|
 |
|
|
* * *
На следующий день было воскресение. Все утро Влад валялся в постели и размышлял.
Что он, в сущности, знает о девчонках? Кроме того, что они носят платья, красят ресницы и в среднем выше пацанов на полголовы?
Какое-такое знание говорит ему, что звонок от Изы - нонсенс? Что это неправильно? Что она не должна бы звонить?
А может быть, он мало знает о себе? В мировой истории полно ловеласов, которые, будучи ничем внешне не привлекательны, покоряли сердца наигордейших дам - просто так, ради спортивного интереса...
Влад не выдержал и расхохотался.
- Ты чего? - спросила мама.
- Вообрази - девчонки житья не дают!
Мама сдержано улыбнулась:
- Смотри у меня...
Он стал смотреть.
Его, Влада, все любят. Девчонки тоже. Что в этом удивительного? Вот если бы не любили - было бы странно. А так...
Он вспомил жалкое Изино: "Я заболела вообще-то..."
Хотела, чтобы Влад ее пожалел? Или в самом деле?..
"Может, меня послезавтра в больницу заберут..."
Влад поморщился. Ему совсем не было жалко Изу; ну, почти совсем. Зато он знал, что совесть надо успокоить. Принести ей маленькую жертву, тогда она не будет возмущаться, если Изу действительно куда-то там заберут.
- Как насчет позавтракать? - спросила мама.
- Я не хочу есть, - сказал Влад. - Вернусь через час.
- Опять девочки? - удивилась мама. - Ну-ну...
(Мама всерьез была уверена, что Влад пользуется у девочек колоссальным успехом. Этому заблуждению способствовали и звонки приболевших Владовых одноклассниц, которые, провалявшись пару дней дома с простудой или гриппом, обязательно звонили Владу и требовали - буквально требовали! - чтобы им принесли домашнее задание и помогли сделать уроки. Правда, пацаны в таких случаях тоже звонили...
Хорошо, что по весне болезней в классе стало меньше).
* * *
Родители Изы были дома. Влад видел ее отца впервые, а мать второй или третий раз.
Они долго держали Влада на пороге. Оба неважно выглядели; у матери были воспаленные блестящие глаза, Владу сразу же стало жаль ее - куда жальче, чем Изу.
Сперва Владу сказали, что девочка тяжело больна и никакого свидания не будет. Но потом в глубине квартиры послышался Изин голос - громкий, взвинченный; через минуту мать выдала Владу растоптанные домашние тапки и велела следовать за собой.
В Изиной спальне Влад никогда прежде не бывал. Стены были оклеены афишами каких-то концертов; сама Иза, очень бледная и как будто помельчавшая, сидела в подушках на широкой постели.
- Влад!
Ее губы сами собой разъехались, улыбка получилась радостная и одновременно жалкая.
- Ты... привет! Заходи!
Он стоял столбом, не зная, куда девать руки, ноги, куда девать растоптанные тапочки, на его небольших ногах подобные лыжам, пытаясь сообразить, какие же обстоятельства загнали его внутрь этой донельзя фальшивой сцены: чьи-то папа, мама, больная девочка в постели, почему-то счастливая девочка...
На бледном Изином лице волной, взрывом проступал румянец.
* * *
На другой день она выздоровела. Врачи списали странную хворь на прихоти растущего организма.
Влад нашел в себе великодушие не попрекать Изу тем случаем в сквере; их встречи возобновились, но это были уже другие встречи. Они больше не играли ни в шахматы, ни в карты. Зато они целовались.
Иза не сразу поняла прелесть этого занятия. Она была домашняя девочка, отличница, и ее познания в искусстве поцелуев были в основном теоретические; впрочем, она была человек настойчивый, привыкший добиваться результата через "не хочу", она орудовала губами и языком, как дорожный рабочий орудует молотком и лопатой, и в конце концов научилась-таки находить в поцелуях некоторую приятность...
Что до Влада, то он просто сходил с ума. Эти поцелуи снились ему по ночам, и он ворочался, сбивая простыни в узенький жгут; перед глазами его сплошной кинолентой вертелись цветные сны. Он был, наверное, счастлив - неделю, может быть, две...
Он даже хотел показать ей свою тетрадку в желтой обложке. Не ту, где было про "пришельцев и роботов" - детские штучки он давно забросил... Нет, другую, там было про парня, у которого было одиннадцать пальцев на руках, и так получалось, что у него постоянно что-то в жизни было лишнее. И время от времени к нему приходил человек в черных очках и предлагал выбирать: что лишнее? Какая вещь? Какой друг?
Владу самому было страшно писать про такое. Маме он не решался показывать - стеснялся; а вот Изе едва не показал. Даже принес однажды желтую тетрадку к Изе домой - но в последний момент дрогнул, испугался...
И слава Богу, что удержался. Не миновать бы насмешек, потому что Изина любовь понемногу стала прорастать прежним раздражением.
Она по-прежнему стеснялась Влада. Она никогда не приходила к нему сама, первая. Время от времени Влад ловил на себе вопросительный взгляд: ну что я в нем нашла? Ну что я, умная, красивая, взрослая, нашла в этом карапузе, бесцветном, никаком?! Подумаешь - умеет целоваться...
В такие минуты Влад спешил щегольнуть остроумием; к сожалению, Иза вскоре перестала смеяться его шуткам. Наоборот - они все больше злили ее.
- Пойдем на танцы, - предложил однажды Влад.
Иза надула губы:
- Мне там неинтересно.
- Тогда пойдем на улицу.
Иза с тоской глянула в окно; день прибывал, темнота теперь наступала поздно, и на каждой скамейке имелось по две-три гуляющих сплетницы.
- Знаешь что, - сказал Влад проникновенно, - если ты меня стесняешься - найди себе кого-нибудь другого. Постарше и поразвесистей.
С этими словами он ушел; Иза не стала его задерживать. В эту минуту Иза и сама была уверена, что между ней и Владом все кончено, он ей надоел, она выросла из него, как вырастают из детских сандаликов...
Спустя два дня она позвонила ему, а потом и пришла - покорно, как собачка.
...Все переменилось.
Теперь Иза ходила к нему. Теперь он решал, где и когда гулять; он выбирал самые людные места, демонстративно брал Изу за руку (в этом прикосновении уже не было ничего волнующего) и шествовал, как маршал по плацу. Он целовал ее чуть ли не на глазах всего народа; насмешки скоро прекратились, тем более что Иза перестала носить каблуки, а Влад упросил знакомого сапожника нарастить подошву на туфлях. Таким образом, в росте они почти сравнялись - однако главенство (или даже равенство) Влада оставалось для Изы унижением. Они встречались два-три дня, потом Иза, разругавшись, уходила, но оба прекрасно знали, что очень скоро она окажется снова под Владовыми окнами.
"Неужели у тебя нет силы воли?" - возмущались подружки.
Изины одноклассники не раз и не два пытались устроить "разбиралово", однако Владу всякий раз удавалось доказать, что "их девочка" действует исключительно по собственной инициативе. "Да заберите вы ее, - предлагал Влад, вздыхая. - Я не держу... сама ведь не знает, чего хочет!"
За Изой, прежде слывшей "зубрилкой" и "синим чулком", закрепилась слава безумно-влюбленной. "Роковая страсть" не замедлила сказаться на оценках; к Владу приходила Изина мать с серьезным разговором, однако получила в ответ все то же равнодушное: "Я ее не держу".
Тем временем Иза вжилась в новую роль и даже, кажется, находила утешение во всеобщем участливом внимании; в один прекрасный день Владу все это надоело. Надоела прилипчивая Иза, круги под ее глазами, не влюбленными, а скорее угрюмыми. Надоели ее болельщицы-подруги, надоели ревнивые одноклассники, надоела суета вокруг - и он перестал отвечать на ее звонки.
На третий день его молчания Иза явилась под окна.
- Она сумасшедшая, - с тревогой сказала мама. - У современных девочек нет не то что гордости...
Влад промолчал.
Мама спустилась под окна и долго разговаривала с Изой.
- Послушай, - сказала она, вернувшись, - ты будь человеком, все-таки... Не думала, что ты такой жестокий... Спустись ты к ней, хоть на минутку!
Влад сделал вид, что не слышит.
Иза простояла под окнами дотемна - поздно вечером явился ее отец и утащил влюбленную насильно.
На другой день Иза сбежала с шестого урока и явилась встречать Влада после школы; Влад, вовремя узнав об этом от верного Димки, выбрался через окно в спортзале и вернулся домой другой дорогой.
Иза перехватила его у самой двери дома, схватила за рукав... Влад молча оттолкнул ее руку:
- Знаешь что, соплячка... Оставила бы ты меня в покое. И навсегда забудь этот адрес, слышишь?
Наверное, следовало бы оскорбить ее посильнее. Обозвать как-нибудь пообидней. Может быть, ударить. Чтобы она отлипла, наконец, чтобы она протрезвела...
Она убежала, рыдая, и продержалась вдали от Влада целых четыре дня. А на пятый встретила его перед началом первого урока - на глазах у всей сто шестьдесят шестой школы! И на глазах у всей школы он снова оттолкнул ее руку, все порывающуюся лечь ему на плечо:
- Дура! Уйди! Видеть тебя не желаю!
Бесполезно.
...Почти неделю он счастливо избегал ее. Все пацаны класса помогали ему в этом, а девчонки шпионили в пользу противника; наконец, Иза снова оказалась у него под окнами, но на этот раз она не стояла молча. Она плакала и звала Влада; в голосе ее было такое отчаяние, что у него мороз по коже продирал.
Мамы не было дома. Влад в кресле, боясь пошевелиться, и твердил про себя: "Меня нет дома!"
- Влад, - плакала Иза, - я знаю, что ты здесь... Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!
Останавливались прохожие. Приходили соседи, уговаривали Изу идти домой; вышел даже хозяин овощной лавочки, вынес кружку с водой и бутылочку валерьянки. Влад сидел, закусив зубами рукав школьной курточки, и молча вспоминал все стихи, какие знал.
Ему было так страшно, будто в дверь его дома ломилась не заплаканная девчонка, а вооруженный вертелом людоед.
Когда Иза на минуту прервала свой хриплый зов, Влад на карачках добрался до телефона и позвонил Изиным родителям. И, сам чуть не плача, сказал, что ни в чем не виноват. Что Иза здесь, и пусть они ее заберут...
Изин отец приехал на машине.
Владу так и запомнилась эта девчонка - растрепанная, с красным от слез лицом, с его именем на раскисших губах. Больше он никогда ее не видел.
Родители нашли возможность увезти Изу в другой город - подальше от столь разрушительной "первой любви".
...История имела неожиданное продолжение. В городке, и без того бурно переживавшем весну, случился взрыв романтических переживаний: вдохновленные примером несчастной Изы, девчонки писали письма и дневники, вырезали сердца из золотой бумаги, и на розовом фоне всеобщего психоза случилось несколько настоящих скандалов - с истериками и абортарием. Из других школ в сто шестьдесят шестую являлись массовые делегации девчонок - поглазеть на сердцееда-Влада; часть из них тут же разочаровывалась, увидев, какой он небольшой и неказистый, но кое-кто влюблялся, писал Владу письма, и он вслух зачитывал их в раздевалке перед физкультурой, и дружное ржание пацанов помогало ему справиться со страхом.
Потому что во сне ему иногда являлась Иза, растрепанная, ревущая, с бесформенным ртом: "Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!"
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Димка.
* * *
Близилось лето; Влад надеялся, что перед лицом экзаменов история с Изой потускнеет. А там подойдет время летнего лагеря, время новых романтических драм, и пусть эти сумасшедшие девчонки ищут первую любовь где угодно, только не рядом с Владом, с него хватит...
Однажды, оформляя после уроков кабинет математики, он разоткровенничался с учителем:
- Ну дуры! Дуры же! До сих пор табунами за мной таскаются... Что я им сделал?! Из-за одной полоумной...
- Дуры, - печально подтвердил математик, думая о чем-то своем.
- Почему именно я?! Вон, Глеб красивее... Казалось бы, идите, жрите Глеба! Так нет...
- Есть в тебе что-то, - задумчиво сказал математик. - Харизма какая-то. Знаешь, что такое харизма?
Влад кивнул.
- Вот, например, если кто-то заболеет надолго... Кому он первому из ребят звонит?
- Мне, - с неохотой признался Влад. - Знаем мы эти штучки. Принеси аспиринчика, да помоги с уроками, да всякое такое...
- Ты что будешь делать после школы? - после паузы спросил математик. - В смысле, кем быть?
- Да вот, выбираю, - пробормотал Влад, глядя в окно. - Мама хочет, чтобы врачом...
- А ты?
Влад пожал плечами:
- Ну и я, наверное, врачом хочу...
- Может, тебе психологом надо быть? Или политиком?
Влад скорчил рожу. Математик принужденно рассмеялся.
* * *
После последнего экзамена они вскладчину купили пять бутылок сухого вина и отыскали беседку в самой заброшенной части парка.
- Выпьем за девчонок из нашего класса - самых нормальных девчонок в мире! - провозгласил Влад, поднимая бумажный стаканчик.
И все одобрительно загалдели. Милостиво улыбнулась Марфа Чисторой - у нее уже полгода был роман с десятиклассником.
Димка Шило сидел рядом. Потягивал вино из бумажного стаканчика. Молчал.
- Они самые нормальные, потому что ни одна не влюбилась во Влада, - сказал Ждан. Он уже два года пользовался хорошим дезодорантом, сам стирал себе рубашки и занимался боксом, а потому и жвачку ему на портфель никто не пытался лепить.
- Говорят, Клоуна посадят, - сказал после паузы Глеб Погасий.
Клоун побил по наущению Кукушки какого-то парня из другой школы, а родители того парня оказались людьми упрямыми. Теперь все шло к отправке Клоуна в колонию, хотя по справедливости сажать следовало Кукушку...
- А кто в лагерь поедет? - спросил Антон, раньше прозывавшийся Супчиком. Теперь бывший Кукушкин прихвостень остепенился - может быть потому, что прочие одноклассники быстро подросли и сравнялись с ним в габаритах?
- Я поеду, - первым сказал Димка Шило.
Ребята запереглядывались:
- И я...
- Я...
- И я...
- А ты же на море собирался? - спросил Влад у Глеба. Тот уже месяц хвастался какой-то экзотической путевкой, которую добыл ему отец.
Глеб махнул рукой:
- А-а-а... Я подумал, что если все едут... В лагере же веселей...
Влад промолчал. В лагере, конечно, нескучно, но если бы выпало выбирать между лагерем и морем...
Впрочем, Влад не выбирал никогда. Лагерь, и никакой альтернативы. А что они с мамой опять никуда не поедут, было ясно давно, еще зимой...
- А кто не едет в лагерь? - спросил Влад.
Тишина.
- Марфа, ты вроде к бабушке собиралась?
Марфа Чисторой сморщила нос:
- Да ну... Опять к бабушке, скукотища...
Они сидели под сырым сводом заброшенной беседки, и, кажется, были немного удивлены. Все едут в лагерь, все как один - ну не дружный ли класс?!
Влад улыбался.
Может быть, запах травы, сырости и парковой гнили был причиной того, что ему вспомнился недавний сон. Будто он - старое, кряжистое дерево, сплошь облепленное белесыми грибами.
* * *
В автобусе Влад сидел рядом с Димкой, и оба веселились и орали песни громче всех. Из-за высоких спинок помещавшихся впереди кресел время от времени выглядывали девчонки, ругались и требовали порядка.
Автобус трясло на выбоинах плохого шоссе; Влад пребывал в эйфории. Казалось, покончено с дурными снами, компания подобралась как нельзя удачно - его собственный класс... А в классе, как Влад давно заметил, ему уютнее и проще всего. Даже когда-то всесильный Кукушка не может испортить ему настроения, тем более что после истории с Клоуном Кукушка сидит тише воды, ниже травы. Никто не глазеет на Влада, как на чудище, и никто не рискнет с ним поссориться - всем он нужен, все его любят... Воистину удачно, что в этом году они вот так дружно, всем классом, рванули в лагерь...
Песня следовала за песней, и опять все сначала; Влад стал подпевать через слово, а потом и вовсе замолчал. Уставился в окно, то и дело ударяясь лбом о синеватое мутное стекло.
Никто не заметил дыры в хоре, дыры на месте его голоса. Даже Димка, оравший рядом, ничего не заметил. А была ли вообще дыра? Такая ли большая потеря для класса - голос Влада Палия?
Они видят его каждый день... Они не морочат себе голову его достоинствами. Есть он, или нет его... Как там говорила Иза? Бесцветные глаза, бесцветное лицо, ты ничем не примечателен, кроме своих шахмат...
Мысль об Изе была как прикосновение утопленника. Влада передернуло.
...кроме своих шахмат. Я умен, говорил Влад в ответ. Ты не заметила? Я остроумен...
"Меня все любят", - хотел он добавить. - "Все во мне нуждаются".
Никому ты не нужен, жестоко говорила Иза. Да кто ты такой? Таких как ты в каждом классе два десятка...
"Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!"
Приходило страшное воспоминание - и мир терял реальность, оплывал волнами сизого оконного стекла. Возможно, Иза действительно была сумасшедшая? Но почему раньше, до встречи с Владом, это безумие никак себя не проявляло?
Автобус свернул на грунтовую дорогу. До лагеря оставалось минут пятнадцать тряски. Влад прикрыл глаза, купаясь, как киселе, во внезапном одиночестве.
А что бы вы делали без меня? - подумал он с внезапным ожесточением. Что бы вы без меня делали?
Автобус затормозил. И, глядя на веселенькие шеренги корпусов, Влад пообещал себе полтора месяца не думать об Изе, ни о сизом оконном стекле, ни о дереве с бледными грибами.
* * *
"Мама! Со мной все в порядке. Я уже самостоятельный. Не волнуйся. Влад".
Телеграфистка посмотрела одобрительно - решила, наверное, что видит перед собой самого заботливого сына на много километров вокруг. Тем временем Влад намеревался доставить маме кучу неприятных переживаний.
Влад тешил себя надеждой, что телеграмма немного поможет делу маминого спокойствия - хоть чуть-чуть. Вчера, когда они виделись, Влад уже совершенно утвердился в своих планах на сегодняшний побег и триста раз повторил, как заклинание, что у него все в порядке и, как бы там ни было, все будет хорошо...
Он расплатился с телеграфисткой, закинул рюкзак на плечо и вышел под утреннее солнце.
Его хватятся часа через полтора - за обедом... Интересно, какие у них будут лица.
Владу представилась географичка, оказавшаяся в этом году еще и начальником лагеря. Красные пятна на дряблых щеках, буравящий взгляд: "Скажи, зачем ты это сделал?"
Подошла электричка - наполовину пустая. Влад забросил рюкзак на ячеистую, как волейбольная сетка, полку и сел у окна, спиной по ходу поезда.
"Зачем ты это сделал?!"
Он понятия не имел, зачем. Ему было плохо в лагере? Ерунда, ему было куда лучше, чем в позапрошлом и даже в прошлом году. Соскучился по маме? Странно для четырнадцатилетнего подростка, которого, к тому же, проведывают каждые три-четыре дня (уж он маму просил, просил: ну не мотайся ты так часто! Сколько времени и сил убивается на эти поездки, ну неужели я не проживу неделю без клубники?!)
Если бы он вернулся сейчас домой - мама просто дозвонилась бы в лагерь, ну, телеграмму дала... Все бы злились, конечно, но в конце концов любая злость проходит...
Но он не поедет домой. Он сам не знает толком, куда везет его электричка. И уж подавно не знает, зачем.
Ему снова снилось, что он дерево, поросшее грибами. Ему снилось еще что-то, непонятное и неприятное; на зарядке он взмахивал руками резче и энергичнее сонных товарищей - будто пытаясь разорвать полиэтиленовую пленку сна.
Вчера они с Димкой спели хулиганский дуэт со сцены летнего клуба - и имели оглушительный (в пределах лагеря) успех.
Сегодня после завтрака он по-быстрому собрал рюкзак и махнул через дырку в заборе, такую узкую, что, протискиваясь, пришлось ободрать локти. Теперь электричка покачивалась, локти саднили, за окном сменяли друг друга поля и лесополосы, а Влад мысленно отвечал - и не мог ответить на еще не заданный возмущенный вопрос: "Зачем ты это сделал?"
Ни зачем. Просто так.
* * *
Прежде он часто и охотно пользовался словом "одиночество", однако что это такое - узнал только сейчас.
Базы отдыха, старые и новые, палаточные лагеря, спортшкола на воде - все это стояло плотно, забор к забору, и везде кто-то жил. Влад шел дальше, выискивая место совершенно безлюдное, однако стояла летняя жара, все, кто только мог, спешили заселить собой лес, и лесополосу, и ивовые заросли на берегу реки, и Влад отчаялся найти укромное место - но лес оказался куда больше, чем он мог себе вообразить. Человеческие стоянки стали попадаться все реже и реже, и наконец-то Влад остановился: полное безлюдье, оказывается, угнетает сильнее, чем галдящая и жующая толпа. Он хотел повернуть обратно и потихоньку присоседиться к каким-нибудь туристам - но укорил себя за малодушие и поворачивать не стал. Ноги гудели; наступали сумерки. Влад решил, что стоит позаботиться о ночлеге и завтра уже выбрать место не спеша, основательно; кефир и пирожки он купил еще днем, на станции, и теперь поужинал при свете фонарика, с головой завернулся в одеяло и уснул на хвое, под зверский визг комаров.
...Одиночество.
Походный опыт его был невелик, и все приходилось постигать на своей шкуре. Влад мерз и маялся жаждой, пил росу и собирал малину, жарил на костре свежепойманных верховодок и ел их, водянистых, без соли. Искусанная кровопийцами кожа зудела; до ближайшего сельского магазина, где Влад покупал хлеб, было два часа ходьбы. Иногда его подкармливали туристы, но чаще он проводил целые дни, не встретив ни одного человека. Время тянулось, как жвачка, Владу казалось, что он неделями и месяцами живет, не слыша голосов и не видя лиц, тогда как на самом деле вся его импровизированная робинзонада была длиною в восемь дней.
Каждый вечер он думал о маме: как она там? Волнуется? Рядом с магазином была почта, вечно закрытая, но один раз Влад все-таки достучался в двери и дозвонился в город. Мамы не было дома - никто не брал трубку. Тогда Влад перезвонил соседям, выпалил, что он здоров и все в порядке, и чтобы это передали маме - и на этом разговор оборвался...
На девятый день утром Влад придумал ответ на вопрос директрисы: "Зачем ты это сделал?" - "Я хотел испытать себя на выживание, почувствовать себя настоящим мужчиной"...
Звучало патетично, но одновременно и трогательно; Влад подумал, что ему поверят. Будут злиться, негодовать... но и радоваться будут, что Влад наконец-то нашелся. Наверняка та же директриса не раз говорила себе: пусть только найдется живым, я ему все прощу!
Подумав таким образом, Влад, уже не первый день мечтающий о тарелке горячего супа, теплой воде и настоящей постели, рысью пустился в обратный путь.
Электричка задерживалась; на перроне собралась самая настоящая толпа. Влад влез в нее, как в теплое море, и долго бродил взад-вперед, не решаясь отойти в сторону. Толпа! Люди! Галдящие, не особенно вежливые, обремененные тюками и корзинами, пахнущие потом и перегаром, живые люди!
Пропихиваясь в душное нутро вагона, Влад улыбался. Надо было устроить эту глупейшую выходку с побегом, чтобы ощутить наконец-то, до чего ему дороги представители его собственного вида, причем не какие-то особенные, а все подряд. Вернуться бы сейчас в лагерь... может быть, его еще возьмут?
Впрочем, возвращаться в лагерь сейчас он не посмел бы. Доехал до города; вошел в телефонную будку, собираясь позвонить маме.
Монеток не было.
Влад потоптался, вышел; ему вдруг сделалось страшно. Ведь он обрек маму на восемь дней неизвестности! И наивно думал, что его звонок соседям - короткий сумбурный звонок! - способен хоть капельку ее успокоить!
Он вскочил в автобус и поехал домой.
Когда звонок отозвался в недрах дома, ему сделалось почти так же страшно, как было в тот день, когда под окнами ревела сумасшедшая Иза...
Долго не было слышно ни звука. Может быть, мамы нет дома? Он принялся лихорадочно рыться в карманах в поисках ключа, которого не было, потому что в лагерь ключ решено было не брать. Вдруг за дверью послышались неверные тяжелые шаги, замок щелкнул...
- Прости, - быстро сказал Влад.
И отшатнулся.
Мама стояла перед ним в ночной сорочке - лицо ее было таким же белым, как выбеленная ткань. Опали щеки, заострился нос; губы покрыты были корочкой мелких болячек. И с этого постаревшего, немощного лица смотрели совершенно счастливые, глубокие глаза:
- Владка...
...Уже через час ей было гораздо лучше. Влад сидел спиной, чтобы не мешать маме одеваться, и слушал, и по щекам его бегали ледяные мурашки.
Мама заболела через несколько дней после его исчезновения. Ее сперва забрали в больницу, но она не смогла там остаться - она все ждала, что вернется Влад, вернется, а дома никого нет...
Убедительного диагноза так и не поставили, а все эти кризы, приступы и обострения никогда не водившихся у мамы болезней она в серьезный расчет на брала. Нервы? Да, она нервничала... Но в эти дни неизвестно, кому было лучше - ей, матери сбежавшего в поисках приключений Влада, или родителям тех ребят, которые никуда не бегали и остались в лагере...
- Что? - спросил Влад, и ледяные муравьи со щек перебежали на макушку, заставив шевелиться пропахшие костром волосы.
- Можешь повернуться, - сказала мама.
Она оделась и привела в порядок прическу; она выглядела с каждой минутой все лучше, и белый призрак, открывший Владу двери, отступал все дальше в его памяти, еще немного - и Влад поверит, что никакого призрака не было.
- В лагере отравились... - монотонно говорила мама. - Массово... Повариха под следствием... знаешь, грешили не то на крысиный яд в котле, не то на пестициды... там же поля кругом... Как раз самолет пролетал накануне, опылял... Комиссия работает... В хозяйстве клянутся, что ничем таким не брызгали, все безвредно... Директриса с инфарктом слегла... такая беда! Подумать только... Болтали про военные испытания, облучение, чего только не придумали... какой-то умник наркотики приплел... Ага, целый лагерь малолетних наркоманов, как же...
Мамины слова падали Владу на темя, холодные и быстрые, будто капли с ледяной сосульки.
- ...легко отделались. Зато твой отряд, Владка, больше всех пострадал. Десять человек в больнице! А Димка... ты не пугайся.... Димка в реанимации... Я уж подумала грешным делом - лучше сыну в бегах быть... чем в реанимации... ты уж прости...
- Да уж, - сказал Влад непослушными, будто пластилиновыми, губами.
* * *
"Зачем ты это сделал?" - "Я хотел испытать себя на выживание, почувствовать себя настоящим... А если честно, я хотел посмотреть, как они будут без меня. Как они все - без меня..."
Они махали ему руками из окошек больницы. Потом спустились вниз в синих и серых халатах, вызывающих у Влада отвращение и жалость; через пару дней, выпущенные "на свободу", они храбрились и зубоскалили, топя в пошлых шуточках минувший страх.
...Началось с Димки и Ждана, Владовых соседей по палате, в несколько часов перекинулось на весь отряд, зацепило и соседей, но в меньшей степени. Слегли несколько учителей, подрабатывавших в лагере воспитателями. Болезнь проходила у всех по-разному, но общие звенья все-таки были: депрессия и слабость, тошнота и рвота, сильная головная боль, в особо тяжелых случаях - вот как у Димки - с галлюцинациями.
- Психотропное оружие на нас изучали, - авторитетно заявлял Антон, бывший Супчик.
- Секретные испытания на полигоне, - вторил ему Глеб. - А может, крысу в котле сварили.
- У девчонок все волосы повылезали, - вздыхал Ждан. (Влад рад был убедиться, что он не прав. Волосы у девчонок, конечно, пострадали, но до лысин было далеко, и слова Ждана оказались "полемическим преувеличением").
Приятным сюрпризом для всех было полное и довольно-таки скорое выздоровление "отравленных". Только Димка Шило, к которому не пускали никого, в том числе Влада, по-прежнему оставался в реанимации.
Комиссия, расследовавшая происшествие в лагере, работала ни шатко ни валко. Что случилось и кто виноват - не знали, да и теряли надежду когда-либо узнать.
Влад дежурил под окнами реанимации, но Димка не вставал и не мог подойти к окну. Влад осаждал врачей, уговаривая, упрашивая, доказывая. Он пытался подкупить медсестер, плел что-то врачам о неисследованной силе человеческих взаимоотношений, клялся, что от одной только встречи с ним Димке станет легче... Он говорил чистую правду, но ему не верили.
Какая дружба! - шептались вокруг. Все как-то и забыли, что Влад сбежал из лагеря, всем было не до того, в особенности директрисе, которая, похоже, так никогда и не задаст Владу сакраментального вопроса: "Зачем ты это сделал?"
Из-под реанимации Влад возвращался домой и сразу же ложился спать. Ему снилось, что он - грибница. Что он не человек, а комок тоненьких подвижных корешков, и эти корешки пронизали пространство вокруг, подобно живой паутине. И всякое существо, оказавшееся слишком близко, эта паутина пеленает сама, без помощи паука; корешки прорастают в ничего не подозревающую плоть, вокруг Влада ходят, улыбаясь, школьные приятели с проросшими головами, учителя, из чьих шей выпирают расплодившиеся в теле корни... плачет Иза, насквозь прошитая белыми отростками... Лежит в реанимации Димка Шило, приросший к койке, пришитый к матрасу белыми волоконцами. А мама - мама!..
- Видно, я ту же болезнь перенесла, - говорила мама задумчиво. - Только у меня, видать, организм покрепче, а бедный Димка плох... Узнай, Влад - может, надо скинуться всем классом на лекарства?
Влад кивал, сидя за шахматной доской, механически передвигая фигуры. В лагере они часто играли с Димкой - и последняя партия осталась неоконченной...
Влад все пытался сообразить, как ему узнать о судьбе Изы. Именно теперь ему необходимо было знать о ее теперешней жизни. Но как?..
Наконец он решился. Мама удивилась его просьбе. Но, в конце концов, собралась и ушла; Влад понимал, чего ей стоит этот визит, и искренне желал маме удачи.
Она вернулась, как ни странно, в хорошем настроении:
- Разумеется, они не хотели меня на порог пускать... Но девочка живет себе у бабушки, полностью выздоровела и знать тебя не знает. Во всяком случае, это они так думают, - и мама рассмеялась, а у Влада отлегло от сердца.
...Дней через десять вечно заплаканная Димкина мать принесла, наконец, радостную весть: наконец-то перемены к лучшему! Димка поправляется, через несколько дней его переведут в палату и разрешат посещения...
Влад сидел перед шахматной доской, тупо смотрел на фигуры, но задача не решалась.
Все очень удивились, когда он категорически отказался навещать друга в больнице. Он, дневавший и ночевавший под окнами реанимации! Сильный стресс, решили все, а Димка, поправлявшийся медленно и с трудом, все чаще спрашивал о Владе, а ему говорили, что тот в отъезде...
Лето заканчивалось. Зарядили дожди; Влад не раз и не два надевал куртку, чтобы идти к Димкиным родителям. Чтобы объяснять на пальцах, почему именно им следует увезти сына из города. Увезти подальше - и сразу, как только тот поправится.
Иногда Влад даже выходил на улицу и проходил несколько кварталов по направлению к Димкиному дому - но тут же возвращался. Что он им скажет? Что объяснит? Расскажет про белесые волоконца, прорастающие в телах других людей? В их душах? И что он услышит в ответ?
Оказавшись в тупике, он начинал успокаивать себя. Может быть, поправившись, Димка получит некий иммунитет против... против этого, чему Влад не знал названия. Ну, короче говоря, все будет по-прежнему, будто ничего не случилось, будто реанимация приснилась Димке, как Владу снится грибница...
Он нашел в библиотеке энциклопедию "Жизнь грибов" и долго сидел над ней, рассматривая блеклые, неприятные фотографии.
Потом взял со стенда медицинскую брошюру "Молодежь и наркотические вещества: медленная смерть".
- Интересно? - спросила библиотекарша.
Влад не ответил. Он как раз читал про "абстинентный синдром".
Глупая библиотекарша не нашла ничего лучшего, как позвонить Владовой маме, чтобы та присмотрела за сыном на предмет наркотиков; Влад долго успокаивал маму, а потом долго ворочался в постели, а потом, среди ночи, ему явилась такая мысль, что пришлось вставать, в одних трусах идти на кухню и долго заваривать чай, так долго, что мама проснулась, увидела свет, вышла, обеспокоенная:
- Владка, что с тобой?
- Ма, - сказал Влад, тщательно размешивая пятую ложку сахара. - Слушай... Ты только не обижайся... А про настоящих моих родителей где-то можно найти сведения?
Мама часто заморгала:
- Влад...
- Прости пожалуйста... Я все понимаю... Но если, например, у меня редкая наследственная болезнь... и надо проследить, откуда... это наследство...
- Какая у тебя болезнь? - спросила мама, стремительно бледнея.
- Никакая... Я же сказал - "если"...
Мама ничего не ответила. Влад первый отвел глаза.
* * *
Когда, по слухам, до Димкиной выписки из больницы осталось дня два или три, Влад наконец решился и позвонил в знакомую, много раз открывавшуюся перед ним дверь.
- Влад? - удивилась Димкина мама. - А ребята сказали...
- Мне нужно с вами поговорить, - сказал Влад, чтобы сразу отсечь все пути к отступлению. - Это очень важно. Это касается Димки.
У бедной женщины вытянулось лицо. Видимо, вид у Влада был очень убедительный: бледные щеки, бегающие глаза, разве что на лбу не написано: я принес вам очередную крупную неприятность...
Его провели на кухню и усадили на табурет. Димкин отец поставил на плиту чайник; он, в отличие от жены, не склонен был впадать в панику не от слова даже - от интонации.
- Значит так, - сказал Влад, разглядывая пеструю клеенку на столе. - Надо его переводить в другую школу. Я не могу объяснить, почему...
- Нет, ты все-таки объясни, - мягко сказал отец. - Мы тебя, Влад, знаем давно, ты вроде бы всегда был честным парнем... Если начал говорить - говори начистоту.
- Я не могу сказать, - повторил Влад упрямо.
- Ему кто-то угрожает? - быстро спросила мать. - Какие-то ваши, мальчишечьи... кто ему угрожает?
- Никто, - сказал Влад. - Ему нельзя встречаться...
И замолчал.
- С кем? - спросил отец. - Назови мне имя этого мерзавца. И тогда ему придется переходить в другую школу.
А ведь это тоже выход, вяло подумал Влад. Взять и уйти самому... А там, в новой школе, начнется все сначала...
Он передернулся, почему-то вспомнив Кукушку.
- Итак? - снова спросил отец. - С кем именно нельзя встречаться Диме? А?
Они ничего не поймут, подумал Влад. Это с самого начала было ясно. Он зря пришел. Он осложнил ситуацию. Теперь они начнут докапываться...
- Извините, - сказал он, с трудом отводя глаза от скатерти. - Я пойду...
- Ты никуда не пойдешь, - резко сказал отец, - пока не скажешь всей правды. Кто угрожает Диме?
- Никто.
- Вот теперь ты врешь.
- Я не могу сказать. Но если его перевести в другую школу...
Димкина мать нервно сцепила пальцы. Ей только этого недоставало. Едва удалось выходить сына, вырвать у неизвестной болезни, свалившейся как снег среди лета - а тут еще эти недомолвки, тайные угрозы, бледный мальчишка с бегающими глазами, который на самом деле чем-то очень огорчен и обеспокоен. Вдруг с Димкой действительно что-то случится?
- Я позвоню твоей матери, - сказал Димкин отец.
- Не стоит. Она ничего не знает.
- Так я попрошу ее узнать! Я пойду к директору, в конце концов... Лучше бы ты сказал сразу, Влад.
- Не могу.
* * *
Все запуталось и осложнилось до предела. Мама была на грани слез:
- У него прямо голос дрожал, в трубке... Ну что ты им наговорил?! Какие угрозы?
Влад молчал.
- Если случится беда, ты будешь виноват, - тихо сказала мама. - Взялся говорить - так говори до конца!
- Ему нельзя встречаться со мной! - выпалил Влад. - Ему нельзя быть со мной в одном классе!
Мама долго смотрела на него. Потом подошла, коснулась его плеча:
- Влад... Что с тобой происходит? Ты плохо себя чувствуешь? Что ты там говорил о наследственных болезнях?
Влад молчал.
- Пожалуйста, - попросила мама тихо. - Доверяй мне... Что бы там не случилось... Даже если это, не дай Бог... даже если с тобой... мы со всем справимся, ты не бойся. Мы все одолеем...
Она говорила и говорила, а Влад стоял столбом, слушал, как горят от стыда щеки, и пытался проглотить застрявший в горле комок.
* * *
Димку выписали перед самым началом занятий. Разумеется, в школу вместе со всеми он не пошел - предстояли две недели "реабилитации"; в гостях у выздоравливающего перебывало полкласса. "Доброжелатели" тут же донесли ему, что Влад никуда не уезжал, ничем не болен, а просто не желает видеть бывшего друга; в то же время Димка уже пережил разговор с родителями, и не один. Разумеется, он все отрицал; разумеется, никто ему и не думал угрожать, какая там другая школа, что за глупости наплел этот Влад...
Димка знал, что Влад каждый день ходит в школу. Телефон у обоих был исправен - тем не менее Влад так ни разу и не позвонил.
И Димка, затаивший обиду и недоумение, не звонил тоже.
Прежде, случись друзьям ненадолго расстаться, Димка всегда прибегал в гости первым. Влад привык к этому и воспринимал как должное; теперь, пройдя реанимацию, Димка хранил сдержанность, и равнодушие Влада выглядело со стороны странно и возмутительно.
Роль ходячей совести самозванно принял на себя Ждан.
- Ты можешь хотя бы объясниться?! - восклицал он патетически. - Ты можешь хотя бы объяснить человеку, за что ты так на него наплевал?
На щеках Ждана ходили желваки, под тонкой рубашкой перекатывались заботливо наращенные мускулы; во все стороны растекался густой запах дезодоранта. Еще в морду даст, подумал Влад устало. Не верилось, что вот этот молодой бычок еще пару лет назад считался в классе безответным мальчиком для битья. Что это с его сгорбленной спины Влад отлепил когда-то похабную картинку...
- Не твое дело, вообще-то, - сказал Влад, глядя в изумрудно-зеленые глаза Ждана. - Наше с Димкой дело. А ты усохни. Понял?
Ждан посопел угрожающе, но дальше сопения дело не двинулось.
Влад смотрел в оскорбленную Жданову спину - и думал о том, что уже через пару дней отчуждения тому захочется подсесть поближе. Как бы невзначай спросить о чем-то, задеть рукавом о рукав, списать решение задачи; самому Ждану это будет неприятно и удивительно, но он придумает, как усыпить самолюбие. Он скажет самому себе, что попросту использует этого зазнайку, что вовсе не дружит с ним, что решение задачи нужно ему позарез, а подсесть поближе вынудила какая-то насущная необходимость... Например, из окна дует... А через месяц он и думать забудет о ссоре - преспокойненько станет болтать с Владом на переменках, как будто и не было никакой размолвки...
Влад недооценил Ждана. Самоуверенный молодой боксер, не так давно травимый, теперь сам решил устроить товарищу полноценную травлю; уже на другой день, явившись в школу, Влад обнаружил там надменные лица, демонстративно отведенные взгляды и прочие атрибуты бойкота.
Он растерялся. Потом возмутился; первым желанием его было придушить Ждана, или, что гораздо лучше, вернуться на два с половиной года назад и остановить собственную руку, срывающую бумажку со Ждановой спины.
Начались уроки; слушая монотонный голос исторички, Влад понемногу успокаивался. Обида улеглась; осталось любопытство. Ну, и как вы без меня?
Два дня класс самозабвенно играл в новую игру. На третий день подняли бунт девчонки: почему это они должны бойкотировать Палия за то, что он поругался с Шилом? Это их личное дело, какого черта кто-то должен вмешиваться?
Да, девчонки капитулировали первыми - впрочем, может быть, девчонки просто практичнее? Им не очень-то нравится терпеть неудобства в угоду чьим-то там амбициям... А в том, что неудобства были, сомнений не оставалось.
Бойкот продолжался силами одних только ребят. Влад наблюдал; он уже понял к тому времени, что Ждан преподнес ему неожиданный подарок: практический эксперимент над грибницей.
Хуже всех приходилось тем, кто общался с Владом ближе других. Те, кого он недолюбливал и с кем разговаривал редко, выдерживали бойкот дольше. Зато те, кто жил с ним в лагере в одном корпусе, кто хоть иногда списывал решения, кто просил у него на уроках линейку или давал свою, кто рассказывал анекдоты в одной с ним компании, кто был с ним в одной волейбольной команде, кто хоть изредка играл с ним в шахматы - все они хитрили, юлили, изворачивались таким образом, чтобы и с Владом поговорить, и формальных законов бойкота не нарушить:
- Эй, ты! Куда прешь?
- А ну, пропусти...
- Давай, вали отсюда!
...Ноги у Влада были отдавлены чуть не по колено. Одноклассники искали контакта с ним - проще всего было наступить ему на ногу, а потом еще и обругать, как бы сгоряча. Но для душевного комфорта такого "общения" не хватало; атмосфера в классе все больше накалялась. Пацаны сделались раздражительными сверх меры; девчонки тоже злились, и в конце концов объявили альтернативный бойкот - Ждану, а тому и так приходилось хуже всех. Однажды, не выдержав, он прижал Влада к стенке - в буквальном смысле, после уроков, в традиционном для этого месте - мужском туалете:
- Ты! Ты понял?!
Что он хотел сказать - не имело значения. Он держал Влада обеими руками за плечи, он смотрел ему в глаза, он говорил с ним - и Влад видел, как наливаются здоровой краской бледные щеки, как просыпается радостный огонек в зеленых глазах:
- Ты! Ты понял или нет?!
Ждан нарушал им же установленный закон - о запрете разговоров с "этой сволочью". Нарушал со сладострастием, со щенячьим каким-то повизгиванием; Владу захотелось сказать ему, что в его, Влад, силах сделать Ждана своим рабом. Что он уже - его раб. Что Владу достаточно спрятаться на неделю, нет, всего на несколько дней... чтобы Ждан приполз к нему на пузе, со слезами вымаливая один взгляд, одно слово. Он уже открыл рот, чтобы все это сказать - но вспомнил о Димке и заткнулся.
Ждан, чье душевное равновесие наконец-то восстановилось, выпустил его плечи. Во всяком случае, бить ни с того ни с сего человека, который не оказывает сопротивления, бить одноклассника, бить Влада он не был пока готов.
Пока.
Ждан смотрел на Влада, по-прежнему стоящего у стены. И, кажется, пытался вспомнить, что здесь происходило три минуты назад.
Потом вдруг съежился, сразу напомнив прежнего Ждана, "вонючку" и парию. И торопливо вышел.
Бесшумно сочилась вода из неисправного крана.
Влад умывался долго и тщательно. Как будто холодная вода чем-то могла ему помочь.
* * *
Накануне дня, когда Димка должен был явиться наконец в школу, Влад нанес бывшему другу визит. Димкина мать пустила его в дом с большой неохотой.
Димка стоял посреди своей маленькой комнаты, всюду - на полу, на диване, на столе - разбросаны были тетради и учебники, у Димкиных ног стоял раскрытый кожаный портфель - пустой. Влад долго смотрел на портфель; такая вещь давно была его мечтой. Красиво, вместительно, для каждой вещи есть свое отделение...
Димка стоял, не говоря ни слова. Смотрел сурово; прежде он всегда радовался Владу, хоть уголками губ, хоть взглядом - но радовался. Теперь на Влада смотрел незнакомый, сильно подросший, очень коротко стриженый, очень исхудавший парень.
Владу вспомнилась мама, какой она была, когда отперла ему, бродяге, дверь. В новом Димке что-то было... цвет кожи? Бумажно-белый, а ведь когда они виделись в последний раз... кажется, триста лет прошло... Димка был загорелый, как жареная в масле картошка...
Влад снова перевел взгляд на пустой портфель. Собрался с духом:
- Я должен тебе кое-что сказать...
Димка вздохнул.
Влад шагал по комнате, перешагивая через учебники, бумаги и папки, спотыкаясь, давя канцелярские принадлежности уязвимыми, в одних носках, пятками. Влад жестикулировал; сбивался, задумывался, через каждое слово вставлял - я не вру, ты только поверь, это правда, ты пойми, это правда...
Димка слушал, сидя на краю дивана.
- Уезжай, - говорил Влад. - Я бы и сам куда-то уехал... Но мама! Она же без меня не может. А как я ей объясню?! Она же не поверит! Уезжай, Димка, я твоим родителям... прости, глупость это была, они все равно не поняли... не поверили... Ты поверь, это правда... Ты вспомни, как все было... Нам нельзя! Нам вместе - нельзя! Мы же не будем всю жизнь в одном классе учиться?!
Он путался - слова, давно отточенные и отрепетированные, будучи произнесены вслух, оказались абсолютным бредом. Димка слушал - печальный, незнакомый юноша; в глазах его не было доверия. Удивление - было. И еще что-то, подозрительно похожее на брезгливость. А может быть, Владу показалось?
Он оборвал себя на полуслове:
- Все. Не веришь - твое дело. Ты только вспомни все, что было... Я пошел.
Его уход напоминал бегство. Шнурки, например, пришлось завязывать уже на улице - лишь бы не провести лишние тридцать секунд в полутемной прихожей враждебного, недоумевающего дома.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Мама.
* * *
Через полгода он вспоминал этот свой демарш со снисходительной улыбкой. Все события этого неприятного лета казались далекими, не вполне правдоподобными; сны о грибнице не повторялись давным-давно.
Все уладилось само собой. Все устроилось как нельзя лучше. Его любили все, и одноклассники и учителя, он по-прежнему водился с Димкой, а Ждан крутился вокруг, подлизываясь и не упуская случая назвать Влада другом.
Мама сделалась спокойна и даже, наверное, счастлива. Чувствовала себя хорошо, получила повышение по службе, по утрам занималась гимнастикой и каждый вечер играла с Владом в шахматы.
Расследование о происшествии в лагере зашло в тупик. Никого так и не наказали - если не считать порушенных репутаций и погубленного здоровья. Географичка, бывшая в лагере директрисой, без почестей ушла на пенсию; на ее место прислали новенькую, молодую, хорошую собой и невероятно стервозную особу.
Новая географичка начала с введения собственных порядков. Какие-то топографические диктанты, контрольные и тесты следовали один за другим: за две недели Влад получил две тройки и двойку, а вместе с ними - удар по самолюбию.
У географички был вздернутый носик, короткие черные кудри, гладкие румяные щеки и очень яркий, красиво очерченный рот. Следующие две недели Влад буквально не давал ей проходу.
Он попадался ей в коридоре - будто невзначай. Он заводил разговоры на уроках; он раздобыл какие-то географические журналы и таскал их в школу, чтобы спросить ее мнения по каким-то совершенно пустяковым, но экзотичным и заковыристым вопросам. Она сперва милостиво внимала, потом начала раздражаться, потом стала отмахиваться от Влада, как от мухи, и не замечать на уроках его поднятую руку. Он продолжал осаждать ее, нимало не смущаясь. Ему все равно было, что она о нем подумает. Важен результат.
Наконец, примелькавшись географичке, надоев ей, чуть не навязнув в зубах - Влад перестал ходить на ее уроки.
Он выучил ее расписание и прекрасно знал школьные коридоры. Приходилось быть начеку, потому что через неделю чернокудрая дамочка уже вовсю пренебрегала обычными маршрутами: ее видели то на первом этаже у малышей, то в спортзале, то в столярной мастерской. Казалось, она просто гуляет по школе; никому и в голову не могло прийти, что географичка бродит, подобно неупокоенному духу, в поисках одного прогульщика, в поисках надоедливого Влада Палия. Возможно, она и сама не отдавала себе в этом отчет - однако очень злилась:
- Где Палий?! Я знаю - он был сегодня на двух первых уроках! Вот, отмечено в журнале, что он был! Передайте этому прогульщику, что он получит итоговую единицу, что его не переведут в следующий класс!
И прежде не очень-то добрая, географичка превратилась в настоящую фурию. Двойки сыпались, как из рога изобилия, у завуча волосы встали дыбом, когда она открыла многострадальный журнал...
- Она тебя убьет, - серьезно говорил Ждан. - Она ненормальная какая-то. Зачем ты ее дразнишь?
Димка молчал. Смотрел испытующе.
Со времени того сумбурного осеннего разговора они никогда больше не возвращались к скользкой теме. Владу удобнее было считать, что Димка ему не поверил.
- Ты думаешь, она тебе обрадуется? - спросил Димка однажды, на автобусной остановке, где расходились их пути по возвращению из школы.
Влад пропустил свой автобус. Поковырял носком ботинка серый снег:
- Я думаю, она уписается от счастья. И долбанет мне итоговую пять. Хочешь поспорить?
- Нет, - сказал Димка, провожая взглядом другой автобус, свой. - Но ты мне... расскажешь, как дело было?
Влад почувствовал прилив куража:
- А хочешь, я прямо при тебе? У тебя на глазах? Хочешь это увидеть?
* * *
Журнал он выпросил в учительской. Сказал, что географичка просит; Владу доверяли. Зажав под мышкой заветный документ, он ринулся в кабинет географии - сейчас там никого не было, кроме чернокудрой жертвы, да еще возился под партами Димка - делал вид, что потерял колпачок от ручки...
Дверь распахнулась одним движением. Легко и беззвучно.
Географичка сидела за учительским столом, лицо у нее было серым и желчным, уголки рта смотрели вниз. Она разинула было рот, чтобы отругать идиота, открывающего ногой двери...
И так и замерла - с опущенной челюстью.
Влад улыбнулся.
И географичка, как в зеркале, улыбнулась в ответ! Кажется, он впервые видел ее улыбку.
Пропали морщины. Исчезла угрюмость. Широко открылись вечно прищуренные глаза - карие, молодые, наивные. Географичка сидела перед Владом - и улыбалась во весь рот, хорошенькая, помолодевшая сразу лет на десять, веселая добрая женщина.
Влад не видел схоронившегося под партой Димку - но ощущал его напряженный взгляд.
- Добрый день, - сказал Влад. - Я вот самостоятельно журнал принес... Я прошу прощения, тут у меня были такие обстоятельства... Такая тема... Но я работал самостоятельно, проработал три новые темы, а вы ведь сегодня ставили всем итоговые по этим темам, но я работал самостоятельно, пожалуйста, и мне поставьте... Я ведь работал по этим темам самостоятельно...
Говорить можно было все, что угодно, но опорных слова было три: тема, работал, самостоятельно.
- У тебя совсем нет совести, - сказала географичка таким тоном, каким обычно признаются в любви.
Замутненным взглядом посмотрела в журнал...
И поставила Владу итоговую "четыре".
- Ты так много пропустил... И ты ведь не писал контрольную...
Влад аккуратно выдернул из-под географички журнал. Он был разочарован.
- Спасибо... До свидания.
И вышел, оставив чернокудрую с рассеянной улыбкой на лице - и Димку, скрючившегося под партой.
* * *
- Это все-таки не пять, - сказал Димка, разглядывая журнал. - Это четыре.
- Ты все видел? - с нажимом спросил Влад.
- Но это четыре, - повторил Димка. - Это все-таки не пять.
- Но ведь она собиралась ставить мне единицу!
- А может, она в тебя влюбилась, - предположил Димка. - Она же ведет себя как влюбленный человек. Когда тебя нет - злится и ищет тебя. Когда ты вдруг появился - все простила... И потом ведь - это не пять. Это четыре.
- Теперь ты мне не веришь? - спросил Влад.
- Но это же бред, - тихо ответил Димка. - Это же... все иначе можно объяснить. По-нормальному... Вот если бы ты... на расстоянии двигал предметы... или зажигал спички - взглядом... Тогда да...
И оба надолго замолчали. Журнал надо было немедленно сдать обратно в учительскую - тем не менее они сидели друг против друга на холодном, очень широком подоконнике четвертого этажа и ждали невесть чего.
- Ты знаешь... - неуверенно начал Димка.
- Что?
- Я поеду к бабушке, - сказал Димка собранно, будто приняв наконец-то важное решение. - На выходные. И там застряну. Придумаю что-нибудь... Так что ты не удивляйся, я в понедельник в школу не приду...
- Адрес бабушки оставь, - после паузы попросил Влад.
- Зачем?
- Дурак, - сказал Влад.
- Может, и дурак, - вздохнул Димка. - Но это очень важно. Для меня.
И замолчал.
Возможно, он хотел бы сказать, как страшно походить на угрюмую географичку. Или на ревущую Изу. Или как страшно было ему в реанимации...
- Понимаю, - сказал Влад. - В конце концов...
И подумал: а вдруг? Вдруг Димка вернется через неделю, довольный и здоровый, хлопнет Влада по плечу... и вернет ему его "дурака"?
Мало ли?
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
