|
 |
|
|
:И через неделю с небольшим у нас полетела связь. Возможно, все дело было в передающей станции на башне, и толковый инженер разобрался бы с этим за две минуты.
Но только не я.
Я честно поднималась на башню и копалась в проводах и платах, но так ничего и не поняла. Сдавшись, стояла на круглом балкончике и разглядывала землю до горизонта.
У подножия холма толпилась маленькая оливковая роща. Далеко на юге чернели развалины имения, сожженного в прошлом году моховыми звездами. По дороге гнали на ярмарку скот. А вокруг - каменистая пустыня, красная растрескавшаяся земля; Аманесер уехал, я жду его и буду ждать, сколько понадобится. Жаль, что связи больше нет. Есть только мутное зеркальце, расколотое пополам - половинка у меня, половинка, соответственно, у него.
В зеркальце я могла видеть отблеск его костра. Аманесер был жив, здоров, не ранен, и уже через неделю в ворота постучалось первое свидетельство его доблести - оруженосец побежденного рыцаря как-его-там, сопровождающий телегу с замечательными и нужными вещами.
Там была солярка - десять канистр. Моток медной проволоки, тюк серой ваты, масло - машинное и конопляное. Там были доспехи побежденного рыцаря - гора металлического лома, которую Аманесер согласился взять, скорее всего, только как дань традиции. И там было письмо - оруженосец вручил мне его трясущейся рукой; Аманесер не писал ничего о деле - ни о рации, ни о своих ближайших планах, ни когда думает вернуться. Он писал о любви, и большая часть послания была в стихах.
- Ты свободен, - сказала я оруженосцу побежденного рыцаря как-его-там.
Его затуманенные, будто закрытые пленкой глаза мигнули и прояснились. Он уставился на меня, будто не веря своему счастью.
- Ты исполнил свой долг, - сказала я. - Я принимаю подношение. Ступай.
Он попятился и споткнулся, едва не упав. Повернулся и кинулся бежать; слуги беззлобно смеялись вслед.
Закрылись ворота.
* * *
Ночью холм зашевелился.
Слуги забились в свои каморки и бормотали молитвы. Я и не ждала от них ничего другого; поднявшись на крышу, я расчехлила пушку, закурила трубку и стала ждать.
Уезжая, мой рыцарь отлично пристрелял старый ствол, и теперь единственным недостатком пушки был маломощный аккумулятор. Аманесер обещал прислать новый, как только подвернется что-нибудь подходящее. Но подходящее не подвернулось, а моховые звезды были тут как тут.
Их было не так много - может быть, пять или шесть, но и одной вполне достаточно, чтобы поджарить замок вместе с обитателями. Для этого всего только нужно, чтобы звезда дотронулась до ограды. Дай ей дотронуться - и ты сама удивишься, как быстро превращается в преисподнюю твой уютный дом.
На пушке не было прибора ночного видения - Аманесер не успел поставить. Стояла безлунная ночь, с неба смотрели тысячи неподвижных глаз, и среди них - любимая звезда Аманесера. Я помахала ей рукой. Облачко табачного дыма размазалось в неподвижном воздухе.
Холм подрагивал, будто пузырился в темноте. По невидимым ниточкам бежали огоньки, все ближе и ближе. Я отложила трубку и прижалась лицом к прицелу.
Будь на пушке нормальный аккумулятор - я расстреляла бы их еще на холме, и дело с концом. Но зона поражения начиналась (или заканчивалась?) как раз перед нашими воротами, а интервал между двумя выстрелами составлял пять секунд, не меньше. Если я поспешу с выстрелом, у звезды будет как раз достаточно времени, чтобы добраться до ограды и потрогать ее раздвоенным языком: если это у них язык, конечно.
Аманесер никогда не промахивался. Но Аманесер уехал, я жду его и буду ждать, сколько понадобится, а для этого необходимо научиться отгонять моховых звезд.
В прицел я видела все те же бегущие огоньки. Один за другим завыли псы на цепи, в конюшне заревели мулы. Мой палец лег на гашетку, и больше всего я боялась, что рука перестанет слушаться. Темнота стала красная, как сырое мясо. Я заставила себя выждать еще мгновение, а потом пальнула.
Пушка даже не вздрогнула. Холм озарился белым. Перед воротами, в нескольких сантиметрах, забился в корчах волосатый жгут - не знаю, как выглядит моховая звезда на самом деле, в моем представлении она похожа на гигантский комок волос, застрявший в водостоке. В мгновенном свете выстрела я увидела, как близко подпустила звезду, и ужаснулась. Зато и уйти ей теперь не удастся - она разваливалась, растекалась лужей, и несколько секунд слепоты - а после выстрела я всегда слепну - прошли в безопасности и в ощущении победы.
Другим бы звездам разбежаться при виде такой картины. Но им плевать. У них нет чувства самосохранения. Они вообще не живые. Аманесер когда-то пытался понять их природу, и понял бы, будь у него время.
А так - приходится стрелять по ним, непонятым.
Красный огонек на пульте сменился зеленым - пушка дозарядилась. Холм по-прежнему пузырился: звезды подбирались справа и слева. По второй я выстрелила с опережением - еще чуть-чуть, и промахнулась бы. Звезду отбросило от ограды. Картинка легла на сетчатку, как фотография: жгутики, хлыстики, щупальца, какие-то развевающиеся рваные юбки: Все еще слепая, я отсчитала пять секунд и выстрелила снова. И, когда открыла прозревшие глаза, звезды уже не было. Не знаю, что с ней случилось.
Ночь пахла лимоном и лавром. В степи стрекотали цикады. Прежде чем третья гостя подошла к нашим воротам, я успела выпустить три дымовых кольца. Правда, они не были идеально круглыми.
Беззвучная вспышка. Легкий треск, как от бабочки, угодившей в пламя свечи. Я перевела дыхание; Аманесер был бы мною доволен:
Журчал фонтан во внутреннем дворике. Перед рассветом подул ветерок. От прицела на моем лице остался продолговатый синяк - я чувствовала его, даже не глядя в зеркало.
Одна за другой гасли звезды. Последней ушла любимая звезда Аманесера - и я, конечно, снова помахала ей рукой.
И поднялся новый день, освещая холм, оливковую рощу, красноватую землю в трещинах и большую дорогу, пустынную в этот час.
Еще один день в ожидании.
* * *
- Госпожа, путник у ворот. Пустить?
- Кто таков?
- Монах.
- Взвесьте.
Слуга удалился. Я отложила вышивание. Умылась из фонтана. Накинула вуаль. Неторопливо, чтобы не выказать любопытства, прошла во двор - поглядеть.
Монах был совершенно безобиден - по крайней мере, снаружи. В момент моего появления он как раз стоял на весах, и показания гирь вполне отвечали тому, что видели глаза: коренастый и тучный мужчина, видавший лучшие времена. Обвисшие щеки. Сожженная солнцем кожа. Линялая коричневая ряса. Монах как монах.
- Входите, отец.
Сойдя с весов, он благословил меня чуть дрогнувшей рукой:
- Уверяю вас, я не несу в себе ничего такого: что могло бы представлять опасность. Я человек из костей и мяса:
- Я знаю, отец. Входите и разделите со мной мою скромную трапезу.
Смеркалось. Я велела принести свечи. Монах был голоден, и только деликатность удерживала его от жадного чавканья за обильно накрытым столом. Я не заводила разговора, чтобы не ставить гостя в неловкое положение - а то как бы он разговаривал с набитым ртом?
- Сеньора, - сказал он, вытирая губы салфеткой, - я не устаю благодарить Господа за то, что он привел меня к вашему дому сегодня вечером. Усталость, голод и жажда - пустяки: в сравнении с тем, что я едва не остался на ночь без крова!
- В этих местах бывают моховые звезды, - сообщила я.
- В этих местах, моя сеньора, бывают совершенно ужасные вещи - и по ночам, и среди бела дня: Вы заметили - здешние поселяне ни во что не ставят имя Господне?
- Отец, я не вожу дружбу с поселянами.
- Простите, я не то имел в виду, - он откинулся на спинку кресла, на вислых щеках его появился румянец, и я впервые заметила, что он вовсе не стар. - Я брожу от селения к селению: собираю подаяние, моя сеньора. Чем дальше - тем безнадежнее: Я помню времена, когда во имя Его совершались подвиги. Я помню великана, которого одолел Паис, Всемирный рыцарь, у стен нашего монастыря - одним только именем Господним! Он так и не встал - великан, я имею в виду. Мы распилили и сняли, что смогли, а остальное с превеликим трудом погрузили на повозки и оттащили в овраг. Распределительный щит с того великана стоял в монастыре до прошлого года - тогда уже поломался в последний раз, и пришлось его выбросить: Вы представляете, моя сеньора?
- С трудом, - сказала я.
Монах опустил голову:
- Мне тоже трудно верится: Где теперь Паис? Они забыли Господа, и во имя Его нельзя совершить не то что подвига - мелкого благодеяния:
Он хотел еще что-то сказать, но передумал и снова взялся за еду.
- Я не так богата, как прежде, - сказала я. - Мой рыцарь отправился в странствия, я жду его и буду ждать, сколько понадобиться, но: может быть, вы примете от меня хотя бы канистру солярки?
Он взглянул на меня поверх блюд и кувшинов, его глаза блеснули, оказавшись вдруг ясно-голубыми:
- О сеньора: Канистра солярки - королевский подарок по нынешним временам. Да благословит вас Господь!
Я подумала, что он - в высшей степени приятный и искренний человек.
* * *
- Значит, ваш сеньор в отъезде? - спросил монах, когда после ужина мы сидели во внутреннем дворике, попивая вино из деревянных кубков и слушая шелест фонтана. Я курила трубку.
- Он странствует, - коротко отозвалась я.
- Он посвящает свои подвиги вам, - тихо сказал монах. Не спросил, но констатировал.
- Да.
- В юности, - он вздохнул, - я тоже был рыцарем:
- Правда?
- Сейчас в это трудно поверить: Я отправился совершать подвиги во имя справедливости. Несколько мелких поединков прошли хорошо, но потом: Потом меня вышибли из седла и едва не убили - во имя дамы, моя сеньора, во имя прекрасной дамы: Я отнес ей мои доспехи и все мое имущество, как пожелал того победитель и как велит традиция: и постригся в монахи. И только много лет спустя мне открылась мудрость божественного замысла:
- Возможно, вы желали справедливости недостаточно сильно?
- Нет-нет! - он замахал руками, с рукавов рясы полетела дорожная пыль. - Дело совсем в другом: Дело в том, что справедливость: ах, сеньора, вы уверены, что в самом деле хотите это слышать?
- Разумеется.
- Справедливость возможна только в мире, где добро и зло - абсолютные, а не относительные величины: А в нашем мире, где забыли Господа, нет добра и нет зла. И справедливости нет. Не в том смысле, что она нарушена и ее следует восстановить - просто ее не существует. Мне следовало подумать об этом прежде, чем я опоясался мечом:
Он до сих пор переживает давнюю неудачу, подумала я.
- Возможно, все не так трагично, отец мой. Разве любовь - не добро? Разве нелюбовь - не зло? Разве это не абсолютные величины?
Он вдруг встал и поклонился мне с трогательной, чуть траченной молью галантностью:
- Ваша красота - добро, моя сеньора. Ваша доброта и щедрость: и ваше милосердие. Мне кажется, что рыцарь, совершающий подвиги в честь столь прекрасной дамы, должен быть непобедимым:
И снова поклонился, подметая рукавом рясы цветочный орнамент на плитках пола.
Рано утром он ушел, увозя обещанную канистру солярки и оставив на краю фонтана увядающий белый цветок.
* * *
- Сеньора! Побежденный рыцарь у ворот!
Медленно, с подобающей случаю надменностью я вышла на крыльцо и остановилась, пораженная.
Весь двор был запружен повозками. Узлы и ящики, канистры и бочонки, овцы и мулы, и множество того, что Аманесер именовал емким словом "ресурсы". И среди этого великолепия - побежденный рыцарь.
Без доспехов, в простой дорожной одежде, он все равно был огромен. Возможно, он мог считаться переходным звеном от рыцаря к великану; такого я не решилась бы взвешивать - жалко весов. Да и не нужны были дополнительные измерения, чтобы узнать в нем, этом побежденном рыцаре, человека второго порядка.
У него были широкие скулы и высокий лоб с налипшими черными прядками. Правый глаз - карий, угрюмый. Левый - поврежденный: черная дыра с поблескивающим изнутри фотоэлементом. Мускулистые руки и плечи, мощный торс и узкие бедра. Левая нога отрублена по колено, из переплетения тканей и кабелей торчит суковатая палка, небрежно обмотанная изолентой.
- Прекрасная донна Клара, - голос у побежденного рыцаря был под стать фигуре, низкий и раскатистый, - исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета, вызвавшего меня на честный поединок и одолевшего твоим именем, приношу к стопам моим все имущество мое, а также самое жизнь. Распоряжайся ими, как сочтешь нужным!
И он поклонился, чуть менее грациозно, чем недавно монах, но это и не удивительно - с отрубленной-то ногой! За секунду до поклона он занес правую руку за голову, а потом, склоняясь, вытянул ее перед собой, будто предлагая мне что-то. И замер в таком положении. Совсем замер - так могут застывать только люди второго порядка.
Выждав минуту, я сошла с крыльца и, осторожно обходя лошадей и мулов, подошла поближе.
Я остановилась в шаге от побежденного. Он стоял, согнувшись чуть ли не вдвое, и в этом положении голова его была чуть выше моей головы. Он смотрел в землю; ко мне была обращена макушка коротко стриженых, слипшихся "ежиком" волос. На ладони, обтянутой грубой боевой перчаткой, лежала маленькая вещь, о которой я уже догадалась, что это.
Преодолевая невольный страх, я заглянула рыцарю в лицо. На висках его темнели круглые синяки. Правый глаз смотрел в пространство. На месте левого была абсолютная тьма. Ни один мускул не сокращался.
Контакты на висках, подумала я. Что с ним проделал Аманесер, прежде чем послать ко мне? Побежденный рыцарь стоял, склонившись в "поклоне верности" - жесте безграничной покорности и полного доверия, с которым люди второго порядка когда-то обращались к своим инженерам:
Я обошла рыцаря кругом. Разъем обнаружился за правым ухом. Вертикальный разъем, вроде как замочная скважина. Сейчас, согласно древней традиции, мне надлежит вставить чип на место и сказать побежденному, что его присяга принята:
Я снова обошла преклоненного - еще и еще. Слуги наблюдали за мной в священном ужасе. Мулы ревели, требуя воды и покоя.
Я протянула руку и вырвала чип из одетых в перчатку пальцев.
- На верстак, - скомандовала слугам, указывая на побежденного рыцаря. - Вынуть аккумулятор, да поживее!
Слуги повиновались.
Вечером того дня у нас уже была отличная дальнобойная пушка, способная снимать моховых звезд - да и вообще, кого бы то ни было - чуть ли не с вершины холма.
* * *
Я рассказывала Аманесеру обо всем, что происходило в доме. Не знаю, много ли он слышал - половинки мутного зеркальца плохо держали сигнал. Иногда я могла видеть рыцаря, как будто он был рядом, и слышала голос, произносящий мое имя. Иногда я видела только туман и слышала только атмосферные разряды.
Каждую ночь я оставляла свечку на окне - чтобы мой рыцарь мог увидеть ее издалека.
Побежденные приходили один за другим, порой каждый день, порой с интервалом в долгие недели. Среди разнообразных рыцарей и оруженосцев попадались колдуны - этих я выходила рассмотреть поближе. К сожалению (а может быть, к небывалому счастью) Аманесер жестко программировал их, прежде чем отправить ко мне: у всех, кого он присылал, имелись следы от контактов - круглые синяки на висках, иногда на лбу. Бедняги являлись, часто истощенные, забывшие о воде и сне, одержимые одним желанием - принести мне свою покорность вкупе с имуществом. Я отпускала их: мне стоило только сказать "Ты свободен", как осмысленное выражение возвращалось в их глаза. Но если кодовое слово говорил кто-то другой - или если мой голос оказывался охрипшим от фруктового льда, как это случилось однажды в полдень, - запущенная Аманесером программа продолжала работать:
Когда пришельцы оказывались людьми из плоти, я всегда предлагала им помощь - услуги лекаря, еду и воду, кров на ночь. Они смотрели на меня в ужасе и почти всегда отказывались.
- Прекрасная донна Клара! Исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета, вызвавшего меня на честный поединок и одолевшего твоим именем:
- Прекрасная донна Клара! Исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета:
- :приношу к стопам моим все имущество мое, а также самое жизнь:
- Прекрасная донна Клара:
Два раза на холме появлялись моховые звезды и один раз - костлявый аббат. Пушка работала безотказно. В поклаже одного из побежденных нашелся тюк великолепного табака - я выпускала колечки дыма и ждала, когда вернется Аманесер.
* * *
- Сеньора! Побежденный рыцарь: тьфу, это оруженосец: у ворот!
Я со вздохом поднялась с подушек. Заложенная Аманесером программа требовала, чтобы побежденный приносил свою верность лично мне. Передавать благосклонность через слуг было бесполезно и негуманно - рыцари, оруженосцы или колдуны продолжали стоять у порога под палящим солнцем, ожидая донну Клару собственной персоной. Один старый изможденный колдунишка, которого я заставила подождать каких-то полчаса, помер, едва получив свободу. Стоило мне отпустить его на все четыре стороны, как он облегченно вздохнул и рухнул в пыль:
А сегодня с утра припекало, как в аду. Я накинула кружевную мантилью и вышла на крыльцо чуть поспешнее, чем всегда.
Было тихо - если сравнить с тем тарарамом, который обычно поднимался всякий раз, когда в ворота стучал побежденный. На этот раз посреди двора стоял ровно один мул, нагруженный двумя тюками, а рядом с ним - человек первого порядка, тощий чернявый юноша со шляпой в руке.
Он не был запрограммирован - это я поняла с первого взгляда. Он был напуган, измучен, может быть, слегка побит - но у него не было ни синяков на висках, ни программы в мозгу. Поэтому при виде меня он не завел, как положено, "прекрасную донну Клару", а замер, разинув рот, будто от сильного удивления.
Я улыбнулась. В отличие от всех побежденных чудовищ, вереницей проходивших через наши ворота, парень был хотя бы забавный.
Моя улыбка произвела поразительный эффект. Он издал гортанный звук - не то застонал, не то запел - и улыбнулся в ответ.
- Кто ты, путник? - спросила я насмешливо. - Что тебе надо?
- Вы Клара, - сказал он, все еще улыбаясь.
- Донна Клара, - автоматически поправила я.
На его безмятежное чело набежала будто маленькая тучка. Он сдвинул пыльные брови:
- Прекрасная: донна Клара: как вы прекрасны!
И замолчал.
* * *
Его звали Диего, и ему довелось прослужить в оруженосцах всего три месяца. Его рыцарь был из людей первого порядка (из костей и мяса! - с гордостью повторял Диего) и большую часть времени проводил не в боях и не в дороге, а за обеденным столом. Пока ему попадались такие же умеренные, смирные рыцари -удавалось решить исход поединка с помощью игральных костей. Но в один несчастный день на перепутье он повстречался с Аманесером:
- Наповал, - рассказывал Диего, печально почесывая бровь. - Мой хозяин не успел даже охнуть, сеньора. Превратился в мешок с фаршем: а ведь собирался вечером гульнуть в трактире! Так и говорил: нынче вечером, Диего, мы с тобой погудим: А сеньор Аманесер копьем его - тресь! И все:
Одолев соперника, Аманесер приступил к инвентаризации его имущества. Оказалось, что инвентаризировать нечего: доспехи не заслуживают внимания, денег мало, а запас провизии давно нуждается в пополнении. Из всего, достойного быть принесенным к моим ногам, в распоряжении Аманесера оказались только мул и оруженосец.
- :Ох и страшным мне показался ваш сеньор, - шепотом рассказывал Диего. - Я думал, он: ну прямо из преисподней, прости Господи, типун мне на язык: От его голоса у меня прямо: ну: не важно. Все внутри тряслось, вот. Он достал какие-то липучки и хотел уже ко мне прилаживать, но потом: потом пожалел, видать. А дело было к ночи: место ровное: того и гляди, костлявый аббат какой-нибудь выскочит: Он огонь развел и рядом меч положил. Садись, говорит, не бойся. Я и сел. Он меня вяленым мясом угостил и стал рассказывать, донна Клара: о вас. Всю ночь - о вас. Какие у вас глаза. Какие волосы. Какие: ну: Я всю ночь, сеньора, был счастлив. Вот честно. Забыл про рыцаря своего неудачливого, про страх свой, про костлявого аббата: все забыл. И я понял, донна Клара, я понял! Дон Аманесер - он непобедимый, сеньора, он против целого войска великанов может выходить, и: наповал! Наповал! - Диего размахивал воображаемым мечом, сосульки вьющихся темных волос мотались на светлом мальчишеском лбу. - Он всех там положит, потому что - во имя вас. Я теперь понимаю. Утром, когда он сказал: поедешь к донне Кларе, принесешь ей покорность: Я: я сказал: спасибо. Он, кажется, удивился:
Диего улыбался, смотрел без страха и даже без надлежащей робости. Нахальный сопляк; я видела, будто воочию, эту сцену: горящий костер: Аманесер: и как этот мальчишка его слушает. И как у них обоих горят глаза.
- :Даже если бы он не велел мне и дороги не сказал - я все равно искал бы вас и в конце концов нашел. А что осталось после моего бедного господина не так много: так за это я вам слугой наймусь, и без платы совсем, только кормите. Я все умею. Овец доить, масло сбивать, шкуры снимать: танцевать! Петь! Да на мне можно воду возить, только прикажите, я знаете, какой здоровый?!
Он перечислял свои таланты, заглядывая мне в лицо, будто пытаясь прочитать там подсказку. Будто сейчас я скажу: ну вот, в танцорах и водовозах мы нуждаемся больше всего:
Он замолчал, а я все еще улыбалась.
* * *
К чести Диего, он почти не попадался мне на глаза. Он делал все, что поручал ему дворецкий, скоблил и мыл, подавал и приносил - и при этом обожал меня издали, деликатно, не давая ни малейшего повода заподозрить его в назойливости.
А потом я нашла ему лучшее применение. Выдалась нелегкая ночь - моховые звезды, а потом еще какая-то новая дрянь, который и названия, наверное, не придумали. Слава Богу, в нашей пушке был теперь аккумулятор от того мускулистого рыцаря, а то пришлось бы Аманесеру возвращаться на пепелище. И вот, когда я сидела на крыше с пушкой, трубкой и невеселыми думами, рядом появился Диего.
Этот парень был просто прирожденный канонир! Как-то само собой оказалось, что мне на дежурстве делать нечего - я могу идти отдыхать во внутреннем дворике, сидеть у огня или просто спать, пока Диего, верный мне, как собственное сердце, косит опасных гостей направо и налево. И затрачивает, между прочим, вдвое меньше энергии!
- Как вам это удается? - спросила я утром, изучая отчет об энергозатратах, предоставленный пушкой.
Диего скромно улыбнулся:
- Так ведь: Вашим именем, донна Клара. Разве нельзя?
* * *
Я сделала удивительное открытие - если прижать ладони к ушам, можно услышать далекий шум ветра: или моря? Диего, оказывается, видел море еще мальчишкой - помогал перегонять каких-то овец и случайно оказался в порту. Он не умел рассказывать - все время путался в словах и говорил не то, что надо, но я все равно сумела представить море - такое, как пустыня, до горизонта. И край его лохматится белым прибоем. А звук волн похож на тот, что слышится, если ладони прижать к ушам:
Он неплохо играл на гитаре. И время от времени говорил, ни с того ни с сего, что-то смешное, я долго не могла сообразить, как это у него получается. Знакомые слова в незнакомом сочетании - и ты уже покатываешься со смеху, сама не понимая, от чего. Поначалу я думала, это у него выходит случайно - но нет, он нарочно веселил меня; бывали вечера, когда я всерьез умоляла его прекратить - у меня живот болел от смеха:
Сам он никогда не смеялся. Только улыбался краешками губ. Хитрый мальчишка.
* * *
Гость постучал в ворота за час до заката. Нельзя сказать, чтобы мне он очень понравился - долговязый, жилистый, с внимательным взглядом желтых совьих глаз - но ведь не оставлять же человека на ночь без крова. Сожрут.
Его звали дон Сур, и был он, как выяснилось уже за ужином, странствующим рыцарем-магом. Голос его звучал мягко и вплетался в мысли вне зависимости от того, говорил ли он о погоде, нахваливал жареного поросенка либо пересказывал последние сплетни. Во всей его манере говорить, дышать, смотреть было что-то притягательное - и вместе с тем отталкивающее. Удивительно противоречивый субъект.
Потрескивали цикады. Журчал фонтан. После ужина, как водится, мы с гостем перешли во внутренний дворик и, не сговариваясь, вытащили трубки. Полускрытый розовым кустом, сидел на ступеньках Диего, наигрывал на гитаре - деликатно, не привлекая лишнего внимания, в согласии с цикадами, фонтаном и моими мыслями.
Выпуская колечки дыма, я потихоньку разглядывала гостя. Нескладен и тощ, не поднимет, вероятно, самого легкого копья, путешествует в одиночку, без оруженосцев и слуг: Странствующий рыцарь-маг. Что же он, поражает противника молнией?
- Какой у вас, сеньора, удивительный дом! Эта башня, такая высокая, что видно издалека: Мавританский стиль?
- Возможно, - я улыбнулась.
- А на крыше у вас пушка, и это отчасти объясняет вашу удивительную отвагу - жить здесь, в этих пустынных местах, где даже днем погонщики оглядываются и трясутся, как зайцы: Вы отважны, одинокая сеньора.
- Я жду моего рыцаря, дон Сур, и буду ждать, сколько понадобиться.
Перебор гитарных струн сделался чуть громче. Дон Сур улыбнулся странной улыбкой:
- Я не хотел бы повстречать вашего рыцаря на перекрестке двух дорог: А может, наоборот - хотел бы.
Выражение его лица не понравилось мне. Я отвела взгляд; Диего сидел в кустах, полураскрытый розовый бутон почти касался его лица. Он играл, не сводя с меня глаз. Я улыбнулась. Вдохнула душистый дым:
- Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, дон Сур: Чьим именем вы совершаете ваши подвиги?
Гость улыбнулся шире:
- У меня нет дамы сердца, прекрасная сеньора.
- Может быть, именем Господа?
Показалось мне - или в его улыбке мелькнуло презрение?
- Тогда, может быть, справедливость, или иная какая-нибудь добродетель: Что придает вам силы?
Он выпустил дым, чуть вытянув губы. Сизый столб ушел по направлению к звездному небу:
- Справедливость: пожалуй.
Мне сделалось любопытно.
- Но позвольте, дон Сур, не так давно я принимала здесь монаха, и он утверждал, что во имя справедливости не одолеешь и комара: простите мне эту простодушную метафору. Поскольку добро и зло в нашем мире потеряли очертания:
Он покачал головой:
- Сеньора. Я совершаю подвиги не ради абстрактных понятий. Нет. Совершенно конкретная, легко определимая ценность - человеческая жизнь: Она священна. Она неприкосновенна. Представление об этом лежит в самом фундаменте мира: Все, что я делаю, совершается во имя жизни человека на земле.
Сделалось тихо. Даже цикады примолкли, а Диего, кажется, забыл, как перебирают струны.
- Я иду от селения к селению, - глаза на бледном лице дона Сура загорелись ярче полуночных звезд. - Я разыскиваю кладбища, или одинокие могилы на перепутьях, или просто кучи камней, под которыми сложил кости какой-нибудь погонщик: Богатство, сословная принадлежность не имеют для меня значения. Я вопрошаю мертвых известным мне способом, и я добиваюсь от них ответа на два вопроса: насильственной ли смертью они умерли? И если да - кто убийца? Они знают, сеньора, они всегда знают имя убийцы. Тогда я иду по его следу, настигаю, и во имя жизни на земле - вспарываю брюхо:
Длинная рука с тонкими пальцами метнулась, как змея, повторяя то самое движение - "вспарываю брюхо".
- Вы некромант!
Мы обернулись одновременно. Диего стоял рядом, сжав гитару за гриф, как сжимают меч.
- Вы некромант, сеньор! - выкрикнул он снова. На щеках его горели красные пятна.
- Да, - с улыбкой подтвердил дон Сур. - И что из этого?
Его рука снова метнулась. Я ждала звука пощечины - но в нескольких сантиметрах от лица Диего ладонь дона Сура вдруг расплескалась, как масло, и толстой пленкой залепила юноше рот и нос.
Гитара упала на камни. Диего забился, пытаясь отодрать от лица то, что было рукой дона Сура; я сидела неподвижно, не отнимая трубки от губ.
- Это ваш слуга? - спросил рыцарь-маг как ни в чем не бывало. - Если ему позволено быть дерзким, я немедленно отпущу его. Так как, сеньора, ему позволено?
В голосе его, в улыбке была возмутительная двусмысленность. Сквозь пленку, облепившую лицо Диего, я видела, как парень задыхается.
Я выпустила колечко дыма - идеально круглое, застывшее в ночном воздухе дымное колечко.
- Дон Сур, - сказала я, и странно, что от звука моего голоса не покрылись инеем розы на кусте. - Вероятно, тех краях, откуда вы прибыли, принято карать и миловать слуг в присутствии их хозяев?
- Сеньора?
- Вы не на улице, сеньор, вы у меня. Извольте отпустить его.
Последовала долгая секунда; дон Сур изучал меня, а я в этот момент испугалась. И страшно пожалела, что рядом со мной нет Аманесера.
Пленка, закрывавшая синеющее лицо Диего, неохотно сползла, собралась снова в форму человеческой кисти. Диего упал на колени, закашлялся, хватая воздух.
- Полагаю, он достаточно наказан, - сообщил дон Сур, массируя ладонь. - И приношу вам свои извинения, донна Клара - я в самом деле допустил некоторое, гм, самоуправство:
- Некромант, - прорычал с пола Диего.
Дон Сур поднял тонкую изогнутую бровь.
- Диего, - сказала я, стараясь не быть суетливой. - Ступайте на кухню.
Он с трудом поднялся и ушел, ссутулившись, забрав гитару. Дон Сур затянулся; угольки в его трубке вспыхнули ярче, освещая длинное худое лицо - покрытый кожей череп.
- Ваши извинения приняты, - сообщила я холодно.
Он печально кивнул:
- Мне случалось встречаться с неприятием, с отторжением: Такова ноша, которую я по доброй воле взвалил на себя. Смертоубийство - тяжелый грех. Кара неизбежна. Когда люди осознают это - убийства человека человеком прекратятся, и я наконец смогу уйти на покой: Но до того времени - а это ох как долго - мне придется идти от погоста к погосту, поднимать их и поднимать, и допрашивать, и выслеживать: Вы знаете, сколько убийц в моей базе данных? - он коснулся лба кончиком бледного пальца. - Я не признаю срока давности - моя рука настигает даже умерших убийц: Они так удивляются.
- Вы человек? - спросила я. - То есть, простите, поначалу у меня сложилось впечатление, что вы человек первого порядка:
- Да, безусловно! - он энергично кивнул. - Я рожден от отца и матери, воспитан чернокнижником, и все мои магические умения - результат приобретенных знаний и многолетних упражнений: Я только немного расширил память, - он снова коснулся лба. - Для мага память - это очень важно, сеньора, вы понимаете?
Прошелся ветер, тронул верхушки кипарисов. Дрогнуло облако табачного дыма над нашими головами.
- Конечно, - сказала я. - Дон Сур: вы говорили, что хотели бы встретиться в странствиях с моим сеньором? Тогда запишите себе в базу данных: его зовут дон Аманесер. Рыцарь рассвета.
* * *
Мы с Диего никогда больше не вспоминали дона Сура. Как будто его не было.
Диего дежурил теперь на крыше каждую ночь - даже тогда, когда вечер обещал спокойствие до самого полдня. Я не пыталась прогнать мальчика с крыши - для него очень важно было ощущать себя полезным. Доказать свою доблесть - особенно после того, как его жестоко унизили в моем присутствии. Ради того, чтобы стать незаменимым, Диего готов был совсем не спать.
Чтобы успокоить мальчика и дать понять, что я по-прежнему высоко ценю его преданность, я показала ему мастерскую Аманесера. Великолепную мастерскую с многофункциональным верстаком, аналитической машиной и неизменной пивной кружкой у монитора (Аманесер любил прихлебывать пиво, сидя за работой, а после его отъезда кружка так и осталась на месте). Диего был потрясен - правда, у него обнаружилась плебейская привычка тыкать пальцем в экран, и только угроза немедленного выдворения из машинного зала приучила его держать руки за спиной.
- Донна Клара! Да ведь здесь все сокровища мира!
- Не все, Диего. В мире есть много сокровищ, которые только предстоит разыскать рыцарю Аманесеру:
- Чего бы он не искал, ему осталось совсем немного: ведь главное сокровище - вы - у него уже есть!
Он льстил, глядя в глаза, но делал это так искренне, что мне оставалось только смеяться.
- Донна Клара: эта машина может читать человеческие чипы?
- Еще как может, Диего.
- Ради всего святого, давайте посмотрим хоть один!
- Это не очень хорошо, Диего, рыцарь Аманесер не одобрил бы: Да и откуда, скажите, взять человеческий чип? Разве что распотрошить кого-нибудь из слуг: Хотя нет, постойте.
Я порылась в ящике стола и вытащила коробочку, выстеленную изнутри мягкой тканью.
- Вот, Диего. Этот чип принадлежал одному побежденному рыцарю, тому самому, что так любезно одолжил нам аккумулятор для пушки: Он лежит сейчас в подвале - рыцарь, я имею в виду - на случай, если понадобится еще какая-нибудь деталь: Что ты погрустнел, малыш? Если бы не этот аккумулятор, мы все бы давно погибли - и я, и ты, и все слуги, лошади, мулы. Я уверена, что этот рыцарь вовсе не так хорош, чтобы ради его жизни жертвовать всеми нами. Нет? Давай посмотрим:
Я подобрала подходящий разъем, вставила туда гребенку чипа и велела машине проанализировать. Прошла секунда, другая:
По экрану побежали строчки - машина сообщала основные параметры рыцаря, но как-то скомкано, телеграфным стилем, будто спеша перейти к чему-то более интересному. Мигнуло и погасло забытое имя инженера:
Экран потемнел. Из динамиков послышалось хриплое дыхание. Машина перешла к анализу глубинной сущности рыцаря, когда-то предложившего мне свой чип на обтянутой перчаткой ладони.
Экран медленно наливался светом. Открывалась чужая картина мира - четырехмерно, целиком; я смотрела сперва с любопытством, потом с удивлением, потом:
Кем-кем, вы сказали, был его инженер?!
В какой-то момент мне захотелось остановить анализ, выдернуть чип из разъема, ударить туфлей по монитору, хоть что-нибудь сделать: Но я сидела и смотрела. А рядом был Диего и тоже сидел и смотрел на все эти набухания и расслабления, ритмичные судороги, влажные прикосновения и сладкие подергивания - в то время как перед нами были, по-видимому, воспоминания младенчества! Носитель чипа видел мир не глазами, но половым органом. Тополя у дороги вызывали у него ревность, а колодец - приступ сладострастия; увиденная сразу, в комплексе, его картина мира могла вызвать восторг - или тошноту. Мне показалось, что сеанс длился полчаса - на самом деле это была минута, ну, может быть, полторы. Машина запросила подтверждение на подробный анализ, тогда я подняла руку и кликнула на "прекратить". Вот и все.
Диего был: нет, даже не красный. Он был такого цвета, что я испугалась, не хватит ли его удар.
- Да он развратник, наш побежденный рыцарь, - сказала я и не узнала своего голоса. - Простите, Диего, я: не знала!
И натужно рассмеялась.
Диего смотрел на меня, и темно-бордовый цвет все не сходил с его лица.
- Я велю выкинуть его из ящика со стружками, где он хранится, и тащить на веревке за лошадью, пока не размажется по земле! - сказала я, вдруг впадая в бешенство. - За то глупое положение, в которое он меня поставил: Диего, мальчик мой, простите. Если бы я только могла предположить!
- Н-ничего, - сказал он беззвучно. - Он: это ведь: то, что в него вложено: он такой:
Он по-рыбьи захлопал губами, пытаясь что-то еще объяснить, а я смотрела на него и боролась с желанием треснуть по черноволосой голове тяжелой кружкой из-под пива.
В конце концов рассмеялась совершенно искренне. А что было делать?
* * *
Каждую ночь я оставляла свечку на окне. Каждый вечер я смотрела в свою половинку зеркала, надеясь увидеть хоть отблеск, хоть силуэт. Каждый побежденный приносил мне, кроме покорности, еще и письмо от моего рыцаря. Я заучивала их напамять и повторяла про себя строчку за строчкой - укладываясь спать, глядя в темноту, засыпая.
Однажды в ворота постучал оруженосец, сопровождаемый целым обозом - телеги, лошади и мулы тянулись по дороге на полкилометра. Слугам пришлось побегать, прежде чем имущество побежденного было сгружено с телег и перетащено во двор. На широком дворе после этого не осталось места, чтобы маслине упасть.
Здесь были приборы и предметы, о назначении которых я имела только смутное представление. Были контейнеры, помеченные знаком "радиационная опасность". И было деловое письмо от Аманесера - едва ли не первое деловое письмо с того дня, как оборвалась связь.
"Любимая, - писал рыцарь рассвета. - Наконец-то среди гор хлама мне удалось найти кое-что, достойное внимания. Прошу тебя: возьми чип в золотой шкатулке и поставь этому болвану, оруженосцу, который передаст письмо. После этого покажи ему мастерскую. Он сам рассортирует все, что привез. Да: если он попросит допуск в башню - пусти его. Это совершенно безопасно, к тому же, избавит тебя от хлопот с железяками. Да: называй его Синко.
Люблю.
Аманесер.
Постскриптум: если разъем его чипа не совпадет с тем, что в золотой шкатулке - ты уж придумай переходничок, любимая. Это не должно быть очень сложно".
Оруженосец - одет по-мавритански, грязный тюрбан на бритой голове - стоял в поклоне, протянув руку к тому месту, где я была в момент принесения им клятвы. На ладони - обнаженной, без перчатки - лежал чип, похожий на шуруп.
Я велела разыскать золотую шкатулку. То, что в ней лежало, имело разъем, как гребеночка.
Я вздохнула.
Аманесер всегда забывал, что у меня руки приспособлены только для вышивания.
* * *
Синко оказался странным человеком. Вероятно, тот чип, который мы вместе с Диего и дворецким в конце концов подогнали под его бритую голову, был ломаный, кустарно переделанный на примитивной аппаратуре - Синко ходил, подволакивая ногу, а иногда замирал посреди движения и так стоял минуту или две, будто вспоминая, что он здесь делает. Из тюрбана своего он соорудил головную повязку, на которой написал цифру пять, и так и бродил по дому, пугая слуг. Он плохо слышал, плохо видел, часто не понимал обращенных к нему слов и занят был только одним: рассортировывал приборы и материалы, привезенные с последним обозом. Он не ел, не пил, не реагировал на наши просьбы поддерживать в должном виде свою биологическую составляющую. Он соединял контакты, тестировал системы и задавал аналитической машине долгие задачи, в которых ни я, ни Диего, ни дворецкий не понимали ни символа.
Прошла неделя, и Синко справился, очевидно, с первой частью своей миссии. Потрогал лоб с нарисованной пятеркой, вздохнул и перезагрузил машину.
- Я отдохну, - сказал он мне. - Будьте добры, разбудите меня, когда придет новая работа от дона Аманесера.
И, забившись в угол мастерской, лег на какие-то тряпки и моментально заснул, подтянув колени к животу.
Диего долго смотрел на него. Диего испытывал к мавру необъяснимую симпатию - несмотря на то, что Синко никак не мог запомнить его имя и вообще был равнодушен ко всему на свете, кроме своей работы. И сейчас, когда бритоголовый залег в спячку, Диего даже скамеечку подтащил поближе - сидеть и смотреть, как он спит.
- Донна Клара, - сказал он, когда я пришла звать его обедать. - А давайте: давайте его чип посмотрим, а?
* * *
- Донна Клара! Побежденный рыцарь у ворот!
Осталось всего несколько стежков - и на полотне расцветет хризантема.
- Донна Клара!
Я со вздохом отложила пяльцы. Воткнула иголку в подушечку. Вышла на крыльцо, оступилась, ухватилась за перила, чтобы не упасть.
На пятачке перед воротами, на площадке голой земли, вытоптанной ногами побежденных, стоял дон Сур - высокий, нескладный, с длинным белым лицом. Вместо правой руки с его плеча свисала черно-серая упругая сопля - будто капля застывшего битума.
- Прекрасная донна Клара, - выговорил дон Сур, мертво глядя мне в глаза, - исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета, вызвавшего меня на честный поединок и одолевшего твоим именем, приношу к стопам твоим все имущество мое, а также самое жизнь. Распоряжайся ими, как сочтешь нужным!
И левой рукой протянул мне нечистую тряпицу, завязанную в узелок. Из узелка выглядывал краешек бумаги.
Я спустилась с крыльца и подошла ближе.
Он рыцаря-мага пахло гнилой капустой. На висках темнели черные синяки. Желтые совьи глаза тускло смотрели мимо меня.
- Значит, вы все-таки повстречались, - сказала я. - Ваше желание исполнилось, дон Сур:
Некромант не ответил.
Превозмогая брезгливость, я взяла подношение из его руки. Рядом очень кстати оказался Диего, он развязал узелок и с поклоном протянул мне содержимое - лист бумаги и маленькую плату с грязными отпечатками пальцев.
"Любимая, - писал Аманесер. - Каждый день приближает нашу встречу. Каждая минута ведет меня к тебе: Прости, что посылаю тебе это ничтожество. Мне показалось, ты говорила о каком-то некроманте, встревожившем тебя. Если это тот самый - я рад. Правда, у него нет ничего, кроме нескольких ячеек памяти - но ты, если пожелаешь, можешь поискать им применение. Например, навесить их на пушку и попробовать какую-нибудь баллистическую программу: А если тебе лень с этим возиться - отдай плату Синко, он куда-нибудь ее приспособит.
Люблю.
Аманесер".
* * *
Я выбросила плату в сточную канаву. Вместе с базой данных на тысячи тысяч убийц.
Вечером того же дня мы с Диего сидели не во внутреннем дворике, как обычно, а в мастерской. В углу дремал Синко - после того, как мы вернули его плату на место, он спросил сонным голосом: "Приказания от господина Аманесера?" и, получив отрицательный ответ, снова заснул.
На Диего огромное впечатление произвел визит побежденного некроманта. Он не хотел это показывать, но радость и гордость прямо-таки распирали его.
- Как? - спрашивал он в двадцатый раз. - Нет, но как? Это был очень сильный колдун, я не хотел пугать вас, донна Клара, но: Это было прямо чудовище какое-то, а не колдун!
Еще бы, думала я с улыбкой. Тебе для самоуважения просто необходимо считать, что он был сильнее всех на свете. Он, о котором Аманесер пишет небрежно, вскользь: "Прости, что посылаю тебе это ничтожество:"
И, будто прочитав мои мысли, Диего с благоговением прошептал:
- Он всемогущий, сеньора. Он:
И перевел взгляд на спящего Синко.
Накануне мы все же поместили его чип в машину, и то, что мы там увидели, поразило нас обоих. Создавалось впечатление, что поверх личности умелого мастера-аналитика безжалостно, но очень точно набита сетка привнесенных мотиваций. Что это за мотивации, мы могли только гадать; прошлое Синко было блокировано и полностью отрезано от сознания - мы сумели только вычислить, что в предыдущей жизни носитель чипа не был мавром и не был рыцарем. Будущее Синко оказалось очень близким и совершенно определенным: все мотивации сходились, как ниточки, в одной точке, за которой не было ничего.
Конечно, у нас с Диего не хватило умения, чтобы проанализировать чип подробно, но мы оба поняли: человек, способный практически "на коленке" производить подобные метаморфозы с людьми второго порядка - чудотворец и гений. Мне даже стало немного страшно: получается, я совсем не знала Аманесера:
В тот вечер между половинками зеркала вдруг наладилась ясная, почти безотказная связь. Лунный свет лежал на опущенном забрале, Аманесер смотрел на меня, покачиваясь в седле, и я говорила, изливая сердце, минуты три, не меньше.
Ответ его был различим, несмотря на треск и помехи:
- У нас еще будет время, чтобы узнать друг друга. Длинная жизнь. Мы каждый день будем разгадывать загадки: и не узнаем всего. Так и не узнаем:
Судя по голосу, он улыбался.
* * *
Вышивая на пяльцах, я спрашивала себя: а что такое я? Какую загадку я могу предложить Аманесеру, который знает все?
Я оставила рукоделье и подошла к зеркалу. Все говорят, что я прекрасна; наверное, это в самом деле так. У меня тонкое лицо, гладкое как мрамор, подсвеченное изнутри теплым румянцем. У меня золотые волосы до пят и голубые глаза.
Я умею наводить пушку и немного разбираюсь в технике: совсем немного. Я отлично умею вышивать: а больше ничего. Нет, вру - еще я танцую, умею петь: голос маленький, но мелодичный, и я умею повторить самую сложную мелодию с первого раза:
Я женщина.
Достаточно ли этого, чтобы каждый день задавать загадки такому человеку, как Аманесер?
* * *
Диего тренировался в стрельбе из лука. Я подошла неслышно и наблюдала, не выказывая своего присутствия.
Перед каждым выстрелом он закрывал глаза и что-то шептал. Иногда его стрела попадала прямо "в яблочко" - такой выстрел сделал бы честь любому мастеру. Но чаще стрелы уходили мимо, выше и ниже, откалывали щепки от края мишени и ранили окрестные стволы. Диего закусывал губу и снова поднимал лук; ни одного выстрела, характерного для упорного новичка. Он стрелял либо как снайпер, либо как криворукий погонщик мулов.
- Диего!
- Сеньора? Простите, я всего лишь:
- За что ты извиняешься?
Он быстро снял тетиву - как будто боялся, что я попрошу дать пострелять. Спрятал лук за спину:
- Извините, сеньора, мне еще надо стрелы собирать:
- Диего, ты ведь ни в чем не виноват: Почему ты краснеешь?
Он совсем смутился:
- Я: я хочу быть рыцарем, донна Клара.
- И прекрасно!
- Но я не знаю, во имя чего: понимаете? Настоящие подвиги совершает только тот, кто: чьи намерения: чьи мотивации, понимаете?
- Конечно.
- Я пытался: разное. Например, во имя дружбы: у меня был друг в детстве, его потом бык забодал: Во имя счастья всех людей: ничего не получается! Если я с такой мотивацией выйду на дорогу: меня же первый встречный наденет на копье, как бабочку. А:
Он запнулся.
- Понимаю, - сказала я медленно.
Он покраснел еще больше. Вытер нос тыльной стороной ладони:
- Два рыцаря не могут сражаться именем одной дамы. Я знаю. Если рыцарь хочет получить право сражаться за сеньору: которая уже отдала свое сердце другому: он должен вызвать ее рыцаря на поединок. Я знаю закон.
- Диего, милый, - сказала я. - Не вызывайте Аманесера. Мне будет очень жаль вас, поверьте.
- Правда? - тихо спросил он.
- Ну конечно.
Он вдруг улыбнулся. Смущение, робость, чувство вины слетели с него, как шелуха, он выпрямился, поднял острый подбородок, и я впервые увидела, что он выше меня на голову.
- Спасибо вам, донна Клара. Мне: придется выбирать. Либо я никогда не опояшусь мечом, либо я вызову все-таки на поединок дона Аманесера: Знаете, я страшно ему благодарен. Если бы он не убил моего бедного сеньора, я никогда не узнал бы: прожил жизнь - и не узнал бы, что вы есть на свете. Конечно, грустно будет, если: когда он меня проткнет копьем, но ведь и справедливо, и: красиво! А может быть:
Его лицо изменилось. Только что передо мной стоял влюбленный мальчишка - и вдруг мужчина, ждавший своего часа, рывком перехватил управление в его лохматой голове.
- Донна Клара, - сказал Диего неожиданно низким хрипловатым голосом. - Конечно, дон Аманесер непобедим. Но ведь и я стану сражаться вашим именем! А я, может быть: донна Клара, ведь моя любовь не слабее, чем у дона Аманесера! Я бы вышел с ним на поле: не для того, чтобы погибнуть за вас. А для того, чтобы жить. Донна Клара: вы разрешите мне хотя бы: попробовать?
Он протянул руку.
Следовало остановить наглеца раньше. Я сама виновата - была к нему слишком добра. Слишком многое позволяла. А теперь придется проявить жестокость.
Я отправлю его прочь. С позором выставлю за ворота. Я велю вышвырнуть его с крыльца вниз головой:
У него была жесткая, неожиданно волевая ладонь. Некстати вспомнилось, как мы вместе просматривали чип побежденного рыцаря-сладострастника, донора аккумулятора для пушки:
Почему он должен расплачиваться за мои ошибки? Надо просто сказать ему - мягко - чтобы не зарывался. Сказать - сейчас:
Он легонько сжал мою руку. Горячая. Сильная. Умная ладонь. Мурашки побежали от его руки - по моей, выше и выше:
- Донна Клара: Ради вас. Вашим именем. Всегда.
* * *
Я заперлась в своей комнате и не вышла к ужину. Я вышивала цветущее апельсиновое дерево, это была очень тонкая работа, очень кропотливая - стежок за стежком. Болели глаза, и очень болели натруженные пальцы. Я вышивала при свечах, не поднимая головы, до рассвета; всякий раз, когда я пробовала остановиться и отдохнуть, из темноты ко мне являлось разгоряченное лицо Диего с прилипшими ко лбу темными прядками, с горящими глазами, с мягкими влажными губами. Тогда я принималась шить вдвое прилежнее - стежок за стежком.
* * *
Под вечер мутное зеркальце вспыхнуло, отражая нездешнее пламя. Вместо Аманесера на меня глянула женщина - мне пришлось мысленно собирать ее лицо из осколков. В маленьком зеркальце помещался либо черный глаз с красной искоркой, либо уголок изогнутого рта, либо половинка носа с раздувающейся ноздрей.
- Он мой! - с торжеством кричала женщина, и в зеркале колебались ее волосы, черные и скрученные, как проволока. - Теперь он мой! Приди и возьми его, донна Клара, возьми своего рыцаря рассвета, приходи в Замок Источника, спляшем вместе!
И заливалась хохотом, от которого у меня во рту становилось кисло.
Я придавила зеркальце подушкой - новой информации оно дать не могло, а хохот колдуньи деморализовал меня. Несколько минут ушло на то, чтобы умыться, причесаться и взять себя в руки; потом я поднялась на крышу, где вот уже вторые сутки безвылазно жил Диего.
Увидев меня, он испугался. Наверное, решил, что я пришла выгонять его, и так покорно и безнадежно глянул снизу вверх, что, будь я в самом деле настроена решительно - от этого взгляда ослабела бы:
- Диего, с Аманесером беда, - сказала я и описала все, что видела в зеркальце.
Он сразу же выпрямился, губы сжались в линию, в глазах появился металлический блеск:
- Я иду, донна Клара. Я знаю, как найти Замок Источника. Это донна Фуэнте, колдунья, у нас в поселке про нее каждый ребенок знает: Я уже иду.
- Диего! - я схватила его за рукав. - Это безумие! Донна Фуэнте сварит тебя, как цыпленка, ты не спасешь Аманесера и погубишь себя!
Я говорила как раз то, чего не следовало говорить. Он крепче сжал губы и осторожно высвободился:
- Донна Клара, я должен.
- Она же баба! - крикнула я. - Против любого рыцаря, даже и колдуна, у тебя был бы шанс, но она баба, и:
Я умолкла. Диего смотрел на меня, медленно бледнея.
- Это я виноват, - сказал он с таким ужасом, что у меня замерз кончик носа. - Это моя вина, донна Клара. Я пожелал, чтобы вы изменили рыцарю хотя бы в мыслях: И его сила предала его. В его броне появилась трещина, а донна Фуэнте: как раз и подстерегает тех, кто оступился.
- Не забывайтесь, Диего! Я не изменяла моему рыцарю: даже в мыслях!
- Тогда почему вы не приказали убить меня? Или хотя бы выгнать из дома?
Я молчала. Звездное небо медленно проворачивалось над моей головой.
- Теперь вы видите, что я должен, - тускло сказал Диего. - Умереть: за него, раз уж не получилось за вас. Пусть в позоре: но не мы ведь выбираем, как.
Я схватила его за плечи и развернула к себе:
- Вы не должны умирать, Диего. И я не намерена умирать. Я хочу исправить: спасти Аманесера. И вы должны мне помочь.
- Как? - спросил он безнадежно.
Я выпустила его. Медленно обошла пушку. Вытащила из-за пояса универсальную отвертку и, подсвечивая себе фонариком, склонилась над аккумуляторным гнездом.
* * *
Он лежал на верстаке. Остатки одежды с него срезали; он был мускулист и упруг, несмотря на много месяцев в подвале, в ящике со стружками.
- Нога, - тихо сказал Диего. - Глаз: На восстановление одной только ноги уйдет месяц, не меньше:
- Неужели вы думаете, Диего, что для его миссии ему нужен глаз? - спросила я сквозь зубы. - Вы же видели этот чип!
Диего покраснел.
- Расскажите мне о донне Фуэнте, - сказала я, загружая машину.
- Она живет в Замке Источника: Во дворе замка в самом деле есть родник. Чистый источник: волшебный. Он лечит любые раны, исцеляет даже смертельно больных: при одном условии. Человек, пьющий воду из источника, должен верить, что он бабочка.
- Что?
- Искренне верить, донна Клара. За все время существования источника - а это столетия - известны только несколько случаев исцеления. И спасенные потом всю жизнь летали: размахивая руками: с цветка на цветок:
- Это ужасно, - я установила чип в разъеме.
- Это донна Фуэнте: она любит глумиться.
- Зачем ей пленники?
- Затем, - грубовато ответил Диего. Я пропустила дерзость мимо ушей. На экране передо мной вертелась четырехмерная схема чипа; я пыталась сосредоточиться, но все равно ничего не могла понять. В какой-то момент опустились руки - то, что Аманесер мог сделать "на коленке", я не сумею даже с помощью машины:
- Надо забить первую и последнюю ячейку, - сказал Диего, встав за моей спиной. - Как-то так: детерминировать: перемешать любовь и смерть, понимаете? Донна Фуэнте - она: никого не пропустит: а тут такой красавец: он должен сработать, как мина.
- Донна Фуэнте - человек первого или второго порядка?
- Никто не знает! Она носила разъем на лбу, а потом оказалось, что это диадема:
Я вспомнила ее издевательский хохот. Поежилась. Плотнее закуталась в мантилью.
- А вот тут: - Диего полез в монитор пальцем. Я сильно ударила его по руке, он зашипел от боли и убрал руки за спину. - Я хотел сказать, что, может быть, запрограммировать его просто на измор? Аккумулятор у него здоровский: он может ее как взять в объятья, так и: не выпускать. Если она первого порядка, то умрет от жажды или сердечного приступа. Если второго, то ее может в какой-то момент закоротить:
- Она колдунья.
- Она прежде всего баба! Вы же сами говорили:
Я поморщилась. То, что еще четверть часа назад казалось мне верным шансом, теперь уплывало из-под рук, оборачиваясь несусветной глупостью.
- Технически это возможно, - бубнил у меня над ухом Диего. - Если даже Синко: Синко!
Я не успела оглянуться, а он уже расталкивал спящего мавра.
- Синко! Синко, вставай! Есть работа!
- Приказ от сеньора Аманесера?
- Да! Именно что приказ! Иди сюда, вот:
Синко подошел к монитору. Он сильно исхудал, одежда болталась на нем, сквозь прорехи проглядывало ссохшееся коричневое тело.
- Хочешь есть, Синко? - спросила я.
- А? Что? Нет, спасибо, сеньора. Где работа?
- Вот! - Диего ткнул пальцем в монитор, и на этот раз я не стала его останавливать. - Надо тут прошить один мотивчик: сможешь?
* * *
Этот не стал отказываться от еды. Все биологические процессы протекали в нем с повышенной интенсивностью - за те несколько часов, что прошли от установки чипа до завтрака, на гладких щеках рыцаря появилась щетина, и он потребовал у слуг бритвенные принадлежности.
Волосы на его голове по-прежнему торчали ежиком. Левый глаз был закрыт аккуратной повязкой, но мне хватило и правого, карего, чтобы ощущать себя неловко. Рыцарь не сводил взгляда с моего лица, а я не осмеливалась - стыдилась? - посмотреть в ответ.
У него была мягкая улыбка, немного неестественная. Безукоризненные манеры. Тяжелые руки, порхающие над столовыми приборами, как птицы. Плоские чистые ногти.
- Что вы так смотрите на меня, молодой друг?
Диего и в самом деле таращился, забыв о приличиях.
- Давным-давно мне снилось, что я сижу за столом в обществе дамы, чья красота забивает дыхание, и странного юноши, который меня разглядывает: Вы верите в предначертание, сеньора? Я фаталист. Все подвиги, совершенные мною на полях и на перекрестках, все убитые колдуны и великаны - дань Судьбе, которая издавна благосклонна ко мне: Только однажды я встретил рыцаря, который был сильнее Судьбы. Потому что им двигала Любовь:
Он вытер губы салфеткой. Даже сидящий, он был много выше и Диего, и меня.
- Благодарю вас, сеньора, за прием и за угощение, однако солнце уже высоко, и дорога ждет меня:
Я вышла проводить его на крыльцо. Почти не хромая, он подошел к высокому гнедому жеребцу, уже оседланному и снаряженному, готовому в дорогу.
- Сеньора: я благодарен Судьбе за счастье увидеть вас. Благословен рыцарь, совершающий подвиги вашим именем. Я не знаю своей новой участи: но мне кажется, она близка. Прощайте!
Он вскочил в седло. И, обернувшись, вдруг подмигнул своим единственным глазом - сверху вниз:
- Не думайте, что вы в чем-то передо мной виноваты: Это Судьба.
И направил коня на дорогу.
* * *
Девять дней зеркальце оставалось темным.
Девять ночей Диего сидел на крыше, сшибая моховых звезд и "огненных мулов". В пушке стоял теперь аккумулятор Синко - это было меньше, чем источник питания от рыцаря-фаталиста, но куда лучше, чем старый пушечный аккумулятор.
- Он все равно спит, - сказал Диего, с сожалением глядя на мавра. - А так он заснет чуть крепче, вот и все.
Девять дней мы сами жили, как во сне. И мне, и Диего было ясно, что если наш план сорвется - Аманесера не спасет уже ничто.
Я держала голову высоко - так высоко, как только могла. Мне казалось, что слуги шепчутся за спиной. Мой рыцарь попал в капкан донны Фуэнте - и виной этому была его дама, она и больше никто. Так, мне казалось, шепчутся служанки.
Я велела поставить кресло в гостиной перед парадным портретом Аманесера. Рыцарь рассвета стоял, опираясь на копье, в полном боевом облачении, с опущенным забралом шлема. Я сидела перед ним, вышивая олеандры, собирая слезы в маленький сосуд, висящий на шнурке у меня на шее.
На десятый день зеркальце засветилось. Я увидела отблеск костра на панцире, забрало темного шлема и ущербную луну в небесах - ту же луну, что висела сейчас над нашими головами.
- Я снова свободен, - сказал Аманесер. - И я люблю вас, донна Клара. Ждите.
* * *
Диего избегал меня. Не смешил, не восхищался, не улыбался, глядя в глаза. Порывался даже уйти - но не ушел; дворецкий заваливал его поручениями - и он делал все, даже самую грязную работу. А по ночам сидел на крыше рядом с пушкой.
Он начал курить. Раздобыл где-то трубку. Курил плохой табак, который покупал у слуг. Кашлял, смахивал слезы с глаз и снова курил.
Однажды ночью я снова поднялась на крышу. При виде меня Диего едва не проглотил свою трубку:
- Сеньора:
Я опустилась рядом:
- Диего: Для того, чтобы быть верной моему рыцарю, мне вовсе не нужно играть с вами в прятки. Аманесер здесь, - я прижала руку к груди. - Моя любовь к нему - как восход солнца: разве можно оскорбить восход? Разве можно его принизить?
- Но сеньора, мне показалось:
- Я верна моему рыцарю так совершенно и полно, что с благодарностью принимаю и ваши чувства. Настоящая любовь не может унизить или оскорбить. А донна Фуэнте - в самом деле опасная колдунья, и ведь мы знаем, что наидоблестнейший рыцарь однажды может потерпеть поражение: Вы доказали свое благородство, Диего. Давайте снова будем друзьями.
Он молчал.
Была безлунная, спокойная, тишайшая ночь. Над крышей и над башней, над фонтаном во внутреннем дворике и над нашими головами лежало звездное царство - россыпь жемчуга на черном бархате. Звезды мерцали в остывающем воздухе.
- Смотрите, - я протянула руку. - Видите, вон та розоватая звезда?
- Вижу:
- Рядом с ней, левее: Звезда не такая яркая, но: это любимая звезда Аманесера. Она называется Тэмма.
- А у нас в поселке, - он наконец-то улыбнулся, - ее зовут Хвостик. Потому что все созвездие - видите, три звезды, еще две крестом и те четыре звезды: называется Песья Случка. Я прошу прощения, сеньора, но оно в самом деле так называется. А то, что прямо у нас над головами - четыре звезды полукругом - это Гребень:
Я улыбнулась в ответ. Поселяне называют звезды в меру собственного разумения - но куда им до рыцаря Аманесера, у которого в машине стоит астрономическая программа под названием "симулятор Вселенной":
- Тэмма - это красиво, - тихо сказал Диего. - Но на его месте я назвал бы ее Клара: Ой, извините, сеньора. Я лучше буду молчать.
* * *
В ворота постучал испуганный пастушок лет тринадцати. Он затравленно оглядывался, просил пить и бормотал насчет коровы, которую потерял, и что за это его убьет хозяин. Слуги уже готовы были пустить парня в людскую - поесть, попить, отдохнуть. Хорошо, что рядом случился Диего и принудил дворецкого поставить пастушка на весы.
Боже мой! Этот тощий оборванец весил, как цельносвинцовый. Я прибежала на крик дворецкого; слуги и служанки разбегались, кто куда. Пастушок стоял среди двора, дергал плечом, шмыгал носом и тупо ныл про корову и про хозяина, который убьет. Диего перехватил меня в дверях:
- Не подходите к нему. Это бомба.
Я присмотрелась. Парень выглядел совсем как настоящий, и если бы не повторяющиеся движения - дерг-шмыг-дерг - и не искусственные закольцованные слова, я тоже сочла бы его испуганным подростком.
- Назад! - кричал дворецкий, наступая на пастушка с рогатиной. - Назад, отродье! Уходи, откуда пришел!
Парень смотрел сквозь него мутными голубыми гляделками и причитал о потерянной корове.
Дворецкому, конюху и Диего пришлось объединить усилия, и втроем они вытолкали пастушка за ворота. По дороге пылило стадо; конюх побежал навстречу, размахивая руками, веля остановиться, свернуть:
Дворецкий малодушно бежал. Диего оттирал пастушка с дороги; я наблюдала за ними в прицел пушки. Мутная оптика давала, тем не менее, возможность увидеть все в деталях - разевающийся рот пастушка: "Хозяин: убьет:". Капли пота на висках Диего. Поднимающуюся над дорогой пыль - стадо было все ближе:
- Заворачивай! - кричал Диего погонщикам. - Заворачивай! Бомба!
Стадо лилось, как тяжелая вода, и не было силы, способной остановить его за несколько секунд. Диего встал перед пастушком, расставив руки - будто старший брат, готовый защищать младшего от потока рогатой скотины, от всех этих бурых и рябых, красноглазых, бездумно топочущих копытами и роняющих в пыль лепешки.
Стадо обтекало их, как речка - скалистый остров. Погонщик крикнул, даже замахнулся кнутом, но конюх перехватил его руку.
Диего стоял между стадом и смертью, и черные волосы его медленно седели от оседающей пыли.
* * *
- :я не знаю, сеньора, откуда они берутся. Откуда берутся моховые звезды или костлявые аббаты? У них, этих ходячих бомб, даже чипа нет: У них ничего нет. Если бы рвануло, сеньора, ничего бы не осталось, только яма. Мы с конюхом радиацию померили на том месте, где он стоял: Пресвятая дева Мария! Пришлось песком закидать.
Снова была ночь. Мы сидели на крыше; от горизонта до горизонта тянулась тишина - ни цикады, ни сверчка, ни шелеста листьев. Даже фонтан во внутреннем дворике молчал.
- Спасибо, Диего. Может быть, ты спас нас всех: И дона Аманесера.
- Сеньора, нет! Я бы не смог спасти. Я только смотрел, чтобы на него не наступила корова: А если бы он вздумал рвануть - как бы я его удержал?
- "Вздумал"? Разве они думают?
- Конечно, нет. Им нечем думать. Это я просто так сказал.
Над горизонтом поднялась луна - вылезла, как головка новорожденного, наполовину:
- Диего: Тебя ведь родила человеческая женщина?
- Да, я совсем простой, - он улыбнулся. - Совсем такой, как есть. Братья, сестры, дядька - золотая душа, зато тетка злющая и скупая: и красавица. Однажды выглянула из окна, так три дня собаки брехали!
Его белые зубы поблескивали в полутьме. Я заставила себя отвести глаза.
- Сеньора, - сказал он серьезно и тихо. - Я давно хотел спросить. Рыцарь Аманесер: Он дал обет никогда не снимать шлема?
Я молчала.
- Тогда: когда он рассказывал о вас: Он всю ночь просидел у костра в доспехах - и даже не поднял забрала. Я ни разу не видел его глаз: И на портрете в гостиной он тоже в закрытом шлеме: Я подумал - может быть, он дал обет?
Луна поднялась выше. Залила оливковую рощу желтым масляным светом.
- Простите, ради Бога, если я что-то не то сказал:
- Нет, Диего: Просто рыцарь Аманесер - он:
Луна вдруг погасла. Все небо из черного, звездного сделалось темно-красным. Там, где недавно была луна, осветился яркий полукруг - как будто новое солнце.
Вероятно, тот пастушок нашел-таки свою корову.
* * *
- Донна Клара! Побежденный рыцарь у ворот!
Они приходили едва ли не ежедневно, и каждый приносил и привозил с собой целую гору хлама. Там было все - мотки веревки, бутыли с маслом, гвозди, шурупы, цинковая проволока, ампулы без маркировки, непонятные мне узлы, механизмы, агрегаты. На одной телеге валом лежали детали с торчащими контактами, деформированные, оплавленные, будто вырванные откуда-то с мясом. Каждая деталь была завернута в отдельную тряпицу, обвязана ленточкой и снабжена кожаным пронумерованным ярлычком.
- Боже мой, - причитал Диего, перебирая эти узелки. - Потроха от великана. Не иначе - наш рыцарь рассвета великана завалил!
Синко, еще более исхудавший, похожий теперь на ходячего мертвеца, хлопотал в мастерской и в башне. Мы поставили ему новый аккумулятор от какого-то незадачливого оруженосца.
Я знала, что возвращение Аманесера очень близко. Я жду его и буду ждать, сколько понадобится - неделю: От силы две:
В последние дни я редко видела Диего. Он уходил на рассвете, слонялся по дальним поселкам, иногда приносил обрывки новостей: поток беженцев из пострадавшей от взрыва провинции наконец-то иссяк. Овцы болеют неизвестной болезнью. Ожидается небывалый урожай апельсинов:
Аманесер приближался к нам с востока. Это легко было определить, проследив пути побежденных; я взяла за обычай подниматься на башню каждое утро и каждый вечер. Отведя с лица вуаль, смотрела на восток.
Дороги были пусты. Но я знала, что каждую минуту вдали может показаться едва заметная точка, и, приблизившись, оказаться рыцарем в доспехах, верхом на огромном черном коне:
Башня чуть заметно сотрясалась. В ее узком, как шахта, подвале хозяйничал Синко.
* * *
- Я пришел попрощаться, донна Клара.
Он стоял, очень серьезный, в дорожной одежде, с узелком в опущенной руке.
- Я долго думал: и принял решение. Не мне посягать на великую любовь Рыцаря и его Дамы. Не мне становиться между светлой донной Кларой и ее Аманесером. Я уйду в монастырь и никогда больше не возьму в руки меч... Я так решил.
- Диего:
- Пожалуйста, сеньора, ничего не говорите. Словами здесь не поможешь: Прощайте.
Он поклонился - сдержанно, с достоинством. Повернулся и вышел прочь. И ушел по пустынной дороге - на запад.
* * *
На рассвете, поднявшись на башню, я увидела маленькую точку на востоке. Точка приближалась с каждой секундой, и скоро можно было различить всадника с длинным копьем в руке.
Я выбежала на дорогу.
По всему дому суетились слуги, а дворецкий выбежал на крышу и трижды протрубил в трубу.
Аманесер, рыцарь рассвета, подъехал к воротам. Глухой черный шлем закрывал его лицо, и забрало, как всегда, было опущено. Нога в железном башмаке коснулась земли, подняв облачко пыли; Аманесер спешился.
Я склонилась в поклоне.
Аманесер - любовь моя, грусть моя, жизнь моя - обнял меня и, ни слова не говоря, коснулся теплым железом моей горячей, залитой слезами щеки.
* * *
Ночи коротки, особенно такие ночи.
Он спал, по обыкновению не снимая доспехов, а я сидела рядом. Где-то праздновали слуги, конюх чистил черного коня, кормил с ладони овсом; я знала, что утром все кончится. Утром он встанет - и снова уйдет. А я снова останусь одна и буду ждать его, сколько понадобиться:
До утра оставалось три часа. Потом два. Потом час; каждая минута была, как маленькая жизнь. Каждая минута, когда Аманесер со мной.
Рассвет пришел, призывая своего рыцаря. Услышав первого жаворонка, я чуть было не прокляла невинную птицу. Аманесер пошевелился, перевернулся на спину, сел, сминая тонкое одеяло.
- Уже утро, Клара.
- Я знаю.
- Мне пора.
- Я знаю.
- Ты ничего не знаешь: Пойдем.
Мы вышли во двор.
Синко стоял у входа в башню. Ясно было, что он доживает последние минуты. Ветер покачивал бывшего мавра, повязка на его лбу пропиталась потом, полусмывшим нарисованную цифру "пять". При виде Аманесера Синко попытался поклониться, но чуть не упал:
- :боты. Завершены. Срок. Полностью.
- Покажи, - негромко распорядился рыцарь.
Синко повернулся и, волоча по песку ногу, пополз в башню. Скрылся. Плотно закрыл дверь; из окон дома выглядывали любопытные служанки.
Мне показалось, что башня дрогнула.
Нет, мне не показалось; башня вибрировала, как во время землетрясения или даже хуже. Треснул круглый балкон и вдруг обвалился, подняв тучу пыли и напугав привязанного у изгороди осла. Бросились в рассыпную птичницы и куры.
Я зажала рот ладонью. С башни продолжали откалываться целые пласты штукатурки: камни: глина: облицовка: Из-под расползающейся оболочки проступал гладкий тусклый металл.
Что-то упало и разбилось в самом доме.
Башня стояла теперь железная, нагая, украшенная только рядами заклепок. И казалось, что она - только часть чего-то большего, спрятанного под землей. И было совершенно ясно, что она не имеет - и не имела прежде - никакого отношения к мавританской архитектуре.
Из двери, ставшей теперь люком, выбрался Синко. Качнулся, обретая равновесие. Склонился перед рыцарем.
- Работа принята, - сказал Аманесер.
Тремя последними шагами Синко отошел к коновязи, прислонился к ней спиной, сел, уронив руки на колени, и умер.
Я оглянулась. Слуги, служанки, конюх, дворецкий - все стояли посреди двора, я поразилась, как их много - тех, кто был со мной все эти дни, к кому я привыкла, как привыкают к занавескам и стенам:
Все головы были опущены.
В руке у повара была большая деревянная ложка, и капли красного соуса падали в пыль.
- Они неплохо послужили тебе, Клара, - тихо сказал Аманесер за моей спиной.
Я подняла глаза:
- Что ты собираешься делать?
Вместо ответа Аманесер шагнул вперед. Рука в железной перчатке нежно легла мне на плечо.
- Вы свободны, - сказал он просто и буднично, как я сама говорила много раз побежденным рыцарям кодовые слова: вы свободны:
В ответ не послышалось ни звука. Ни слова из обычной болтовни; служанки не стреляли глазками и не хихикали. Дворецкий не покряхтывал и не тер поясницу. Конюх не ковырял в зубах. Слышен был только шелест одежды - все они одновременно поклонились. И все развернулись и пошли к воротам - никто не вернулся в дом за сундуками и узелками, никто не снял даже фартука, а повар - тот так и ушел с грязной ложкой в руке:
Во дворе сделалось пусто. Только я, да Аманесер, да мертвый Синко у коновязи.
- Я ухожу, Клара, - сказал Аманесер. - Далеко. И навсегда.
- Ни один рыцарь не уходит навсегда, - тихо возразила я.
- Пойдем, - он предложил мне руку.
В гостиной, перед собственным портретом, он поставил одно кресло напротив другого. Жестом предложил мне садиться. Я повиновалась.
- Клара, - спросил он, облокотившись о спинку другого кресла. - Ты никогда не задумывалась, кто ты?
- Я твоя дама. Я жду тебя и буду ждать, сколько понадобиться:
- Да. Совершенно верно: Ты очень хорошо меня ждала. Твоим именем я совершал то, что в других обстоятельствах было бы просто невозможным. Я отремонтировал "Тэмму", и теперь она готова к старту.
Я чуть сдвинула брови:
- То, что было башней: это транспорт?
- Межзвездный транспорт.
- Ты хочешь улететь на другую звезду?
- Я хочу вернуться домой из этого безумного мира. Видишь, я хочу не так много, Клара.
- И я снова буду тебя ждать?
- Нет, Клара. Это было бы бесчеловечно - заставить ждать того, кто никогда не вернется. А еще: мне больше не нужно твое ожидание.
Я молчала. Аманесер сжал спинку кресла:
- И не смотри на меня так. Ты прекрасна. Ты - лучшая из женщин. Эти глаза, губы: волосы: овал лица: И твое сердце, Клара. Ты ждала бы годы и годы, я знаю. Ставила бы свечку на окно и ждала: Твое ожидание сделало меня рыцарем. Твое имя позволяло совершать чудеса. Жаль: Не я придумал законы этого мира, когда результат любого усилия предопределен не ловкостью и умением, не силой, не удачей даже: а мотивацией, только мотивацией. Дурацкие законы: Но я сумел воспользоваться ими. Я создал тебя, Клара. Я сделал тебя - свою Даму. Потому что ты была мне нужна.
Он наконец-то разжал пальцы. На полированной дубовой спинке осталась вмятина. Он обошел кресло и сел, закинув ногу на ногу; правый его башмак оказался при этом в луче, падавшем из окна, и я зажмурилась от солнечного блеска на металлических пластинах.
- А ты никогда не задумывалась: о неведомом? О жизни?
- Задумывалась.
- И о чем ты думала?
- О том, как мы будем жить рядом - год за годом. И каждый день загадывать друг другу загадки. И никогда не познаем друг друга полностью: но умрем счастливые и старые, в один день.
Я перебирала слова, как перебирают побитые молью вещи из старого сундука.
- А ты никогда не думала - что это за мир, в котором ты живешь? Откуда ты взялась? Кто твои родители: или твой инженер?
Я медленно подняла руку к затылку. К тому месту, где всегда запинался гребень.
- Во-от, - пробормотал Аманесер, наблюдая за мной. - Я твой инженер, Клара. Я создал тебя, чтобы ты меня ждала. Чтобы смотрела на дорогу. Чтобы ставила свечку на окно. А больше ты ничего не можешь - только вышивать и ждать, сколько понадобиться. И любить меня - на расстоянии.
- Неправда, - тихо сказала я.
- Этот мальчик, твой невинный обожатель: Ты ведь так и не осмелилась его полюбить.
- Я ждала:
- Конечно. Потому что я запрограммировал тебя на ожидание.
- Аманесер, - прошептала я. - Подними забрало.
- Зачем? Я ужасно выгляжу с человеческой точки зрения, Клара, и ты напрасно хочешь посмотреть мне в глаза - у меня нет глаз: А совесть - совесть у меня есть. Я не оставлю тебя в этом мире одну. Не брошу в мире, где по дорогам бродят пространственные аномалии: комки плазмы: в лучшем случае бомбы, замаскированные под людей. Где процветает так называемое колдовство, а киборги обмениваются чипами, как сплетнями. Это умирающий мир, Клара, я так счастлив, что могу отсюда выбраться: благодаря тебе.
- Ты, - медленно сказала я, - возьмешь меня с собой?
- Взял бы. Но "Тэмма" одноместная.
Сделалось тихо. За окном журчал фонтан.
- Я мог бы взять твой чип, - сказал Аманесер.
Я покачала головой.
- И я тоже так думаю, - согласился он. - Твой чип без твоей красоты:
Он шевельнул железным башмаком. По комнате запрыгали солнечные зайчики - по гобеленам, по блюдам на полках, по старинному оружию:
- Я люблю тебя, - тихо сказала я.
- Разумеется. Потому что в тебе прошита необходимость меня любить.
- Это неправда.
- Ты никогда не анализировала чипы в машине?
Я вспомнила Синко.
- Кстати, - судя по голосу, Аманесер улыбнулся, - это была отличная идея: Заставить Синко допрограммировать того железного кобеля. Донна Фуэнте теперь нескоро вернется в большую игру:
Я молчала.
- Прости меня, Клара, - сказал он другим голосом, очень печально и мягко. - Я ухожу - и не оставлю тебя здесь. И взять с собой не могу тоже. Прости, любимая.
И он поднялся - легко, не скрежетнув ни одним суставом.
Я встала в ту же секунду. Отошла за спинку кресла - так, чтобы пятьдесят килограммов мореного дубы оказались между мною и моим рыцарем.
- Ну что, - спросил он невесело, - будем играть в кошки-мышки? Дай хоть поцеловать тебя: на прощание.
- Аманесер, - сказала я, отступая. - Уходи.
- Как ты останешься? С кем ты останешься? Пока я странствовал - посылал тебе ресурсы: Ты никогда не думала, за счет какой энергии существует усадьба? А слуги? Ты не смогла бы содержать их - неделя-другая, и все. Ты остаешься одна, без средств, без защиты: Хочешь встретить ночью в темном поле моховую звезду?
Я искала путь к отступлению. Споткнулась о складку ковра и едва не упала.
Аманесер шагнул - рывком приблизился ко мне:
- Бомбы взрываются все чаще. Колдуны наглеют. Ты хочешь стать рабыней какого-нибудь слюнявого старикашки со звездами на колпаке?
- Уходи!
Я бросилась бежать.
Из комнаты в комнату, по коридору, по лестнице вверх. Мимо портьеры - налево; здесь должна была быть маленькая дверь, но ее не было. Я ошиблась. Мне следовало повернуть направо.
Аманесер стоял в дверях. Он даже не запыхался. Что я говорю - он вообще не дышал.
- Клара, прости меня, идиота. Мне не следовало тебе все это рассказывать: Надо было сделать так, чтобы ты не проснулась. Сегодня утром: с улыбкой на губах. Прости, я мало разбираюсь в человеческой психологии. До сих пор - до обидного мало. Я думал, ты поймешь.
Я вжалась спиной в стену. Мне некуда было отступать.
- Закрой глаза? - тихо предложил Аманесер.
- Если ты: мало разбираешься: в психологии, - я говорила с трудом, но все-таки говорила, и каждое слово оттягивало мою смерть. - Как: ты смог: меня?
- Но ты ведь тоже работала с машиной, не понимая, как она работает! - он, кажется, удивлялся, как можно не понимать таких простых вещей. - Я использовал готовые блоки: получилось хорошо. Даже лучше, чем надо. Закрой глаза. Пожалуйста.
- Н-нет, - я помотала головой.
- Прощай, - сказал он отрывисто. Рука в металлической перчатке поднялась, поймав солнечный блик. Аманесер шагнул ко мне.
Что-то мелькнуло у него за спиной.
Раздался грохот. Аманесер прервал направленное на меня движение и медленно обернулся. В проеме за его спиной стоял Диего.
Он был, как клубника в сметане, белый и красный одновременно. На щеках его расползались пятна; темные волосы прилипли ко лбу. Он весь был горячий, как в лихорадке, но глаза оставались холодными. Глаза воина.
В руках у него был пастушеский посох. Простое дерево. Даже и не дуб.
- Ты свободен, - сказал Аманесер. Может быть, он решил, что Диего запрограммирован. А может, у него просто была привычка - обращаться ко всем ненужным с простой освобождающей формулой.
Диего мотнул лохматой головой:
- Н-нет. Я связан клятвой. Защищайся!
И ударил его посохом в железную грудь. Аманесер пошатнулся от удара, но легко обрел равновесие. Перехватил посох, вырвал из рук Диего и переломил о колено:
- Беги. Ты еще можешь спастись. Дурак.
- Именем донны Клары, - сказал обезоруженный Диего, - я вызываю тебя на поединок. Здесь! Сейчас! Защищайся!
Аманесер потянулся к нему железной рукой, но Диего ускользнул. Аманесер схватился за пояс, но на нем не было меча.
- Мальчик, а ты знаешь, что она киборг? Что единственная ее функция - ждать? Она не умеет любить того, кто рядом!
Диего улыбнулся. Самый храбрый человек испугался бы при виде этой улыбки:
- Значит, я уеду, и она будет ждать меня. Меня, а не тебя!
И, снова вывернувшись из-под удара, он подхватил сосновый табурет и швырнул Аманесеру в голову. Аманесер уклонился.
Табурет разбился о стену. Посыпались обломки.
- Аманесер! - крикнула я, прижимаясь спиной к гобелену. - Он прав! Просто уйди, и дай нам жить! Просто уйди!
Аманесер шел к Диего, и мне страшно было смотреть, как он идет.
- Стой! - я запустила ему в спину подвернувшейся под руку вазой; ваза рассыпалась черепками, рыцарь даже не оглянулся.
Диего отступал. По коридору, по лестнице вниз - в гостиную. Здесь он сорвал со стены боевой топор; Аманесер просто взял свой меч, оставленный у камина.
Они стояли друг против друга - тощий Диего в кожаных штанах и полотняной рубахе, неудачливый оруженосец побежденного рыцаря. И Аманесер, железная гора, победитель сотен рыцарей и как минимум одного великана. Победитель некроманта дона Сура:
Я рванулась вперед. Не затем, чтобы остановить их - я не переоценивала своих сил. Для того, чтобы быть рядом.
Диего шагнул вперед, занося топор. В его движении не было сноровки, одна только решимость победить.
Аманесер уклонился от удара и взмахнул мечом. Диего должен был напороться на него, как жук на булавку, но каким-то чудом успел вывернуться. Меч оцарапал ему плечо; обливаясь кровью, Диего неуклюже взмахнул топором:
И встретился со мной глазами.
* * *
Уехал славный рыцарь мой:
Я жду его и каждый вечер оставляю свечку в окне.
У меня нет больше дома, полного слуг, нет кружевной мантильи и фонтана во внутреннем дворике. Я живу в лачуге и сама дою двух белых мутноглазых коз. Молоко и кукурузные лепешки - не так уж мало; каждое утро я умываюсь колодезной водой и жду. Я буду ждать, сколько понадобиться.
Иногда ночью я выхожу поглядеть на звезды. Звезда Тэмма подмигивает мне, будто что-то обещая. Тогда мне становится страшно, и ночью приходят кошмары: я вижу, как железная фигура медленно валится на бок. Как падает меч. Как бьют по воздуху стальные пластинчатые руки, как скребут по полу шпоры, как раскатываются крохотные шестеренки и летят, поджигая край скатерти, синие искры:
Но чаще я вижу другие сны. В них легко и радостно, поют птицы и цветет апельсиновая роща. И к покосившимся воротам подъезжает мой рыцарь - глаза его сияют, и к высокому белому лбу прилипли темные прядки волос.
Я знаю, что однажды так будет.
Я жду.
КОНЕЦ
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
