|
|
|
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
- ...Госпожа Танталь, госпожа! Госпожа Алана... все не
отзываются... Я думала, спят они долго, так уж и время завтрака
прошло...
Служанка заламывала руки. Служанка чуть переигрывала - не было в ее
голосе ни капельки беспокойства за непутевую госпожу Алану, был наигрыш,
ухо прирожденной актрисы уловило его без труда. Хотя, если вдуматься,
служанку винить не в чем - ну не прикипела она душей ко вздорной
девчонке, которая швыряет свой ужин в лицо прислуге...
Рядом стояла темная, как тень, сгорбленная полуслепая старушка.
Стояла и молчала; Танталь стиснула зубы и положила ладони на покатые
старушечьи плечи:
- Не волнуйся, няня...
- И мне не отзывается, - скрипуче проговорила старуха. - Всегда,
бывало... молчит-молчит, а я попрошу - и откроет...
Танталь вскинула подбородок, одним взглядом оборвала фальшивые
причитания служанки и двинулась в комнату Аланы.
- ...Или ты откроешь немедленно, или я пошлю за отцом.
За дверью было тихо. Ни дыхания притаившегося человека, ни скрипа
половицы. Пусто.
Танталь закусила губу. Ее раздражение мало-помалу сменялось
беспокойством.
- Алана... Ты всерьез решила свести нас всех в могилу?
Тишина.
- За господином Соллем послать, - свистящим шепотом предположила
служанка.
Танталь раздумывала. Она представила себе Эгерта, которому
сообщают, что в запертой изнутри комнате его дочери тихо и пусто, ни
живой души, никто не откликается...
По коридору затопали тяжелые башмаки. Слуга так торопился, что за
сотню шагов успел запыхаться, как после долгого бега:
- Госпожа... Танталь... веревочка-то... из окна ее веревочка чуть
не до земли, я дом обходил - так увидел...
Танталь проглотила горькую слюну.
Главное, что с мерзавкой ничего не сталось. Что не придется
взламывать дверь и входить в комнату, ожидая увидеть... что? В роду
Соллей вроде бы не было самоубийц...
- Клов, - она обернулась к слуге. - Поднимись по веревке и открой
дверь.
- Я?! - слуга отшатнулся. - так, госпожа Танталь... Я не дотянусь,
веревочка высоко обрывается... и не выдержит она меня, во мне же, к
слову сказать, не то что в госпоже Алане, я поупитанней буду...
Танталь хмыкнула:
- Кстати, как она вышла со двора? Ворота были отперты?
- Как можно! - возмутился слуга. - Я ворота на ночь запер и собак
спустил, да только собаки госпожу Алану любят, а забор у нас так... Одна
видимость, а не забор...
Дикая кошка, мрачно подумала Танталь.
Значит, за Эгертом все-таки придется посылать. Вызывать с занятий в
Корпусе, сообщать, что дочь его Алана, благородная девица пятнадцати
лет, покинула отчий дом посредством бельевой веревки, перелезла через
забор и убыла в неизвестном направлении, короче говоря, сбежала...
- О-ой, - еле слышно вздохнула старая нянька, которой только теперь
удалось доковылять до места происшествия. - Ой, девочка, как же...
- Вот что, - ровный голос Танталь не выдал ее мыслей. - Во-первых,
всем держать язык за зубами. Во-вторых... Клов, будь добр, пройди по
трактирам. Начни с "Северной коровы"...
Служанка охнула. Танталь свирепо сверкнула глазами:
- Ты, Дюла, из дома не на шаг. Я твой язык знаю.
И, не слушая возражений служанки, зашагала прочь. Вышла из дому,
обошла его кругом, примерилась к бельевой веревке, свисающей из окна
третьего этажа, огляделась, скинула туфли, подпрыгнула, со второго раза
ухватилась за узел на конце. Подтянулась на руках, взялась за веревку
поудобнее, рывком подобрала юбку и, отталкиваясь от стены босыми ногами,
влезла вверх, в окно. Слуги наблюдали, разинув рты; по счастью, от
оживленной улицы окно Аланы прикрыто было высоким старым тополем.
Перебравшись через подоконник, Танталь презрительно усмехнулась.
Бегло оглядела царящий в комнате беспорядок и отодвинула засов, впуская
заплаканную няньку.
У нее оставалась слабая надежда, что девчонку удастся отыскать
раньше, чем о происшествии узнает Эгерт.
О том, чтобы сообщать о бегстве дочери госпоже Тории Солль, у нее
не возникло и мысли.
* * *
Мужчин было двое - один коренастый и крепкий, издали видать, как
посверкивают на богатой перевязи драгоценные камни; другой - высокий,
весь в черном, будто грач, в широкополой шляпе, причем поля эти
опускались книзу, прикрывая лицо едва не до подбородка. Я мельком
удивился, как обладатель такой шляпы может ходить не спотыкаясь.
Оба пришли пешком. Ни один не заметил меня, проводившего
послеполуденный час в зарослях около ручья; не то чтобы я так уж любил
природу - просто солнце стояло очень уж высоко, и продолжать путь по
жаре не хотелось ни мне, ни лошади.
Тем более странно было, что среди столь палящего зноя двое
приличных людей задумали биться насмерть. А в серьезности их намерений я
убедился тут же - коренастый содрал с себя богатый камзол, а высокий
отшвырнул свою шляпу, и, не утруждая себе разговорами, благородные
господа выхватили каждый по шпаге.
Я приподнялся на локте.
Коренастый был опытный боец. На скуластом лице грозно топорщились
короткие каштановые усы, шпага хищно вспыхивала на солнце, мне несколько
раз показалось, что черный человек не удержит удара - однако тот всякий
раз ухитрялся парировать, а затем переходил в контратаку, опасную, как
прогулка голодной гадюки. Поединщики друг друга стоили.
Я замер. Больше всего мне не хотелось, чтобы лошадь, бродящая
неподалеку, выдала сейчас свое присутствие: минутное замешательство
для любого из дуэлянтов означало смерть.
Потому что "до первой крови" так не дерутся. Мой скромный опыт в
этой области не позволял сомневаться в самых серьезных намерениях и
того, и другого.
Инициатива перешла к коренастому. Его противник имел преимущество в
виде длинных рук - потому усатый, с виду неповоротливый и грузный,
старался двигаться вдвое быстрее. Это было завораживающее зрелище;
высокий использовал в основном уколы - коренастый обрушивал на
противника удары, намереваясь пробить защиту и использовать преимущество
в силе. Высокий начал выдыхаться - и заюлил, пытаясь развернуть
соперника лицом к солнцу. В какой-то момент ему это удалось - но в этот
момент ослепленный усач ударил что есть силы, и оборона высокого дала
трещину.
Теперь они стояли лицом к лицу - высокий рукой зажимал рану на
правом плече. Усатый побледнел и оскалился: подобный исход поединка не
устраивал его ни в коей мере. Ему хотелось убить. Именно это желание
читалось сейчас на хищной скуластой физиономии.
Высокий перебросил шпагу в левую руку и шагнул вперед. Коренастый
соперник его ринулся в атаку, нанося удары в основном справа, будто
пытаясь закрепить достигнутый успех; в планы его не входило победить
красиво. Он намеревался просто победить.
Собственно, в его победе теперь уже не возникало сомнений; на его
стороне была сила, но, как оказалось уже в следующую секунду, для успеха
этого недостаточно.
Для успеха надо, чтобы на твоей стороне была судьба.
Именно в этот момент моей кобыле вздумалось выйти к ручью;
удивленная поединком, она осуждающе фыркнула.
Возможно, коренастый боялся свидетелей. Возможно, его соперника
чужие глаза заботили меньше; как бы там ни было, но коренастый вздрогнул
и на мгновение отвлекся.
Высокий не упустил шанса, тем более что левая рука у него была не
короче правой.
Усатый медленно повернул голову - возможно, потому, что на
противника смотреть уже не было смысла. Здоровенный кусок железа уже
сидел в боку, на щегольской рубашке расползалось красное пятно, усач
попытался вздохнуть - кровь запузырилась. Все еще укоризненно глядя в
мою сторону, усач повалился на истоптанную траву.
Секунду спустя мой взгляд встретился со взглядом высокого.
У него было бледное, нездоровое лицо. Как будто вислые поля шляпы
никогда в жизни не позволяли солнечным лучам коснуться этих впалых
синеватых щек.
Я ждал, что он предпримет; он отвернулся, подобрал свою шляпу,
вытер шпагу пучком травы - и, не глядя на поверженного противника,
двинулся прочь.
Прошло минуты две или три; поколебавшись, я выбрался из своего
укрытия. Может быть, коренастый еще жив, сказал я себе без особой
надежды. Во всяком случае, удрать, не убедившись в его смерти,
представлялось мне неестественным.
Я перешел ручей, стараясь не оступиться на скользких камнях; вода
бурлила, намереваясь залезть ко мне за голенища. Коренастый лежал
навзничь, не закрывая глаз, и глаза эти были уже неподвижными, тусклыми;
перевязывать рану было поздно.
- Нет! Остановитесь! Не-ет!
Я похолодел и обернулся.
За стволами мелькнуло яркое, похожее на редкую бабочку платье;
тонкий голос опять закричал, призывая остановиться, затрещали ветки под
торопливыми ногами, я отшатнулся от покойника, намереваясь вернуться на
свой берег ручья - в эту самую минуту на поляну вырвалась женщина.
Не время было судить, красива она или нет. Не время было осуждать
ее за показное богатство и некоторую безвкусицу в туалете; от бега щеки
ее разгорелись, от волнения на шее выступили красные пятна, но, увидев
на земле залитого кровью дуэлянта, она в мгновение ока сделалась белой,
даже вроде бы желтоватой, как кость.
Что говорят женщинам в таких случаях?
Вероятно, следовало увести ее отсюда. Или дать напиться.
Губы ее шевельнулись; за плеском воды я не расслышал слов. На
дрожащих ресницах мне померещились слезы.
Женщина, плачущая в моем присутствии... Я коротко вздохнул:
- Сударыня, судьба бывает такова, что...
- Я так и знала, - сказала она шепотом. - Я так и знала, что он
плохо кончит.
Я запнулся, озадаченный.
- Ревнивец, - сказала она, с горечью глядя на распростертое тело. -
Я знала, что рано или поздно он допрыгается... Ревность - болезнь со
смертельным исходом.
Я стоял по колено в ручье. Ноги мои замерзли; она наконец-то
оторвала взгляд от лежащего и посмотрела на меня - глаза ее были
печальны, но совершенно сухи.
- Я не осуждаю вас, - сообщила она со вздохом. - Терпеть его грубые
выходки... У меня тоже недоставало нервов, честное слово.
Я облизнул губы.
Я всегда по праву гордился тем, что быстро соображаю. Вот и сейчас
- после секундного замешательства рассудок завопил мне, что надо
немедленно убираться; женщина смотрела на меня, ей было лет двадцать
пять, из-под затейливой шляпки выбивался светло-русый завиток.
Ярко-зеленые глаза...
Перед ней стоял в ручье высокий мужчина в черном. Я привык
путешествовать в черном - в дороге ведь не напасешься прачек...
Я всегда верил в судьбу. В частности в свою собственную; яркое
платье женщины - повседневное, видать, платьице, в котором можно
запросто бегать по лугам - посверкивало драгоценными камнями. Двумя
изумрудными искрами поблескивали широко посаженные глаза.
- Вас будут преследовать, - сказала она устало. - В землях герцога
Тристага дуэли запрещены под страхом смерти.
Новые новости.
Над водой висела стрекоза. Остроносые мальки доверчиво тыкались в
черную кожу моих сапог.
Интересно, а каков был повод для ревности, если дама не знает
кавалера в лицо?..
*
Круглый деревянный календарь преследовал меня даже во сне. Солнце,
неуловимо похожее на Чонотакса Оро, скалилось и поводило лучами, а
бородатые ветра хохотали, разевая бесформенные пасти: что, достукался?
Мне снилось, что время убывает, как вода в песок.
...Ее муж при жизни был знатен, богат и ревнив. Ревность он забрал
с собой в могилу, знатность пышно обустроила его усыпальницу, а
богатство... Богатство осталось молодой жене с зелеными глазами.
Обо всем этом я догадался раньше - разговоры в поселке только
подтвердили догадку. Говорили возбужденно и много - все знали, что
благородного господина Дэра укокошили на дуэли, что сам герцог Тристаг
приезжал выразить соболезнования вдове и заодно выяснить, не знает ли
кто имени убийцы?
Имени никто не знал. Человек в черной шляпе явился ниоткуда и исчез
никуда, а я потратил последние деньги, чтобы разжиться обновкой: белой
шелковой рубашкой и безрукавкой из тонкой темно-красной замши.
Госпожа Дэр надела траур. Над башенками дома-замка уныло повисли
черные флаги; ворочаясь на жесткой койке скверной деревенской гостиницы,
я вспоминал обеспокоенный зеленый взгляд и смуглую грудь в вырезе
дорогого платья. Богатая вдова, тихо говорил здравый смысл, и молодой
таракан на стене - юноша, только что покинувший отчую щель, - в согласии
поводил усиками.
Ее звали Ивилина. Ее состояния вполне хватило бы на выкуп моей
жизни, да еще осталось бы немножко на прожитье - жить-поживать в старом
замке Рекотарсов на пару с зеленоглазой женушкой...
Таракана потешали мои бредовые идеи. Таракан смеялся.
*
...Случилось так, что круглую дату - два месяца со дна приговора
Судьи - я встретил в постели зеленоглазой прелестницы.
По правде говоря, посылая Ивилине первый букет, я не особенно верил
в успех предприятия. Это было к тому же и рискованно - а вдруг вдовушка,
одумавшись, передаст меня в руки правозащитника-герцога? Я для нее был
убийца мужа и свидетель ее собственного преступления, ибо как ни верти -
а она пособничала злодею, не донося на него, то есть на меня, властям.
А если б донесла?!
По понятным причинам я не рассчитывал на успех и первый букет
послал без надежды - однако дело внезапно пошло на лад, да такими
темпами, что мне пришлось приостановиться и решить один очень важный для
себя вопрос.
Возможно ли мне, Ретано Рекотарсу, ухаживать за женщиной ради ее
денег?
Невозможно, без всяких компромиссов сказал мне голос крови. Никак.
А потому, если я хотел достичь заветной цели и откупиться в итоге
от Приговора Судьи, мне следовало научиться ухаживать за Ивилиной ради
самой Ивилины. Проще говоря, влюбиться.
За свою жизнь мне случалось проделывать это неоднократно; я
влюблялся сотни раз, и порою до гроба, мне всегда казалось, что нет
ничего проще, чем испытать к особе противоположного пола сердечную
привязанность. Теперь оказалось, что влюбиться по заказу куда тяжелее,
нежели просто вызвать у дамы ответное теплое чувство.
Как бы там ни было, а, вспомнив опыт собственных отроческих
страстей, я принялся влюбляться в Ивилину Дэр.
Я поступил просто - всякий раз, получая от жизни удовольствие,
вспоминал свой зеленоглазый объект и шептал его имя. Я говорил
"Ивилина", вдыхая запах жареного мяса, я воображал ее лицо, удобнее
устраиваясь на скрипучей кровати, и даже пышный бюст горничной,
обтянутый кокетливым передничком, был для меня лишним напоминанием о
прекрасной вдове. После нескольких дней настойчивых упражнений я
убедился, что мысли об Ивилине вызывают у меня в душе приятный трепет, а
значит, я влюблен, а значит, могу ухаживать за вдовушкой, не вступая в
конфликт с собственным представлением о порядочности.
После этого дело пошло просто и быстро; Ивилина скоро смирилась с
тем, что убийца ее мужа оказался столь пылок и очарователен. Правда,
влюбленность в нее давалась мне все труднее и труднее - я почему-то
обиделся за покойника Дэра, ревнивого коренастого усача. По моим
понятиям, безутешная вдова - пусть даже и постылого мужа - как-то иначе
должна относиться к его убийце...
Тем не менее прошло два месяца со времени Судной ночи, и по
веревочной лестнице я взобрался в указанную мне спальню.
Богатство не считало нужным как-либо скрываться. На туалетном
столике горели пять тонких витых свечей, в их свете комната, полная
шелков, парчи, бархата, гобеленов и золотых безделушек, почему-то
напомнила мне не то склад, не то тайник разбойничьей шайки. Даже ночная
посудина под кроватью изготовлена была из тончайшего фарфора и расписана
позолотой; Ивилина полулежала на подушках, и по ее округлым бокам
струился шелк ночной сорочки. Кокетливо поддернутый рукав позволял
видеть белую и пухлую, как у младенца-переростка, ручку. Я задержал
дыхание.
О, прекрасная Ивилина! Твои формы...
Сколько может стоить дом со всем содержимым? А еще поместье? Если
отдавать целиком - выйдет дешевле, но распродавать все это великолепие в
розницу хлопотно и долго, где прикажете искать, например, покупателя на
этот роскошный ночной горшок?..
Ивилина переменила позу; под белым шелком колыхнулись груди, как
две огромные капли, смолистые капли со ствола исполинской сосны, мне
показалось, что я даже запах ощущаю - свежести, смолы и леса...
С другой стороны, кто сможет купить все это одновременно, какой
богач, какой золотой мешок? Не выйдет ли ненужных кривотолков, не
пожелает ли герцог Тристаг, к примеру, получить часть денег в виде
налога на продажу?..
- Как вы прекрасны!
Кто это сказал? Неужели это я опустился до банальности?! Да и голос
прозвучал как-то тускло - как будто я залез не в спальню к роскошной
даме, а на отсыревший безрадостный сеновал...
Ивилина таинственно улыбнулась. Я должен любить ее, подумал я
с испугом. Иначе выходит, что я корыстолюбивый расчетливый соблазнитель,
негодяй и прочее. Я немедленно должен ею восхититься!..
С опаской ступая по необычайно ворсистому ковру, я приблизился к
возлежащей даме. На белой ночной сорочке имелся кокетливый черный бантик
- знак траура по мужу.
...А кстати, сколько времени продлится траур? Успею ли я жениться на
ней за оставшиеся десять месяцев?
Я мысленно застонал. Опустился на колени, едва не задев некстати
подвернувшийся горшок; Ивилина протянула мне руку, пальцы пахли
незнакомыми духами, я поцеловал розовую ладонь, а затем, подумав,
легонько укусил красавицу за мизинец.
- Ах, - сказала Ивилина. - Шалун... Насмешник, Ретано, откуда ты
взялся, чудо, я не в силах противиться... силе, исходящей от тебя
страсти...
Я часто задышал. Во мне боролись двое - неистовый любовник и
холодный оценщик, и ни один не мог победить. И оба ужасно мешали друг
другу.
- Сегодня... ты такой... ты молчишь. И я замираю... Когда ты
молчишь и вот так смотришь, Ретано, мое сердце уходит в пятки, ты
пугаешь меня, Ретано... это сладкий страх...
Любовник, неся потери, все же теснил оценщика с занимаемых позиций.
Мои руки сами собой легли на теплые плечи зеленоглазой красавицы;
Ивилина вздрогнула, полураскрыла губы, и этот ее порыв доконал оценщика
надежно и навсегда.
- Рета-ано...
- Любовь моя...
У ее губ был свой собственный, одуряющий запах. Вся одежда,
оказавшаяся на мне в тот момент, оказалась вдруг лишней.
- Рета-ано...
На короткий миг я забыл, где нахожусь. И о том, кто такая Ивилина,
и о собственных стесненных обстоятельствах; этот момент стоил жизни - но
именно в эту минуту в дверь спальни оглушительно забарабанили тяжелые
неделикатные кулаки:
- Госпожа Дэр! Откройте, немедленно откройте, госпожа Дэр!
Губы моей прелестницы мгновенно сделались холодными и
безжизненными. Тонкие пальчики капканом сдавили мне запястье:
- Ретано... О нет. Скорее...
Дверь, казалось, готова была слететь с петель. Торопиться, как на
мой взгляд, было уже некуда.
- Бегите, Рекотарс... Ради Неба... Скорее прочь...
Ивилина метнулась к окну, выглянула вниз, испуганно отшатнулась,
прошептала со слезами в голосе:
- Сторожат... Это Крод, это он, скотина... - и мне, уже без слез, с
плохо сдерживаемой злостью: - Вы погубили меня! В постель!
Последнее распоряжение настолько не вязалось с происходящим, что я
заколебался.
- В постель! - прошипела Ивилина, теряя остатки томности. - Чтобы
не нашли... с головой!
Как был, в одном сапоге и рубахе нараспашку, я кинулся под балдахин
и зарылся в груду одеял, а расторопная Ивилина подкинула мне вслед
недостающие части моего гардероба.
- В чем дело? - громко спросил ее спокойный сонный голосок.
Стук оборвался.
- Немедленно откройте дверь, - с торжеством потребовали снаружи. -
Есть сведения, что в дом пробрался вор!
Под одеялами нечем было дышать. Я, конечно, мечтал оказаться в этой
постели - но не в таком же виде!
- Вы разбудили меня, - с упреком сообщила Ивилина, лихорадочно
уничтожая следы моего пребывания. - Я с трудом заснула... Меня
преследовали кошмары, поэтому я заснула при свечах...
- Немедленно откройте!!
Хотел бы я знать, что за самодовольный мужлан имел право так грубо
и бесцеремонно вторгаться в личные дела моей Ивилины.
Звякнул, отодвигаясь, засов. Комната сразу наполнилась тяжелыми
шагами - вошедших было человек пять, не меньше. Моя шпага была тут же,
по одеялом - но дотянуться до рукояти означало выдать себя.
- В чем дело, Крод? - спросила Ивилина уже возмущенно. - Какое
право вы имеете обращаться со мной подобным образом?
Вот-вот, подумал я уныло. Как по-моему, так и дверь отпирать не
следовало. Дверь крепкая, авось бы устояла...
- Здесь душеприказчик вашего покойного мужа, с ним нотариус, - Крод
был, судя по голосу, старше пятидесяти, - и я, как единственный
родственник покойника, обязан способствовать тому, чтобы условия
завещания соблюдены были в точности...
Последовала пауза. При слове "завещание" даже у меня сам собой
подобрался живот.
- Условия? - негромко спросила Ивилина; она изо всех сил старалась
держать себя в руках, но голос ее все равно выдал. Об условиях мужниного
завещания она слышала, как и я, впервые.
- Подай бумаги! - велел кому-то другой, властный голос;
по-видимому, это и был душеприказчик. После минутной тишины ко мне под
одеяло донесся явственный шелест бумаги.
- Ты не говорил мне, Крод, - изменившимся голосом сказала Ивилина.
Душеприказчик ее мужа издал горлом странный звук - не то усмехнулся, не
то чихнул.
Снова зашелестела бумага.
- Вот, - торжественно заявил душеприказчик. - По сему документу все
имущество господина Рэгги Дэра, а также угодья, а также дом, а также
поместье... Переходит в собственность его жены, госпожи Ивилины Дэр...
Да, "...владеть и пользоваться вышеуказанными богатствами в том случае,
если на протяжении десяти лет со дня смерти мужа своего она сохранит
целомудрие, не вступит в новый брак и не изменит памяти мужа, совершив
блудодейство... Если же такой факт будет иметь место, то все имущество
господина Рэгги Дэра, а также... а также... и поместье... переходит во
владение его троюродного брата, господина Тагги Крода, и в собственность
его детей, и внуков, если таковые будут..."
Я лежал в дамской шелковой постели, под толстым слоем одеял, и мне
было тоскливо. Тоненькая струйка воздуха едва просачивалась сквозь горы
кружев, и пахла она не духами и благовониями - паленым пахла воздушная
струйка, жареной судьбой несчастного Ретано Рекотарса.
Если во владениях герцога Тристага запрещены дуэли - может быть,
здесь предусмотрено и специальное наказание для ловеласов?..
Пауза затягивалась.
- Проклятый ревнивец, - шепотом сказала Ивилина. - Негодяй...
Ревнивая тварь!
- Ищите, - удовлетворенно приказал кому-то Тагги Крод. Достойно
восхищения, подумал я мрачно. Ты богач, дяденька, ты честно заработал
наследство от троюродного братца...
- Ищите! - истерично выкрикнула Ивилина. - Ищите всюду! Взялись
унижать женщину - так унижайте до конца, чего там, раз уж собственный
муж опустился до подобного завещания - не считайтесь с моей
стыдливостью! С моим целомудрием! С моим отдыхом, в конце концов. Ищите!
- Да ищите же! - прикрикнул Крод на кого-то, кто смутился,
по-видимому, от горячих слов Ивилины.
Заскрипели дверцы шкафа. Жалобно звякнули склянки на туалетном
столике; кто-то, кряхтя почти над самым моим ухом, наклонился и заглянул
под кровать.
- Ищите! - крикнула Ивилина сквозь слезы; спустя секунду ее тело
обрушилось на меня сверху. Со стороны это выглядело, наверное, очень
трогательно: несчастная женщина повалилась, рыдая, в подушки.
Никогда в жизни на мою долю не выпадало ТАКИХ испытаний!
Я был в постели с прекрасной женщиной, ее тело, прикрытое одной
только шелковой сорочкой, содрогалось от рыданий и плотнее прижимало
меня к тюфяку. Разделявший нас слой одеял казался лишним - в то же время
по комнате, тяжело ступая, бродили сыщики и заглядывали во все щели в
поисках прелюбодея, то есть меня.
- Ищите! - уже раздраженно повторил Крод.
- Нет никого, - отозвался, оправдываясь, сиплый молодой голос.
Я слышал, как Крод прошел через комнату и распахнул окно.
- Эй! - крикнул он кому-то, караулившему внизу. - Не было?
Снизу ответили что-то невнятное, но без сомнения в том смысле, что
нет, никто на клумбу не прыгал.
- Ищите, - всхлипнула Ивилина. - Ищите... Крод, с этой минуты вы
мне не родич. Не смейте показываться мне на глаза... Душеприказчик есть
- вот пусть он десять лет под спальней и караулит!
Кто-то из сыщиков не удержался и присвистнул. Кто-то - неверное,
душеприказчик - возмущенно засопел. Я потихоньку задыхался, лишенный
притока воздуха, придавленный пышными формами вдовы.
- А теперь убирайтесь, - сказала Ивилина устало. - Сегодня ночью я
получила истинное представление о мужчинах... После этого вам не о чем
тревожиться, господин душеприказчик. До конца жизни я не подпущу к себе
никого из этих подлых, низких, мстительных, ревнивых, вздорных,
нахальных, бесстыдных, жестоких, глупых, продажных, бессовестных тварей!
Мне сделалось неуютно. Каждое слово Ивилины будто вбивало гвоздь
мне между лопаток - видимо, я чувствовал свою перед ней вину. По меньшей
мере половина перечисленных эпитетов относилась и ко мне тоже.
- Э-э-э... - заикнулся кто-то, наверное, нотариус. К сопению
душеприказчика присоединилось сопение прочих, и несколько минут ничего
не было слышно, кроме всхлипываний Ивилины и этого всепоглощающего
сопения.
Я проделал среди кружев дырочку и тихонько перевел дыхание. Если
все закончится благополучно, сказал я сам себе, то я честно признаюсь
Ивилине во всем. В собственной низости. Расскажу ей и про Судью, и про
Черно Да Скоро, пусть сама судит меня, пусть даст пощечину, в конце
концов...
- Уходите, - повторила Ивилина шепотом. - Пожалуйста, оставьте меня
в покое. Не растягивайте собственный позор, избавьте...
- А-а-а! - завопил Крод, и в крике этом было столько торжества, что
я мгновенно покрылся потом.
- Что это? - спросил Крод страшным голосом. - Что это, а? Что это,
я вас спрашиваю?!
- Где? - Ивилина приподнялась на локте, и этот острый локоток
болезненно впился мне в ребра.
- Что это? Ослепли? Не видите?! Пряжка от мужского пояса!!
- Пряжка от мужского пояса, - с суеверным ужасом повторили нотариус
и душеприказчик.
- Где? - повторила Ивилина удивленно.
- Вот!
- Да где же?
- Да вот!
Ивилина села на кровати, то есть на мне, и в следующую секунду
воздуха стало много, слишком много, и много стало света, потому что пять
свечей после кромешной темноты показались мне яркими, как полуденное
солнце.
- Во-от!
Тот, что сорвал с меня одеяла, был невысок и плешив. Правый его
глаз сверлил меня с мрачным торжеством, зато левый уплывал куда-то в
сторону, к уху, я вспомнил, что мельком видел этого красавца в поселке -
он сидел в трактире и пил, пил, пил...
Шпага моя осталась по другую сторону кровати - вместе с ножнами
и поясом. Еще четверо мужчин - из них двое здоровенные молодые парни -
уставились на меня с радостным удивлением; я сполз с подушек и отступил
к стене, машинально поправляя на себе остатки одежды.
- Кто это? - загремел Крод, оборачиваясь к белой, как простыня,
Ивилине. - Кто это, любезная вдовушка? Что за человек лежит в вашей
постели, что это вы тут говорили про ревнивых, вздорных...
- А-а-а! - завизжала Ивилина, тыча в меня пальцем и отступая в
таком ужасе, будто увидела живого мертвеца. - А-а-а! Это он, он!
- Конечно, он, - удовлетворенно кивнул душеприказчик. - Видно, что
он, а не она...
- Это убийца Рэгги! - взвизгнула Ивилина так, что у меня заложило
уши. - Убийца моего мужа, я видела его там, у ручья, он... его
разыскивает стража герцога! Хватайте его, он хотел убить и меня!
Замешательство длилось всего четверть секунды - но мне хватило
этого времени.
Хватило, чтобы перемахнуть через кровать, подхватить шпагу, ножнами
отбросить с дороги господина Крода, перепрыгнуть через подставленную
ногу душеприказчика, на ходу сбить одного из парней и прыгнуть в
раскрытое окно - с риском сломать шею.
Судьба издевательски улыбнулась мне - я упал на мягкое, это мягкое
охнуло и осело, увлекая меня на землю, и осталось там лежать, в то время
как я вскочил; следующим, вставшим у меня на пороге, оказался угрюмый
лакей с заранее приготовленной дубиной.
Он ударил - я увернулся. Он замахнулся еще - я поднырнул под его
орудие и ударил головой под дых, отчего бедняга сразу же потерял ко мне
интерес.
Залаяла спущенная с поводка собака - но я был уже на стене.
Скатился по ту сторону, в ужасе оттого, что лошади может не оказаться на
месте; впрочем, лошадь оказалась самым порядочным существом во всей этой
истории. Она ждала меня там, где я ее оставил.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Теперь каждый стражник в городе знал, кого надлежит высматривать на
улицах, и девчонки, имевшие на вид около пятнадцати лет, страдали от
повышенного к себе интереса. Охранники у городских ворот клялись, что за
последние два дня ни одна подозрительная девчонка из города не вышла;
Танталь мрачно хмурилась, слушая эти клятвы. У Аланы хватит
изобретательности выбраться из города незамеченной. Если только она не
сделала этого раньше - сразу же после побега...
Танталь слишком долго верила, что сбежавшая Алана вот-вот объявится
в одном из городских кабаков. Аланина выходка была отповедью на попытку
ограничить ее свободу, а значит, дрянная девчонка попытается наказать
отца, выбрав среди городских притонов самый скверный и стыдный; к
сожалению, скоро сделалось ясно, что побег Аланы не выходка, а поступок.
Вместе с беглянкой исчезли часть ее вещей и все украшения, когда-то
подаренные Алане матерью. Девчонка не собиралась устраивать из своего
побега представление - она просто ушла, и, вероятно, по ту сторону
забора ее ждали.
От этой мысли Танталь сделалось дурно. О том, КТО мог поджидать
богатенькую дуреху за воротами отчего дома, можно было строить сколько
угодно предположений. Танталь не стала обсуждать их с Эгертом - но тот и
сам прекрасно все понимал. Темные ямы вокруг его глаз делались все
глубже.
Из города отправлены были три гонца по трем дорогам - человеку,
который вернет в отчий дом пропавшую Алану Солль, назначено было
значительное вознаграждение. Для опознания предъявлены были четыре
бродяжки, в том числе одна десятилетняя соплюха и одна грудастая бабища.
Появлялись во множестве сведения, что Алану видели там-то и там-то,
причем нередко одновременно в удаленных друг от друга местах; полковник
Солль ездил на опознание трупа, выловленного в реке. Вернулся
изможденный, черный лицом - встретившись с ним взглядом, Танталь
закусила губу и поклялась избить Алану до крови. До полусмерти,
кулаками, палками, ремнем; пусть только появится. Пусть только вернется
живая...
На пятые сутки Аланиного отсутствия всплыли, наконец-то, кое-какие
полезные сведения. Во гостинице под названием "Храбрый шмель" некоторое
время обреталась труппа бродячих комедиантов; нашлись глаза, несколько
раз видавшие в их компании девушку, которая сильно смахивала на искомую
дочь полковника Солля.
Труппа покинула город ранним утром - как раз в тот день, когда
Алана исчезла. Хозяин гостиницы, прижатый к стенке, не мог толком
сказать ни "да" ни "нет" - была ли девчонка в числе отъезжавших? Или не
было? Так ведь ушли-то на рассвете, на двух повозках, комедианты, их
дело темное...
Через час после получения сведений из городских ворот вылетел
маленький конный отряд. Стражники спешили отыскать в паутине дорог
размалеванные повозки комедиантов, а в одной из повозок - девчонку с
лицом дерзкого подростка.
Во главе отряда скакал, без нужды понукая лошадь, полковник Эгерт
Солль.
* * *
Моему намерению получить все и сразу вряд ли суждено было
осуществиться.
Вместо вожделенного вдовушкиного состояния я вполне мог заработать
топор и плаху - причем за преступление, которого не совершал. Пять дней
я бежал, спеша уйти как можно дальше от владений герцога Тристага; на
шестой день кобыла едва держалась на ногах, и мы неторопливо ковыляли
рядышком - я и она.
Облетала с веток желтеющая листва, а на стерне сжатых полей
поблескивали ниточки паутины. Я смотрел на все это широко раскрытыми
глазами - каждый летящий за ветром листок был уходящей в небытие
секундой. Неостановимое время; мы с моей кобылой брели среди
подступающей осени, и, весьма вероятно, это была последняя осень в моей
жизни...
Я содрогнулся и достал из-за пазухи свой календарь.
Осень... Против осенних месяцев щедрой детской рукой нарисованы
были пузатые тучи с глазами, из этих глаз, круглых и томных, вроде как у
коровы, ручьями лились нарисованные дожди. Что мне делать - сесть на
обочину и рыдать?!
По-видимому, необходимую сумму придется собирать понемногу. Таскать
в свой заброшенный замок, как пчела носит мед - по капельке, а ведь
пасечник потом наполняет доверху пузатые бочонки...
Правда, на пасечника работает неутомимая прорва пчел. А я один, и,
кроме меня, о драгоценном Рекотарсе ни одна скотина не позаботится...
- Пошла! - прикрикнул я на загрустившую лошадь, звонко шлепнул по
вороному крупу и зашагал быстрее.
* * *
Лей, ливень, ночь напролет.
Сырость выползала из подвала, просачивалась в щели, проступала
пятнами на каменных стенах; до морозов еще далеко. Стекла еще нескоро
подернутся изморозью - снаружи льется вода, изнутри оседает пар от
дыхания...
Он мерз. Обнимал плечи руками, тер голый затылок, прерывисто
вздыхал. Мерз.
Три зеркала в гостиной потускнели, будто слепые глаза. Будто
подернутые туманом окна; ох и густой туман. Ох и клочковатый. Ох и
тяжелый, будто серый расплавленный воск...
Он провел по зеркалу тряпкой - мягкой ветошкой. Стороннему
наблюдателю показалось бы, что он наконец-то взялся за уборку - стирает
накопившуюся пыль...
Сторонних наблюдателей не было.
Он провел раз и еще раз; тонкая пленка, отделявшая его руку от
скопившегося в глубине зеркала тумана, сделалась еще тоньше. Взялась
радужными переливами, как мыльный пузырь, и спустя секунду треснула;
прореха расползлась, закручиваясь трубочками по краям, и серая масса
тумана получила наконец-то свободу.
Он выронил свою ветошку на пол. Ее сразу же не стало видно -
тяжелые клубы растекались по полу, они казались облаками, видимыми
сверху, в какой-то момент в его помутненном рассудке мелькнуло видение -
он летит, раскинув руки, над плотным слоем туч, земли внизу не видно, но
ведь она наверняка есть - земля...
- Амулет, - сказал он глухо.
Серый слой туч разорвался. Далеко внизу лежала, посверкивая на
зеленом ковре, золотая пластинка со сложной фигурной прорезью. Он
протянул руку - слой туч сомкнулся.
Он коснулся ладонью бритого лба. Не было полета, не было облаков -
только зеркало, вспоротое, будто подушка, и валящие из нее клочковатые
внутренности - плотный туман. Комната тонула в нем. Комната утопала.
Он поднял голову.
Серый столб, поднявшийся чуть не до самого потолка. Неясно
проступившее человеческое лицо. Молодое, очень жесткое. Очень. Золотая
искра, сверкнувшая и погасшая где-то на уровне груди.
Он судорожно втянул воздух - туман, попадая в легкие, перехватывал
дыхание.
Из тумана слепились еще три фигуры. Три женщины. Одна поменьше,
другая побольше, третья... Третья фигура - расплывчатая, смазанная,
постоянно меняющая очертания, клонящаяся к земле...
Он прищурился.
Вот оно. Нити.
Все три были связаны с тем, носящим золотую искру. Напряженными
нитями, такими живыми, такими цепкими, что не верилось, будто их может
породить туман...
Впрочем, туман порождает лишь видимость. Тень.
В его ушах отозвалась лишь тень трех имен - но он сумел расслышать
и запомнить.
И, уже теряя сознание, удовлетворенно улыбнулся.
Вот теперь он знает все.
* * *
Промозглым осенним вечером я вернулся в отчий замок, и не один. Со
мной приехали оценщик, торговец недвижимостью и одышливый купец -
предполагаемый покупатель.
Что мне оставалось делать?! Я был всем и делал все. Я давал уроки
фехтования, играл в кости, учил молоденьких девиц хорошим манерам,
выдавал себя за ученого и фокусника, волшебника и оборванца - но
желанная цель в виде горы денег не приблизилась ни на волосок.
Со времени Судной ночи миновало два месяца и три недели. Со дня
моего визита к Черно Да Скоро - ровно шестьдесят семь дней.
Мне было стыдно. Мне было невообразимо мерзко, но продажа замка -
единственное, что приходило теперь на ум. Слуга Итер, которому я сухо
сообщил о положении дел, разинул рот, всплеснул руками да так и
остался стоять.
Троица разбрелась по замку, по-хозяйски осматривая комнату за
комнатой, пяля глаза на фамильные портреты, не пропуская ни щели, ни
уголка; у меня было такое ощущение, что меня самого щупают грязными
руками. И, стиснув зубы, приходится терпеть.
Покупатель был из тех купцов, которым для полного счастья не
хватает принадлежности к древнему аристократическому роду; покупатель
бродил по замку, то прозрачно улыбаясь, то хмурясь, то цокая языком.
Замок ему нравился - однако он, как опытный купец, прекрасно умел
прятать свои истинные чувства под слоем показных.
- Ремонта требует строеньице, - скорбно сообщил оценщик.
- О том и говорилось, - подтвердил я угрюмо. - Ремонт - дело
ваше... А только замку много сотен лет, здесь жили бароны Химециусы, а
потом потомки Мага из Магов Дамира... И сам он тут жил. Стены крепкие,
хоть осаду выдержат, хоть что, ров глубокий...
- Вода высохла, - вздохнул оценщик с такой грустью, будто речь шла
о чьей-то иссякшей крови.
- Кстати, - обеспокоенно поинтересовался купец, - а подъемный мост
можно еще привести в рабочее состояние?
Я пожал плечами. Мне вдруг страшно захотелось, чтобы сделка не
состоялась. Пусть им не понравится замок. Пусть мы не сойдемся в цене.
- Я прошу за него... - я назвал сумму, затребованную Чонотаксом
Оро. Купец крякнул, торговец недвижимостью пожал плечами, оценщик
обеспокоенно завертел головой:
- Да вы, сударь, раза в два перебрали... Не стоит замочек таких
денег. Старый-то старый, все честь честью, да только запущен больно...
Тут на один ремонт...
- Как хотите, - сказал я с облегчением. - Не хотите - дело ваше...
- Вы, сударь, очевидно, находитесь в стесненных обстоятельствах? -
осторожно поинтересовался купец. - Иначе зачем бы...
- Мои обстоятельства - мое дело, - гордый подбородок Рекотарсов сам
собой задрался кверху. - А оценивать древнейший в округе замок с точки
зрения ржавых дверных петель... - и я вскинул подбородок еще выше, хоть
это, казалось, было уже невозможно.
- Молодой человек, - оценщик вздохнул. - Западная башенка
обвалилась - это раз. Подъемный мост не поднимается - это два. Все левое
крыло грозит обрушиться после первого хорошего дождя, а состояние
каминов и печей...
- В лесах этого замка, - я поднял палец, - Маг из Магов Дамир
уничтожил свирепого дракона, о чем свидетелем битвы, бароном
Химециусом, была выдана специальная Грамота. За этими стенами сотни
людей скрывались от недругов и от Мора. Этот замок наводил ужас на
врагов, вселяя в сердца друзей трепет надежды; этот замок...
- Мы сторговались бы, - задумчиво сказал купец, поглаживая бороду
так осторожно, будто она могла отвалиться.
Я осекся. Какой позор - потомку Мага из Магов расхваливать родовой
замок, как товар на торгу...
А что происходит сейчас, как не торг?!
- Надеюсь, - купец пожевал губами, - что вышеназванная Грамота и
прочие документы... С ними можно ознакомиться?
У меня свело скулы. Сдержав себя, я принес реликвию и даже позволил
купцу взять ее в руки; впрочем, когда потянулся оценщик, я безо всякого
почтения его одернул.
У купца был наметанный глаз. Ему приходилось иметь дело с
документами - настоящими и фальшивыми; с содроганием в сердце я смотрел,
как чужой человек изучает реликвию моей семьи на предмет подлинности...
- Маг из Магов Дамир, - купец пожевал губами. - Гм... Я заплатил
бы.
Его спутники воззрились на него удивленно и радостно.
- Я заплатил бы, если бы вы чуть уступили... - названная купцом
сумма была меньше той, что желал получить Черно Да Скоро, но ненамного.
Оценщик хмыкнул - купец явно предлагал лишнее за приглянувшийся товар. А
я думал, что все купцы скупердяи...
Будь честен перед собой, желчно сказал мне здравый смысл. Если бы
ты не собирался продавать замок - зачем было тащить сюда эту троицу?
Зачем вся эта унизительная процедура - чтобы в конце концов впасть в
истерику и отказаться от спасительных денег? Не честь продаешь - всего
лишь старое строение... И не ради каприза, а спасая собственную жизнь..
Будто опровергая доводы здравого смысла, сердце мое болезненно
сжалось.
- Он еще колеблется, - проворчал торговец недвижимостью, но за
ворчанием скрывалась радость - процент от сделки выходил немалый.
- По рукам? - спросил купец, видя, что я готов согласиться.
Я поднял глаза - Маг из Магов Дамир глядел на меня с портрета. Ни
осуждения, ни возмущения, ни сколько-нибудь сильного чувства не было в
этом взгляде; я впервые подумал, что художник был, наверное, бездарен.
- По рукам? - повторил купец. Я набрал в грудь воздуха:
- По ру...
Пламя в камине взметнулась. Столбом вытянулось в трубу, тут же
распласталось, норовя вытечь из-под каминной решетки, холодный ветер
прошелся по без того сырому залу, и за спинами у нас явственно
послышался стон.
Купец, оценщик и торговец недвижимостью в ужасе завертели головами;
я сидел неподвижно, потому что то, что увидел я, им только предстояло
увидеть мгновением позднее.
Под высоким окном, забранным решеткой, стоял, сгорбившись,
невысокий щуплый человек лет пятидесяти. Никто, даже будучи незнакомым с
природой призраков, не отнес бы пришельца к миру живых. Человек под
окном был чем-то сильно огорчен; горящие глаза его, глаза призрака,
казались тем не менее беспомощными и близорукими.
- А-а-а?!
Купец, оценщик и торговец жались друг к другу. Привидение последний
раз взглянуло мне в глаза, махнуло рукой, будто говоря "а, не все ли
равно", прихрамывая, удалилось в дальний угол зала и там растаяло в
воздухе.
Я мельком подумал, что у призрачного Судьи были совершенно другие
повадки.
Прошло несколько минут в гробовой тишине, после чего купец сказал
"уф", торговец громко высморкался, а оценщик пожал плечами:
- Видите ли, дорогой господин Рекотарс... Не стоило скрывать от нас
наличие в замке призраков.
- Я не скрывал, - огрызнулся я внезапно осипшим голосом.
- Вы хотите сказать, что видите его впервые? - желчно
поинтересовался торговец недвижимостью.
- Вот именно, - буркнул я уже раздраженно.
- Наличие призрака сильно влияет на стоимость, - задумчиво
пробормотал оценщик. - В одних случаях сбивает цену, в других, наоборот,
прибавляет покупке веса... Как вы думаете? - обернулся он к купцу.
Купец сидел белый как мел. Щеки его, еще недавно круглые и тугие,
теперь обвисли пустыми мешками.
- А это мысль, - оживился торговец. - Если вы уж решились платить
за замок завышенную цену... Видите ли, отнюдь не в каждом замке имеется
призрак, и вам, можно сказать...
- Я не буду его покупать, - сказал купец глухо. Оценщик и торговец
переглянулись.
- Видите ли, - мягко начал оценщик, - купить замок отдельно от
призрака по нынешним временам не представляется...
- Я не буду его покупать! - купец встал. - Я вообще не буду
покупать этот замок!
Послышалось ли мне злорадное хихиканье в камине?
Гости удалились - впереди решительный купец, за ним, как полы
мантии, оценщик и торговец; я еще посидел в темном зале, потом спустился
в подвал и мертвецки напился. До икоты.
* * *
Комедианты спешили. Размалеванные повозки сумели проделать
неблизкий путь; другое дело, что скрыться, затеряться среди хуторов
комедиантам никак невозможно. Все равно что свечке прятаться среди
темной ночи - все, видевшие повозки хоть раз, уверенно указывали путь их
продвижения. Маленький отряд, предводительствуемый Эгертом Соллем, не
отдыхал.
Комедиантов настигли под вечер; повозки тянулись в гору, заходящее
солнце золотило их подрагивающие бока. Испуганные люди обернулись
навстречу налетевшему, как возмездие, отряду; предводитель труппы был
грубо схвачен за воротник и притянут к оскаленному лицу Солля:
- Где?!
Спутники полковника уже перетряхивали повозки и заглядывали в лица
перепуганным женщинам.
Предводитель труппы облизнул пересохшие губы:
- Кого... изволите... искать?
Ошибки быть не могло - именно эта труппа с ее двумя повозками
две недели без малого гостила в "Храбром шмеле". Именно этот
круглолицый, внешне безобидный актеришка сманил за собой дурочку-Алану.
Эгерт обернулся к спутникам:
- Ну?!
Стражники растерянно разводили руками. Девчонки не было ни в
одной из повозок, и среди пеших путников ее не было тоже.
- Где она? - бросил Солль в лицо перепуганному предводителю.
- Она ушла, - плаксиво сказала полная женщина с выразительными, как
у печальной лани, глазами. - Благородный господин, помилуйте, сама ведь
привязалась, нет сил... Мы ее сперва гнали - так она уперлась, как репей
прицепилась, Небо свидетель, а потом, в Гнилищах, ей наскучило, мы уже
не пускали, одной девчонке-то бродить... незачем... так разве удержишь,
норовистая, что твоя лошадь, благородный господин, в чем мы
провинились-то, ежели вы ее ищите, так в Гнилищах ищите... удрала...
Селение Гнилищи осталось далеко позади, на расстоянии дня
безостановочного пути. Солль огляделся - актеры переминались с ноги на
ногу, все как один растерянные и перепуганные.
Солль с трудом подавил в себе недостойное желание хлестануть
кого-нибудь кнутом. Без единого слова развернул лошадь и поскакал назад.
И потому не видел взгляда, которым обменялись комедианты за его
спиной.
* * *
Часы пробили девять, когда трактир стремительно начал пустеть.
Добрые поселяне, еще мгновение назад степенно беседовавшие за столь же
доброй выпивкой, внезапно обрели способность говорить без слов: из угла
в угол заметались красноречивые взгляды, и разговоры стихли один за
другим. На столах оставались недопитые кружки; староста, увлеченный, все
еще рассказывал, но проходящий мимо парень тронул его за плечо и указал
глазами куда-то мне за спину. Староста проследил за его взглядом - и
фонтан его красноречия иссяк.
- Прощеньица прошу... Запамятовал... дельце одно... здоровья и
процветания господину Ретанаару, со смирением - прощайте...
Трактир к этому времени напоминал оставленную беженцами деревню -
все вверх дном и ни живой души в округе. Староста поспешно проковылял к
двери - тогда я наконец-то сподобился повернуть тяжелую, будто окованную
железом голову.
В углу за моей спиной сидел Чонотакс Оро собственной персоной.
Сидел, навалившись локтями на стол и опустив на сплетенные пальцы
продолговатую, выбритую до блеска голову.
Жаль, что посетители трактира разбежались. Что никто, кроме
трактирщика, не видел того приятельски-покровительственного взора,
которым я, Ретанаар Рекотарс, ответил на цепкий взгляд зазнавшегося
мага. Собственно, так и должен смотреть уверенный в себе властитель на
колдунишку, обитающего в его землях...
- Привет, Ретано, - сказал Черно Да Скоро, не поднимаясь из-за
своего стола. - Достал деньги?
Теперь я должен был либо продолжать разговор через весь опустевший
обеденный зал - либо встать и подойти к мерзавцу-Черно. Как мальчик.
- Достану - тебе сообщу, - отозвался я прохладно. И отвернулся,
давая тем самым понять, что разговор окончен; но неужели господин маг
зашел в деревенский трактир затем только, чтобы пропустить стаканчик
вина?!
- У меня к тебе дело, Ретано, - громко сказал Черно за моей спиной.
- Поговорим?
Сердце мое пропустило один удар.
Не то чтобы я успел к тому времени отчаяться. Не то чтобы я сдался.
Я не так просто отчаиваюсь, и уж, конечно, не сдаюсь. До назначенного
Судьей срока оставалось еще девять месяцев, и я был уверен, что
что-нибудь придумаю - но неудача, особенно крупная, отнимает силы, а в
последнее время неудачи преследовали меня по пятам. Вот почему небрежное
приглашение Черно заставило меня так болезненно встрепенуться.
"Послужи"...
Наверняка он вернется к прежнему разговору. Более того, назначая
за мое освобождение неимоверную цену, он заранее знал, что разговор
состоится снова...
Некоторое время я занимался только тем, что скрывал от посторонних
глаз свои чувства. Черно Да Скоро ожидал - не отрывая подбородка от
сплетенных пальцев, не сводя с меня насмешливого взгляда.
- Поговорим, - сказал я наконец. - Здесь?
Последний вопрос должен был означать, что я не боюсь чужих ушей. То
есть я их, конечно, еще как боялся - но выказывать этот страх перед
Черно не собирался ни в коей мере.
Самоуверенный маг прекрасно понимал, что я блефую. Тонкие губы
его растянулись, обозначая усмешку:
- Не здесь, не бойся. Разговор будет долгий... У меня.
*
Очень скоро обнаружилось, что в темное время суток в огромном доме
Чонотакса Оро не горит ни один огонек. Ни свечечки; первый раз я
споткнулся уже на пороге. Черно Да Скоро как ни в чем не бывало отпер
дверь, легко, ничего не касаясь, прошествовал в глубину коридора и
двинулся вверх по лестнице. Он видел в темноте - и снова демонстрировал
свою силу и превосходство над прочими смертными. Я брел следом, то и
дело спотыкаясь, задевая, опрокидывая, ударяясь локтями; кажется, сам дом
в угоду хозяину подставлял мне ножки.
- Сюда.
Слабый порыв воздуха сообщил мне, что передо мной открылась дверь.
- Ты бы свечку зажег, - сказал я зло. - Гостя привел все-таки,
любитель дешевых эффектов...
Я ждал, что он оскорбится, ждал ответной колючей насмешки - но
после короткой паузы Черно отозвался вполне миролюбиво:
- Ты извини, я не держу свечей. Ни свечей, ни каминов. Не люблю
огня.
И отдернул тяжелую штору, впуская в комнату слабый свет
переполовиненой луны. Мир вокруг меня обрел очертания - стол, два
кресла, матовый отблеск на голом черепе Черно Да Скоро и корешки книг на
полках вдоль стен. Никаких излишеств. Никаких декораций, уместных в
жилище мага.
- Садись, - Черно указал мне на одно из кресел, и на этот раз
подвоха не случилось. Удобное сооружение с высокой спинкой сооружено
было для того, чтобы на нем сидели, а не для насмешек над незадачливыми
визитерами.
Две встречи было у нас в этом доме. Первая - в режущем глаза свете.
Вторая - в темноте...
- А зимой? - спросил я машинально. - Как зимой без огня?
- Холодно, - отозвался Черно опять-таки после паузы, и я
почувствовал что-то вроде смущения. Как будто мой вопрос был неприличен.
В огромном темном доме было тихо. По-видимому, здесь не водилось
даже мышей.
- Слуг не держишь? - я сознавал некоторую бестактность расспросов,
но почему-то не мог остановиться.
- Нет.
А что он, интересно, ест? Без огня-то? Сырое мясо?!
Мне на секунду стало страшно. На одну только секунду - как будто
Черно Да Скоро свирепый людоед, заманивший меня в темный дом, откуда и
криков-то слышно не будет...
- Не бойся, - устало сказал Черно.
Страх мой тут же растаял под напором ярости:
- Ты что, умом рехнулся? Кто боится, я?!
- Не ори, - попросил он все так же устало. Сел в кресло напротив,
тут же оперся локтями о колени и уронил подбородок на руки. Мне не
видать было его лица - только череп поблескивал, будто еще одна,
тусклая, комнатная луна.
- Сколько тебе осталось, Ретано? Девять месяцев и три дня?
Я криво усмехнулся. Мне почему-то не понравилось, что он так точно
помнит сроки. "Сколько тебе осталось" - так спрашивают смертельно
больных о предполагаемой дате кончины...
- Девять месяцев, - задумчиво повторил господин маг. - Будешь еще
барахтаться?
Эта фраза не понравилась мне еще больше. А главное, тон, каким она
была произнесена. Словом "барахтаться" обозначалось действие мелкое,
суетливое и, что интересно, совершенно безнадежное.
- Ты искал других магов, Ретано?
Я сжал зубы. Вопрос был задан небрежно - но под ним скрывался
крупный подтекст.
- А почему я не мог этого делать? - голос мой, кажется, прозвучал
вполне невозмутимо. - Разве я давал обещание не обращаться ни к кому,
кроме тебя? Ты просто первый подвернулся мне под руку...
Я желал поставить самоуверенного Черно на место. Низвести до
орудия, выполняющего мой заказ.
И еще я хотел скрыть неуверенность. Потому что я действительно
искал других магов, более покладистых... или менее корыстолюбивых. И
оказалось, что людская молва, населяющая могущественными колдунами чуть
ли не каждый хутор - что эта молва бессовестно лжет. Господ магов не так
много, как о том говорят. А более-менее могущественных и того меньше; я
две недели потратил на то, чтобы вычислить некого мощного волшебника, на
которого мне указали, не сговариваясь, две деревенские колдуньи. Какова
же была моя горечь, когда после всех поисков выяснилось, что означенный
маг живет на земле Рекотарсов и имя ему - Чоно Таксоро или что-то в этом
духе...
- Девять месяцев, - сказал я с усмешкой. - Девять месяцев - большой
срок, за это время можно ребенка выносить, не то что...
- Не обманывай себя, - с коротким вздохом оборвал меня Черно. -
Никакой ребенок просто так не родится. Я первый подвернулся тебе под
руку - но кроме меня тебе никто не поможет. Никто.
Стало тихо. То есть совершенно тихо - ни сверчка, ни дуновения
ветра, ни мышиной возни. Мертво.
- Ну и что же? - спросил я через силу.
- А я могу тебе помочь.
- Ты за этим меня позвал? Или я тряпочка, чтобы впитывать потоки
твоего тщеславия?
Он молчал, а потому я в раздражении добавил:
- Знаешь что, стань перед зеркалом, вертись и приговаривай: я самый
могучий волшебник... Я самый могучий волшебник... А меня оставь в покое.
Мне нужно время, чтобы заработать для тебя эти поганые деньги...
Я хотел добавить "чтоб ты ими подавился", но в последний момент
удержался. Не на базаре.
- Мне не нужны деньги, - сказал Черно Да Скоро.
Я поморщился. Я знал, что ему надо.
- Мне не нужны деньги, - повторил он печально. - Собственно, у меня
и так все есть... из того, что можно купить за золото. Хотя эта грань...
между "покупается" и "не покупается", она такая зыбкая... Неуловимая...
Я по-прежнему не видел его лица.
- Я не так тщеславен, как тебе кажется, Ретано... Все вещи на земле
имеют свою цену. И даже те, что не покупаются, имеют цену тоже. Я не
"любитель дешевых эффектов", тут ты не прав.
Мне стало неловко. Голос Чонотакса звучал ровно, без нажима, но за
ним скрывалась усталая, полная достоинства обида.
Поразительный народ эти маги, подумал я с удивлением. Или мне
только померещилось, что он непробиваем, непоколебим, как лягушка? Или я
ухитрился-таки его уязвить?
- Неправ так неправ, - сказал я примирительно.
Некоторое время мы молчали.
Интересно, он живет без огня ВООБЩЕ? Никогда не греется у камина?
Никогда не отдыхает у костра?
В полном одиночестве, избегая даже слуг. В компании одной только
вороны...
- Я не хотел тебя обидеть, - пробормотал я извиняющимся тоном.
Его глаза блеснули в темноте - кажется, насмешливо.
- Я помогу тебе, Ретано... Но и ты помоги мне тоже. Не служба,
ладно, я неудачно выразился вначале, из-за этого все пошло
наперекосяк... Не служба. Услуга за услугу. Это твоим принципам не
противоречит?
Я опустил глаза. В последнем вопросе прозвучала неприкрытая
издевка.
- В неком городе, - непринужденно продолжал Черно, - живет некое
благородное семейство, я хочу, чтобы юная наследница этой семьи стала
тебе женой.
- Только и всего? - спросил я после паузы.
Он мигнул. Не знаю, мигают ли совы - но Чонотакс в эту минуту был
вылитая сова, я не удивился бы, если бы он заухал.
- Странные вы люди, - пробормотал он себе под нос. - Что можно
наследнику Рекотарсов, чего нельзя наследнику Рекотарсов... Ты ведь и
сам хотел жениться, ради презренных денег, на вдове...
Меня передернуло.
- Может тебе нужно время на размышление? - поинтересовался он
заботливо. - День, два, неделя? Ведь у тебя в распоряжении еще девять
месяцев, и ты мог бы...
- Зачем тебе? - спросил я глухо. - Зачем тебе такая... услуга?
- Очень просто, - он потянулся, не размыкая сплетенных пальцев. - В
качестве приданого потребуешь книжку, написанную дедом этой девочки,
называется "О магах"... Копию, разумеется, копию, подлинник они не
отдадут... Привезешь в свой замок, благо он еще не продан, девочка будет
тебе, книжка - мне, в качестве платы... И вместо девяти месяцев жизни у
тебя впереди окажется целая вечность. Годы и годы, Ретано, почти
бессмертие...
- Ты же сам маг, что тебе стоит добыть какую-то книжку?
Он поднялся. Только что потягивался, как кот, и вдруг оказался
стоящим у окна, черный силуэт на черном фоне и матовый отблеск луны на
голом черепе.
- А вот это уже не твоя забота, Ретано. Сделаешь или нет? Или
будешь деньги искать? Или будешь за другими магами бегать, чтобы за день
до срока, когда по всем статьям будет поздно, прискакать ко мне с
круглыми глазами? А?
Я потянулся рукой к груди. Отнюдь не для того, чтобы помассировать
слабое сердце - а затем только, чтобы коснуться деревянного календаря,
хранимого за пазухой, календаря, где каждый прожитый день аккуратно
вычеркнут тонкой иголкой.
- Когда жизнь длинна - и жена сгодится, - афористически заметил
Черно.
И я увидел, что он улыбается. Двумя белыми рядам блестящих
здоровых зубов.
*
Утром следующего дня я тронулся в путь. Бессонная ночь глухо
отдавалась в затылке - но медлить я не хотел. Отосплюсь по дороге.
Подпрыгивал в такт лошадиным шагам мой наполовину пустой дорожный
сундучок. Укоризненно смотрел в спину замок Рекотарсов, который я едва
не продал, в котором оставались теперь за хозяев постаревший сгорбленный
Итер да еще призрак с близорукими глазами, щуплый призрак, неизвестно
чей, потому что в роду Рекотарсов все были выше среднего роста и на
зрение никогда не жаловались...
И все же я уезжал с легким сердцем.
Почти бессмертие. Жизнь длинна.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
|
