.:: Страница писателей М. и С. Дяченко - Книги

Тексты

   - Можете оставить машину здесь, - сказал охранник.
   Эрвин захлопнул дверцу автомобиля. Торговец ждал, стараясь держаться спиной к свету. В душном парке горел единственный, но зато очень яркий фонарь на высокой мачте. Кусты, деревья и люди отбрасывали короткие темные тени.
   - Идите за мной. Смотрите под ноги. Тут может быть проволока.
   Низкие строения без окон - не то сараи, не то гаражи. Дорожка, вымощенная старым кирпичом. Впереди покачивался на проволоке еще один фонарь, освещал фасад большого, когда-то роскошного, а теперь пришедшего в упадок особняка. Плети вьющихся растений походили на провода, а провода - на мертвые ветки.
   - Вот здесь.
   Мутноватый бассейн казался пустым, и на дне его не было подсветки. Торговец подошел к лесенке, ведущей в воду, и стукнул ладонью по перекладине. Кольцо на его руке, соприкасаясь с металлом, извлекало из конструкции резкий звенящий звук.
   - Выходи.
   Поверхность воды не шелохнулась. Торговец покачал головой.
   - Упрямая тварь… Выходи, а то вытащу и… не заставляй меня это делать!
   Вода еще секунду оставалась неподвижной. Потом вдоль стенок, выложенных белой плиткой, заплясали мелкие волны. Отражение фонаря на поверхности разбилось, замерцало осколками. Посреди бассейна показалась голова с прилипшими к лицу светлыми волосами.
   - Сюда! - торговец показал на лестницу.
   Голова исчезла. Плеснули волны. За край бассейна рядом с металлической лестницей ухватилась тонкая бледная рука с железным браслетом на запястье.
   - Наверх!
   Снова плеснула вода. Подтянувшись на руках, девушка с усилием навалилась животом на белую плитку. Повернулась и села на краю бассейна, каждую секунду готовая снова уйти в глубину.
   Волосы закрывали ей лицо. По голой груди скатывались капли. Тяжелый чешуйчатый хвост прятался в воде почти полностью.
   - Мелковата, - сказал торговец. - Зато свежая. Позавчера привезли.
   - Беру, - сказал Эрвин.
   - Не торопитесь так. Осмотрите. Проверьте. Чтобы потом не было претензий.
   - Я беру, - в голосе Эрвина прорвалось нетерпение, которое он хотел бы скрыть. Девушка на краю бассейна скорчилась, обхватив плечи руками. Видно было, что больше всего ей хочется нырнуть обратно в воду, но она не решается.
   - Хорошо, - торговец улыбался. - Только наличными.
   - Разумеется.
   Эрвин сунул руку в нагрудный карман тенниски. Оговоренная сумма была отложена заранее; купюры оказались влажными. Вечер стоял очень теплый, с моря налетал горячий ветер, Эрвин покрылся потом - но его знобило.
   Охранник, ухватив девушку под мышки, полностью вытащил ее из бассейна. За ней потянулась, звякая, стальная цепь; охранник подкатил складное инвалидное кресло, усадил девушку и пристегнул поясом, и только потом разомкнул наручник.
   Цепь упала.
   Девушка сидела, вжавшись в клеенчатую спинку. Широкий плавник чешуйчатого хвоста касался подножки кресла.
   - Все верно, - сказал торговец, пряча купюры. - Хотел бы я знать, которая это по счету. У вас, я имею в виду.
   - Что? - Эрвин резко повернулся. Торговец поднял руку ладонью вперед:
   - Я не лезу в чужие дела. Наш бизнес специфический, многие друг друга знают. Постоянный клиент - это большая удача, если вы понимаете, что я имею в виду…
   - Понимаю.
   - Вот и ладно. Я могу сделать вам скидку, если в следующий раз вы обратитесь ко мне, а не…
   - Я понял.
   Охранник развернул кресло и покатил по дорожке, выложенной кирпичом, к машине.
   - У меня есть полиэтилен. Если вы не хотите испачкать чешуей сиденье… Или у вас оборудован багажник?
   - Нет. На заднее сиденье, там брезентовый чехол.
   - Предусмотрительно…
   Эрвин отпер машину. Охранник подкатил кресло к задней левой дверце и высадил - вытряхнул - девушку в салон.
   - Так вы примете к сведению мое предложение, - сказал торговец.
   - Обязательно, - Эрвин уже сидел за рулем.
   Машина сорвалась - прянула - с места, едва не задев створки медленно открывающихся ворот. Метнулся фонарь и пропал за поворотом. Минута, другая тряски по проселочной дороге; Эрвин выехал на шоссе.
   - Как тебя зовут?
   Молчание. Эрвин не видел девушку в зеркале заднего вида: она лежала на заднем сиденье.
   - Тебя кормили?
   Молчание.
   - Я ничего тебе не сделаю… если будешь умницей.
   Тишина.
   Он нашел "карман" на шоссе, приткнул машину на узкой асфальтовой площадке между белой разделительной линией и кустами на краю обрыва. Оглянулся. Девушка лежала, свернувшись, прикрыв грудь высыхающим, в тусклой чешуе хвостом. У нее были круглые плечи, странно круглые для такого тощего, почти невесомого создания. Гладкая кожа с капельками воды. Глаза, глядящие сквозь путаницу мокрых волос, были полны такого ужаса, что у Эрвина холодок пробежал по спине.
   Надо было очень-очень спешить. Торопиться изо всех сил.
   - Подожди, - пробормотал он сквозь зубы. Снова выкатил на трассу и вдавил педаль в пол.
   Дорога шла, плавно изгибаясь, прижимаясь к скале. Тоннель; развилка. Не сбавляя скорости, Эрвин миновал курортный поселок и вылетел на набережную. Дальше; еще дальше, в сторону от ярких огней, туда, где едва светится в море далекий бакен.
   Под колесами зарокотал гравий. Камушек ударил в ветровое стекло. Эрвин притормозил и круто развернулся на пляже, едва не сбив брошенный кем-то шезлонг.
   - Как тебя зовут?
   Молчание.
   Он вытащил из сумки диктофон. Выбрался из машины. Рывком открыл заднюю дверцу; девушка зашипела, отпрянув, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами.
   - Ты меня слышишь или нет?
   Она не слышала. Темно-зеленые глаза казались стеклянными от ужаса.
   - Послушай, - начал Эрвин, заставляя себя говорить как можно медленнее. - Вот море. Я выпущу тебя на свободу. Понимаешь? Выпущу. Если ты сделаешь одну вещь.
   Она наконец-то поняла. Затряслась. Рывком села. Прерывисто втянула в себя воздух.
   - Я. Выпущу. Тебя. Честное слово. Потом. Только не пытайся бежать!
   Она цокала зубами. Переводила взгляд с его лица на диктофон - и обратно.
   В глазах была паника.

* * *

   Виталик не вышел на награждение. Третье место на пьедестале почета - смешно, в самом деле. Тренер сколько угодно мог разорятся, что, мол, такое поведение "неспортивно" - Виталик чихать на него хотел с высокой колокольни.
   Если он всерьез решил бросить всю эту бодягу, - какая разница, "спортивно" или "неспортивно"?
   Со второго класса школы его считали надеждой, таскали на соревнования и заставляли жить в бассейне, будто лягушку. Нельзя сказать, чтобы ему совсем уж не нравилось плаванье - нравилось, да, и особенно нравилось, когда девчонки глядели на него, стоящего на пьедестале, снизу вверх. Ну, и в школе позволено было почти не учиться - ему ставили тройки просто так.
   Но все когда-нибудь надоедает, елки-палки! Виталик уже не в том возрасте, чтобы жертвовать личной жизнью ради будущих результатов. Третье место было последней каплей; тренер предупреждал, что "выезжать на таланте" дальше не получится. Ну и не надо. Хватит с него большого спорта.
   Он не вышел на награждение, как ни ругался тренер. Спокойно переоделся в пустой раздевалке, бросил в сумку мокрые плавки, полотенце, сложил в футляр очки. Был конец мая. При мысли о том, что завтра с утра не надо тянуться на тренировку, на душе делалось отрешенно-весело и очень-очень легко.
   Проснувшись рано утром, он с новой силой испытал это чувство. Позавтракал и побрился (последние полгода он брился регулярно, и всякий раз после трех часов дня на его подбородке проступала мужественная тень нарождавшейся щетины). Отмахнулся от вопросов матери - нет, в бассейн не пойдет, бросил все к такой-то матери… Как бросил? Да очень просто. Давно к этому шло.
   Оставив мать в растерянности, он закинул сумку на плечо, вышел на залитую солнцем улицу и, не спеша, направился к пляжу.
   Крем для загара покрывал кожу маслянистой пленкой. Виталик вышел к кромке прибоя, развернулся лицом к солнцу и потянулся, играя мышцами. На него глазели девчонки, сбежавшие с утренних занятий, холеные женщины с тонкими сигаретами, полные дамы, надежно укрытые в тени пестрых тентов; на него ревниво поглядывали друзья и спутники девчонок, женщин и дам. Виталик нырнул, проплыл под водой метров десять, вынырнул и двинул к горизонту небрежным кролем, оставляя за собой две расходящиеся волны, чувствуя, как тянутся следом ниточки взглядов…
   В первые дни судьба благосклонно улыбалась Виталику: от телок отбою не было. Подворачивались разные, загорелые и не очень, тощие, фигуристые, по-щенячьи веселые и флегматичные, как овцы. Он болтал и красовался, и слизывал с чьей-то упругой груди талое мороженое пополам с песком. Закрутил роман с блондинкой, у них был стремительный секс в кабинке для переодевания, и еще раз в другой кабинке, а потом блондинка ему надоела, и он надоел блондинке, на ее месте оказалась бойкая девочка лет семнадцати, пухлая, с белой жировой складочкой над приспущенным брючным ремнем. И от этой девочки не было возможности отделаться; вечером он сидел в приморском кафе, немного усталый и разочарованный, а она сидела напротив и говорила, не умолкая, а Виталик потягивал пиво из бутылки и скучал по своему бассейну.
   Может быть, он асексуал? Или просто перегрелся на солнце? По всему выходило, что, получив свободу, он должен ловить кайф, а кайф поманил и ушел в глубину, как хитрая рыба. В кафе гремела музыка, заглушала слова девчонки напротив, но она все равно говорила и говорила, ее губы приоткрывались, влажно блестели, Виталик перегнулся через стол и поцеловал ее просто затем, чтобы она замолчала. Она обхватила его за шею и захихикала.
   - Я сейчас, - сказал он. Подошел к барной стойке и заплатил за свое пиво. Потом ушел в сторону туалета, миновал кирпичное строеньице и зашагал в темноту, с удовольствием слушая, как отдаляется, глохнет назойливая музыка.
   Все складывалось не так. Он устал. Ему было скучно.
   На набережной горели огни и бабахали фейерверки. Уличные торговцы собирали товар с широких столов: ракушки, поделки, ожерелья, якобы нанизанные вручную русалками на дне, а на самом деле изготовленные толстыми тетками здесь же, в чуланчиках сувенирных магазинов. Дневная торговля закончилась.
   Виталик шел по темной боковой улочке по направлению к автобусной остановке. Его догнала серая машина, приземистая, спортивная, и покатила рядом.
   Он повернул голову.
   - Парень, хочешь хорошую работу?
   - Я в отпуске. Отдыхаю.
   Машина остановилась. Виталик прошел еще несколько шагов - и остановился тоже.
   Из машины выбрался мужчина лет пятидесяти, невысокий и плотный, по виду - бывший борец легкого веса.
   - Серьезно, парень. Очень хорошая работа практически без отрыва от отдыха. Ты пловец?
   - Был.
   - Я управляющий на Золотом Мысу. Набираю спасателей на водах, май-сентябрь. Плавать на моторке туда-сюда, глядеть на девок топлесс и отгонять бодрячков за буйки. Если шторм - дежурить на берегу. Плачу хорошо, по-взрослому. Согласен?
   - Э-э-э, - протянул Виталик. Он не чувствовал себя пьяным, так, немного пошатывало. Неужели бывший борец его разыгрывает?
   - Питание за счет фирмы. Условие - не пить на рабочем месте. Ты красивый парень, рельефная мускулатура, а у меня на пляже все высшего качества… Согласен?
   Золотой Мыс был самым дорогим пляжем побережья. Виталик взял себя в руки и степенно кивнул.

* * *

   Все утро Велька была чем-то озабочена. Внешне это не проявлялось почти никак, но Эрвин знал ее слишком хорошо.
   - Что случилось?
   Велька вздохнула.
   - Вообще-то, я это я должна у тебя спрашивать…
   Эрвин поставил на стол круглый поднос с двумя чашками кофе. Велька сидела, облокотившись на руку, очень красивая и очень печальная.
   - Вчера вечером ты оставил в прихожей телефон…
   - Ну и что?
   - Я поставила его заряжаться…
   - Спасибо.
   - И увидела отчет о последней операции из банка. Ты снял десять тысяч.
   Эрвин помешивал кофе. Чашечка постукивала о фарфор - звонко и совершенно спокойно. Рука не дрогнула.
   - Да. Снял.
   Велька молча пододвинула к себе свою чашку.
   В последние недели на трюмо, на диване, на кресле лежали и валялись журналы о купле-продаже недвижимости. Велька присматривала новый дом; это было для нее развлечением, немного спортом и совсем немного - настоящим планом на будущее. Велька мечтала о доме у моря.
   Район, в котором они жили, в котором Эрвин много лет назад получил в наследство полдома, - этот район в последнее время бурно развивался и считался очень престижным и дорогим. Стало быть, продав жилье на шумной и дымной улице и добавив посильную сумму, можно было купить целый дом у подножия холмов, на берегу. Многие люди всю жизнь мечтают о таком доме.
   - Тогда я отправила в банк запрос о состоянии счета…
   Ложка звякнула в последний раз. Эрвин поднял голову. Велька смотрела мимо - на залитый солнцем подоконник, где росли в больших ракушках, как в вазонах, мясистые оранжерейные растения.
   - С моим паролем?
   - Да.
   - Напрасно ты это сделала.
   Велька смотрела в свою чашку. Волнистая каемка, белая, с очень тонким золотым ободком. Очень тонкий фарфор. Подарок на свадьбу.
   - Я знаю, - согласилась она покорно. - Но я испугалась.
   - Чего?
   - Что тебя шантажируют, например, - она по-прежнему смотрела вниз. - Что ты задолжал. Или проигрался. Ты снимал шесть раз по десять тысяч и четыре раза - по пять. За последние два месяца. Там уже почти ничего не осталось.
   - А если бы я…
   Эрвин запнулся. Он хотел сказать "а если бы я готовил тебе подарок", ничего глупее нельзя было придумать. Он вовсе не готовил Вельке подарок. Он потратил эти деньги на собственные нужды и так, как считал необходимым.
   - Мне очень неприятно, что ты за мной шпионишь, - сказал он и прикусил язык. Велька сгорбилась над чашкой. Упавшие пряди почти касались остывающего кофе.
   Ему следовало разозлиться. Хлопнуть дверью и уйти. Это было самое правильное, что он мог сейчас сделать. Но смотрел на Вельку - и комок подкатывал к горлу.
   - Тебе чего-то не хватает? Что, мы плохо живем? Тебе не хватает денег на новый дом? Поверь, что множество людей прямо-таки мечтает о твоих проблемах! Нет денег на новый дом, вы только послушайте!
   Велька молчала. Эрвин понимал, как оскорбительно и фальшиво звучат его слова.
   - Я зарабатываю эти деньги…
   Еще хуже. Эрвина тошнило пошлостью и фальшью, и, к сожалению, он не мог остановиться.
   - Ты без спросу лезешь в проблемы, которые совершенно тебя не касаются…
   В этот момент зазвонил телефон. О, как хорошо, что он зазвонил. Эрвин, по крайней мере, получил возможность заткнуться.
   - Алло, - сказал он резко и немного раздраженно.
   - Господин Эрвин Тиккин?
   - Да!
   - Вы просили меня перезвонить. Многократно. Точнее, восемь раз.
   Пауза.
   Велька сидела, опустив голову, и не видела, как Эрвин разинул рот. Солнце по-прежнему било в окно, по-прежнему лоснились жирные стебли растений в вазонах из морских раковин. Медленно кружилась муха над столом.
   - Алло? Эрвин, вы меня слышите?
   Низкий, но, в общем-то, совершенно обыкновенный голос. Не розыгрыш?
   - Да.
   - Вы по-прежнему хотите встретиться? У вас есть что мне сказать?
   - Да.
   - Кафе "Нептун", двенадцать ноль-ноль. Я вас узнаю.
   Трубка замолчала. Эрвин положил телефон. Велька наконец-то выпрямилась, откинула волосы со лба, сделала движение, собираясь уйти…
   - Прости, я тебе все объясню, - сказал Эрвин пересохшим ртом. - Обещаю. Только потом.

* * *

   Вчера он нес девушку к морю на руках. Она весила не больше пятидесяти килограммов. А лет ей было, как выяснилось, шестнадцать.
   Он хотел войти в воду, но, когда до линии прибоя осталось метров пять, она вдруг рванулась с неожиданной силой. Он не удержал ее, и она выскользнула из его рук на землю. Очень быстро, подтягиваясь на руках, кинулась к морю и через секунду уже исчезла, только хвост ударил по воде - судорожно и мощно.
   И все. Остался брезент на заднем сиденье, мокрый, с приставшей кое-где крупной чешуей (а русалки роняют чешую, только когда болеют или нервничают). Остался диктофон. Собираясь на свидание в кафе "Нептун", Эрвин несколько раз проверил аккумуляторы. Потом взял запасные батарейки. Потом прихватил зарядное устройство.
   Брезент из машины он предусмотрительно убрал. Вырулил из гаража; Велька смотрела на него через кухонное окно. Эрвин подумал, что по-хорошему - по-настоящему - следовало бы все рассказать ей сейчас. Все объяснить. Потому что нет никакой гарантии, что он вернется живым со встречи в кафе "Нептун". А если он не вернется - последним разговором в их жизни останется вот этот, несправедливый и уродливый, и Велька никогда не узнает, что Эрвин - по большому счету - был прав. А она - не права.
   Он захотел ей все рассказать, но посмотрел на часы и понял, что опаздывает. Кафе "Нептун" находилось за городом, в холмах, скоростной тоннель стоял на ремонте, а значит, ехать предстояло в объезд, по серпантину, забитому в этот час машинами, экскурсионными автобусами и грузовиками со щебнем. А Эрвин боялся подумать о том, что можно опоздать на эту встречу.
   Он успел. Кафе открылось час назад, на стоянке было пусто. В дальнем углу, у входа на веранду, сидели две женщины средних лет. Они разговаривали, кивая друг другу поверх декоративных зонтиков, пальмочек, трубочек и прочего хлама, венчавшего коктейли в высоких стаканах.
   Эрвин сел и заказал кофе. "Я вас узнаю", - сказал его собеседник. Двенадцать ноль две. Двенадцать ноль пять. Двенадцать ноль семь.
   Его волнение готовилось перерасти в психоз. Что, если приглашение было все-таки розыгрышем? Или хуже - провокацией? Он не знал, чего боится больше - того, что его телефонный собеседник явится или того, что он не придет.
   - Господин Эрвин Фролов?
   Эрвин обернулся. Официант смотрел на него, улыбаясь.
   - Вам просили передать…
   Он протянул визитную карточку - белый прямоугольник без единой буквы, но с небрежным карандашным рисунком. Эрвин присмотрелся. Это была схема проезда от кафе "Нептун" к берегу моря, к месту, обозначенному жирным кружком.
   Эрвин поблагодарил.
   Дорога петляла. Несколько раз машина задела днищем о выступающие камни. На маленьком пляже, совершенно пустынном, стоял одинокий автомобиль странного вида. Присмотревшись, Эрвин понял, что это амфибия. У самой воды беспечно подрагивал на ветру яркий пляжный зонтик. Белые пластиковые кресла и круглый столик, будто перенесенные одним махом из недорогого прибрежного кафе, казались очень неуместными. В какой-то момент Эрвину показалось, что это оскорбительный намек.
   Он вышел из машины и медленно подошел к столу.
   - Садитесь, Эрвин Фролов.
   Пластиковые ножки глубоко увязли в мелкой гальке. За кромкой прибоя, почти под ногами, гнили водоросли и мидии. На белом столе лежал браслет собственной конструкции Эрвина: металлический обруч, медная пластинка с выгравированным текстом. Застежка на шурупе, чтобы невозможно было снять без инструментов, сгоряча. Именно этот браслет он надел вчера на руку девушке в машине.
   Эрвин положил рядом диктофон. Уселся, не глядя на собеседника.
   - Вы боитесь?
   - Я лезу не в свое дело. Это не вполне безопасно.
   - И все-таки лезете?
   Эрвин поднял глаза. Черная с проседью борода его собеседника закрывала половину лица и опускалась низко на грудь. Борода выдавала возраст. Зеленые глаза - ярко-зеленые, как листва - не могли принадлежать старику. В длинных волосах, по оттенку намного светлее бороды, седины не было вовсе. Нос выдавался вперед и был похож на хищный клюв.
   - У меня есть на то свои причины.
   Собеседник кивнул:
   - Я с вами встретился, как вы хотели. Я сделал это, потому что вы купили, так я понял, восемь девочек и выпустили, предварительно допросив и надев на руку каждой такую штуку, - длинный палец с загнутым белым ногтем указал на браслет. - Я понимаю, что вы искали встречи со мной, и спасение девочек было всего лишь методом. Тем не менее - вы их спасли.
   - Вы не совсем правы, - Эрвину было трудно говорить. Когда-то вот так же трудно ему было выговаривать слова на огромной сцене, при большом скоплении народу, когда он еще школьником выступал на каком-то концерте. - Вернее, вы совсем не правы. Я выкупал их потому, что я не могу… - он запнулся. Речь была отрепетирована заранее, много раз он представлял себе, как скажет эти слова. - Потому что положение дел с работорговлей волнует меня, кажется, гораздо больше, чем вас!
   Он сказал и откинулся на спинку кресла. Может быть, не стоило с начала беседы идти на конфликт. Может быть, вообще не стоило сюда приезжать.
   Три месяца тому назад он выгравировал на десяти медных пластинках текст письма, свое имя и номер телефона. Цены на живой товар все время росли, особенно на едва пойманных, "свежих" русалок. Конечно, доходяг, которые "вышли в тираж" в публичных домах, можно было купить по дешевке. Но Эрвин боялся с ними встречаться, боялся смотреть им в глаза и малодушно делал вид, что ничего не знает о "сезонных распродажах".
   - Положение дел с работорговлей, - медленно повторил его собеседник. - Разумеется, ведь вы журналист. Такие характерные словесные обороты…
   Он повернул голову. Скалы, запиравшие бухту, оставляли свободным только небольшой отрезок горизонта. Огромная баржа, полным ходом идущая вдоль берега, была похожа на черную курительную трубку.
   - Да, я зарабатываю журналистикой, - через силу сказал Эрвин. - Но то, что я делаю сейчас… это не для работы. Не ради заработка. Можете мне верить или нет.
   - Разумеется, - зеленые глаза его собеседника вдруг изменились, сделавшись серо-голубыми. - У вас сердце болит о судьбе несчастных русалок. Причем гораздо больше, чем у меня.
   Вместа ответа Эрвин включил диктофон. Одно длинное мгновение казалось, что аккумулятор все-таки подвел.
   - Меня зовут Эмма-Роза, - сказал слабый девичий голос, мягко, непривычно выговаривая слова. - Я знала, что подплывать к берегу опасно. Да. Я только… Ради чего? Я… Встретила мальчика на лодке… Мы с ним болтали… Я только хотела с ним поговорить один раз… только один раз… Меня накрыли сеткой. Нет, я больше его не видела… Нет, не знаю. Отпустите меня…
   Пауза.
   - Меня зовут Виттория. Я подплыла к берегу. Мой парень, который… он… я хотела… я думала его там встретить. Нет, не назначал… Просто я знала, что он там есть… Потом я запуталась в сетке. Его зовут? Он не говорил. Я звала его Принц…
   Пауза.
   - Меня зовут Равшана. Мне пятнадцать лет. Я просто убежала от родителей, я думала… - тонкий плач накрыл несколько слов. - Он ждал меня. Мы вместе плавали. Я его называла Принц. Он меня - Принцесса.
   - Откуда ты узнала, что на суше есть Принцы? - спросил приглушенный голос Эрвина.
   - От девочек. Еще откуда-то… Не помню.
   - Из твоих знакомых кто-то дружил с принцами?
   - Нет. Но все хотели. Все говорили. Это было нельзя. Все знали, что это опасно, запрещено, что это нельзя. Все говорили, что принцы… - голос сорвался.
   Пауза.
   Восемь записей, восемь голосов. Три с половиной минуты. Диктофон работал. Бородач слушал, его глаза из голубых теперь делались карими, темными.
   Последней была записана исповедь вчерашней девочки, шестнадцатилетней Барбры. Когда и ее слова сменились отчаянным, навзрыд, плачем, Эрвин выключил диктофон.
   Еще минуту было тихо. Бил прибой. Гнили водоросли.
   - И вы хотите сказать, что не готовите репортаж? - тихо и как-то очень зловеще спросил бородатый. Эрвин подобрался.
   - Я не привык врать. Я не вру вам. Я хотел встретиться, потому что я знаю - мне кажется, я знаю - что происходит.
   - Спасибо за попытку, - отрывисто сказал бородач. - Вынужден вас разочаровать. Я лучше знаю, что происходит…
   Он протянул руку и включил диктофон на столе.
   - Я знаю, что только за последний год триста двадцать три девочки были похищены - пойманы, как рыба - у самого берега. Только пятнадцати удалось спастись, восьми - с вашей помощью. Я знаю, что большая часть похищенных были проданы в публичные дома и погибли там или погибают сейчас, изувеченные и брошенные на произвол судьбы. Я знаю, что многих купили частные "коллекционеры". Я знаю, что работорговля как бизнес развивается с неслыханной скоростью. Я знаю, что власти открыто бездействуют либо имитируют деятельность. Я знаю, что начальник береговой полиции куплен с потрохами. Я знаю, что виноват во всем - потому что недооценивал людей или, что вернее, оценивал их слишком высоко. Я мог бы размазать вас по вашим пляжам - взрывая корабли и лодки, убивая пловцов и рыбаков, отравляя море. Меня останавливает только… нет, совсем не жалость. Я не готов посылать своих детей на убийство. Пока.
   - Послушайте, - быстро сказал Эрвин, - пока русалки в море, они в безопасности. Вы знаете. Нельзя позволять им приплывать к берегу! Удержите их, заприте!
   Бородач улыбнулся с великолепным презрением:
   - Совет, достойный двуногого. Я запрещаю и наказываю за неповиновение, но я никого не держу на цепи. Для нас свобода много значит… в отличие от вас. Я проклинаю тупых зверей, ходящих на двух ногах. И предупреждаю, что затея с работорговлей плохо кончится - для вас… А вы опубликуйте это мое эксклюзивное интервью, Эрвин Фролов, и считайте, что я вас таким образом отблагодарил.
   В его голосе была теперь насмешка.
   - Я еще не все сказал…
   - Не сомневаюсь, вы хорошо заработаете на этом материале.
   Бородач обернулся к амфибии и махнул рукой. Взревел мотор. Подпрыгивая на камнях, машина двинулась к берегу, и Эрвину на секунду показалось, что сейчас она превратит его в кровавую лепешку с гарниром из белого пластика.
   Машина остановилась рядом с бородачом. Открылась дверца-люк. Ухватившись за поручни, собеседник Эрвина одним прыжком забрался внутрь.
   - Я не сказал самого главного! - крикнул Эрвин. - Я не сказал того, зачем пришел! Я знаю, как…
   Люк захлопнулся. Машина кинулась в море, как кинулась вчерашняя девушка. Не было прощального удара хвостом - только водовороты на поверхности и белая пена.
   Остались два пластиковых стула, круглый стол и пляжный зонтик.

* * *

   Июльское солнце пробивало воду до самого дна, и сверху, с борта моторки, можно было считать рыбешек на глубине четырех-пяти метров. У Виталика было занятие поинтереснее: в оранжевой футболке с белым логотипом Золотого Мыса, в широкополой шляпе и узких темных очках он глазел на загорелых пляжниц, и пляжницам откровенно нравилось, что он на них глазеет.
   Лодка покачивалась у буйка в западном секторе пляжа. Погрузившись на пестрые надувные матрасы, девочки целыми компаниями приплывали в гости к красавцу-спасателю, так что у него в глазах начинало рябить от бликов на их темных очках, на круглых плечах, вымазанных маслом для загара, от улыбок и ярких купальников. Впрочем, некоторые купальники были такие микроскопические, что разглядеть их можно было только с третьего раза.
   Виталик блаженствовал. С утра до вечера он только и должен был, что кататься на лодке, новехонькой, легкой, оранжевой, с логотипом пляжа и номером "52". Мотор заводился одним поворотом ключа. Чисткой, смазкой, текущим ремонтом занимались механики, а Виталик - в форменной футболке и шляпе - каждое утро милостиво принимал их работу.
   Ящик-рефрижератор под скамейкой всегда был полон холодной воды и соков, чипсов, бутербродов, бананов и яблок. На рабочем месте позволительно было даже купаться! Привязав лодку к буйку, Виталик давал девушкам уроки плаванья, особенно тем, что отдыхали топлесс. И все это, в совокупности, называлось работой, за все это платили, платили "по-взрослому"!
   Управляющий хвалился, что у него на пляже все самое лучшее; он не врал. Песок здесь просеивали сквозь сито, яркие тюфяки на шезлонгах меняли каждый день, массажистки в коротких "туземных" юбочках были сплошь победительницами провинциальных конкурсов красоты. Все спасатели оказались спортсменами восемнадцати-двадцати лет, все, кроме одного очень красивого студента. Тот не был особенно мускулист, но зато носил светлые волосы ниже плеч и удивлял девчонок необычайной голубизной вечно удивленных глаз. Звали его Артур.
   Парни, вопреки некоторым опасениям Виталика, подобрались традиционной ориентации, более того, считали себя мачо. Девочки-массажистки, при всей свободе и раскованности, вовсе не были шлюхами. Виталик завел роман с мулаткой Зарой, но скоро оба решили, что "друг для друга не созданы", и остались друзьями.
   Так прошел июнь и половина июля; дружок юной пляжницы, которую Виталик учил стильно плавать, подстерег его после смены и попытался набить морду. Не вышло - во-первых, Виталик сам был не дурак подраться, во-вторых, через десять секунд после начала "разговора" прискакали охранники, два громилы со сломанными еще в детстве носами, и Виталикин обидчик был уложен лицом на асфальт, со скованными за спиной руками.
   Спокойно, сонно, неторопливо минул июль. Поднималось и опускалось солнце, высыхала, стягивая кожу, морская соль. Оранжевый тент на лодке "52" выгорел до грязно-желтого оттенка, лица девочек, загорающих на надувных матрасах, слились в одно лицо с облупившимся носом и большими, будто надувными губами; потягивая воду из бутылки, поглядывая то на берег, то на море, Виталик даже задремывал иногда от одуряющей скуки. Ему снова захотелось в бассейн.
   И вот в один день все переменилось.

* * *

   Эрвин позвонил и долго ждал ответа. Наконец, в глубине дома что-то грохнулось - кажется, разбилось, - приблизились шаги, и старческий голос, усиленный динамиком, спросил немного испуганно:
   - Кто там? Господин Фролов, это вы?
   Эрвин посмотрел прямо в камеру наблюдения, вывешенную над дверью.
   - Да, это я. Это я вам писал, господин Андерсон. Вы назначили мне встречу.
   За дверью помедлили.
   - Я полагал, вы перезвоните…
   - Прошу прощения. Вы назначили мне сегодня на двенадцать ноль-ноль.
   - Я не совсем здоров…
   - Господин Андерсон, мне неловко настаивать. Но мы откладывали встречу уже три раза.
   Минута промедления. Наконец, ключ повернулся в замке, и дверь открылась.
   Хозяин оказался вовсе не старым сгорбленным сморчком, как можно было заключить по голосу. Здоровый мужчина лет за шестьдесят, высокий, поджарый, даже, пожалуй, красивый. Вот только взгляд его портил - постоянно казалось, что он собирается солгать.
   - У меня очень мало времени… И я давно не общаюсь с журналистами. Если бы не ваша настойчивость…
   - У меня в самом деле к вам очень важный разговор, господин Андерсон.
   Поперек коридора лежала упавшая статуя - конструкция из металлических штырей, резиновых шлангов и деталей одежды. Все вместе, опрокинутое на пол, напоминало труп инопланетянина, много лет пролежавший на свалке. Современное искусство, очень современное, подумал Эрвин. Хозяин обернулся:
   - Это работа моего зятя, скульптора. Бывшего зятя. Мда…
   Они прошли дом насквозь. В коридорах стоял горячий, слежавшийся воздух. Кондиционеры не работали.
   На заднем дворе под выгоревшим тентом помещался письменный стол. Хозяин уселся в кресло, предложив Эрвину полосатый пляжный шезлонг. В шезлонге, возможно, хорошо было загорать, но вести беседу - не очень удобно.
   - Господин Андерсон, я принес с собой первое издание вашей самой знаменитой книги - "Соль". Подпишите, пожалуйста, для Эвелины. Это моя жена.
   Этот потертый томик Эрвин нашел у Вельки, на ее шкафчике у кровати, где хранилось только самое любимое и нужное. Ход был лицемерный, но очень эффективный: Андерсон размяк. Моментально, будто щелкнули выключателем.
   Он раскрыл книгу и долго писал что-то. Эрвин подумал, что Велька будет рада и, пожалуй, благодарна мужу за автограф на книге. В этом тоже была нотка лицемерия, и Эрвин отогнал ненужную мысль.
   - Я хотел бы поговорить с вами о судьбе "Соли", - сказал он твердо и положил на столешницу диктофон.
   Андерсон прищурился с профессиональным лукавством:
   - А вы тот самый Фролов, который так много писал о русалках? Вы ныряльщик?
   - Нет. То есть да, я занимался проблемой работорговли. Но я не ныряльщик.
   - Все это ерунда, - Андерсон с удовольствием затянулся. - Русалки… Далекий и прекрасный мир. Таинственный. Да… Потеря идентичности - вот что их ждет. Путь человечества - от многообразия к идеалу. Улицы городов заполнятся идеалами, которые носят одно и то же и смотрят одно и то же, и читают, слушают одно и то же, любят одно и то же и выглядят одинаково, - он выпустил кольцо дыма, и Эрвин вдруг понял, что эту фразу - с точностью до интонации - он говорил уже много раз. Эта фраза выстреливает из него, как конфетти из хлопушки, стоит только журналисту показаться на горизонте.
   Эрвин отвел глаза. Собеседник вызывал у него все большую неприязнь, и это было плохо.
   Ему очень хотелось пить. День был жаркий, палило солнце, лучи пробивались сквозь прорехи в старом тенте и яркими пятнышками лежали на столе, на бумагах, на круглом, с залысинами, лбу Андерсона. Задний двор порос дикой травой, в траве ржавели качели, на которых много лет никто не катался.
   - Господин Андерсон, ваша книга - я имею в виду "Соль" - великолепная сказка… романтическая история, сумевшая воплотить сумасшедшую веру в любовь, желание любви, стремление и убежденность, что любовь непременно отыщется, она назначена каждому… А вы сами верите, что любовь русалки и земного юноши - условно говоря, принца - возможна?
   Андерсон самодовольно улыбнулся:
   - Почему нет? Только вы неправильно ставите вопрос. Не важно, что возможно, а что нет. Важно - поверит ли публика. Если вы опишете разумное существо с тремя головами и хвостом, опишите талантливо - читатель поверит.
   - Читатель поверил в любовь русалки и принца?
   - Вы ведь сами сказали. Книга имеет, м-да, некоторый успех, - Андерсон улыбнулся с напускной скромностью.
   Эрвин облизнул губы:
   - Что вы знаете о работорговле?
   - Как?
   - О работорговле. Вам известны ее масштабы?
   - Не совсем понимаю, - Андерсон нахмурился. - В моей книге нет ни слова о работорговле.
   - Конечно… Вы знаете, что русалку невозможно поймать в открытом море? Вернее, ее нерентабельно ловить в море - затраты намного превышают выручку?
   - Я никогда не интересовался… - благодушие слезало с Андерсона, как позолота.
   - Вы видели русалок в неволе? Вот, скажем, ваш сосед напротив, у него такой высокий забор и такой уютный особняк. И, конечно, бассейн. Вы можете поручиться, что у него не сидит в бассейне русалка на цепи?
   Андерсон затушил сигарету. Вид у него был потерянный и мрачный.
   - Вы так добивались этой встречи, Фролов…
   - Потому что это очень важная встреча. Жизненно необходимая. Вы, Анс Андерсон, написали книгу. Оставим сейчас ее литературные достоинства… Дело не в том. Ваша книга породила миф. Самостоятельный информационный объект. И этот миф - о русалке и принце - существует отдельно от вас и от вашей книги. Понимаете?

* * *

   - Хочешь заработать? - спросил управляющий, и Виталик удивился. Те деньги, что ему платили до сих пор, казались пределом желаний и потолком богатства.
   - Есть для тебя задание, - управляющий вдруг подмигнул. - Ночная смена.
   Виталик поставил на стол бокал с недопитым коньяком:
   - Я не проститутка, - сообщил, глядя в глаза управляющему. - Мне такого не предлагали, и…
   - И никогда не предложат, - управляющий фыркнул, как кот. - Гордый какой, пороховая бочка… Ночью выйдешь в море на веслах. Рыбу ловить.
   - Рыбу?!
   - Почему нет? Дам тебе закидушку, фонарик… Бычков натаскаешь. Или покрупнее чего.
   - Не понимаю, - подумав, сказал Виталик.
   - И молодец. Часиков в двенадцать можно отчаливать… Согласен?
   Озадаченный Виталик допил коньяк и вышел из административного домика, куда управляющий зазвал его для этого странного разговора. Вечерело, пляжники потихоньку собирались под тентом бара. На причале в одиночестве сидел Артур, курил, болтая ногами над водой:
   - Что, Виталь, принимаем тебя в принцы?
   - Это как? - Виталик подошел и сел рядом. С Артуром всегда было интересно поговорить.
   - Ночью идешь за рыбой?
   - Ага.
   - Значит, принц, - Артур затушил сигарету о край причала. Его длинные светлые волосы были собраны в "хвост" на спине. - Да ты не парься. Это просто.

* * *

   - Бред! - Андерсон наконец-то вышел из себя. - Вы что же, теперь обвиняете меня в том, что русалок ловят и продают?! Только попробуйте опубликовать что-то в этом роде! Я вас в суд… Бульварный писака! "Анс Андерсон - отец работорговли!" Да как у вас повернулся язык!
   - Выслушайте меня, - Эрвин, как мог, сдерживал раздражение. - Я пришел к вам не затем, чтобы довести до гипертонического криза. А затем, чтобы… - Эрвин запнулся. - Критики никогда вас не любили. Называли сочинителем дамских романов, не принимали всерьез. Но вы единственный из ныне живущих, кому оказалось под силу создать миф. Вы не виноваты, что он губит русалок. Так сложились обстоятельства. Но вы, ваша книга, стояли у истоков.
   Андерсон резко дернулся в кресле. Белый луч - солнечный палец - перепрыгнул с его лба на макушку и обратно:
   - Послушайте, вы…
   - Я пришел к вам по делу, господин Андерсон. Я принес вам заказ. Я не самый богатый человек, но у меня еще кое-что осталось… Дом, например. Я продам его и заплачу вам гонорар. За новую книгу - о том, что любви на самом деле не существует.
   Андерсон поперхнулся и долго кашлял. Эрвин уже начал беспокоиться, не приступ ли это астмы.
   - Уходите, - сказал писатель, вернув себе способность говорить.
   Эрвин встал и взял со стола подписанный томик "Соли".
   - У вас есть мой электронный адрес… Я очень жду вашего письма, господин Андерсон.
   - Убирайтесь!
   Эрвин в одиночестве прошел через душный дом, сам отпер входную дверь и сам захлопнул ее за собой. Добрался до машины (прокалившаяся на солнце железная коробка), открыл багажник, из сумки-термоса вытащил бутылку минеральной воды и долго пил из горлышка, захлебываясь и обливаясь.

* * *

   Которую ночь подряд Виталик сидел в лодке неподалеку от берега. Рыба ловилась плохо, но управляющий все равно посылал его в море раз за разом, и в конце концов Виталику даже стало это нравиться. Он смотрел на огни набережной; каждый огонек - белый, красный, желтый - тянулся по воде ниточкой, и эти нити рвались и дробились. Стоял штиль, лодка только чуть покачивалась, и легонький бриз доносил с берега обрывки музыки.
   Золотой Мыс темнел, непривычно безлюдный. Мигал сигнальный огонь на пирсе, светились окна административного здания. Бело-синими огнями горели буйки. А в море, на глубине, тоже что-то светилось - мерцали искры, большие и маленькие, ярко-зеленые, похожие на огни далеких самолетов. Здесь, на лодке далеко от берега, Виталику замечательно мечталось.
   В последний раз он мечтал еще в школе, на скучных уроках. Тогда его мечты были вполне определенными: он видел себя на вершине пьедестала, чемпионом мира в окружении фотокорреспондентов, и видел тренера, услужливо, с поклоном подающего ему полотенце. Он видел еще каких-то девчонок и баб, у всех были одинаковые большие сиськи и интимная прическа в виде розочки на лобке - такая, какую Виталька однажды высмотрел в мужском журнале. Может быть, это были не самые затейливые мечты, но потом он перестал мечтать вовсе: не было времени. И даже когда бывало скучно - он не мечтал до сегодняшнего вечера.
   А теперь размечтался: о далеких странах. О самолетах высоко в небе. О странных зверях, каких не бывает на свете. О женщинах, которые говорят на чужом языке.
   Он сидел и спал, наверное, с открытыми глазами, и сон ему виделся медленный и плавный. Ему снилось, как близко от лодки плеснула вода, и оттуда, из ночной глубины, на него посмотрело бледное, матовое, очень молодое лицо в обрамлении длинных светлых волос.
   Виталик проснулся рывком. Качнулась лодка.
   - У тебя уже на крючках не осталось мидий… Поменять тебе?
   Он тряхнул головой. Девочка плавала посреди ночного моря, совершенно одна, без надувного матраца. Она вынырнула между лодкой и берегом, теперь свет далеких огней мешал разглядеть ее лицо, Виталик видел только силуэт.
   - Я говорю, поменять тебе наживку?
   И она подняла над водой руку и показала Виталику большую мидию. Раскрытую.
   Не отвечая, он дернул леску. Девчонка не обманула: крючки были голые. Он совсем забыл, что надо ловить рыбу; он сидел в лодке, мечтал и спал с открытыми глазами…
   Прежде, чем он ответил, она нырнула. Только что была - и нет. Виталик зашарил по воде дрожащим лучом фонарика; секунда - и девушка вынырнула с другой стороны лодки.
   У нее был острый подбородок и узкие плечи, белые, не загорелые, и бретельки яркого лифчика выглядели очень странно на этих плечах. И еще у нее были очень большие, зеленые, прозрачные глаза. Она то выныривала по грудь, то уходила в воду, и только эти глаза смотрели на Виталика - очень странно смотрели.
   - Ты не пьяная?
   Она засмеялась. Виталику показалось, что он уже слышал такой смех. И это было хорошее воспоминание. В детстве он когда-то видел русалку, на далеком пляже, они, помнится, еще играли в мяч… Совсем недолго, потом она уплыла… Мать говорила, что русалки не должны приплывать к берегу. Люди отдельно, русалки отдельно, такой закон…
   - Что ты здесь делаешь? Возле берега?
   - Плаваю. Что, нельзя?
   - Это… это частный пляж, - ляпнул Виталик, окончательно растерявшись. - То есть… подожди!
   Хлоп - и ее уже нет. Луч фонарика уходит в воду и теряется в глубине. Ветер доносит обрывки музыки - на набережной работают до последнего клиента.
   На последнем крючке закидушки болтается, как привет, обнаженное тельце мидии.

* * *

   На памятном перекрестке, где находили друг друга торговцы и клиенты, не было ни одной знакомой машины. Внедорожника с брезентовым верхом, с водителем которого Эрвин в последний раз вел переговоры, тоже не было.
   Он остановился у обочины. Тут же подкатил спортивный автомобиль с тонированными стеклами, одно из них опустилось, и на Эрвина снисходительно глянул щекастый парень в таких же тонированных, как стекла, очках.
   - Ты на рыбное место или так, покурить встал?
   - На рыбное, - сказал Эрвин, разглядывая парня. Тоже из новых. В последний месяц случился передел рынка: мелких торговцев взяли к ногтю, пришла крупная фирма и установила монополию. Этот, очкастый, не торговец и не компаньон: просто наемный рабочий.
   - Розница? Опт?
   - Розница. Только очень быстро. Сейчас.
   - Не терпится? - парень ухмыльнулся. - Учти, ничего особенного. В первый раз просто интересно, а потом - ну как обычно. И холодные они, ни рыба, ни мясо.
   Парень засмеялся. Эрвин подумал, что на работе он долго не продержится - слишком длинный язык.
   Парень тронул свою машину, Эрвин пристроился за ним. Минут через пятнадцать они свернули с трассы на каменистую, затерянную в колючих кустах дорогу. Лучи фар прыгали, то выхватывая идущую впереди машину, то упираясь в гравий. Поднялся и опустился массивный железный шлагбаум; еще через полчаса Эрвин ехал обратно к морю, а на заднем сидении лежала связанная бельевой веревкой девушка.
   Она вырывалась и не подчинялась приказам. Ее били прямо при Эрвине. Опасались, что он откажется от покупки, но он выложил полную сумму, а она вырывалась из рук своих тюремщиков и все пыталась до него доплюнуть. Тогда ее связали и бросили на заднее сиденье. Эрвин вскочил за руль и погнал к морю, и так волновался, что не сразу заметил темную машину, идущую следом.
   Трасса была почти пустынна. Время от времени проносились на дикой скорости такси. Темная машина, не таясь, следовала за Эрвином на расстоянии пятидесяти метров. Въехав в город, он попытался избавиться от нее, петляя по улицам, то разгоняясь, то останавливаясь у обочины. Машина неизменно появлялась из темноты, когда Эрвин уже начинал верить, что к нему потеряли интерес.
   Девчонка на заднем сидении еле слышно захрипела. Ей завязали рот. Она могла задохнуться.
   Эрвин бросил прятки-догонялки и, снова разогнавшись, выкатил на набережную. Вдоль ночных огней, дальше, к пустому пляжу. Не было времени записывать интервью; Эрвин был почти уверен, что все его усилия ни к чему не приведут. Не сделать бы хуже…
   Он резко развернулся на пляже. Выскочил из машины, открыл заднюю дверцу. Первым делом развязал девчонке рот. Она хотела плюнуть, но во рту у нее так пересохло, что плевок не получился.
   Она вырывалась и отталкивала его хвостом и связанными руками. Пляж вдруг осветился фарами - темная машина догнала Эрвина; вне себя он отвесил девчонке пощечину. Воспользовавшись ее секундным шоком, вытащил из машины и перерезал веревку на руках.
   Она поползла к морю - на животе, сильно ударяя по песку чешуйчатым хвостом. Эрвин догнал ее. Защелкнул браслет на запястье и только хотел закрепить шурупом, как в его руку вцепились зубы - немилосердно.
   Он вскрикнул от неожиданности, но девчонку не выпустил. Она должна была принести на дно его послание. О том, что она может спрятаться от соплеменников, или снять браслет, никому не показывая, или просто не доплыть - об этом Эрвин старался не думать.
   Фары чужой машины уперлись Эрвину в спину, и он выпустил пленницу, так и не довернув проклятый шуруп. Секунда, другая - девчонка доползла-таки до прибоя, потянулась к волне, еще чуть-чуть, и она уплывет…
   Уплыла. На мокром песке остался смешной, неуклюжий след ладоней и локтей, и широкого хвоста.
   Эрвин обернулся.
   Перед ним стояли двое. Лиц, конечно, на было видно - фары светили им в спины, в лицо Эрвину.
   - Господин Фролов?
   - Да.
   С его прокушенной руки капала кровь на песок. До сих пор было очень больно. И нужно было чем-то перевязать.
   - Вам некуда девать деньги? Вы бросаете их в море?
   - Каждый развлекается, как может.
   - Безусловно. Идемте в машину, у нас есть аптечка…
   - Благодарю. У меня тоже есть аптечка.
   - Господин Фролов, не надо шутить. Время такое - не до шуток.

* * *

   Управляющий казался очень довольным.
   - Наживку, значит, поменять? Это она дело говорит, надо все время свеженькое на крючке. Договорились на завтра? На сегодня, в смысле?
   - Нет. Она уплыла.
   Виталик страшно ругал себя за глупость. "Частный пляж"! Надо же такое ляпнуть, и кому - русалке!
   - Вернется, - управляющий с удовольствием отхлебнул кофе из большой чашки. - Вернется… Как она тебе?
   - Да как… нормально.
   - А ты познакомься поближе. Они славные… совсем как нормальные девчонки. Заводные такие… Познакомься.
   - Страшновато.
   - Вреда от нее тебе не будет… Наоборот, иногда они спасали, если, скажем, матроса в шторм смоет с палубы - они вытаскивали. Так что не трусь, принц, лови свою удачу!
   На вторую ночь девочка не показывалась. Виталик чувствовал, что она где-то рядом, и здорово нервничал. Он не до конца доверял управляющему: все время казалось, что русалке ничего не стоит выдернуть "рыбака" из лодки и утопить. "Частный пляж"… Поделом дураку!
   - Они слабосильные, - сказал на другой день Артур, с которым Виталик, не удержавшись, поделился своим страхом. - На глубине - да, там с ними опасно, были случаи, когда аквалангистов топили. А из лодки она тебя не вытащит. Да и не надо это ей - топить тебя. Ей самой интересно.

* * *

   - Мне опять звонили, - сказала Велька.
   - Опять?!
   - Да. Знали точно, что тебя нет дома.
   - Сволочи…
   - Прости меня. Мне бы молчать. Но я просто очень их боюсь. Ничего не могу поделать.
   Они сидели перед телевизором. Звук Велька отключила еще десять минут назад. Они говорили об обыкновенных и очень мирных вещах, а потом Вельку прорвало. Эрвин видел, как она сдерживает слезы, улыбается, качает головой, будто поражаясь собственной слабости, и наконец вытирает глаза тыльной стороной ладони.
   - Что они тебе…
   - Как обычно. Что развешают мои кишки по всей комнате, а ты будешь за этим наблюдать…
   - Они врут. Им нравится городить эту чушь. Мы поменяем номер телефона, мы…
   Он замолчал на полуслове.
   "Знаете, почему вы до сих пор живы? - спросил тот человек в машине на берегу. - Потому что вы отлично обучаемы. Сразу поняли, чем грозят вам "русалочьи публикации", и закрыли рот даже быстрее, чем некоторые ваши друзья-газетчики. Ваша жена сама не знает, как ей повезло с вами".
   "Она знает, - сказал тогда Эрвин. - Я не занимаюсь русалками и не разоблачаю работорговлю. Чего вы хотите теперь?"
   "Эта рыбеха, которую вы только что выкинули, была у вас последняя".
   "Почему? Я плачу за них".
   "Больше вам не продадут. И не пытайтесь купить, если любите жену".
   После этих слов им больше не о чем было говорить. Эрвин сел в свою машину, пропахшую чешуей, перетянул руку бинтом из аптечки и, не оглядываясь, выехал с пляжа.
   И вот теперь он гладил Велькины волосы и проклинал себя. Если бы он был один… хотя и тогда, скорее всего, испугался бы. Он больше не пишет статьи в газеты и не проводит журналистское расследование; он ищет человека, который сочинил бы книгу. Одну-единственную книгу, циничную, брутальную, жесткую, может быть, грязную… Надежды на то, что это сделает сам Анс Андерсон, больше нет.
   Сегодня вечером старик позвонил Эрвину на мобильный. "Я не могу, - сказал удивленно. - Я понял, чего вы хотите. Но не могу".

* * *

   Третью и четвертую ночь русалка ходила кругами, только изредка выдавая себя негромким всплеском, быстрым водоворотом на поверхности. На пятую наконец-то вынырнула, и Виталик рассмотрел ее как следует.
   - Слушай, я тут глупость сморозил, ты меня прости…
   Он несколько дней готовил эту фразу и заговорил первым, не удосужившись даже поздороваться.
   Она царственно наклонила голову, облепленную мокрыми волосами. Подплыла поближе. Капли воды на ее ресницах блестели, отражая огни на берегу.
   - Ладно… А наживку ты все равно насаживаешь криво. Думаешь, рыбы идиоты?
   - Как же ты видишь, - пробормотал Виталик. - Там же… темно.
   - На дне темнее. А тут все видно. Зависит от глаз!
   Она провела по глазам и снова засмеялась. И опять этот смех что-то включил в Виталикиной памяти, что-то хорошее, приятное.
   - Ты видишь в темноте?
   - Нет, в полумраке… А ты рыбак?
   Она все еще посмеивалась. Виталик замешкался с ответом, и она ответила за него:
   - Был бы рыбак, с такой ловлей давно бы с голоду умер… Ты кто?
   - Принц, - сказал Виталик и покраснел в темноте. Артур рассказывал, не то в шутку, не то всерьез, что в разговоре с русалкой обязательно надо называть себя принцем. Это как пароль. Иначе они не понимают.
   - Я так и думала, - по ее голосу нельзя было понять, насмехается она или приняла его признание за чистую монету. - А я преступница.
   - Как?
   - Меня убьют, если узнают, что я опять плавала к берегу, - в ее голосе был теперь мечтательный ужас. - Ты когда-нибудь нарушал запреты?
   - Я?
   Это был странный разговор, будто во сне. Русалка непривычно произносила слова, но дело было не только в ее произношении. Она так говорила, так смотрела и так смеялась, как ни одна из виденных Виталиком девушек.
   - Запреты…
   Ему очень хотелось рассказать ей что-нибудь эдакое. Чтобы и она удивилась, как удивлялся он; можно было приврать, но не хватало фантазии.
   - Я не вышел на награждение. Третье место… тренер орал. А я плюнул и все бросил. В смысле, плаванье.
   - Бросил плаванье?!
   - В том смысле, что спорт, - Виталик закашлялся от растерянности. - В бассейне.
   - Ты хорошо плаваешь? - теперь она точно зубоскалила. - Примерно как камень?
   - Я бы тебе показал, - осторожно сказал Виталик.
   - Так покажи. Или море мелкое?
   Он крепче ухватился за борт - и вдруг понял ее, понял, что она говорила про запреты. Переступить грань, прыгнуть за борт, вниз головой, в нарушение правил. Она это умела. Ей уже приходилось это делать в ее шестнадцать, или пятнадцать…
   - Сколько тебе лет?
   - Шестнадцать. Ну и что?
   - У тебя родители есть?
   - Есть, ну и что? Я совершеннолетняя по нашим законам.
   - А… - Виталик запнулся. - Ты работаешь или учишься?
   - А что, можно либо одно, либо другое?
   - Нет, но… - он решительно не знал, что ей сказать. При том, что сказать хотелось очень много. - Э-э-э… У вас там телевизор есть?
   Она засмеялась и нырнула, ударив по воде хвостом. Потом выпрыгнула вдруг целиком, как дельфин, и Виталик обалдел: длинное и стремительное тело пронеслось над водой и ушло вглубь без всплеска, жаль, что так мало света, только блики на перламутровой чешуе…
   Он ругательски ругал себя за то, что никогда раньше не интересовался русалками. Ведь есть же фильмы, книги… Правда, у тех, что попадались ему раньше, были сплошь зубодробительные названия - "Глубоководный изолят" или что-то вроде того. А теперь он спрашивает глупости, и она над ним смеется…
   Отчаявшись поразить девушку красноречием, Виталик свесился за борт и смотрел, как она танцует. Как носится в глубине, будто зеленоватая комета, в шлейфе фосфоресцирующих пузырьков…
   Он никогда раньше не слышал, как поют под водой.

* * *

   - Сегодня ночью отдыхаешь, - сказал управляющий.
   Виталик удивился. Он привык отсыпаться днем, в жару, в сиесту. Ему нравились ночные прогулки. Но самое главное - сегодня он решил наконец, что выберется из лодки и будет плавать с ней.
   - Почему? - спросил он, глядя в серо-голубые, с прищуром глаза управляющего.
   - Потому что у тебя получка, - управляющий положил на стол белый конверт. - Иди, гуди.
   - Это мне?
   - Тебе. Премия.
   Виталик взял конверт в руки. Приятная тяжесть денег. Честно заработанных денег. Пьянит.
   - Спасибо…
   - Завтра днем тоже можешь не приходить. Гуляй.
   Виталик вышел из администраторской.
   Пачка денег в кармане. Полная свобода. Набережная, залитая огнями, гремящая музыкой, кафе и рестораны, казино, бильярд, игровые автоматы, и девчонки, девчонки, табуны загорелых, в коротких юбчонках, в прозрачных маечках, веселых, хороших…
   Виталик оглянулся на море.
   Полный штиль. Крохотные мягкие волны. Розовое облако, подсвеченное солнцем, отражалось в блестящем мокром песке.

* * *

   В шесть утра мобильный телефон, который Эрвин клал к себе на тумбочку вместо будильника, заиграл бравурный марш. Велька проснулась моментально. Не пошевелилась, ничем себя не выдала - продолжала лежать на боку, подложив ладонь под щеку. Только ресницы дрогнули едва заметно.
   - Алло, - Эрвин босиком прошел из спальни на кухню. - Я слушаю.
   - Господин Эрвин Фролов?
   Голос невозможно было не узнать, хотя звучал он тускло и очень устало.
   - Да, - сказал Эрвин, зачем-то оглянувшись на дверь спальни.
   - Я получил ваше последнее послание.
   Эрвин глубоко вздохнул. Прокушенная рука, упавший в песок шуруп… Фары в спину… Все это было не зря. Не зря.
   - Она все-таки принесла вам…
   - Мы можем встретиться?
   - Нет, - Эрвин сглотнул. - За мной следят.
   - Понимаю.
   - Не понимаете. Не понимаете до конца. Я больше не могу отстаивать ваши интересы - ни как журналист, ни как частное лицо… Погодите, дайте мне сказать! Я верю, что вы пытаетесь их удержать. Может быть, наказываете. Может быть, запираете. Но пока живет этот миф, они будут нарушать запрет и плыть к берегу. Вы меня слышите?
   - "Соль"… Эта книга? Андерсон?
   - Да.
   Тишина. Далекий шум воды.
   - Возможно, вы правы, господин Фролов.
   - Я не просто прав. Это единственное спасение для ваших девочек.
   - Не давать им читать…
   - Не в том дело! Книгу могут забыть, но информационный фантом останется. Будто живое существо, состоящее из обрывков слов и фраз, подростковых прыщей, болтовни, писем, демонстративного протеста, тоски, возбуждения… Анекдотов, признаний, слез… смеха… Это передается, как зараза, воздушно-капельным путем. Я фигурально выражаюсь, вы понимаете.
   Дверь в спальню приоткрылась сквозняком. Эрвин увидел, что Велька все еще лежит в постели, притворяясь спящей.
   - Вы можете показывать своим девочкам тех несчастных, что вернулись. Они будут говорить правду. Они будут кричать, как их продавали, как их накачивали наркотиками в публичных домах, как их били. Кто-то поверит и ужаснется. Кто-то поверит, но забудет. А многие - ничего не поделаешь - так и останутся в убеждении, что все плохое на свете случается не с ними! Вы меня слышите?
   - Да.
   Велька на кровати пошевелилась. Натянула повыше одеяло. Эрвин прикрыл дверь в спальню.
   - Справиться с мифом сможет только другой миф! Столь же талантливый и яркий, равной или большей силы. На дне, среди ваших, были авторы… помню, лет пять назад… какой-то парень, сочинял миниатюры… его даже издавали на бумаге, я нашел в городской библиотеке его книгу… Помогите себе сами! Нужен миф. Нужен образ, который навсегда отвратил бы русалок от берега, от двуногих мужчин, от романтичной любви.
   Тишина. Отдаленный звук прибоя.
   - Сами вы не можете взяться…
   - Я не смогу.
   - Я назначу вознаграждение. Вы станете богачом, господин Фролов.
   - Я не смогу! Такие вещи не лепятся на заказ. Я стараюсь. Но я…
   Эрвин замолчал. Воздуха в груди не осталось совсем, а вдохнуть не получалось. В тишине прошла минута, другая…
   - Господин Фролов, мы ценим ваши усилия… Прощайте.

* * *

   - Чего ты ко мне пристал?
   Артур сидел в оранжевой лодке с белым номером 63. Над его головой плескался на ветру свежий, яркий тент. Артур дежурил в центральном секторе пляжа, а Виталик оставил свой пост на восточном секторе, чтобы наконец-то поговорить.
   Все было по-прежнему. Палило солнце, прыгали блики. Белый песчаный пляж казался коричневым от многих загорелых тел. В прибое кувыркались пляжницы топлесс.
   - Ты дурак, Виталя? Езжай на свой сектор!
   - Никуда не поеду, пока не расскажешь, что за фигня.
   - Отвали.
   - Ее что, забрали?!
   - Не понимаю, о чем ты.
   Артур завел мотор и отъехал на несколько метров. На причале стоял дежурный по пляжу, смотрел из-под ладони.
   Виталик догнал лодку Артура. Ухватил за борт:
   - Слушай, не держи меня за дурака. Она куда-то девалась! А я нырял вчера днем, видел клетку под причалом… А в сарае сетка мокрая!
   Артур повернул к нему злое, красное от солнца лицо - лоб и глаза в густой тени козырька:
   - Видел клетку? Больше ничего не видел? Парня, который до тебя был, с рельсом на шее - не видел?
   И, взревев мотором, Артур рванул лодку прочь, и Виталик едва успел отдернуть руку от его борта. Не то свалился бы в воду.
   Медленно тянулся день. Девушки с длинными волосами, глядящие на молодого спасателя снизу, из воды, поначалу заставляли его вздрагивать. Но время шло, палило солнце и притуплялись мысли. Он почти ничего не ел, зато выпил весь запас воды и соков. Несколько раз приходилось отлучаться с поста в туалет.
   Он ничего не знает. Он и не должен ничего знать. Сидел, ловил рыбу. Разговаривал с русалкой. Потом она пропала. Мало ли что с ней случилось!
   "Ты когда-нибудь нарушал запреты?"
   Никогда. И желания не возникает.
   Он едва дождался окончания рабочего дня. Сразу же пошел в кафе "Волна" и напился, кажется, за полчаса - реактивно. Проснулся с головной болью в чужой постели; оказалось, на втором этаже кафе работает маленький бордель…
   Тетка лет тридцати, с остатками косметики на лице, смотрела на него осуждающе:
   - Пить надо меньше. А то совсем импотентом станешь.
   Виталик едва сдержался, чтобы не садануть ей по зубам. Страшно болела голова; он вошел в море, не раздеваясь, в оранжевой футболке с логотипом пляжа и таких же шортах. Поплыл к буйку, миновал его, поплыл в горизонт, мощно и мерно взмахивая руками. Рассчитывал проплыть несколько километров, но скоро задохнулся, захлебнулся соленой водой, и пришлось остановиться.
   Не маленький. Не ребенок. Должен был понимать, что большие деньги никогда не приходят "за просто так".

* * *

   - Это не то, - Эрвин протянул через стол прозрачную папку с рукописью. - К сожалению, это совсем не то.
   Диана нахмурилась. Она считала себя отличным журналистом и неплохим писателем. У нее вышли в большом издательстве две книги для подростков.
   - Вот ты написала, как девушку обманули и продали. Так могло быть на самом деле. Это правда. Из голой правды никогда не выйдет мифа. Это как соль.
   - Что?
   - Все ингредиенты вроде бы на месте… Слог, сюжет, характеры… Но нету соли. Нет главного образа, из которого вырастет миф.
   - Слишком умозрительно.
   - Послушай. Это должна быть грязная история и захватывающая одновременно. Обаятельная, животно-притягательная в своем цинизме. И написанная с точки зрения парня - его чувства. Его полнейший, оголтелый, лысый цинизм. Понимаешь?
    - Не понимаю, - сказала Диана. - То, что ты говоришь, конечно, красиво про соль, и все такое. Ты хочешь, чтобы домик был с тремя этажами, при этом обязательно одноэтажный, очень крепкий, недорогой, сложенный из вареной колбасы. Вот примерно этого ты требуешь.
   - Ну, извини, - Эрвин отвернулся.
   Это была его пятая встреча за этот день. Распрощавшись с очередным кандидатом в мифотворцы, он перезванивал Вельке: "Как дела?" - "Нормально". У Эрвина всякий раз сердце обмирало.
   Бронированная дверь. Сигнализация. Он запретил жене отлучаться из дома и отвечать на телефонные звонки. Он запретил ей приближаться к окну. Она сидит одна, делая вид, что ни капельки ничего не боится. "Как дела?"
   Формально он не нарушал запретов. Не покупал русалок, не выпускал их в море. Не писал разоблачительных статей. Но он встречался с журналистами, он вел длинные разговоры и не верил, что тема этих бесед долго останется тайной.
   - Веля, я закончил. Еду домой.
   - Жду тебя. Все в порядке.
   Все, к кому он обращался, сразу думали о простом: документальная история из жизни работорговцев и их жертв. Половина кандидатов сразу отказывались под надуманным предлогом. Прочие сомневались. Те немногие, что брали у Эрвина аванс и садились за работу, приносили потом разнообразные вариации на одну и ту же тему: русалки не должны плавать к берегу, их там приманят и продадут в бордель.
   Талантливые и бездарные, наивно-детские и полные тошнотворных подробностей, профессиональные и любительские рассказики стоили ему немалых денег. Чтобы покрыть расходы, он брался за большие аналитические статьи для промышленников, за эссе для глянцевых журналов, за переводы, астрологические прогнозы, телеобзоры, - он брался за все. Он сидел ночами. Велька помогала ему, работая тихим, бессменным, очень эффективным секретарем.
   - Почему ты так долго не брала трубку?!
   - Я была в ванной…
   - Таскай с собой! Я же просил тебя… Сразу же бери трубку, когда я звоню!
   - Все в порядке, Эрв. Не беспокойся, все в порядке.

* * *

   Три дня был шторм - баллов шесть-семь. Пляжники валялись в белой пене, брызгаясь и хохоча. Спасатели бродили вдоль берега с мегафонами, выгоняя из воды всякого, кто осмелился войти в море хотя бы по колено. Волны перекатывались через пирс.
   На четвертый день шторм немного утих, и у парней прибавилось работы. Отчаянный пловцы то и дело забирались в море, и шутки сразу же заканчивались, потому что выбраться обратно без посторонней помощи умел один из трех.
   Спасатели бросали дуракам оранжевый круг с логотипом пляжа. Дураки паниковали, бились, иногда захлебывались. На берегу собиралась толпа, будто в цирке. Дураков вытаскивали, исцарапанных и здорово напуганных, и ругательски ругали, грозя штрафом. Дураки уползали, сопровождаемые ехидными взглядами, а через четверть часа уже новый идиот бился в волнах, уносимый течением прочь от берега…
   На пятый день Виталик дежурил на лодке. Казалось, шторм выдыхается, но после обеда снова подул ветер, и волны, притихшие было, снова разгулялись. С пирса Виталику подали сигнал - возвращаться, пока можно. Он завел мотор и тут увидел пловца метрах в двадцати от берега.
   То ли парни на берегу прошляпили его. То ли мальчишка (а это был пацан лет четырнадцати) попал в особенно мощное течение. Но его несло по дуге, от пляжа к скалам, замыкающим Золотой Мыс с востока.
   Виталик развернулся. Лодка прыгала на волнах, подлетала и приземлялась всем днищем, и Виталик ругался, не переставая. Он бросил пацану круг и стал подтягивать поближе, чтобы поднять мелкую сволочь на борт. В это время большая волна развернула лодку и приложила ее о скалы - прямехонько винтом. Звук мотора превратился в отвратительный визг. Виталик попытался выровнять лодку - но волна ударила еще раз, стукнула бортом об острый камень, и Виталик обнаружил, что сидит по щиколотку в воде.
   Мотор заглох. Виталик глянул на своего утопающего. Парень, держась за круг, болтался метрах в десяти от камней, и пока ему ничего не угрожало…
   А за спиной мальчишки - перепуганного, сопливого - на секунду появилось и пропало в волнах маленькое бледное лицо в обрамлении длинных, темно-каштановых волос.

* * *

   Из переделки выручил Артур - подошел на своей лодке, подобрал сперва утопающего, а потом бросил канат Виталику. Лодку номер пятьдесят два вытащили на причал. Борт был пробит в двух местах, а мотор, кажется, не подлежал восстановлению.
   - Рухлядь, - сказал кто-то из спасателей.
   Виталика вызвали к управляющему. Тот пожал ему руку, поблагодарил за отвагу на спасательных работах, потом вытащил откуда-то лист бумаги с напечатанным текстом и предложил Виталику расписаться.
   - Что это?
   Это было подробное описание увечий, нанесенных лодке, плюс долговая расписка. В течение трех дней Виталик был обязан вернуть полную стоимость лодки и мотора. Сумма выглядела жутко - лодка стоила, как хороший автомобиль.
   - Что это? - повторил Виталик, не веря своим глазам.
   Управляющий, готовый к такому повороту событий, вытащил из сейфа договор, подписанный Виталиком при приеме на работу. Мелким шрифтом в самом низу последней страницы были выписаны обязательства: покрыть ущерб, нанесенный по вине нанимаемого, в течение трех дней. Иначе вступали в силу штрафные санкции.
   - Ты подписал?
   - Я не заметил…
   - Но ты подписал?
   - Но ведь я был при исполнении! - нашелся Виталик. - Должна быть какая-то страховка…
   - Ты подписал?
   - Но иначе пацан бы утонул!
   - Ты подписал?
   Виталик молчал. Управляющий испытующе посмотрел на него, потом коротко указал на кресло:
   - Садись.
   Виталик сел, ни о чем не думая.
   - Ты все правильно сделал, - сказал управляющий. - Я тебе спишу эту лодку… когда шторм уляжется. Когда можно будет спокойно выходить на рыбу. Понимаешь?

* * *

   - Потом мы сможем вернуться. Когда все переменится. Потом.
   - Потом, - отозвалась Велька эхом.
   - Я знаю, как ты любишь море…
   - Давай об этом не говорить. Решено - значит решено. И продадим дом сразу, зачем тянуть. Вместе с мебелью. В конце концов, это даже стильно - вот так поменять жизнь, взять все и бросить… Ткни пальцем в карту и скажи, что мы туда едем. Я скажу, что я согласна.
   Они говорили вполголоса на балконе. Рано стемнело - близилась осень. Бархатный сезон с длинными вечерами, потом осенние шторма. Потом зима.
   Все имеет предел. Даже терпение. Этот перезвон - каждый час - "Как дела?" - "Нормально", эти секунды, когда Велька почему-то медлила взять трубку, эти напряженные струнки в ее голосе… Чего ради превращать жизнь в вечное ожидание беды? Тем более Велькину жизнь?
   Море штормило. Над городом носился ветер с запахом йода. И Эрвин, и Велька понимали, что в этот город больше не вернутся.

* * *
   Темной сентябрьской ночью Виталик сидел в лодке далеко от берега. Леска с крючками уходила вниз, в глубину. Виталик забыл о ней.
   Почему они приплывают, когда Виталик сидит в лодке? А они приплывают. День, другой, третий можно ждать напрасно, но потом - все равно приплывают! Как магнитики к железу. Как будто Виталик, фальшивый принц, их притягивает.
   Над головой покачивался тусклый фонарик под круглым жестяным абажуром. Если сейчас раздеться до плавок и сигануть в воду, оставив в лодке (новой лодке, с номером "23" на борту) оранжевую футболку и шорты с логотипом пляжа… Виталик был уверен в себе - он доплывет до берега минут за тридцать. До соседнего пляжа - за час, и совершенно спокойно. Но что делать потом? Пуститься в бега, оставив маму расплачиваться по долговым распискам?
   Не стоит отчаиваться. Ерунда. Все, что нужно сделать Виталику - стиснув зубы, высидеть в лодке завтра и послезавтра. В крайнем случае еще пару дней. Тогда управляющий спишет с него долг, даст денег "на карман" и отпустит с миром - иди, гуляй, гуди.
   Плеснула волна. И еще раз. Виталик резко обернулся - слишком резко. Бледное лицо, глядевшее из-под воды, нырнуло и пропало.
   - Робкая какая, - сказал Виталик вслух.
   Ветер принес обрывок музыки с набережной - очень слабый короткий обрывок.
   "Можно подманивать ручным фонариком, - говорил Артур. - Опустить в воду и светить туда-сюда, будто знаки подаешь. Можно еще петь, но не у всех же есть голос. А вот фонариком - милое дело, сразу выныривают. Анекдотов не понимают, не стоит и стараться, а вот поболтать о всякой всячине - это их хлебом не корми. Любопытные такие. Один парень возил с собой какую-то книжку про рыцарей, ну и читал буквально с любого места. Говорит, очень помогало…"
   Узкое бледное лицо показалось из воды метрах в пяти от лодки, на самом краю освещенного круга. Исчезло. Снова появилось. Девушка улыбнулась, но не Виталику, а оранжевому борту лодки. Стеснялась поднять глаза.
   - Привет, - сказал он грубовато, как будто к нему за столик в кафе подсела надоедливая, но симпатичная фифа. - Так и будем нырять туда-сюда?
   Он сказал и тут же испугался - вдруг она обидится и уплывает, оставив Виталика посреди моря с его проблемами и долгами.
   Девушка вздохнула совершенно по-человечески - схватила воздух, на секунду приподняв узкие плечи. Глянула ему в глаза - очень застенчиво - и снова потупилась.
   Она была похожа и непохожа на ту, первую. Такая же бледная и узколицая, только волосы темнее. Глаза тоже зеленые, очень большие на тонком лице. Нос чуть вздернутый. Пухлые детские губы.
   Окончательно смутившись под его взглядом, она вдруг быстрым движением перебросила волосы на лицо. У девчонок со вздернутым носом обычно веселый открытый характер, а эта смотрела, занавесившись волосами, как шторкой. Исподлобья. Угрюмая, что ли?
   Виталик невольно подумал о судьбе той первой девчонки, которую подманили и вытащили сетью, как рыбину. Что с ней стало теперь? Неправда, что русалок продают только в бордели. Их покупают очень богатые люди, создают все условия, содержат, как настоящих жен. Что они видят там, у себя на дне? Там даже телевизора нет… Может быть, та светловолосая девочка, что насаживала ему мидий на крючки, - может, она сейчас сидит в шикарной ванне, смотрит телевизор, смеется, ест соленые орешки…
   Он тряхнул головой. Русалка подплыла чуть поближе - но все равно держалась на расстоянии.
   - Зачем ты? - тихо спросил Виталик.
   Она легла на спину - тоненькая, тощая, с маленькой девичьей грудью. Пляжный лифчик на ней оказался украшен тонкими нитками жемчуга. Это было так странно и трогательно - нитки жемчуга на дешевом трикотаже. Но страннее всего был ее хвост: широченный плавник, серебряная чешуя, горящая в тусклом свете лампы, как зеркало.
   - Зачем ты… - он хотел спросить "зачем ты здесь", но прикусил язык. Эта девочка - его добыча. Его списанный долг. Его пропуск в безбедную жизнь.
   Теперь она смотрела на далекие огни набережной.
   - Как бусы.
   - Что?
   - Лампочки, будто бусы. Разноцветные.
   У нее был тонкий, ломкий голос.
   - Я приплываю к берегу, чтобы посмотреть на огоньки, - она впервые взглянула Виталику прямо в глаза. Он проглотил слюну: во рту как-то сразу пересохло.
   - И тебе нравится?
   - Да. Очень.
   - А у вас на дне нет таких огней?
   - У нас все другое, - она помедлила и повторила, глядя на далекий берег: - Все, все другое.
   - Тебе не говорили… - он снова прикусил язык. Сидеть в лодке и болтать с девчонкой, как болтал миллион раз в жизни. Больше от него ничего не требуется. Не он будет вытаскивать сеть на берег, защелкивать наручники, грузить в машину…
   Наверное, он переменился в лице, потому что девочка посмотрела внимательнее - и на всякий случай отплыла подальше.
   - Расскажи мне, как там у вас на дне, - сказал Виталик чужим напряженным голосом.
   - Темновато… Краски блеклые. Если сравнивать с небом и тем, что на поверхности.
   - Неужели ничего интересного?
   - Нет, почему. Очень интересно. Сады… Колодцы… Маленькие огни. Не такие, как ваши. Маленькие… светлячки.
   Она замолчала, мечтательно глядя на тусклую лампочку у Виталика над головой.
   - Ты работаешь или учишься? - ляпнул он наобум. И внутренне перекосился от стыда, вспомнив ту, первую.
   Она неуверенно засмеялась - будто не могла для себя решить, шутит Виталик или нет. Смех у нее был похож и не похож на смех той, первой. Та смеялась открыто, задорно, эта - потихоньку, но все равно это был настоящий русалочий смех.
   - Знаешь, - она вдруг перестала смеяться. - Нам ведь рассказывают всякие… всякое про берег. Про людей на берегу. Но ведь надо самой хоть раз посмотреть, правда? Хоть одним глазом. Но своим собственным. Свое суждение. Правда?
   - И как, посмотрела? - спросил он не очень приветливо.
   - Да, - она погрузилась в воду по самый подбородок.
   "Теперь вали отсюда! Скорее!"
   Виталик облизнул сухие губы:
   - И… как тебе?
   - Врут, - она улыбнулась. - Смотрю на тебя и понимаю, что врут.
   - Что же во мне такого? - спросил он почти с отчаянием. - Вот во мне что такого, чтобы приплывать, смотреть…
   Он снова прикусил язык. На этот раз больно.
   - Ты принц, - сказала она еле слышно. Он скорее догадался, чем разобрал ее слова.
   - Я… спасатель на пляже.
   - Ну да. Принц.
   Тусклая лампочка над лодкой мигнула и сделалась еще тусклее. Садился аккумулятор.
   - Ты завтра будешь рыбу ловить? А то мне уже надо возвращаться… Меня если хватятся… Ух ты. Они никогда не поверят, что я на такое способна! - ее голос зазвенел, сделавшись вдруг очень похожим на голос той, первой. - Я - всегда послушная… И вот. Я это сделала. И еще сделаю… Завтра.
   "Ты когда-нибудь нарушал запреты?"
   - Как тебя хоть зовут? - спросил Виталик.
   - Иза. Изабелла. А что, с тобой уже кто-то здесь знакомился?
   В ее голосе больше не было опаски, только кокетство.
   - Нет, - сказал Виталик через силу. - Разговаривали - было. Но не знакомились. Так, ерунда.
   - А тебя как зовут?
   Он назвался и потом долго смотрел, как она уплывает. Специально для него она шла близко к поверхности, иногда выпрыгивая, почти как дельфин, часто оборачиваясь и маша рукой.

* * *

   "Соль". Эта книга снилась ему. Эрвин выучил ее на память; где-то между строчками прятался механизм, работающий десятилетия, заставляющий земных девочек плакать над книгой, а морских - плыть и плыть к берегу. Миф родился из ниточки букв и пробелов, но механизма его появления Эрвин не мог ни поймать, ни вычислить, ни осознать. Как в детстве, когда вот она, бабочка, живая, - и вот уже мертвая, хотя крылья и лапки нисколько не изменились.
   Знакомый литератор написал для него историю подлеца и циника, повстречавшего на берегу русалку и жестоко поглумившегося над ее любовью. По объему повесть превосходила "Соль", и была хорошо написана, и понравилась редактору крупного издательства - но Эрвин понимал, что книга эта выйдет бездейственной, как пластилиновый макет парового котла.
   Дом был выставлен на продажу. Приходили чужие люди, критически осматривали стены, трубы, перекрытия, качали головами, сбивали цену. Велька старалась быть с ними любезной и приветливой, но уголок ее рта то и дело подергивался, и у Эрвина болело сердце, когда он на это смотрел.
   - А ты помнишь, как мы встретились?
   Была глубокая ночь. Он дремал за компьютером, тупо глядя на экран. "Она улыбнулась". "Он кивнул, он ответил…" Как из этих слов, уже сказанных тысячу раз, составить информационный объект разрушительной силы?! Он дремал, в очередной раз отступившись, и Велька, подобравшись сзади, прикоснулась щекой к его горячему уху.
   - Я помню… Я всегда помню, Вель. И я тебе обещаю: эта беда закончится, она уже заканчивается, мы уедем.
   - Тогда тоже был штиль. Как сегодня. Нет ветра. И море, наверное, совсем спокойное… Знаешь, мне ведь все равно, где жить.
   - Знаю, Вель. Потерпи, это последние недели… Еще немного.

* * *

   Виталик уговаривал себя, что Изабелла больше не приплывет. Даже почти поверил. Усаживаясь в лодку на вторую ночь, заводя мотор, отплывая от пристани, он повторял про себя, как заклинание: сегодня ее не увижу.
   Ему хотелось верить, что ее родители, или воспитатели, или кто там у них на дне поставлен смотреть за девчонками - что этот "взрослый", или "полицейский" перехватит Изу на полпути к запретному берегу. Перехватит, накажет, может быть, посадит на время под замок далеко на дне. Подальше от клеток, сетей, от хитроумных приспособлений, которые охотники на русалок совершенствуют с каждым днем, и нет предела этому совершенству.
   Он бросил якорь и стал насаживать кусочки мяса на крючки, но руки опускались сами собой. Вокруг было тихое море, волна медленно покачивала лодку, и ни всплеска, ни проблеска. Виталику вдруг стало одиноко и грустно: он окончательно поверил, что Иза не придет больше никогда.
   Чтобы обрадоваться (а ведь надо было радоваться!), он засвистел маршевую песню, под которую его тренер любил устраивать разминку в спортзале. Сперва получалось плохо, потом получше, потом пересохли губы. Готовясь забросить снасть, Виталик оглянулся на море…
   - Ты так здорово свистишь!
   Изабелла лежала на волнах, как на диване - на самой границе освещенного круга. Увидев ее, Виталик обрадовался до неприличия. И тут же устыдился своей радости.
   - Привет, - сказал довольно грубо. - Пришла?
   Она обиженно выпятила губы:
   - А что, нельзя?
   Виталик спохватился. Сегодня управляющий опять говорил про долг, намекал насчет родственников - долг, мол, все равно придется кому-то отдавать, даже если Виталик потонет…
   - Можно, - сказал через силу. - Я… рад тебя видеть. Как дела?
   Она подплыла поближе, улеглась на спину и закинула руки за голову:
   - Ты очень странный парень. У нас таких нет.
   - А какие у вас есть?
   Она улыбнулась не то насмешливо, не то кокетливо:
   - Другие. Ты, когда радуешься… у тебя глаза светятся.
   - Как?!
   - Ну… Немножко. Но я-то вижу.
   - А когда я радуюсь?
   Она нырнула. Вынырнула с другой стороны лодки:
   - Когда меня увидел. У наших парней другие глаза. Зеленые. А у тебя… а ну, наклонись.
   Он пригнулся к борту. Девушка ухватилась за лодку руками, подтянулась; Виталик впервые видел ее так близко.
   - Голубые, - сказала она удивленно. - Прямо синие. Удивительно.
   Лодка закачалась. Русалка скользнула под воду, вынырнула за кормой.
   - Погоди, - сказал он испуганно. - Я не успеваю за тобой следить…
   - Спускайся ко мне, - сказала она весело. - Поплаваем. Хочешь?

* * *

   Прощаясь, он подарил Изабелле фонарик. На третью ночь, подплывая, она подавала сигналы. Она дразнила его, описывая круги, то приближаясь, то удирая.
   Собираясь на свидание, Виталик выпил полбутылки вина. Оставшиеся полбутылки принес Изе. Она пила из пластикового стаканчика, сперва недоверчиво, потом с интересом.
   - Мне такого нельзя, наверное. Голова кружится. Ой!
   Вино пролилось в воду. Сладкие красные капли перемешивались с солью на ее губах. Виталик опьянел окончательно.
   Он захватил из дома очки для плаванья, Изабелла очень смеялась, когда он впервые надел их. Теперь он мог видеть Изабеллу под водой. Теперь он был с ней почти на равных.
   Впервые в жизни он ощутил под водой невесомость - без акваланга. Каждый раз, ныряя, он оставался под водой какое-то немыслимое время, кажется, минуты по три-четыре. Это было невозможно, но в ту ночь Виталику верилось, что он вот-вот сможет отказаться от воздуха вообще. Будет дышать водой, как русалка.
   Она играла фонарем. То светила на себя, корча страшные рожи. То направляла луч в лицо Виталику. А потом уходила на глубину и светила снизу, танцевала с фонарем, и Виталик видел то край ее плавника, то подводный камень, покрытый водорослями, то облако распушившихся под водой волос, то бледное лицо с серьезными глазами. Даже дурачась, она умудрялась оставаться серьезной.
   Вода была прохладная. Виталик скоро протрезвел, вспомнил, зачем он здесь, и захотелось утопиться.
   - Ты видел звезду там, внизу?
   Она говорила под водой. Голос звучал странно, но Виталик слышал каждое слово.
   Звезду? Он помотал головой.
   - Пошли вниз, это вон там…
   Она указала лучом фонарика.
   Он вынырнул и набрал побольше воздуха. Ушел вниз, вслед за светом. На дне, на большом камне, лежала морская звезда, огромная, как сковородка. Иза взяла ее в ладони, что-то пробормотала, возложила звезду себе на голову, подсветила фонарем. Виталик навсегда запомнил эту картину: темнота вокруг, водоросли на дне, девушка с морской звездой на макушке. Звезда красная. Глаза зеленые. Волосы стоят темно-каштановой копной.
   - У нас кладут на голову звезду, когда загадывают желания.
   Виталик рванулся наверх, схватил воздух, секунд тридцать отдыхал, покачиваясь на волне. Изы вынырнула - без звезды в волосах.
   - А где?
   - Там оставила. Ей нельзя на воздух. Ее дом на дне.
   Виталик опустил лицо в воду. Она жалеет звезду, а саму ее никто не пожалеет. Выволокут из воды, забыв, что ее дом на дне. Это случится, может быть, завтра.
   - Что с тобой?
   - Ничего.
   - У тебя что-то болит?
   Он улыбнулся.
   Они долго молча плавали. Потом обнялись. Ее чудесный на ощупь серебряный хвост совсем не напоминал рыбий. Он был теплый, бархатистый, нежный. Виталик понял, что сходит с ума, и вдруг оттолкнул ее, и кинулся в лодку, взобрался на борт, трясясь, и завел мотор.

* * *

   Утром он больше всего боялся, что управляющий спишет ему долг и велит отдыхать. Но управляющий так и не вышел из административного домика, и Виталик пошел бродить по городу - просто потому, что некуда было себя девать.
   Он зашел на вокзал и купил себе билет на сегодня, на вечер. Через полчаса сдал.
   Он сидел на бульваре и смотрел на клерков, снующих туда-сюда, от одного офиса к другому. Время от времени подъезжала дорогая машина, и шофер открывал дверцу, и некто вальяжный и толстый или, наоборот, спортивный и жилистый входил в вертящиеся стеклянные двери, или в деревянные резные двери, или в бронированные двери, обитые кожей. И всякий раз Виталик думал: покупал ли этот человек когда-нибудь русалок?
   Он думал о тех, кто ставит капканы и силки под водой, кто бросает с лодок нейлоновые сети с грузилами, кто использует как приманку чужое доверие и симпатию к людям. О продавцах. О покупателях. Его тошнило.
   Он думал о девушке со светлыми волосами, которая когда-то так смело с ним заговорила. Где она? Что они с ней сделали?
   Виталику не хотелось спать. Просто мир немного плыл перед глазами.

* * *

   Эрвин остановил машину на бульваре. С самого утра его мучила жажда, что бы он ни пил. Вот и теперь губы склеились, а бутылка из-под минеральной воды в сумке-термосе оказалась пуста.
   - Велька? Как дела?
   - Все хорошо… Ты где?
   - Я уже еду домой. Только воды выпью.
   - Жду тебя. Рыбу пожарила…
   Он зашел в первое попавшееся кафе:
   - Два стакана апельсинового сока. И бутылку минеральной.
   У стойки сидел, низко опустив голову, атлетически сложенный загорелый парень. Эрвин покосился на него с невольным интересом: на парне была оранжевая форма с логотипом какого-то пляжа, здорово помятая, с темными кругами под мышками. Эрвин присмотрелся; мальчишке было не больше восемнадцати, у него было открытое, мужественное, очень красивое лицо - не смазливое, нет. Красивое, несмотря на воспаленные больные глаза и черную щетину на подбородке. Эту красоту не могла убить даже застывшая гримаса не то отвращения, не то стыда, а может быть, тоски. Парень был, кажется, пьян. Не отрываясь, не глядя ни на кого, он водил огрызком карандаша по меню на стойке.
   Бармен принес заказ. Не отрываясь, Эрвин выпил сперва стакан сока, потом стакан воды, потом, передохнув, взялся за второй сок. Он уже решил, что заговорит со странным парнем. Чутье журналиста? Простое человеческое желание помочь мальчишке, попавшему, кажется, в переделку?
   Он еще не успел допить свой сок, когда мальчишка вдруг оттолкнулся от стойки вскочил, чуть не опрокинув вертящийся табурет. Развернулся и кинулся из кафе, будто за ним гнались. Налетел в дверях на старичка в белых шортах. Старичок недоуменно отпрянул…
   Мелькнула за стеклом оранжевая футболка. Эрвин поставил на стойку опустевший стакан из-под сока.
   - Он хоть расплатился? - тихо спросил официант бармена.
   Бармен кивнул, глядя вслед беглецу.
   - Кто это? - спросил Эрвин.
   Бармен пожал плечами:
   - Спасатель с Золотого Мыса… Малахольный. И меню испоганил.
   - Простите, можно мне…
   Эрвин взял со стойки исчерканные листки за мгновение до того, как до них дотянулась цепкая рука официанта. Каракули, каракули, зачеркнутые слова, какие-то звезды, ничего не разобрать…
   Картинка. Эрвин хлопнул глазами.
   Голова рыбы с выпученными глазами и полураскрытой губастой пастью. Тело рыбы, округлое, чешуйчатое, и ниже пояса - человеческий зад и гениталии. Тонкие ноги с большими коленками, с волосатыми ляжками, с торчащими в разные стороны пальцами. Эрвин поднес бумагу к глазам: отвратительная картинка, воплотившая и стыд, и отвращение, и тоску странного парня в футболке с логотипом пляжа. От этого уродца с рыбьей головой и толстым пенисом трудно было оторвать взгляд, хотя все время хотелось отвернуться.
   Художник? Нет. Нарисовано любительски. Но картинка… Картинка.
   Образ.
   - Сколько я должен? - хрипловато спросил Эрвин. И тут же добавил: - Могу я это взять с собой?
   Бармен и официант переглянулись.
   - Ну разумеется. Забирайте.
   Эрвин расплатился и вышел. Сел в машину. Завел мотор. Золотой Мыс, Золотой Мыс… Дорогой пляж, хорошая клиентура… Красивые спасатели…
   Образ. Русалка наоборот. Потерянный фрагмент головоломки. Соль.
   В машине Эрвин достал телефон. Вспотели ладони; гудок. Гудок…
   - Алло.
   - Веля, почему ты сразу не берешь трубку!
   - Прости… Все в порядке, Эрв. Пока… все в порядке.

* * *

   Они лежали в лодке, обнявшись, и смотрели в небо. Низки жемчуга на ее трикотажном лифчике треснули, разорвались, и мелкие жемчужины раскатились к бортам, забились в щели.
   - Послушай, не возвращайся больше. Тебя поймают.
   - Я очень осторожная!
   - Ты мне не веришь? Я ведь специально…
   Он не мог сказать правду. Не получалось.
   - Послушай, поверь мне! Они охотятся на таких, как ты.
   - Мне это говорили двести раз. Я не боюсь.
   - Ты дура! Зачем ты приплыла? Зачем? Уходи в море, они тебя поймают!
   Она улыбалась. Ее чешуя, подсыхая, теряла блеск, но зато приобретала синевато-стальной, глубокий оттенок.

* * *

   - Ты у нас молодец, Виталя, знатный рыбак. Принц, одно слово, - управляющий улыбался во весь рот. - Гуляй. Отдыхай. Завтра спишу тебе лодку… А сегодня гуляй.
   Виталик взвесил конверт на ладони. Отлично. Должно хватить.
   - Ну, я пошел?
   - Вали, счастливчик!!
   Вежливо попрощавшись с Артуром и ребятами, Виталик вышел с пляжа и неторопливо двинулся вдоль по набережной.
   "Наутилус" не был конкурентом Золотому Мысу. Просто маленький пляж, где давали напрокат скутеры, лодки, акваланги; "Наутилус" не был конкурентом, но Виталик зашел в кабинку на городском пляже и сменил форменный костюм на обыкновенную майку и обрезанные выше колен джинсы.
   Девчонки оборачивались ему вслед. Он шел и улыбался. Аккуратно завернул оранжевые принадлежности в полиэтиленовый кулек, оставил в урне у пристани. Конверт с деньгами переложил в сумку-пояс.
   - Сертификат у тебя есть? - спросил инструктор с "Наутилуса", мужик лет тридцати, но уже лысеющий.
   - Есть, - Виталик вытащил купюру.
   - Смело, - пробормотал мужик. - Ну, покажи, как ты ныряешь.
   Виталик доплатил, надел акваланг, застегнул пояс, взял загубник. Сел на дно метрах в десяти от берега, ухватился за камень и сидел, пока инструктор жестом не позвал его на поверхность.
   - Ну ладно… Дам тебе свой старый комплект, типа поносить. Утонешь - я тут ни при чем.
   - Спасибо.
   Он упаковал тяжеленный баллон в грязный рюкзак, засунул туда же пояс и ласты, взвалил на плечо и медленно, нога за ногу, двинулся в обратный путь - по направлению к Золотому Мысу.
   Прошло полдня. Оставалось еще полдня. Виталик то и дело останавливался, чтобы выпить воды или пива. Ему хотелось пить, а вот есть - ни капельки.
   Стоял сентябрь. По набережной прохаживались все больше не девчонки в коротеньких шортах, а дамы в широкополых шляпах, в живописных развевающихся балахонах. И дамы оглядывались на Виталика.
   Рюкзак с баллоном совсем оттянул ему плечо.
   Вертелась карусель. Прыгали дети на батутах. Завлекали огнями игральные автоматы. Виталик сел на бровку и долго сидел, вытянув ноги в старых сандалиях. В выжженной траве цокотали ополоумевшие цикады. Можно было вернуться в бассейн, можно было позвонить маме. Можно было догнать любую девчонку, вон хотя бы ту, в легком деловом костюмчике, и приятельски хлопнуть ее по плечу…
   День тянулся нескончаемо. Тени остановились, не желая вытягиваться. Капля подтаявшего мороженного застыла в полете, и никогда не долетит до голого девичьего колена. Мяч сплющился от удара и приник к асфальтовой дорожке…
   Прыгнул. И капля упала. И тени наконец-то двинулись, удлинились, и солнце почти уже село, и на набережной зажглись огни.
   По узенькой тропинке, известной ему и еще паре-тройке людей, Виталик пробрался в скалы. Здесь неподалеку он разбил лодку во время шторма. Здесь его никто не увидит; он вытащил баллон и тяжеленный пояс, еще раз проверил все трубки.
   Ветер доносит музыку с набережной. На причале загорелся фонарь; вот и лодка отошла от пирса, и, неторопливо фырча мотором, двинулась в море…
   Виталик испугался, что опоздает.

* * *

   Внизу, в глубине, проплывали зеленоватые искры. Сентябрьская вода лежала пластами, Виталик оказывался то в холодном потоке, то теплом, как молоко. Его знобило. Он старался работать ластами как можно тише, а после того, как на лодке заглушили мотор - вообще бесшумно.
   "Ты когда-нибудь нарушал запреты?"
   Над лодкой зажгли фонарик - совсем слабенький, чтобы нельзя было различить, кто сидит внутри. А судя по тому, как глубоко она зарывалась в волны, человек там был не один.
   Виталик погрузился. Темно; ничего не разобрать… Зеленые искры, отражения далеких огней… Баллона хватит минут на сорок, а ждать предстоит всю ночь.
   Он улыбнулся, вспомнив Изу с ее длинными каштановыми волосами, с ее нежной чешуей, с ее рассыпавшимися жемчужными низками. Упрямая девчонка, она клялась не приходить сегодня, но ведь придет же. Какое счастье, она придет.
   Он вынырнул и прикрутил кран на баллоне. Холодно. Странно холодно сегодня ночью в море. Те, на лодке, ждут своего часа. Пускай ждут.
   Ее чешуя хороша, когда мокрая, и очень красивая, когда сухая. Ее губы всегда теплые. Она говорит, даже на большой глубине, даже во льду - они всегда теплые. И еще она говорит, что никогда ни с кем не целовалась.
   Виталик испуганно вскинул голову над водой. Ему показалось, что у лодки - совсем близко - вынырнула голова… Нет, это просто волна. Показалось. У Изы хватит ума посветить сперва фонариком, а уже потом…
   А если фонарик увидят с лодки?
   А если она решит подшутить над ним, подплыть вплотную и вдруг выпрыгнуть из воды, как дельфин? Она однажды так сделала… А если…
   Он крутнулся на месте, как сверло, и увидел далекий свет.
   Иза. Она; плывет, игриво посвечивая сквозь толщу воды фонариком, вчера он поставил ей свежие батарейки…
   Он сжал челюстями загубник. Чуть не забыл отвинтить вентиль… вспомнил, отвинтил. Погрузился… пожалуй, слишком сильно плеснул ластами. Теперь там, на лодке, насторожились.
   Иза плыла со дна, из глубины, ему навстречу. Увидела его и замерла. Виталик сорвал маску. Она узнала его и засмеялась над своим секундным страхом. Только русалки умеют смеяться под водой.
   Он схватил ее за руку. Теплая рука. Он обернулся, показывая на лодку, знаками изображая опасность.
   Она склонила голову к плечу. Волосы развевались. По-настоящему русалки прекрасны под водой, Виталик пожалел, что снял маску. Плохо видно без маски, а тут еще эта темень…
   - Что-то случилось? - спросила она.
   Виталик закивал, показывая сперва назад, потом вперед и в сторону. Обернулся…
   Лодка была рядом.
   Он забыл про пузыри. Про воздух, который он выдыхает в воду, который уходит вверх. Всплеск ласт, потом пузыри, потом…
   Он с силой оттолкнул от себя девушку. Он швырнул бы ее, но вода замедляла движения. Между Изой и упавшей сверху сеткой было несколько миллиметров, но русалка оказалась снаружи.
   А Виталик запутался. Сетка была очень тонкая, резала руки и не рвалась, но Виталик все равно освободился бы через пару минут, если бы его не подтащили к поверхности и не ударили чем-то тяжелым по голове.

* * *

   - Сука! С-скотина, что удумал…
   - Хватит! Хватит, говорю, потом еще лодку отмывать… Кровищи столько…
   - Куда его?
   - За скалы… да не снимай с него баллон, идиот! Наоборот, пусть его найдут с баллоном и скажут, что сам утопился, дайвер гребаный!
   - Ага, дайвер. С рельсом на шее.
   - Потом нырнешь и веревку снимешь… Чего морду воротишь? Сделаешь, как миленький! Из нас шеф таких дайверов скроит… за эту девку… блин, первый раз осечка! За столько времени…
   Мотор стих. Еле слышно плескалось море у скал.
   - Сначала тело, потом рельс. Давай. Раз, два…
   Виталик полетел вниз, в темноту. Привычно потянулся плыть, но веревка захлестнулась вокруг горла и дернула вниз. Вспыхивали ярко-зеленые искорки от каждого движения, Виталик видел себя, летящего на дно в изумрудном сиянии, а искры кружились вокруг, будто живые светлячки.
   А потом из темноты, подсвеченной искрами, вылетела девочка с зеркальным хвостом, с белым лицом, с огромными зелеными глазами.
   - Виталик! Виталик, дыши!
   Она попыталась поднять рельс. Удар хвостом, другой. Слишком тяжело, слишком медленно. Она кинулась к веревке на его шее, вцепилась зубами. Только нож, отстраненно подумал Виталик. Маленький острый ножик.
   - Виталик, дыши!
   Для нее это было так просто и естественно - дышать под водой.
   К зеленым светлячкам добавились темно-красные. Очень хотелось вздохнуть. Как это больно - вода в легких…
   - Дыши! Дыши! Родной… дыши!
   Он улыбнулся и покачал головой. Тогда она обняла его и завыла.

ЭПИЛОГ

   - Посмотри, что я принес.
    Эрвин протянул жене книгу в глянцевой обложке. С обложки смотрел герой - наполовину рыба, наполовину мужчина. Голова его, включая мутные глаза, слюнявые губы и покрытый чешуей торс, были рыбьи, зато все, что ниже пояса, выглядело вполне человеческим: большой зад, и огромные гениталии, и толстые коленки, и жесткие волосы на ляжках, и даже пальцы, торчащие в разные стороны, с нестрижеными грязными ногтями.
   - Это и есть… образ? - спросила Велька, помолчав. - Соль?
   - Скорее перец. Книга так и называется - "Перчик"… Все говорят, что очень смешно. Но ты лучше не читай.
   Велька положила книгу на стол, будто боясь запачкаться:
   - И это поможет?
   - Может быть… Во всяком случае, я очень на это рассчитываю… этот красавец станет червем в теле старого мифа. Кто его видел один раз - не забудет. Появятся комиксы, адаптации, экранизации, анекдоты, сплетни. И всякая русалка, подумав о суше и о береге, увидит не цепь огней на мысу, не корабль под парусами, не веселого парня с гитарой или удочкой. Не старую крепость у моря, не вереницу автобусов, не парашют под красным куполом. Не моторную лодку с матросами, не пляж, где визжат и смеются. Не прибой, не пловца, не костер среди скал. Она увидит вот этого… его. Понимаешь?
   - Если это спасет их, - сказала Велька, подумав, - это хорошо, ведь верно?
   Эрвин провел рукой по ее волосам:
   - Во всяком случае, мы сделали, что могли.
   Он взял ее на руки и отнес в постель.
   - Вель, по-моему, я уже говорил тебе…
   - Что?
   - Я тебя люблю. И буду любить, чтобы ни случилось.
   Она засмеялась. Он бережно уложил ее и сам лег рядом, плотнее прижавшись коленями к ее теплому, чешуйчатому хвосту.

Марина и Сергей Дяченко

	Оставьте ваши пожелания, мнения или предложения!
	E-mail для связи с М. и С. Дяченко: dyachenkolink@yandex.ru
	© "Русская фантастика". Гл. редактор Петриенко Павел, 2000-2010 © Марина и Сергей Дяченко (http://rusf.ru/marser/), 2000-2010 Верстка детский клуб "Чайник", 2000-2010	© Материалы Михаил Назаренко, 2002-2003 © Дизайн Владимир Бондарь, 2003