилась, раскинув острые крылья, покрытые сажей, будто пыльцой. В лицо пахнуло жаром, Развияр упал на колени, прикрывая лицо локтями, чувствуя, как трещат на голове волосы.

   Он не хотел смотреть, и все-таки видел. Четвероногое существо взмахнуло клинками, и всадник повторил его движение, но ни один из четырех клинков не достиг цели. Личинка пронеслась над ними, послышался треск, всадник вывалился из седла и упал на дорогу. Четвероногое существо в последнем порыве судорожно попыталось снять с себя шлем - и тоже рухнуло, придавив тело всадника тяжелой, непомерной тушей. Личинка поднялась выше, Развияр изо всех сил надеялся, что теперь она улетит, скроется - но чудовищная тварь опустилась на большой камень над тропинкой. Сложила на спине крылья, будто ладони и, кажется, уставилась на Развияра - хотя у нее не было головы и не было глаз.

   Ему захотелось стать частью этой каменной гряды. Стать неподвижным. Стать камнем.

   - Эй!

   Сверху выбежал еще один надсмотрщик - видно, услышал шум и поспешил разбираться. Чуть не столкнул с тропинки Развияра; постоял, выпучив глаза, глядя то на личинку, то на труп Роджи посреди дороги, то на два страшных тела - четвероногого и его всадника. Развернулся и, вопя, кинулся обратно, и через минуту его крик подхватили другие голоса… Личинка не двинулась с места. Продолжала сидеть, молитвенно сложа крылья на спине. Зато когда снизу, из-за четвертого поворота тропинки, бесшумно вынырнули еще две четвероногие твари с всадниками, и Развияр, завидев их, в ужасе припал к дороге - вот тогда личинка развернулась, как свиток, и атаковала снова.

   Казалось, прошло несколько часов, а между тем солнце только чуть-чуть ниже опустилось над горами. Он стоял на тропинке, на третьем повороте, откуда отлично просматривалось ущелье. Он видел, как по противоположному склону уходит, легко преодолевая неприступные провалы, отряд всадников на четвероногих тварях. Троим из них уже никогда не скакать по горам, не нападать на рабов и надсмотрщиков; тела двуногих и четвероногих мертвецов лежали поодаль, Развияр боялся на них смотреть.

   Уцелевшее яйцо огневухи застряло в расщелине у дороги. Личинка по-прежнему сидела на камне, и больше не оставалось сомнений, что она покорна Развияру. А он стоял перед ней, парализованный осознанием своей внезапной власти.

   Добраться до Фер… За три дня - разве это возможно? Найти Арви и Лу, наказать их… Пусть контрабандистов давно нет в порту - перед глазами у Развияра они кричали в смертельном ужасе и падали, пораженные личинкой, и снова кричали и падали. Он и не подозревал, как глубоко в нем засело их предательство и как хочется отомстить.

   Бежать… куда? У него всего лишь три дня. А до Мирте за три дня можно добраться разве что силой мысли…

   Бежать! Не стоять!

   Он сделал несколько шагов. Огляделся; карабкаться по склону, без тропинки, означало рано или поздно скатиться вниз и убиться на острых камнях… Дорога, по которой ходит караван с продовольствием - ниже… Как туда добираться - по трупам?!

   Солнце, будто приклеенное, висело на том же месте небосклона. Над личинкой огневухи дрожал горячий воздух. Спотыкаясь, Развияр побежал вниз, надеясь выбраться к проезжей дороге…

   Из-за четвертого поворота тропинки ему навстречу выбежали стражники. Не надзиратели - замковые воины, вооруженные мечами и пиками. Они выкатились волной; передние резко замедлили ход. Встали. Строй нарушился.

   - Шуу, - выдохнул краснолицый человек в блестящем стальном нагруднике и с перьями на шлеме. - Ах, Шуу… Стоя-ать!

   Развияр попятился. Личинка не шевельнулась.

   Взгляд краснолицего быстро окинул поле боя, остановился на огневухе, метнулся к Развияру. Стоявший во главе отряда был воином и умел владеть собой, тем не менее, Развияр успел прочитать в его глазах ужас. Тот самый безысходный страх, который называют "страхом Шуу".

   Краснолицый все знал о личинках и все быстро понял. Его жизнь оказалась в руках Развияра; между стражником и лютой смертью стояло мгновение - и капризная воля подростка-раба.

   Те, что замерли за спиной человека в стальном нагруднике, тоже поняли это - спустя долгий миг.

   - Охранять! - крикнул Развияр.

   Одновременно взвились две или три стрелы. Личинка оказалась между стражниками - и своим новым хозяином. Стрелы канули в горячее марево над развернутыми крыльями и пропали без следа, только пепел просыпался.

   - Назад! - крикнул краснолицый. - Отходи!

   Это был момент для прорыва. Развияр ощутил его, услышал, как слышат удар колокола. Науськать огневуху на этих людей и по дорожке из пепла прорваться к свободе. Ну?! Тропинка пустела. Стражники отходили вниз, за четвертый поворот, за каменную гряду. Удачный момент накатил и прошел. Развияр понял, что опоздал: краснолицый снова был хозяином положения.

   - Значит, это ты разбил скорлупу, парень?

   Спокойный, даже скучающий голос. Стражник давно знает ответ на свой вопрос. Тянет время, понял Развияр.

   - Ты их видел? Зверуинов? Полулюдей?

   Развияр молчал.

   - Это зверуины, - повторил стражник настойчиво, будто Развияр сомневался. - Ты велел убить их? Молодец. Ты сообразительный, хорошо сделал. Мы тоже подстрелили двоих… Их было много, очень много. Хорошо, что ты велел личинке их убить.

   Он говорил, не сводя с Развияра глаз, и отчетливо ждал чего-то. Чего?

   Свистнула стрела. Развияр упал; стрела ударила в камень, чуть не поцарапав ухо. Наверное, стрелок торопился. Снова свист, тюкает в камень стальной наконечник…

   Личинка огневухи взвилась, прикрывая Развияра. Ее прошили две или три стрелы, не причинив вреда. Развияр скатился с тропинки в щель между камнями - туда, где лежало второе яйцо. Оно совсем остыло; Развияр вжался в расщелину, пытаясь понять, откуда стреляют. Похоже, били отовсюду: стрелки окружили тропинку, пока стражник в стальном нагруднике хвалил Развияра за сообразительность.

   Жить!

   Подхватив каменный обломок, он что есть силы ударил по второму яйцу. Скорлупа треснула - глухо, безжизненно, и раскололась. В трещине, шириной в два пальца, показалась вторая личинка - остывшая, дохлая.

   Яйца огневухи надо хранить в огне… На воздухе они остывают.

   - Охраня-ать! - взвизгнул Развияр, когда еще две или три стрелы ударили в камень рядом с головой. Стражники били навесом, не видя цели.

   Личинка повисла над ним, развернув крылья. Выстрелы прекратились. Развияр сидел, забившись в щель, как насекомое.

   Впереди три дня и три ночи.

   Солнце опустилось за горы, когда явился гонец из замка:

   - Велено взять живым.

   - Живым сам бери, - ответил незнакомый сварливый голос.

   - Иди, повтори это властелину! Велено живым, в замок, сейчас!

   - Мне самому жизнь дорога!

   - Погоди, - вмешался начальник стражи. - Эй, парень, подай голос. Слышишь?

   - Слы… шу, - хрипло выговорил Развияр.

   Очень хотелось пить. Неподалеку шумел ручеек. Личинка сидела на камне над его головой - отвратительная, горячая, пахнущая дымом. На Развияра летели искры, прожигали старую рубаху, жалили кожу.

   - Выйдешь - не тронем.

   Развияр молчал.

   - Эй, дурачина. Что делать-то будешь? Три дня и три ночи пройдут… Что с тобой станет, ты подумал?

   - Не грози, - сказал Развияр. - Натравлю.

   - Ах, ты так…

   Сделалось тихо.

   - Приказ слышали? - скучающим голосом спросил гонец.

   Начальник стражи выругался.

   - Слушай, парень. Нам жизнь дорога. И тебе дорога. Слышишь - властелин тебя зачем-то видеть хочет… живым. Лови свою удачу, малой. Ты не будешь науськивать - мы не будем стрелять.

   - Выстрелите.

   - Да ты глухой, что ли! Велено тебя не убивать!

   - Погоди, - сказал Развияр. На миг задумался. Прокашлялся.

   - Ты, тварь. Кто меня убьет - того убей сразу. Ясно?

   Ожидать ответа от личинки не приходилось. Тем не менее Развияр был уверен, что приказ ей понятен и вполне выполним; все, кто его слышал, разделяли эту уверенность.

   Помедлив еще, Развияр выпрямился. В ущелье лежали сумерки, а вершины гор еще ловили солнечные лучи. На тропинке, знакомой до каждого камушка, тесно было от стражников, стрелков и мечников.

   - Рядом, - сказал Развияр личинке.

   Личинка подобралась поближе; по ее крыльям бегали сполохи и тени, как по углям в костре. Он ненавидел ее и боялся, отвратительную, смертельно опасную тварь. И только благодаря ей был еще жив - пусть ненадолго.

   - Ладно, ведите.

   И, уходя, успел в последний раз посмотреть на ущелье с его зубцами и провалами, с развевающимися лентами водопадов.

   Впервые в жизни Развияр оказался в верхних ярусах дворца. Здесь горели факелы, шелестел ветер в ажурных балконных решетках, струились ручейки, падая в чистые каменные чаши. Развияр шел мимо них, слушая плеск воды, умирая от жажды - и не решаясь остановиться, потому что рядом, обдавая жаром, двигалась личинка.

   Стражники со взведенными арбалетами шагали сзади. Кожей в прорехах рубахи Развияр чувствовал все стрелы, направленные в спину. Неведомо, чей приказ удерживал стрелков надежнее - властелина, велевшего брать живым взбунтовавшегося раба, или самого Развияра: "Кто меня убьет - того убей сразу".

   - Стой.

   Развияр остановился.

   Низкая дверь освещалась единственным факелом.

   - Велели впустить. Одного. С тварью.

   - Как?! Да быть такого…

   - Приказ! - рявкнул человек, загородивший собой двери. - Приказ властелина!

   И обернулся к Развияру:

   - Ты подумай, щенок… Есть разница, как умирать. Иди!

   Развияр вошел, и вместе с ним вошла личинка огневухи.

   Здесь было прохладно. Комната, высеченная в скале, располагалась высоко над ущельем. Вторая дверь, много больше той, в которую вошел Развияр, вела на балкон, увитый зеленью. В центре комнаты помещался водоем, на поверхности неподвижной воды отражались свечи. Развияр увидел воду и чуть не заплакал. Хотел потянуться рукой, зачерпнуть, - но поднял глаза и обмер. Напротив, в деревянном кресле с подлокотниками, сидел тот, кому принадлежал замок, люди и сам Развияр.

   Властелин был очень не молод, но еще не стар. Черные с проседью волосы обрамляли лицо, касаясь плеч. Тонкий нос был когда-то сломан. Губы рассекал давний шрам. Глаза смотрели безо всякого выражения; никогда в жизни Развияр не видел такого неопределенного - и такого цепенящего взгляда.

   Он стоял неподвижно минуту и две. Огневуха сидела слишком близко, на Развияре начала тлеть штанина; он не выдержал и отступил, нарушив неподвижность и тишину.

   - Ты хочешь пить?

   Развияр не ждал этого вопроса. Кивнул - вернее, дернул головой.

   - Пей, - рука с перстнем указала на воду.

   Развияр подошел. Упал на колени, зачерпнул воду горстями. Долго пил, вздрагивая от холода, переводя дыхание, слизывая каждую каплю.

   - Зачем ты разбил скорлупу?

   Развияр поднял голову. Бледное лицо властелина озарено было огнями свечей - и мерцающим, неровным светом тлеющей огневухи.

   - Они бы меня убили.

   - А теперь - ты думаешь выжить?

   Развияр скосил глаза на огневуху. Та сидела, сложив на спине крылья, усыпанные сажей, будто пыльцой.

   Он может убить властелина. Сейчас. Властелин знает это; он позволил Развияру войти одному, с огневухой. Нет: он приказал ему войти одному. В комнату, где кроме властелина никого нет.

   - Хочешь убить меня?

   Развияр поднялся с колен. Долго смотрел в глаза властелину; этот человек привык командовать смертью, как ездовой крысой в колесе. Она много раз была рядом - и всегда подчинялась.

   - Я только хочу жить, - медленно сказал Развияр.

   - Ты, раб, разбил скорлупу яйца… Присвоил кроху моей власти. Ты думаешь, я прощу?

   Казалось, властелину нравилось забавляться со смертью. Казалось, провоцируя мальчишку, он испытывал наслаждение.

   - Мне не нужна власть… никакая. Я только хочу жить, - проговорил Развияр, не опуская глаз. - Я… обменяю эту личинку на мою жизнь. Пусть даже не свободу.

   - Ты торгуешься, - губы властелина впервые дрогнули, обозначив усмешку. - Со мной.

   - Да, властелин. Потому что… я ведь могу приказать ей.

   - Прикажи.

   Развияр сглотнул. Глаза без всякого выражения смотрели сквозь него.

   Властелин ждал, он был безумен, сумасшедший самоубийца; Развияр вдруг отчетливо понял, ему не выжить, и лучшее, что можно сделать - это приказать огневухе убить себя сразу после смерти властелина.

   Он понял это и разлепил губы. Моментально в глазах властелина что-то изменилось. Он выбросил перед собой руку:

   - Стой!

   В приказе была такая сила, что Развияр перестал дышать.

   - Ты в самом деле опасен, - сказал властелин, и его глаза смотрели теперь не сквозь Развияра, а прямо ему в лицо. - Хорошо… Я пойду на торговлю. Прикажи твари кинуться в бассейн. Я прикажу оставить тебе жизнь.

   Несколько мгновений Развияр напряженно думал. Потом перевел дыхание.

   - В воду, - сказал он личинке.

   И та, лишенная страха смерти, повиновалась моментально. Зашипела вода, поднялся пар, тело огневухи почернело - и всплыло, безжизненное, склизкое. Вода в бассейне замутилась.

   - Стража, - не повышая голоса, сказал властелин.

   Развияр, не оглядываясь, услышал топот и дыхание за спиной.

   - В яму, - сказал властелин.

   Он думал, что его тащат прямиком в могилу, хоронить заживо. Но его сбросили в просторный каменный мешок, накрыли сверху решеткой, и наступила темнота; Развияр, измотанный и растерянный, взялся исследовать узилище на ощупь.

   Не то чтобы он надеялся убежать. Он просто не мог сидеть без дела; никакого второго выхода, конечно, не нашлось, зато обнаружилась каменная плита - не то ложе, не то стол, не то надгробье - и прилепившаяся к ее краю маленькая свечка.

   Свечка! Настоящий восковой огарок! Развияр сперва впал в тоску оттого, что нету огня, а потом, удвоив усилия, принялся шарить по камере - и нашел стенную нишу, а в ней - деревянную миску, ложку и старое огниво.

   Он долго возился, высекая огонь. Он отчаялся, но не сдался, и в конце концов свечка загорелась. Развияр сперва зажмурился, а потом, когда привыкли глаза - увидел пол, кое-где присыпанный соломой, каменную плиту, стенную нишу и сами стены с отпечатками огромных зубов - темницу прогрызали в камне скальные черви.

   Ему сделалось страшно - не от того, что он увидел. Он испугался, что свеча догорит, и снова придется остаться в темноте.

   Он вспомнил о Восточной темнице, как о покинутом доме - там просторно и видно звезды, там вода и мягкий мох. И там есть "завтра", и "послезавтра", и "через неделю"; здесь, в яме, вечно тянется ночь.

   Огонек свечи состоял, оказывается, из нескольких частей: темный в центре, яркий на верхушке и по краям. Он был главным богатством, оставшимся у Развияра. Его единственным богатством и надеждой. Хороший воск оплывал медленно; Развияр вспомнил маяк, где было светло днем и ночью. Вспомнил ревущее пламя, указующее путь морским судам. Вспомнил пенный след за кормой "Крыламы". Вспомнил старика, который не хотел отпускать его на "Чешуе" и все-таки отпустил.

   Лицо, обрамленное седыми волосами, как венчиком. "Медный король, Медный король. Возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно. Медный король, Медный король…"

   Развиярова тень лежала на стене - черная, страшная. А если на этот раз сработает?! Ведь нет другой надежды, только на Медного короля. Возьми, что мне дорого. Подай, что мне нужно. Свободу! Жизнь и свободу!

   Трясущейся рукой Развияр повторил движение, которому научил его когда-то старик.

   - Медный король… Медный король!

   Он запнулся, совладел с собой и продолжал:

   - Возьми, что мне дорого! Подай, что мне нужно!

   Свечка исчезла без звука. Без следа.

   Снова сделалось темно.

   Утром его привели к властелину. Тот сидел в кресле на широком полукруглом балконе, а рядом стояла на трехногой подставке большая подзорная труба. Развияр когда-то видел похожую в руках капитана "Крыламы". Правда, капитанская была поменьше.

   Стража удалилась. Небо, подернутое мраморной сеточкой облаков, было похоже на морскую воду - такое же сине-зеленое, неспокойное. С балкона на три стороны открывались окрестные скалы: из-за резкого контраста света и тени в их очертаниях мерещились искаженные яростью лица. Профиль властелина с его сломанным носом казался частью этих гор.

   Снизу, из ущелья, еле слышно доносился шум воды. Этот шум сопровождал Развияра всю ночь. Слушая приглушенный стенами рокот, потрескивание остывающих камней, шелест ветра в отдушинах, он то метался по каменному мешку, то валился без сил на солому.

   Ему казалось, что стены в темноте сжимаются и потолок становится ниже. Он усилием воли подавлял панику, и тогда стены, невидимые, исчезали вовсе, и Развияр оказывался один посреди огромного темного мира. Еще вчера он был животным, ручным, вьючным, тягловым, как крыса в барабане. Он был животным, мир перед его глазами плыл, невнятный и мутный, а сегодня, сейчас, будто прорвалась пелена. Будто отчистили от тины и грязи желтый костяной клинок.

   Подумать только - он сам отправил личинку в воду! А ведь мог захватить властелина и, угрожая его жизни, диктовать свои условия! Как же можно было проиграть, имея в руках могучее оружие?!

   В темноте он налетел на каменную плиту и ушиб большой палец на правой ноге. Боль неожиданно помогла успокоиться. Развияр решил, что ничего еще не кончено, завтра его поведут на казнь, или еще куда-нибудь поведут, и тогда он успеет сделать хоть что-нибудь: вырваться, или захватить заложника, или, на худой конец, спрыгнуть со скалы, прихватив с собой палачей. Его приводила в ужас единственная мысль: никуда не поведут, бросят тут без еды и воды, в тишине, темноте - умирать.

   Медный король, Медный король… Он снова обманул Развияра, не подал того, что нужно - хоть Развияр и отдал ему самую дорогую вещь. Вместо свободы пришли разочарование и злость, и бешеная жажда действовать - чем это поможет пленнику в каменном мешке?!

   Под утро он почти успокоился. Лежал тихо, глядя в темноту, и думал о зверуинах - кто они, откуда они явились и зачем. Думал о властелине - сколько воли и времени, сколько денег и власти понадобилось, чтобы выдолбить - выгрызть - в скале его замок. О следах зубов скальных червей. О магии; был ли магом старый Маяк? Вряд ли. Может ли сам властелин оказаться магом? Вполне возможно, это многое бы объяснило. Чем он платит своим людям? Откуда приходят продуктовые караваны? Как далеко отсюда до границ Империи, и выстоит ли замок против атаки с воздуха? И можно ли его одолеть, а если можно, то как?

   Он даже уснул - за несколько минут до того, как за ним пришли. И вот теперь стоял на полукруглом балконе, боясь поверить удаче. Властелин отослал стражу, они остались вдвоем, и руки у Развияра свободны, а властелин не смотрит на него. Сидит, уставившись на горы, будто забыв о пленнике…

   - Не вздумай прыгать на меня. Умрешь тяжело.

   Развияр чуть вздрогнул. Чтобы превзойти этого человека, чтобы застать врасплох, понадобится вся Развиярова воля и хитрость.

   И он заставил себя расслабить дрожащие от напряжения мышцы.

   - Вчера ты не был таким свирепым, - сказал властелин. - Тебя устраивала только жизнь, даже не свобода. Теперь ты передумал?

   - Нет.

   - Очень хорошо. Скажи: откуда ты знаешь о личинках огневухи? Откуда ты знаешь, если даже среди моих людей в эту тайну посвящены только самые надежные?

   Развияр прерывисто вздохнул.

   - Не вздумай врать, - отрывисто бросил властелин. - Рабы шептались в темнице? Иди надсмотрщики?

   - "Когда треснет скорлупа - выйдет огненная тварь на свободу, и станет служить тебе три дня и три ночи, подчиняясь словам и желаниям, - выговорил Развияр. - Ей не страшны ни стрела, ни клинок, по твоей воле убьет и одного врага, и сотню. А за миг перед тем, как истекут три дня и три ночи, вели ей броситься в воду - тогда она издохнет…"

   Рассеянный взгляд властелина собрался в точку, как свет в стеклянной линзе. Развияр смотрел ему в глаза, стараясь не мигать.

   - "Поучительные истории о людях, животных и прочих тварях", - сказал властелин со странным выражением. - Ты умеешь читать?

   - Я переписчик книг… был.

   - Интересно, - властелин сел ровнее, сплел на колене длинные желтоватые пальцы. - Вот польза образования… Как случилось, что ты перестал быть переписчиком?

   - Я с детства был рабом у одного грамотного человека по имени Агль. Он решил заработать перепиской в Мирте…

   Развияр говорил, преодолевая хрипоту. Мучительно откашливался и продолжал рассказ. Властелин слушал, глаза его горели все ярче, шрам поперек губ становился темнее и заметнее.

   - Ты гекса?

   - Наполовину… Так говорят.

   - Дурак же был твой прежний хозяин… Говори дальше.

   Развияр рассказал все без утайки. Не упомянул только о заклинании, которому научил его старик на острове под маяком.

   Властелин долго молчал. Тень, прикрывавшая балкон, отодвинулась, на перила упало солнце, и они загорелись - медные, до блеска отполированные, круглые перила.

   - Тебе когда-нибудь давали "сладкое молоко"?

   Развияр содрогнулся. Вопрос был задан небрежно, будто вскользь, но мысль о "сладком молоке" была куда отвратительнее, чем самый жестокий смертный приговор.

   - Это выход для тебя, - сказал властелин с неожиданной мягкостью. - После того, что ты сделал… Ведь в замке не слепые. Поползут слухи. У многих возникнет страшный соблазн. Как мне быть с моими людьми, которые видели, как ты командовал личинкой?

   - Нет. Я не хотел. Я…

   - Придется утроить охрану большой печи, - будто раздумывая, продолжал властелин. - У меня много их, этих личинок в яйцах. Когда слишком досаждают зверуины, или другие враги, я просто разбиваю скорлупу. Но как теперь доверить эти яйца рабам-носильщикам? Или стражникам, поступившим на службу за деньги?

   - У меня не было другого выхода!

   - Был. Молча умереть, как поступил бы на твоем месте любой другой раб, не такой образованный… не такой сметливый. Правильно было бы устроить публичную казнь… в назидание. Но я обещал тебе жизнь, и я сдержу слово. Ты выпьешь "сладкого молока" и поедешь в Фер, где тебя заново продадут.

   Развияр кинулся, не раздумывая.

   Между ним и властелином было пять шагов. Развияр прыгнул и промахнулся, споткнулся о выставленную ногу, потерял равновесие, его отшвырнули к перилам. Медь впилась в ребра, страшная сила навалилась сверху, холодные пальцы сдавили горло. Дергаясь и хрипя, Развияр успел увидеть, как властелин придерживает свободной рукой пошатнувшуюся треногу с подзорной трубой.

   - Я говорил тебе, что умрешь тяжело?

   Развияр попытался перевалиться через перила. Он задумал это с самого начала и хотел увлечь с собой властелина; не вышло. Хватка на горле сжалась крепче.

   Топот стражи, тревожный, старательный, ворвался на балкон и умолк. Наверное, властелин жестом велел телохранителям выйти, потому что шаги сейчас же зазвучали вновь, удаляясь.

   - Согласен, - сквозь зубы выдохнул Развияр.

   Властелин отшвырнул его от ограды - в глубь балкона, в тень. Задыхаясь, Развияр отполз к стене, увитой плющом.

   - Тебе дорога твоя память? Ты ценишь воспоминания дороже, чем жизнь? В голосе властелина был интерес.

   - Тебе хочется вечно помнить, как тебя выбросили за борт, словно тряпку? А может быть, ты умрешь ради воспоминаний о рабском рынке?

   - И это тоже, - сказал Развияр.

   И вспомнил - на мгновение - далекий, парящий над морем город Мирте.

Марина и Сергей Дяченко

Общий список Романы Повести Рассказы

РФ =>> М.иС.Дяченко =>> ОБ АВТОРАХ | Фотографии | Биография | Наши интервью | Кот Дюшес | Премии | КНИГИ | Тексты | Библиография | Иллюстрации | Книги для детей | Публицистика | Купить книгу | НОВОСТИ | КРИТИКА о нас | Рецензии | Статьи | ФОРУМ | КИНО | КОНКУРСЫ | ГОСТЕВАЯ КНИГА |

© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг. http://www.rusf.ru/marser/ http://www.fiction.ru/marser/ http://sf.org.kemsu.ru/marser/ http://sf.boka.ru/marser/ http://sf.convex.ru/marser/ http://sf.alarnet.com/marser/ Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.