|
 |
|
|
- Зар-раза, - сказал пилот с экспрессией. Капельки его слюны упали на монитор и засветились там, как крошечные стеклянные луны.
Пилот вытер монитор рукавом. Обернулся ко мне:
- Здесь негде сесть, милостивый государь. Позвольте вас отстрелить, ибо другого пути я не вижу.
На мониторе тянулась безрадостная серо-бежевая равнина.
- Отстреливайте, сударь, - печально согласился я.
...Могло быть и хуже.
Скафандр избавил меня от сколько-нибудь серьезной травмы. Я поднялся с четверенек; катер уходил за горизонт, волоча за собой белесый след в зеленоватом небе, а над моей головой таял мой собственный воздушный след - отпечаток короткого неуклюжего полета.
Слежавшаяся пыль. Песок, похожий на пепел, скалы, похожие на несвежий ноздреватый сыр. Камушки - не то черепки глиняного кувшина, не то чешуйки окаменевшей шишки - располагались вдоль силовых линий какого-то местного поля; казалось, терпеливый ребенок трудился здесь, выкладывая "дорожки" из бурых и черных камней.
Я шагнул. Мой башмак нарушил целостность ближайшей цепочки, но стоило оторвать ногу от грунта - и камни заворочались, будто тяжелые насекомые, устраиваясь на новом месте, выстраиваясь заново, и через несколько секунд отпечаток рифленой подошвы оказался естественной деталью ландшафта: камни включили его в свою картину мира...
Щитки скафандра "загорели", фильтруя лучи очень яркого белого солнца. Сильный ветер задувал внешние микрофоны, не давая услышать ничего, кроме унылого завывания на трех нотах. Я огляделся; бесптичье, безлюдье и бестварье от горизонта до горизонта. И не хочется думать о том, что будет, если я не найду вход в Медную Аллею, или они по какой-то причине откажутся меня впустить...
Я взобрался на камень повыше.
Вот она, расщелина, на которую ориентировался пилот. Почти отвесные стены. Лента грузового транспортера. Прозрачная колонна лифта.
А внизу, в тени скал - имение, где я с сегодняшнего дня служу учителем рисования.
* * *
Люк открыло служебное устройство. Отступило, приглашая войти; склонило красивую черноволосую голову, не опуская при этом взгляда - холодного взгляда домашней машины, сканирующей чужого:
- Добрый день, тан-Лоуренс. Меня предупредили о вашем приезде. Хозяина нет дома. Тина-Делла ждала вас вчера.
- К сожалению, я задержался. Не мог договориться насчет ка...
И осекся, сообразив, что оправдываюсь.
Устройство выпрямилось; губы его сложились в улыбку:
- Я покажу вам вашу комнату и свяжусь с тина-Деллой. Она придет и встретит вас.
- А тан-Глостер...
- Хозяин вернется к вечеру. Здесь можно снять скафандр. Будьте добры, передайте мне управление вашим багажником - я отведу его наверх и распакую вещи.
Я проводил устройство взглядом, как прежде провожал катер. Оно поднималось по лестнице, и мой багажник - старомодный и громоздкий, на гусеничном ходу - тянулся за ним, будто домашнее животное.
Кожа зудела. Скорее всего, на нервной почве; я обнял себя за плечи.
Огромная гостиная. Высоченный потолок - в колониальном стиле. Смотрите все, как много у нас ресурсов, как много воздуха мы в состоянии очистить, увлажнить и согреть...
Те времена давно прошли. Теперь здесь сумрачно - и довольно-таки холодно.
По потолку метнулась многоногая тень. Я вздрогнул; это был всего лишь робот. При виде меня остановился, оторвал передние лапы от потолка и повис вниз головой, зачем-то демонстрируя мне мохнатый животик с мерцающим на нем протоколом. Спутал меня, что ли, со служебным устройством?
Регулятор обогревателя стоял на отметке "максимум". Я подошел ближе. Экран притягивал и завораживал взгляд; в сочетании огненных пятен виделись смеющиеся человеческие лица, бег облаков, налетающие на берег волны...
Это было самое теплое и самое светлое место во всей комнате. Я опустился на краешек одного из трех больших кресел, придвинутых близко к экрану, и протянул к обогревателю трясущиеся ладони.
- Тэ-ан-Лоу-рен-з?
Сначала я ничего не увидел - в моих глазах лежал отпечаток светящегося экрана. Я понял только, что в полутьме на ступенях лестницы кто-то стоит. Прошло несколько секунд, прежде чем я разглядел, что это девушка, что она очень молода и, пожалуй, миловидна, что подростковая фигура ее облита черным платьем до самого пола.
Незнакомка подошла ближе - тогда я сообразил, что она меня изучает. Спокойно и деловито, будто соотнося свои впечатления с докладом служебного устройства.
- Я Дэ-ел-ла...
Она говорила странно. Как будто сам процесс речи требовал от нее значительных усилий.
Подписывая договор, я не знал, что дочь хозяина Медной Аллеи страдает пороками развития.
* * *
Комната, в которой меня поселили, была большая и очень, очень холодная. Служебное устройство - имя ему было Нелли - принесло обед и на вопрос об обогревателе ответило удивлением:
- Здесь оптимальная температура воздуха, тан-Лоуренс.
- Мне холодно, - повторил я.
- Условия вы согласовывали в хозяином, не так ли?
- Когда он вернется?
Устройство на долю секунды замерло, не то выходя на связь, не то запрашивая архивы памяти.
- Он вернется через три, четыре или пять стандартных часов. В душевой есть теплая вода, а в кровати предусмотрена система обогрева... У вас есть еще пожелания?
Пожеланий не было.
После ухода Нелли я забрался в кровать и включил обогрев на полную мощность. Постепенно - очень медленно - промозглый холод выполз из постели, и место его заняло несмелое, ненадежное, но все-таки явственно ощутимое тепло. Я лежал, свернувшись под капиллярным греющим одеялом, я был живая планета в тьме и космосе огромной комнаты, и граница, проведенная между всем на свете своим и всем на свете чужим, плотно прилегала к моей собственной шкуре.
Я был несомненным владельцем шкуры - но и только.
* * *
- Тан-Лоуренс?
Голос Нелли из динамика.
- А... Да?
- Хозяин вернулся и желает вас видеть.
Медная Аллея изнутри казалась обширнее, чем снаружи. Кабинет хозяина помещался на четвертом уровне; лифт был без кнопок, вероятно, Нелли управляло им со встроенного пульта.
- Тан-Лоуренс, хозяин.
- Спасибо, Нелли... Добро пожаловать, любезный тан.
Кабинет хозяина поражал размерами; пол был устлан покрытием, по фактуре очень похожим на настоящее дерево - а может быть, это и было дерево? При одной мысли об этом я невольно поджал пальцы ног в башмаках.
- Разумеется, это синтопласт, мой любезный тан-Лоуренс... Вы побледнели так, будто ходите по ковру из человеческой кожи.
Я постарался успокоить дыхание.
Во всей огромной комнате не было никакой мебели, если не считать двух кресел, придвинутых к обогревателю. Тан-Глостер, хозяин Медной Аллеи, вольготно располагался в том из них, что стояло к теплу поближе.
Возраст хозяина не поддавался определению. Лицо его оставалось в тени, я видел только, как поблескивают глаза - правый невооруженный, на левом - контактная линза-диагностер.
- Прошу вас, садитесь, - мягко предложил тан-Глостер. - Нелли сказало, вам холодно?
- Вероятно, я не привык, - отозвался я, усаживаясь. Кресло было мягкое и, кажется, покрытое инеем.
- Да, вы не привыкли, - тан-Глостер кивнул. - Медная Аллея - замечательное место, но не всякий чужак сумеет его оценить... Как вы нашли тина-Деллу?
- Она встретила меня, когда...
- Нет, я спрашиваю, понравилась она вам или нет.
- Конечно, понравилась! Очень приветливая и обаятельная девушка - ваша дочь.
- Она не дочь мне, тан-Лоуренс. Она - дочь моей покойной жены, ребенок от первого брака... Почему вы нервничаете? Вас напугала ее манера говорить?
- Нет, что вы... Она производит замечательное впечатление...
- Правда?
- Вы не могли бы снять сканер? - спросил я после минутной паузы.
Я был уверен, что он откажет. Но он, ни слова не говоря, вытащил из нагрудного кармана контейнер. Подержал ладони прямо перед экраном обогревателя, и, продезинфицировав таким образом руки, сощипнул линзу с глазного яблока. Захлопнул крышку контейнера:
- Так?
- Спасибо, - пробормотал я.
- Не подумайте, что я не люблю Деллу. Я ее люблю. Она живет в Медной Аллее почти от самого рождения.
- Я ничего такого...
- Вы, вероятно, очень одиноки? Нуждаетесь в деньгах? Потеряли дом и семью?
Преодолевая неловкость, я тоже протянул ладони к обогревателю; по счастью, хозяина Медной Аллеи мой ответ не интересовал:
- Какие инструменты понадобятся вам для уроков? Этюдник, кисти, принтер... Что еще?
- Благодарю, но я взял с собой все необходимое. По крайней мере, на первый случай.
- Время ужина, - он смотрел на меня, не мигая. - За вечерним столом мы традиционно собираемся вместе - я, Делла и ее няня. Вы уже видели няню?
- Нет, - признался я.
Мой собеседник чуть опустил веки:
- Мы сделаем все, чтобы вам было хорошо в Медной Аллее, тан-Лоуренс. Вы не пожалеете.
* * *
В столовой было немного теплее, чем в гостиной. В кресле с высокой спинкой сидела тина-Делла, причем я сперва услышал ее, и только потом увидел. Она... пела? Нет, не так. Она издавала длинные, мелодичные звуки, сочетание которых имело смысл, но не было мелодией.
- Добрый вечер, - сказал я как можно приветливее.
Она некоторое время смотрела на меня, будто пытаясь понять значение простых слов.
- Д-а, - сказала, через силу заставляя работать свои губы и язык. - Дэ-обрый в-эчер.
В соседнем с тина-Деллиным кресле мой глаз уловил движение. Я глянул - и невольно содрогнулся.
- Это наша няня, - сказал хозяин, стоя в дверях. - Делла, ты же знаешь, что тан-Лоуренс говорит только по-человечески. Языком.
Я сделал над собой усилие - и отвел взгляд от сидящей в кресле няни. И это существо станет ужинать с нами за одним столом?!
- Она из постояльцев, - кивнул хозяин, кажется, удовлетворенный моим замешательством. - Наверное, мне следовало вас предупредить.
- Вы доверяете девушку...
- Дорогой тан-Лоуренс, нет лучшей няни, чем постоялка. По способности к абстрактному мышлению Делла превосходит и вас, и меня вместе взятых... Правда, она неохотно артикулирует, но это дело наживное.
* * *
Хозяин занял свое место во главе стола, по правую руку от него уселись тина-Делла и няня, по левую - я. Постоялка оказалась почти прямо передо мной; у нее не было глаз, но я не сомневался, что она изучает меня.
Мы молча прочли молитву. Повинуясь знаку хозяина, принялись за еду. Я боялся, что меня стошнит при виде жующей постоялки - но она поглощала свой корм весьма деликатно, и только время от времени напевала Делле несколько нот. Эти звуки не были неприятны: я поймал себя на том, что вслушиваюсь.
- Взрослый человек не в состоянии научиться частотной речи, - сообщил хозяин, наблюдая за мной. - Даже если у него абсолютный слух.
- А вы, тан-Глостер? Вы понимаете частотную речь?
- У меня в свое время тоже была няня...
Постоялка напоминала большой морщинистый мешок, утыканный разной длины волосками; гибкие сенсоры были похожи на растущие вразнобой кошачьи усы. Я отвел глаза.
- Они поразительно чувствуют, - сказал хозяин. - Не распознавая артикулированную речь, способны усваивать восемьдесят процентов информации - из одного только интонационного рисунка. Вы никогда не пытались говорить с постояльцами, тан-Лоуренс? Вам еще представится такой шанс...
Дальний конец стола терялся в темноте.
В этой столовой могло поместиться - и, возможно, трапезничало в свое время - много десятков гостей и приживалов, родственников и домочадцев, детей и нянь, гувернанток и учителей. Длился ужин; у меня не было аппетита. Стол, уходящий в никуда, напоминал взлетную полосу заброшенного аэродрома. Мерцал обогреватель, выводя на экран едва различимые огненные образы; матово горели светильники над склоненными головами, поднимался пар над тарелками, и холод, и полумрак, и постоялка в кресле напротив - мне казалось, что я вот-вот проснусь на узенькой койке в каюте рейсового корабля...
Тина-Делла смотрела на меня. Я вздрогнул, поймав ее взгляд; она улыбалась.
И я, ни о чем не успев подумать, тоже улыбнулся в ответ.
- ...Тан-Лоуренс, вам нравится белковый комплекс? - хозяин вытер губы салфеткой. - Оригинально, не правда ли?
- Замечательный белковый комплекс, - похвалил я.
За столом сделалось тихо; я искал - и не мог найти - новую тему для разговора. Безопасную светскую тему - о погоде, например...
- Здесь... постоянно дует ветер, правда? - спросил я, обращаясь главным образом к тине-Делле.
Постоялка издала несколько нот - сперва последовательно, потом одновременно, и они слились в аккорд; тина-Делла повернула голову, поглядела на няньку округлившимися глазами - и вдруг рассмеялась. В мой адрес, хоть и не очень обидно.
- Учительский хлеб не легок, - с усмешкой сказал тан-Глостер.
* * *
Я предвидел, что с новой ученицей будет трудно. Так и случилось - правда, трудности оказались совсем другого рода, чем я ожидал.
"По-человечески", или "языком", тина-Делла говорила мало и неохотно - зато в моих словах понимала даже больше, чем я хотел ей сообщить. Не только смысл - но интонация, мельчайшие оттенки настроений тут же становились ее добычей.
Она вовсе не была деликатна. Ей и в голову не приходило притвориться чуть менее проницательной; наоборот, ей, кажется, доставляло удовольствие ставить меня в неловкое положение.
Она заметила, что я брезгую обществом ее няни, и использовала это новое знание с тем же энтузиазмом, с каким мальчишка пользуется девичьей боязнью мышей. К счастью, у постоялки хватало такта избегать встреч со мной, и Делле не удалось подсунуть живой морщинистый мешок ко мне в постель, как она одно время собиралась.
Она была ребячлива. Она была излишне эмоциональна, и, что самое страшное - она была чудовищно упряма. Всякая попытка "переупрямить" ее провоцировала ни много ни мало, но настоящую вспышку ярости. В один из первых же уроков я попытался настоять на своем, обучая держать кисть правильно, а не так, как она привыкла; результатом моей настойчивости - почти шутливой мягкой настойчивости - оказались истерика и сорванный урок. Тина-Делла сверкала мокрыми глазами и пела - стонала - непонятные мне угрозы и жалобы; я готов был идти к хозяину и отказываться от договора. К счастью, тот бродил по дальним границам своих владений и, как нередко бывало, отключил связь.
Вечером я сказал Нелли, что болен и не в состоянии спуститься в столовую, и попросил принести мне ужин наверх. Нелли подчинилось без единого вопроса.
Спустя полчаса в дверь постучали; я думал, что это Нелли пришло утилизировать посуду, и разрешил войти.
Это была не Нелли. В приоткрывшихся дверях стояла, втянув голову в плечи, несчастная тина-Делла.
* * *
Каждое утро я делал над собой усилие, вылезая из теплой постели навстречу космическому холоду этого дома.
На пластиковом коврике у кровати лежал иней.
В моей комнате был один неисправный фильтр; обнаружив его, бегущий по потолку робот-техник всякий раз издавал резкий тревожный звук, иногда будивший меня по ночам. Утром в дальнем углу с потолка свисали белесые сталактиты известковых отложений; каждый день Нелли "сбривало" их при помощи вакуумной установки, но они появлялись опять.
- Нелли, почему нельзя заменить фильтр?
- Он работает, тан-Лоуренс.
- Ваш паук меня будит.
- Я отключу ему аудиосигнал.
В девять полагалось спускаться к завтраку. По утрам тан-Глостер редко трапезничал с нами - обычно он отправлялся на прогулку еще затемно; тем не менее завтрак начинался всегда в одно и то же время.
Я научился распознавать приветствие, произносимое тина-Деллой на языке постояльцев, вернее, я научился отличать это приветствие от всех других звучащих фраз; однажды я попытался воспроизвести - пропеть - его, но тина-Делла так смеялась, что я не решился повторить свой опыт.
После завтрака тина-Делла поступала в мое распоряжение - я учил ее пользоваться профессиональным этюдником и многофункциональной кистью. Мы рисовали натюрморты до полудня (местные сутки содержали двадцать три стандартных часа), после этого пили чай, и тина-Делла отправлялась на уроки к постоялке.
Со временем у меня вошло в привычку присутствовать на этих уроках - хоть полчаса, хоть час. Я садился в третье кресло у обогревателя и слушал, как они говорят.
Звуки, издаваемые тина-Деллой, с натяжкой можно было еще принять за странную песню. Постоялка генерировала звуковые колебания всей поверхностью морщинистого тела; в ее распоряжении был диапазон от неслышно-высоких до неслышно-низких, пугающе-глубоких частот, а тембральная окраска менялась так неожиданно, что заскучать, слушая ее, не представлялось возможным.
Иногда я засыпал в кресле, слушая, как постоялка рассказывает о чем-то тина-Делле.
В тех снах я летал.
* * *
В тот день я решил развлечь мою ученицу. Тем более, что рисование кубов, шаров и чашек ей явным образом надоело.
Я попросил найти для меня цветок. Она обшарила весь дом и в конце концов принесла древнюю самоделку из проволоки и асбестовых лоскутков. Такие "цветы", помнится, мастерил в детском модуле мой сын...
Итак, я поставил перед собой конструкцию из нескольких переплетенных "стеблей" с безвольно свисающими "лепестками"; я отключил все функции этюдника и на глаз, как первобытный рисовальщик, изобразил на экране букет осенних астр.
Цветы стояли, освещенные солнцем, в движении световых пятен, в полутенях и бликах, теплые и влажные; я сам не ожидал подобной удачи, а Делла - та протянула руку, будто желая проникнуть за поверхность экрана и коснуться зеленых стеблей.
- Это астры, - сказал я и задержал дыхание, потому что в фильтрованном воздухе Медной Аллеи мне померещился тонкий, терпкий, осенний запах.
Тина-Делла перевела взгляд на алюминиево-асбестовую конструкцию на столе. Снова посмотрела на мой рисунок; потом взглянула мне в глаза.
- Кажется, вы все-таки нашли общий язык, - сказал тан-Глостер вечером того же дня.
Я давно заметил, что линза-диагностер была для него только прикрытием: его ненормальная проницательность имела другую природу.
Вечером он предложил мне выкурить сигару перед обогревателем в его кабинете; я согласился. Я уже очень давно не курил - в моем распоряжении не было достаточно воздуха.
Это был замечательный длинный час. Мы сидели, вытянув ноги, наслаждаясь каждой секундой жизни, каждым дымным колечком; только когда последняя крупица табака превратилась в пепел, когда отключился аварийный вентилятор - только тогда я решился задать свой вопрос:
- Прошу прощения, тан-Глостер. Неужели не существует механизма... способа... перевести? Я имею в виду частотную речь?
Тан-Глостер улыбнулся:
- Почему же... Кое-какие устойчивые сочетания поддаются переводу. Но как правило, милейший тан-Лоуренс, постояльцы оперируют понятиями, которым нет аналога в человеческом мышлении. У вас попросту не хватит слов.
- Мой музыкальный слух...
- Бросьте, при чем тут слух. Не просто различать четверть тона - но иначе думать... Вы, конечно, понимаете, насколько образ мышления зависит от языка? Вот наша девочка и мыслит категориями, которые вы можете в лучшем случае ощутить.
- Почему вы хотите, чтобы тина-Делла была более постоялкой, нежели человеком? - спросил я тихо.
- Ах, любезный тан-Лоуренс, - тан-Глостер махнул рукой. - Она человек. И я человек - а я ведь такой же, как она. Именно потому, что меня воспитала постоялка, я не мог не сделать то же самое для Деллы... хоть она и не дочь мне.
Еле слышно шелестел воздух в трубах. Экран обогревателя то угасал, то снова разгорался; из угла его в угол бродили тени.
- Я почти ничего не знаю о постояльцах, - сказал я.
Тан-Глостер пожал плечами:
- Отделить легенду от истории и правду от вымысла - невозможно, да и не надо. Знаете, как называются камушки на нашей планете, те, которые так смешно тянутся вдоль силовых линий? "Черепки постояльцев"... Вообразите - разбитые глиняные кувшины, покрывшие черепками целую планету. Это не имеет отношения к истории - это выдумка, образ... Раса, чье достояние - черепки... И еще способность мыслить. И частотная речь, закрепляющая эту способность... А откуда взялись постояльцы, и почему они не имеют материальной культуры, и почему они платят такой преданностью просто за возможность жить, мыслить и говорить, учить человеческих детей... Нет, я понимаю, любопытство - это святое. Хотите - попытайтесь поговорить с нашей няней, она поймет вас. Вы ее - нет.
- Тина-Делла понимает меня, - сказал я. - И мне иногда кажется, что я ее - тоже.
- Возможно, - он чуть приподнял уголки губ. - Возможно, вам уже кое-что удалось, тан-Лоуренс. Не прекращайте попыток, прошу вас.
* * *
Она рисовала кубы и чашки, и бронзовые статуэтки, и пластиковые листья в мраморной вазе; она смотрела на меня, полуоткрыв губы, и медленно, по слову, рассказывала.
Свои ранние годы она помнила смутно. Ее отец погиб - каким образом, Делла не сказала. Ее мать вышла замуж во второй раз - за тан-Глостера, и несколько лет прожила с ним в покое и даже счастье; что случилось с ней потом, Делла категорически отказывалась говорить.
- Она умеры-ла, - твердила моя бедная ученица, и я поспешно переводил разговор на другое.
После обеда - а обедали мы, как и завтракали, втроем - я поднимался к себе, читал, размышлял, пытался делать кое-какие наброски; тина-Делла в это время выходила наружу и долго гуляла в одиночестве, возвращаясь только к ужину.
Однажды я спросил у хозяина, не считает ли он, что эти одинокие прогулки опасны.
- Куда опаснее сидеть в четырех стенах, - ответил он с усмешкой. - Жить в Медной Алее и не выходить под солнце - это, знаете ли, по меньшей мере чудачество.
Он намекал на мою нелюбовь к прогулкам. Я в самом деле пытался выйти всего два или три раза; окрестности Медной Аллеи лишены были для меня малейшего очарования.
- Там есть пещеры, - говорил тан-Глостер, жмурясь от удовольствия, - с чрезвычайно интересными оптическими эффектами. А сочетания полей - это настоящий театр, мой друг, только надо всегда иметь при себе робота, который вытащит вас, если вы потеряете сознание... Поверить трудно, что всего в часе быстрой ходьбы от Медной Аллеи вы найдете вход в естественный тоннель, по форме напоминающий человеческий кишечник... Там, в каменных карманах, имеются скопища газов, и прелюбопытных газов! Жаль, что я не могу предложить вам разделить со мной радость подземной прогулки...
Я бормотал что-то о собственной несклонности к авантюрам; тан-Глостер смотрел на меня, и под этим взглядом сырой холод больших комнат становился еще пронзительнее.
Тем временем тина-Делла демонстрировала то редкостное добронравие, то чудеса отвратительного характера. Всякий раз, когда она бросала на меня полный раздражения и ненависти взгляд (это могло случиться по ничтожной причине, например, когда я предлагал закончить урок на две минуты раньше), я испытывал желание расторгнут договор; уже через полчаса тина-Делла просила прощения так искренне и трогательно, что я всякий раз удивлялся: как можно было злиться на этого несчастного ребенка?
* * *
Пришел день, когда ученица заявила мне со всей определенностью, что желает реализоваться в качестве пейзажистки. Она и раньше намекала мне, что пора бы выйти с этюдником "под солнце"; на этот раз я не сумел придумать причины для отказа.
Был день. Ветер завывал во внешних микрофонах; во внутренних напевала Делла - говорила сама с собой на языке постояльцев. Я оглядывался, отыскивая ракурс для первой пробы; везде было одно и то же: оплывшие очертания скал, старые отпечатки подошв в слежавшейся пыли, ряды камней-черепков - застывшие муравьиные тропы.
Все оттенки серого и бежевого. Щели, каверны, и снова оплывшие очертания скал.
Делла шагала, как человек, привыкший к прогулкам по пересеченной местности; легкая накидка до пят - а по местным традициям девушка не могла выйти из дому в "голом скафандре" - стелилась по ветру, складками повторяя окружающий нас ландшафт.
Я наконец-то выбрал место для этюдника. Делла играючи перескакивала с камня на камень; она отошла довольно далеко, мне доставляло удовольствие наблюдать за ее танцующей прогулкой, гораздо большее, по правде сказать, чем созерцание унылого пейзажа...
Я решил не окликать ее. Осмотрелся, выбрал наименее уродливый, с моей точки зрения, холм и взялся за небольшой набросок - просто так, чтобы дать Делле общее представление о натурных зарисовках. Сеточка - общие контуры - свет и тень - цветовая гамма...
Разрешающая способность моего этюдника позволяет читать книгу, отражающуюся в глазах парящего в небе орла. Кисть воспроизводит цветовые нюансы, не различимые глазом; в этюднике есть функция, позволяющая пользоваться уже готовыми наработками, одних только оттенков человеческой кожи - около миллиона...
Я почти никогда не пользуюсь этой функцией. Разве что "быстрый" портрет на заказ...
Да, я писал портреты в космопорте. За три минуты, за три кредита. Лица сливались - была будто прорезь в пространстве, овальная дыра, в которой появлялось очередное лицо, и я воспроизводил его автоматически, несколькими прикосновениями.
Никто не верил, что я выживу; моя бывшая жена все ждала, и до сих пор ждет.
С тех пор я не пишу портретов...
Прошло десять или пятнадцать минут; Делла, нагулявшись, вернулась и встала за моей спиной. Я слышал ее дыхание - слишком частое, как мне показалось. От бега?
Я закончил работу и включил печать. Через несколько секунд набросок был готов - еще теплый, приятный на ощупь, с хорошо ощутимой фактурой каждого мазка.
- Чт-то это? - спросила она тихо.
- Пейзаж, тина-Делла.
- Поче-ыму? - спросила она, помолчав.
Я не понимал вопроса. Я показал на холм, увитый лентами тончайшего, как пыль, несомого ветром песка; тина-Делла казалось озадаченной. Несколько раз перевела взгляд с холма на рисунок и обратно. Наконец, вздохнула и взяла у меня кисть.
Она работала, а я стоял рядом, давая указания и иногда подправляя ей руку. Она довольно точно нанесла контуры; потом, вызывающе взглянув на меня, перевела кисть в режим "очень контрастно".
Я молчал, глядя, как она покрывает нарисованный холм яркой, прямо-таки светящейся зеленью. В гуще травы появились блики белых цветов и синева водоема; над зеленью, переливающейся двумя-тремя оттенками, Делла изобразила однотонное синее небо. Перевела дыхание; еще раз критически осмотрела каменный холм. Кивнула мне:
- Раз-спечаты-вать.
* * *
Я сидел, протянув руки к огненному экрану обогревателя. Делла ходила по комнате за моей спиной; ходила - неточно сказано. Она носилась, как стрелка компаса в виду магнитной аномалии.
- Она не может вам рассказать всего, - хозяин Медной Аллеи сидел в соседнем кресле. - Это ее мучает... Она жалеет, что вы не понимаете частотной речи.
- А вы не могли бы перевести?
- Вряд ли.
Он улыбался. Желтые отсветы экрана делали его лицо очень теплым и очень добрым.
Я подумал, что сам подал тина-Делле пример. Когда нарисовал астры, глядя на проволочный каркасик. Что она просто отплатила мне... красиво и просто отблагодарила. И что, наверное, словам тут не место - пусть даже частотной речи.
- Вы никогда не занимались, тан-Лоуренс, визуальными программами для обогревателей?
- А? Н-нет...
На огненном экране мелькнули очертания башни, медленно проседающей, обрушивающейся внутрь собственных стен.
- А я занимался, - сказал тан-Глостер, сладко потягиваясь. - Обогреватели Медной Аллеи работают, воспроизводя и комбинируя образы из моих еще детских снов... Вы не могли бы рассказать о себе, тан-Лоуренс?
Тина-Делла все еще ходила - взад-вперед, неслышно, только ветер метался за спинками кресел.
- Я не знаю, что рассказывать, - сказал я.
- Вы ведь работали... вы проектировали внешность, не так ли? Наверняка - множество заказов... Столь интересная, престижная, ценимая обществом работа...
- У меня возникли личные проблемы, - сказал я, глядя на экран обогревателя. - В семье.
- И вы бросили все...
- Вот именно.
- А... как сложилась судьба детей... людей, которым вы придумали лицо? Сколько их было? Встречались ли вы когда-нибудь?
Тина-Делла прекратила расхаживать и подошла поближе. У меня не было линзы-диагностера, но я и без линзы понимал, что разговор о моем прошлом затеян для нее.
- Все не так просто, - сказал я, ерзая в кресле. - Это ведь не портрет... Каждый проект проходит множество стадий... И успех зависит не столько от программы-внешности, сколько от удачного сочетания ее с программой-темпераментом... и многих сотен других факторов. Во всяком случае, - сказал я тверже, - я бросил свою работу не потому, что потерпел неудачу. Личные причины...
Тина-Делла остановилась рядом и положила руку мне на плечо. Непосредственным детским жестом.
* * *
Тан-Глостер выписал из Крепости ученический этюдник и простую кисть. Деллу инструмент вполне устраивал; она по-прежнему уходила сразу же после обеда - и возвращалась в темноте, принося с собой незаконченные - либо уже распечатанные - этюды.
На всех была зелень и голубое небо. Несовершенные технически, ее работы производили на меня странное впечатление: иногда мне казалось, что место, изображенное на той или иной картинке, существует на самом деле.
- У вас поразительная фантазия, - говорил я.
Она смотрела удивленно.
Тем временем пошли дожди. Потоки воды пополам с кислотой заливали камеры внешнего обзора; сидя в гостиной перед обогревателем, Делла беседовала со своей постоялкой, и я час за часом слушал эти беседы, просматривая распечатки Деллиных пейзажей.
Особенно меня поражал один - с белой сиренью; Делла, сроду не видавшая этих цветов, изобразила их удивительно точно. На холмике, в котором с трудом можно было угадать место моей высадки (именно там в день моего приезда меня "отстрелили" с катера), цвели во множестве кусты белой сирени, и между ними, по плечи в белых соцветиях, стояла фигурка человека в скафандре - я узнал тан-Глостера.
Через несколько дней - я видел - Делла снова стояла перед этим холмом, сосредоточенно водила кистью по рисунку, и, когда я увидел распечатку, пульс мой участился - на нем была та же сирень, но отцветающая...
Сидя в кресле перед обогревателем и слушая беседы тина-Деллы с постоялкой, я спрашивал себя в полугрезе-полусне: а что, если там - в мире тина-Деллы - на холмике, где когда-то отпечатались мои подошвы, в самом деле растет белая сирень?
В эти минуты холод большого дома уже не так мучил меня. Возможно, мой организм притерпелся - а возможно, служебное устройство Нелли получило приказ увеличить энергозатраты. А возможно, и то и другое.
* * *
Однажды после обеда я спустился в гостиную, чтобы немного посмотреть на экран обогревателя, и застал там Деллу, говорившую сама с собой.
Я не решился войти.
Делла меня не видела. Она сидела в кресле, запрокинув голову, и, полуоткрыв губы, выводила одну последовательность звуков за другой.
Мороз продрал у меня по коже.
Мне показалось, что я падаю, проваливаюсь вглубь белой горящей воронки, и сквозь толщу этого света на меня глядят миллиарды глаз. Что я пролетаю под высокими белыми арками, что яркие лучи простреливают темноту над моей головой, и ужас, который я в тот момент испытал, мог сравниться только с захлестнувшим меня благоговением.
Опомнившись, я прошел через гостиную, остановился перед креслом, к котором сидела моя ученица, опустился перед ней на пол:
- Скажи, что ты... говоришь?
Она долго смотрела на меня, будто собираясь с мыслями.
- Т-ы, - сказала она, с трудом складывая губы, будто с трудом вспоминая, как работает язык. - Ни-ие. Пы-анимаеж.
* * *
- Что с вами, тан-Лоуренс? - спросил хозяин за ужином.
Его собственная, без сканера, способность считывать информацию значительно превосходила мое умение скрывать свои чувства. Через полчаса мы сидели в его кабинете; я смотрел в красный экран обогревателя, где металась, появляясь и исчезая, огненная бабочка.
- Что такое колбасные обрезки? - спросил я.
Тан-Глостер поднял бровь:
- Как?
- Колбасные обрезки.
- Идиома, - сказал он, подумав. - Устойчивое сочетание... Это тина-Делла брякнула, да?
Я смутился, подумав, что могу подвести мою ученицу излишней откровенностью с ее отчимом.
- Не беспокойтесь, - тан-Глостер хмыкнул. - Это просто забавный, совершенно невинный образ... И с чего вы взяли, что Делла не доверяет мне?
Иногда общение с ним было сущей мукой.
- Что вы, я только...
- Вы нервничаете. Не надо. Учите ее пользоваться функциями этюдника. И учитесь смотреть на мир... если сумеете.
* * *
- Вы разрешите мне взять это... рассмотреть повнимательнее?
На этот раз она использовала печать с дополнительным напылением - листы были тяжелые, будто слюдяные.
Она пропела - тонко, и, как мне показалось, насмешливо. Прижала язык к верхним зубам, будто собираясь что-то выговорить; передумала. Просто кивнула.
Поднявшись к себе, я взял плед и устроился с комфортом; прежде в моей комнате можно было жить только в постели, укрывшись с головой и на полную мощность включив одеяло. Теперь, когда в доме стало теплее, я обнаружил, что в моем распоряжении есть и стол, и кресло-качалка, и лампа-поплавок. Итак, я сел, повесив лампу над левым плечом, укрыл колени пледом и взялся рассматривать последние работы тина-Деллы.
Какой солнечный, какой теплый и светлый день. Какая безмятежная гладь воды; ручей...
Я прикрыл глаза. Солнце дробилось на поверхности воды. Блики прыгали по всей моей темной комнате. В отдалении пели птицы...
Робот-техник в который раз обнаружил неисправный фильтр и заверещал. Нелли так и не исполнило своего обещания и не отключило роботу аудиосигнал.
Я взял следующий рисунок. Иная техника - никаких деталей, смелая игра со светом и тенью, нарочито крупные мазки. По всей видимости, это то самое ущелье, на дне которого находится Медная Аллея. Синеватые тени в изумрудной траве... Два ряда молодых деревьев молодых деревьев - кажется, дубы... Или буки?
...Я заснул, уткнувшись лицом в тина-Деллины распечатки. Под пение воображаемых птиц.
* * *
- Нелли?
Служебное устройство повернуло голову.
Был поздний вечер. Нелли сидело в кухне за монитором; на экране сменяли друг друга настроечные таблицы.
- Что ты делаешь?
- Прохожу тест, - тускло отозвалось Нелли. - Профилактика мозговых расстройств.
- Скажи, пожалуйста... У тина-Деллы были учителя, кроме меня?
- Были, тан-Лоуренс.
Нелли замолчало.
- Ну?
- К сожалению, во время прохождения теста у меня сужено вербальное поле.
- Чему они учили тина-Деллу?
- Один - резьбе по камню. Одна - гимнастике.
- Почему они уехали?
- Они умерли, - сказало Нелли. - Простите, я должно продолжать. Мой день закончен. Тест.
* * *
- ...Тан-Вуд, обучавший Деллу резьбе по камню, трагически погиб, сорвавшись со скалы. Но это случилось уже после того, как он принял решение прекратить занятия - ему показалось, что Делла уже приобрела все необходимые навыки и должна совершенствоваться самостоятельно... Тана-Джеми, преподавательница гимнастики, отправилась на долгую прогулку, не проверив на герметичность старый изношенный скафандр...
- ...И это случилось после того, как она решила прекратить занятия с Деллой?!
- Дорогой тан-Лоуренс, - хозяин Медной Аллеи потянулся в кресле, как кот, - вашей жизни не угрожает ровно ничего... Если вы не будете пренебрегать простейшими правилами безопасности.
Робот-техник пробежался по потолку, повис вниз головой, демонстрируя тан-Глостеру мохнатое брюшко с мигающим красным символом: несбалансированный состав воздуха в помещении. Тан-Глостер потянулся за пультом:
- В самом деле душно, вы не находите?
- Почему он сам не даст команду на обновление?
- Все энергоемкие операции требуют подтверждения - моего или Нелли... Тан-Лоуренс, вы в самом деле думаете, что кто-то из нас - я или Делла - убили двух человек, ее учителей?
Я отвел глаза:
- Этюдник с обучающими функциями способен дать Делле никак не меньше, чем живой преподаватель...
- Я приглашаю к девочке учителей, - медленно сказал тан-Глостер, - потому что хочу, чтобы она научилась жить в человеческом обществе. Хочу, чтобы она обрела подругу, друга... Или влюбилась наконец. Это странно?
Он набрал комбинацию на пульте; из темноты потянуло сырым сквозняком.
- Простите меня, тан-Глостер, - тихо сказал я. - Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, как... при каких обстоятельствах погибла мать тина-Деллы?
* * *
Постоялка сидела на камне. Издали ее можно было принять за еще один камень, поменьше.
Постоялка сидела, подняв к зеленоватому небу все свои антеннки-волоски.
Поднималось солнце. По небу растекались белесые полосы местного рассвета; когда на серо-бежевую, испещренную следами почву упала бледная постоялкина тень, она запела.
Вернее, не так. Она заговорила. Может быть, в частотной речи был какой-то аналог стихам.
Я стоял в сотне шагов, не прячась. Возможно, постоялка в самом деле меня не видела. Не знаю, как у постояльцев со зрением; ветра в то утро почти не было, и внешние микрофоны моего скафандра позволяли мне слышать каждый звук. Каждый отзвук.
Господи! В какой тесной скорлупе я живу - оболваненный моими скудными пятью чувствами, гордый своим темным разумом, своей беспомощной интуицией!
Как я хочу понять то, о чем она пытается мне сказать. Как я хочу заглянуть за краешек моего близкого горизонта. Кажется - только немного вслушаться. Только чуть-чуть подтянуться, и прошьешь пелену своей ограниченности, как челнок прошивает толстый слой облаков...
Постоялка замолчала.
Мне сделалось страшно.
* * *
- Тина-Делла, - сказал я, возвращая ей рисунки. - Мне очень важно знать... где вы видели раньше то, что вы рисуете?
Она пожала плечами, как бы говоря: понятия не имею.
- Тина-Делла... а у вас никогда так не бывало: слушаешь вашу... няню, и хочется... куда-то идти, что-то... искать, что ли... с вами это не случалось?
Делла попыталась что-то сказать. Щелкнула пальцами. Пропела несколько нот; уставилась на меня, ожидая, что я пойму. Наконец, в легком раздражении написала от руки в углу картины: "Просто. Внутренний слой. Информация. Связи. Просто".
- Не понимаю, - сказал я.
Делла снова пожала плечами: мол, не удивительно.
- Тина-Делла, - сказал я тихо. - Я прошу вас... Я очень прошу вас рассказать мне о прежних ваших учителях. О резчике по камню и преподавательнице гимнастики. Вы их любили?
В глазах ее моментально возникла такая горечь, что я пожалел о своем вопросе.
Я хотел бы спросить ее, не могла ли постоялка быть причиной трагической гибели двух моих предшественников. Что, если одурманенные звуками частотной речи, они шли, как моряки на зов сирен - и падали со скал?
Я хотел спросить, любит ли она постоялку. И можно ли любить постояльцев. И кто они такие, черт возьми. И может ли постоялец нанести вред человеку. И может ли постоялец ревновать. И как сказалась гибель двух учителей на Деллиных с постоялкой отношениях...
Я хотел обо всем этом спросить. Но она смотрела на меня - ребенок, обиженный ребенок, вынянченный и выученный кожистым мешком с антеннками-усами.
И все вопросы остались при мне.
* * *
- Не очень-то приятно, - сказал тан-Глостер за ужином, - не очень-то весело, когда гость не верит хозяину. Правда?
Тина-Делла взглянула на него вопросительно.
- Я не хотел бы, - промямлил я, - при всех...
Тина-Делла заговорила, не артикулируя. Голос ее то взвивался, как гребень волны, то растекался басами. Постоялка заворочалась в своем кресле; тан-Глостер приподнял одну бровь:
- Прошу прощения, тан-Лоуренс, что не могу перевести для вас...
- Тан-Глостер, - сказал я. - Я хочу вам задать один вопрос, один-единственный...
Он кивнул:
- Не трудитесь спрашивать вслух. Да, столь странная вам няня появилась в доме уже потом - после... самоубийства Деллиной матери, которую я любил и люблю... Да не пугайтесь вы, ради Бога. Ваши мысли написаны у вас на лице.
* * *
Ужин закончился неожиданно хорошо - у Деллы в комнате, куда я был приглашен впервые. Постоялка, желая сделать мне приятное (может быть, по договору с Деллой), удалилась и не мешала нам.
Было тепло. Было так тепло, что я первый раз со времени прибытия в Медную Аллею надел рубашку с короткими рукавами. Делла была в тонком комбинезоне-трико, и она охотно, по собственной инициативе, показала мне некоторые упражнения, которым научила ее преподавательница гимнастики.
Она была артистична и легка, моя ученица. Она призналась, что повторяет гимнастический тренинг каждый день - вот откуда эта плавность движений, эти рельефные мускулы на тонких прыгучих ногах...
Мы говорили о ее старых учителях. По всему выходило, что два подряд несчастных случая на долгое время вогнали девочку в депрессию, из которой ее смогла вытащить постоялка. Впервые в жизни я испытал добрые чувства по отношению к кожистому мешку, утыканному жесткими волосками.
Мы говорили о тан-Глостере. Делла, устав артикулировать, писала на оборотной стороне одной из своих последних работ:
"Ему можно доверять. Я верю ему совершенно".
- Мне неприятно, что он... - я замялся, - читает мысли.
Делла понимающе кивнула.
- Скажи, - я закусил губу, - а ты... тоже?
Она вздохнула. Сдвинула брови и написала:
"Понять тебя легко. Тяжело, чтобы ты понял".
- А давай, я научу тебя хорошо говорить языком? - предложил я.
И сам слегка смутился.
* * *
Через несколько дней она стояла перед этюдником, заканчивая новую большую работу. Кроме острого глаза и твердой руки, которые я отмечал и раньше, у нее появилось терпение - добродетель, прежде неведомая моей ученице.
Она увлеченно работала почти час. Потом улыбнулась, будто впервые меня заметив. Махнула рукой вперед (маленькие смерчики, танцующие на серо-бежевом склоне и тщетно пытающиеся слизать увековеченные в тяжелой пыли следы ботинок). Потом показала в угол своей работы, где лежала на траве тень от цветущего каштана (я учил ее, что надо подписываться, когда работа закончена).
Я покачал головой. Взял у нее кисть. Прищурился; добавил несколько темных пятен в кроне каштана. Глубокие и мрачные, они разом оттенили все, что хотела изобразить Делла - весенний день, празднично-белые облака, желтые искры одуванчиков в траве...
Одуванчики. Откуда она знает, что это такое?..
Она запела от восторга. Она была явно довольна, она обняла меня за шею и легонько стукнула лицевым щитком своего шлема о лицевой щиток моего.
- Т-ы по-ймеж, - сказала она, и это была высочайшая форма доверия.
* * *
Мы сидели в Деллиной комнате.
- Ш-ли сы-орок мы-шей, - выговаривала Делла. - Нес-ли сы-орок гро-шей...
Кто такие мыши и что такое гроши, я объяснил ей заранее.
Вошло Нелли. Повело ручной антенной; робот-техник тут же свесился перед ним с потолка, высветив на брюхе протокол последнего теста.
- Скажите мне, Нелли, - попросил я, - мне показалось, что потребление энергии выросло раза в полтора? Это что, сезонное?
- Состояние генератора позволяет, - Нелли смотрело на меня большими, в венчиках изогнутых ресниц, глазами. - Прогноз - благоприятный.
- Дыве мыши поплош-ше, - выговорила тина-Делла почти без усилия, - нес-ли по дыва грош-ша...
Я смотрел на нее. Она делала успехи; она была легко обучаема, прямо как воск. Но почему-то и забавная скороговорка, и стихи великого поэта в ее устах звучали одинаково - как будто смысл их, или смыслы, давно были разгаданы ею, давно прочитаны и не представляли интереса.
* * *
Я учил ее изречениям и афоризмам. Она повторяла - все чище и чище. Прилежно, чтобы сделать мне приятное; она взрослела на глазах. Может быть, потому, что по-настоящему взялась учить меня?
"Ты по-ймеж".
Мы выходили на поверхность. Мы работали и гуляли; всякий раз за ужином тан-Глостер молчал, никак не комментируя происходящее.
Она говорила со мной на языке постояльцев. Она улыбалась, рисовала узоры, рисовала какие-то цветные пятна, рисовала, как ребенок, будто разом забыв все, чему я ее учил; я хмурился и следил за ее губами. Пытался вслушиваться. Иногда впадал в некое подобие транса; мне казалось, что я лечу в светлый колодец, и миллионы добрых глаз глядят на меня из этого света...
Мне казалось, что я вот-вот прорву пелену, застилающую мой мозг. Научусь думать, как она, и ощущать, как она. Со стороны увижу свой кокон - место, где я прозябал тридцать пять оборотов моей жизни...
Тем временем энергопотребление в имении возросло настолько, что включились программы интерьера. В теплых комнатах пахло хвоей и морем; потолки сделались голубыми и засветились, а по ночам на них проступали земные звезды. Лежа в своей комнате без сна, я мог следить за перемещением светил, за искоркой пролетающего спутника, мог слушать пение цикады...
Иногда по звездному небу проносился, как летучая мышь, робот-техник. Фильтр в углу комнаты давно заменили, но он по старой памяти проверял его, убеждался в исправности - и так же бесшумно исчезал.
Однажды ночью я никак не мог заснуть: невыносимо трещали цикады. Я сел на постели и потянулся к пульту управления; я хотел сделать их потише, но вместо этого затронул какую-то неведомую мне функцию. Звезды над моей головой дрогнули - и понеслись, размазываясь в пространстве.
У меня закружилась голова. Я вцепился в край постели, чтобы не упасть; звезды летели, оставляя светящиеся дорожки, и вдруг мне показалось, что сейчас, вот прямо сейчас, я пойму. Догадаюсь, дотянусь, загляну за бетонный забор своего сознания - хотя бы на секунду...
Вот оно. Вот.
Слова приходили сами - диктовались; я взял этюдник и стал записывать их. Я написал много-много рифмованных строчек. Помню эйфорию; помню, я был как замечательный сложный прибор, впервые за много столетий подключенный к источнику энергии...
Я понял. Я понял. Я знал.
* * *
Утром мы с тина-Деллой стояли на высокой скале, похожей на трамплин, и между нами был этюдник. Она всматривалась в мое лицо, безошибочно отмечая случившуюся со мной перемену.
Наше молчание становилось... нет, не натянутым. Но после такого молчания нельзя было заговорить о незначительном; тина-Делла понимала это лучше меня. Она зазвучала.
Она выпевала последовательности звуков, сочетания, даже аккорды - не знаю, как это у нее получалось; я каким-то образом знал, что она задает вопрос. И что я во что бы то ни стало должен ответить правильно...
И я ответил.
* * *
Тина-Делла не пришла к завтраку и не пришла к обеду. Постоялка сидела в своем кресле, больше обычного сморщившись, ощетинившись антеннками.
Я заперся у себя в комнате. Я вслух повторял слова, носившие, как мне казалось, отблеск посетившего меня понимания; с каждым новым повторением они делались все искусственнее и все бесцветнее, и наконец оказались тем, чем и были всегда - затейливыми, милыми, складными стишатами.
Время шло.
Моя ученица явилась почти перед самым ужином; в руке у нее был распечатанный рисунок.
Она протянула его мне без единого слова.
На рисунке был тот самый склон, где когда-то - на рисунке Деллы - рос большой каштан и зеленела трава. Теперь там лежала серо-бежевая пыль и вертелись смерчики. И темнели, тщательно прорисованные, отпечатки рифленых подошв.
* * *
- Вам лучше уехать, - сказал тан-Глостер.
В его кабинете было тепло. Обогреватель работал вполсилы. По темно-красному экрану пробегали тени - иногда мне казалось, что я вижу летящую чайку.
- Вам лучше уехать, - повторил хозяин. Он вовсе не казался суровым. Наоборот - кажется, он мне сочувствовал.
- Я не смог, - сказал я.
- Это выше ваших сил. Попытка была обречена с самого начала. Вам ее никогда не понять.
- Почему? Почему так?..
Тан-Глостер поморщился. В его глазах я увидел тень знакомого напряжения - почти так же смотрела Делла, пытаясь объяснить нечто, остававшееся превыше моего понимания.
- Я заплачу вам за полный срок, - сказал тан-Глостер. - И дам отличное рекомендательное письмо. С таким письмом вы быстро отыщете хорошее место.
- Мне казалось, что еще немного...
Он отвернулся к обогревателю, как будто один мой вид причинял ему боль.
- Я не хочу уезжать, - сказал я. - Разве она не хочет... хотя бы со мной попрощаться?
- Она тоже переживает поражение, - сказал тан-Глостер.
- Но со временем...
- Она станет раздражать вас. Вы будете раздражать ее... Я вызвал катер, завтра утром он будет здесь. Вам долго собираться?
* * *
Весь день я сидел на полу в комнате и перебирал рисунки Деллы.
Самые первые постановки. Вазочки, шарики, стаканы; натюрморты. Ручей в тени деревьев. Белая сирень - в цвету и отцветающая. Большой каштан, весь усаженный белыми свечками.
Среди прочих я нашел свой собственный рисунок - букет освещенных солнцем астр.
Я смотрел на них и думал - неужели я все-таки не пойму? Неужели понять - все равно что шагнуть туда, за грань, внутрь распечатанного изображения?
Я аккуратно сложил листы и поднялся. Я взял этюдник, прошел в тамбур и надел скафандр; я подумал, что сумею оставить тине-Делле хотя бы последнее послание, хотя бы оправдательную записку, и, может быть, она поверит, что я не безнадежен, я не чужой, я тоже - часть ее мира...
Снаружи смеркалось.
Два человека существовало во мне - один прекрасно понимал, как смешно бесполезно идти к пыльному каменному склону, чтобы рисовать с натуры солнечный день, цветущий каштан, траву и ручей, дробящий на поверхности капельки солнца; другой упрямо шагал к знакомому месту, уверенный, что нарисовать пейзаж по памяти - не получится. Надо освежить его перед глазами, глянуть хоть раз, набросать на этюднике общие контуры...
Тем временем солнце село, и небо потемнело за каких-нибудь несколько секунд. Я шел, включив фонарь на шлеме; в белом свете камни казались плоскими. Я несколько раз оступился и один раз немножко упал - скафандр и на этот раз избавил меня от травмы, но этюдник не разбился просто чудом.
Сделалось совершенно темно. В небе надо мной не было ни единой звезды. Луч моего фонаря цеплялся за скалы и вызывал к жизни уродливые скачущие тени.
Я остановился и выключил фонарь. На минуту, подумал я. Просто переведу дыхание.
Теперь я мог держать глаза открытыми или закрытыми - это не имело значения. Темнота, окутывавшая мой мозг и не позволявшая пробраться в мир Деллы - эта темнота сделалась наконец материальной; она оборачивала меня, как тяжелый бархат. Я слышал, как бухает кровь в ушах; несколько шагов - и я прорву темноту. Я вырвусь. Я пойму то, что тридцать пять лет было для меня сокрыто; я войду в прекрасный мир - и не сразу оглянусь на свое жалкое, скорченное, оставшееся у порога тело...
И я расправил плечи, чтобы сделать эти последние несколько шагов; и я несомненно бы их сделал - если бы меня не толкнули, довольно ощутимо, под колено.
Из возвышенной первозданной темноты меня вытряхнуло в темноту обыкновенную, пугающую; я покрылся потом прежде, чем успел включить фонарь. Свет ударил по глазам; прямо передо мной сидела (или стояла?) постоялка со вздымающимися сморщенными боками, и каждая ее антенна была направлена в меня, как обвиняющий перст.
* * *
- Неразумно, - сказал тан-Глостер. - Она спасла вас.
В комнате значительно похолодало, а может быть, виной всему была бьющая меня нервная лихорадка; я сидел перед экраном обогревателя и тянул к теплу трясущиеся руки.
- Вероятно, психологический эффект, - пробормотал тан-Глостер как бы про себя. - Всех вас гнетет поражение... Хочется отыграться. Хочется прыгнуть выше головы... А единственный доступный вам путь - туда.
- Я не самоубийца, - сказал я. - Это она...
Тан-Глостер слабо усмехнулся:
- Я мог бы предвидеть... Третий такой опыт не прошел бы для девочки даром. Возможно, больше она не стала бы и пытаться.
- Третий опыт?..
- Разумеется, мой любезный тан-Лоуренс. Разумеется... Вы третий человек, от которого Делла ждала понимания. Ждала, добивалась... Вы третий человек, который искренне хотел соответствовать ее ожиданиям. Вы третий человек, потерпевший на этом пути фиаско.
- Если вы знали, что моя попытка обречена, - сказал я враждебно, - тогда зачем?
Он молчал.
- Я давно догадался, - сказал я, - что вы заключили со мной договор не затем, чтобы я учил Деллу рисованию... Вероятно, вам так же безразлично было, научится ли Делла резать по камню, и преуспеет ли в занятиях гимнастикой?
- Да, - сказал тан-Глостер. - Разумеется.
- Зачем? - повторил я. - Почему именно... почему именно я?
- Не всякий пожелает понять Деллу, - медленно сказал тан-Глостер. - Не всякий увидит ограниченность собственного мира... не всякий сможет так искренне пожелать стать тоньше - сложнее, если хотите...
- Но зачем? Что за странное развлечение для Деллы - тщетно пытаться изменить другого человека? Взрослого? Сложившегося?
- Это не развлечение, - жестко сказал хозяин Медной Аллеи. - Это насущная необходимость, если хотите знать... Как вы думаете, почему в последние месяцы в имении случился такой энергетический... бум?
Я тупо смотрел на него. Он говорил на понятном мне языке, но смысл сказанного оставался мне так же недоступен, как логика частотной речи.
- Мы живем бедно, - сказал тан-Глостер тоном ниже. - Колониальные времена закончились. Дармовая энергия - тоже. Если девочка, преодолевая непонимание, способна питать энергосистему, как хороший ядерный реактор... Значит, она должна пытаться преодолевать непонимание. Раз за разом. Она должна...
- Вы! - сказал я, сразу перепрыгивая через вопли о том, что "это невозможно". - Вы... скотина!
- Вы завтра отсюда улетите, - отозвался тан-Глостер, не повышая голоса. - Я мог бы, как вы понимаете, не говорить вам ничего... такого. Но, поскольку вы первый из них... из вас, кому удалось остаться в живых - я посчитал своим моральным долгом сказать вам правду.
- Моральным?! - я уже кричал. - Долгом?!
Тан-Глостер длинно посмотрел на меня - и вдруг заговорил - зазвучал - на языке постояльцев.
Я никогда прежде не слышал, как он пользуется частотной речью. Его голос был низок, глубокие тона соскальзывали почти в инфразвук, это звучало совершенно нечеловечески, и в этом - я чувствовал - был какой-то очень важный, недоступный мне смысл.
Он замолчал. И несколько минут было тихо; потом двери распахнулись. На пороге стояло Нелли.
- Прощайте, - сказал тан-Глостер. - Деньги уже на вашем счету. Рекомендательное письмо - в багаже. Если вы сгоряча его аннигилируете - потом напишите, я пришлю копию...
Я глядел на него, как на невидаль. Как...
Нет. Даже на постояльцев я никогда не смотрел с таким ужасом и отвращением.
* * *
Уже в каюте корабля я, активировав этюдник, нашел записку. Она была нарисована от руки - но не выведена на печать, и потому этюдник, едва заработав, сразу подсунул записку мне под нос.
Она была не от Деллы, как я надеялся.
"Напоследок, - прочитал я. - Вы ведь хотели знать, что на самом деле случилось с ее матерью? Слушайте..."
Строчка обрывалась. Человек, писавший записку, не очень знал, как пользоваться этюдником; далее следовали несколько зачеркнутых слов.
"...пытаясь снова. Я очень хотел, чтобы она прорвала пленку... чтобы она поняла меня. Эти мои усилия питали нашу энергосистему... но не приближали к цели. Моя жена не смогла... ни понять меня, ни пережить своего поражения. И дело было вовсе не в том, что я воспитан постоялкой, а она - человеческой женщиной...
Теперь, когда наши аккумуляторы полны, когда мы обеспечены энергией на целый год - эти мои слова не имеют большого значения. Но вы ведь хотели знать - так знайте...
Всякий раз, когда кому-то удается шагнуть за грань и выбраться из скорлупы непонимания - высвобождающейся энергии хватает на то, чтобы раскрутить новую галактику. Или, на худой конец, выбросить росток из сухого зерна. И если когда-нибудь вы услышите..."
Несколько строчек пропало - внутренний сбой, а может быть, тряхнуло при старте.
"...в ожидании человека, который понимает. И я верю, что когда-нибудь такой человек встанет на нашем пороге.
А теперь прощайте, милейший тан-Лоуренс. Простите, если что не так; на вашем месте я все-таки вернулся бы на Землю и поговорил с сыном...
Искренне ваш - Глостер.
Медная Аллея".
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
