|
* * *
Почти год назад от Бори ушла жена. Ушла к неведомой зверушке, которая по ее словам была чуть ли не "новым русским", хотя Дима пребывал в уверенности, что это миф. Что за интерес мог возникнуть у "нового русского" ко вздорной, полненькой, не первой молодости Раисе?
Конечно, Рая преувеличила социальный статус своего "хахаля". Тем не менее хахалев дом где-то в Ирпене не был мифом; Рая вывезла грузовик всяческого добра - шмоток и мебели, ковров и посуды, и в ответ на вопросительные взгляды соседей приводила единственный железобетонный довод - "все равно пропьет"...
И была права. Все, что не влезло тогда в Раин грузовик, Боря пропил достаточно быстро.
Теперь его однокомнатная квартира походила на оставленный беженцами приют - голые стены, пыль и мусор, старый письменный стол, черно-белый телевизор шестидесятых годов, тахта в углу, такая ветхая, что ее и пропить-то невозможно - неликвидна...
В первом базовом состоянии Боря был умнейшим собеседником и светлейшей личностью. Во втором - спал, преклонив голову куда придется, хоть на подушку, хоть в салат. А промежуточных фаз него практически не было - то трезв, трезв как стеклышко, потом - хоп! - пьян, пьян как свинья...
- Паспорта и дипломы я вам обоим перевел, вот ваши свидетельства о рождении, вот Жекино свидетельство, вот свидетельство о браке...
- Я принес справку из военкомата, - сказал Дима, разглядывая свое отражение в пыльном зеркале. В углу зеркала была скотчем прилеплена фотография распавшейся семьи - Боря, Рая, их взрослая дочка Ксюха и полосатый кот с белым пятном на груди - у Раи на коленях.
- Давай свою справку, - позвал из комнаты дядя Боря.
Он был мастером перевода - в свое время долго сотрудничал с журналом "Всесвіт", с какими-то издательствами; английским деловым он владел даже лучше Ольги - зная это, она передоверила переводы Боре, тем более что оплата осуществлялась "по бартеру" - за бутылку.
- Так, Шубін, Дмитро Олегович, росіянин, тисяча дев'ятсот п'ятдесят восьмого року народження... відбував військовий обов'язок... Ну, Димка, хоть какая-то польза оттого, что ты тогда не послушался маму, не пошел в мединститут и угодил в армию... Соединенным Американским Штатам будет приятно принять на проживание такого отличника боевой и политической полготовки...
Дядя Боря говорил - и одновременно быстро-быстро переписывал на лист бумаги содержание справки - по-английски.
- Послезавтра будут справки про отсутствие судимости, - сказал Дима.
- Замечательно! - дядя Боря цокнул языком, как будто мысль о таких замечательных справках доставляла ему подлинное наслаждение. - Справка об отсутствии судимости - это же класс, не каждый может похвастаться... Сейчас-сейчас, подожди... А справка об отсутствии геморроя не нужна? А знаешь, что коты, например, в Штаты принимаются только кастрированные? Хорошо, что ты не кот... Правда, у меня знакомый купил справку у ветеринара за пять гривен... Они же на справку смотрят, а не на кота...
Дима постоял, переминаясь с ноги на ногу (в комнате был один только стул). Потом прошел на кухню, вытащил из сумки бутылку "Пшеничной" (ему было дважды стыдно, за то, что принес водку, и за то, что она такая дешевая, в захудалом киоске купленная и, наверное, паленая). По возможности беззвучно поставил бутылку на пустой, в темных шрамах, стол.
- Димочка, а ты со мной выпьешь? - тут же спросил из комнаты дядя Боря. Как будто у него была возможность видеть то, что происходит на кухне.
Дима замялся.
Именно его посиделки с Борей в свое время привели к тому, что Женька поверил в то, что его отец "пьянчуга".
В старших классах школы дядя Боря помогал Диме делать уроки по математике и физике. О французских переводах нечего и говорить (французский Боря знал хуже, но в рамки школьной программы вполне укладывался); в какой-то степени Боря, тогда молодой и относительно счастливый муж тети Раи, сделался для мальчика Димы эрзац-отцом...
- Спасибо, дядь Боря, я в другой раз, - он постарался, чтобы голос его звучал естественно и весело. - Труба зовет. Надо копию на компьютере...
- Так ведь Оли еще дома нет, - сказал дядя Боря после паузы. - Если у тебя ключи есть - это одно...
У Димы, конечно, не было ключей от собственного дома. Почему-то именно теперь это обстоятельство показалось ему очень унизительным.
Выйдя на площадку, он некоторое время трезвонил в такую знакомую дверь. И прислушивался, как отдавался звонок в пустой квартире.
- Она обещала к восьми, - сказал он, вернувшись. - До полдевятого подожду - и все.
- Ага, - сказал Боря.
Перевод справки из военкомата - косые каракули на желтом листе - лежал в прихожей под зеркалом. Рядом с оригиналом - неприятной серой бумаженцией. И почему-то вид этой безобидной, в общем-то, бумажки вогнал Диму в глухую тоску.
- Димка... Ты чего загрустил?
Дима отвел глаза. Сказал неожиданно для себя:
- Тогда надо закуски какой-нибудь... У меня есть пара яблок...
- Так в холодильнике возьми, - обрадовался Боря.
Холодильник был крохотный, непонятной породы, со сломанным замком - отчего дверцу приходилось всякий раз подвязывать резинкой. В холодильнике царил январь, среди снежного запустения лежал сверток с докторской колбасой, пачка плавленого сыра и две огромных луковицы.
Маясь вялыми угрызениями совести, Дима отыскал нож, дощечку, нарезал колбасу и раскромсал сыр.
Водка, против ожидания, оказалась не такой уж и скверной.
- На первое мая хочу на рыбалку поехать, - сказал Боря. - Вот если бы кто-то еще с машиной нашелся, чтобы на Десну...
- Дядя Боря, - Дима развел руками. - Ничего не могу сказать. Обломался вот... не заводится, зараза. В воскресение чинить будем... А до Первого мая еще дожить надо...
- Индивидуалист, - беззлобно усмехнулся Боря. - Тренируешься быть американцем? Не тренируйся, Димка, все равно у тебя ничего не выйдет...
Дима осторожно поставил свой опустевший стакан. Укусил луковицу, как яблоко; овощ оказался слишком горьким даже для своей луковой репутации. У Димы перехватило дыхание, но он мужественно жевал - и луковицу, и слова:
- Я... не хочу... ехать, дядь Боря, но я же не могу... не ехать. Я же без Женьки... И... Оля права, все-таки, Женьке надо... в нормальную страну. А там, в Штатах, мы с Женькой наконец-то... ну, все переменится. И мы с Женькой...
- Не переменится, - Боря разлил по второй. - Все это иллюзии, Димочка, Америка никого не объединяет, Америка разъединяет. Особенно разные поколения. У всех своя жизнь, все живут сами по себе, и все счастливы своим особенным американским счастьем... Ну, поехали? За американскую мечту?
- Черт с ней, - сказал Дима с неподдельным отвращением.
- Есть такая история, - Боря смачно жевал бутерброд с докторской колбасой. - Вернее, научное предположение. Не так давно водолазы наши на дне Атлантического океана затонувший корабль... который по описаниям идеально подходил под судно Америго Веспуччи. И который никогда не добиралось до берегов Америки, которую, якобы, открыл... Так-то. Вот ты подумай, Дима, как человек с фантазией: если бы некие пришельцы захотели захватить Землю, как бы им сподручнее было поступить? Как у Уэллса? Треножниками?
- Не знаю, - сказал Дима.
- Вот-вот, - Боря улыбнулся. - Завоевание Земли уже заканчивается, Димочка. Ни Колумб, ни Веспуччи, ни первые поселенцы так и не добрались до американского берега... Их подменили в пути. Эти пришельцы создали ТАМ филиал своей цивилизации, и надо быть слепым, чтобы не видеть, как разительно она отличается от всего остального человечества! - некоторое время Боря со значением смотрел Диме в глаза, потом подмигнул и расхохотался.
Дима бледно улыбнулся в ответ.
От водки кружилась голова. Он целый день был на ногах, целый день почти ничего не ел... Плохо, если Ольга увидит его в раскисшем состоянии.
Но если увидит Женька - случится катастрофа.
- Дядь Боря... Спасибо, я пойду, наверное. Документы Ольга заберет...
- Кстати, об Ольге, - Боря откинулся на спинку стула. - Вероятно, ей будет хорошо там... Вероятно, она действительно приспособится, найдет себя... Гм. Вот еще об открытии Америки Веспуччи. Один мой приятель, обучаясь в аспирантуре в Мичигане, вел группы студентов. При первой встрече он раздавал коротенький тест, по результатам которого пытался выяснить, с кем имеет дело... Вопросы были как специальные, так и "общие". На вопрос "Почему Америка называется Америка?", большинство студентов из года в год отвечало: "Потому что это страна свободы и открытых возможностей..." ("Because this is the land of opportunity and freedom"). Так вот у них мозги устроены... Потому и грин-карту среди нас, калек, разыгрывают, по доброте душевной, чтобы помочь прочему человечеству, кривому и косному, увидеть лучик в темном царстве...
Дядя Боря засмеялся - в одиночестве.
- А Женька? - неожиданно для себя спросил Дима.
- Что Женька?
- Он... ему там будет хорошо?
- Не знаю. Я же там никогда не был, - сказал Боря неожиданно сухо.
Зависла пауза.
В паузе дядя Боря налил по третьей.
- Женька не хочет бросать свое "Динамо", - убито признался Дима. - Я там был, с тренером говорил... Знаешь, что он мне сказал? Что Женька, он вроде бы перспективный. Я и сам видел...
- За Женьку, - сказал дядя Боря.
Выпили.
- Я вот хочу понять, - проговорил Дима, жуя проклятущую луковицу. - Ведь эти современные подростки, они же спят и видят, как бы смотаться в Америку. Во всяком случае, мои ученики, у кого я спрашивал... Вот и Оля уверена, что для Женьки его "Динамо" - это вроде как игрушка. Я хочу понять, как мне с ним... о чем мне с ним говорить...
Дяди-Борины глаза влажно блеснули:
- Дима... Ты знаешь, что такое "сухой лист"? Это такой эксцентричный удар, когда мяч летит по непредсказуемой траектории, будто падающий с дерева сухой лист... Потому и название. Ты знаешь, футбол - самая древняя игра в мире, за тысячелетия своего существования она успела оформиться в философию... Округлый предмет в языческом ритуале символизировал солнце. И потом, пинание ногами вражеских черепов, как это ни прискорбно... Планета круглая, как мячик... И не она одна... Воистину, создавая наш мир, Бог играл не в кости, как предположил Энштейн, а в футбол! Футбол, Димочка, о-бье-ди-няет, даже на уровне вселенной... Какое событие собирает одновременно больше всего зрителей Земли? Финал чемпионата мира! Четыре миллиарда! Футбол - это ноосфера по Вернадскому, интеллектуальная оболочка земли. Понимаешь?
Дима помолчал. Поводил пальцем по краю стакана:
- Дядь Боря, я пошел... Пора.
Сделал над собой усилие, поднялся с табуретки и побрел в коридор.
- Футбол объединяет, - напутствовал его дядя Боря, стоя в дверях. - Женька - правильный парень... Может, из него и вышел бы толк... Все, Димочка, заходи. Пока...
Дверь закрылась; почти одновременно внизу послышался Ольгин голос, что-то ответил Женька... Хлопнула дверь парадного...
Не успев толком ничего осознать, Дима взбежал по лестнице на третий этаж и затаился там, стараясь не дышать, чтобы запах алкоголя его не выдал.
- ...Ну буквально отваливаются ноги, - говорила Ольга. - Жека, ты себе супа разогрей, а я ничего не хочу...
- А бутерброд с "Янтарем" будешь? - озабоченно спрашивал сын.
- А есть?
- Я купил.
- Тогда буду. А хлеба купил?
- Купил.
- Ой, класс... Знаешь, мне сегодня...
Дверь закрылась, оборвав Ольгину фразу.
Тихо, как разведчик - унизительно, как унизительно! - Дима спустился по лестнице и вышел через парадную дверь.
Он не чувствовал себя пьяным. Но Женька - Женька! - может учуять проклятый запах, и тогда еще труднее будет убедить его, что его отец не "пьянчуга"...
И еще - ему было очень грустно.
Потому что эти двое так тепло разговаривали друг с другом. Они вместе, они разделят сейчас по-братски хлеб и сыр "Янтарь", и вместе поужинают.
А он, Дима, отправится в общество Малдера и Скалли.
* * *
(...Собака!
Злоба. Острая, настоящая, возьмет... сзади. Настигает.
Дерево, дерево мне!
Внизу. Пусть лает внизу. Люди, смеются... Пусть смеются. Ветки, железная крыша... Там. Вперед...)
* * *
Ко второму занятию Оксана уже знала ноты. К третьему - принесла скрипку.
Кто-то из Оксаниных знакомых когда-то играл, заканчивал музыкальную школу, а потом отложил инструмент за ненадобностью; Оксана выкупила его за бешеные, в соотношении с ее зарплатой, деньги.
Это была "дровеняка", гроб, а не скрипка, грубо и топорно изготовленная на какой-то еще советской фабрике. К этому-то горе-инструменту Оксана прикасалась так, как будто над ним всю жизнь трудился Страдивари.
С Оксаной было легко. Дима и не предполагал, что будет так просто - когда, скрепя сердце, соглашался на эти уроки...
Брать с нее по пять долларов он не мог - у нее вся зарплата, наверное, долларов двадцать. С самого начала они уговорились, что урок стоит пятнадцать гривен; в третью их встречу Дима попытался скостить сумму до десяти - но Оксана не согласилась.
Она приходила уставшая, придавленная какими-то своими заботами; с Димой она никогда не разговаривала ни о жизни, ни о своей работе - торопилась поскорее начать урок.
Взяв скрипку, она преображалась, как наркоман после дозы.
Она вытягивала звук за звуком; она с надеждой вслушивалась в свой робкий скрип. К пятому занятию она научилась играть "Мишка с куклой" - пока щипком. И вполне прилично водила смычком по открытым струнам; со слухом у нее было все в порядке - в отличие от подавляющего большинства прочих Диминых учеников.
В суматохе с ОВИРом и нотариусом ему несколько раз приходилось отменять Оксанины уроки; когда он впервые сказал ей по телефону, что сегодня не может с ней встретиться - ответом было такое убитое молчание, такое потерянное "как жаль", что в следующий раз он вертелся ужом и отменял Оксанины занятия только в самом крайнем случае - когда деваться было совсем уж некуда.
Он стал ловить себя на том, что вместо оговоренных сорока пяти минут его уроки с Оксаной растягиваются на час, полтора, два. Совершенно естественно и без напряжения; после занятий он усаживал ее пить чай, суетился на маленькой Вовкиной кухне, а Оксана застенчиво вытаскивала из сумки то пару яблок, то пачку печенья.
Она полюбила возиться с Малдером и Скалли, сажала их на глобус, позволяла бегать по своим плечам; так получилось, что поход на Птичий рынок совпал с разговором об отъезде.
Оксана пришла, как обычно, в десять; они позанимались - с удовольствием, часа полтора - а потом Дима вспомнил, что сегодня воскресение и можно нести мышей на базар.
Продать, удивилась Оксана, зачем? Такие славные мыши... Все равно придется куда-то их девать, сказал Дима, ведь я ведь через пару месяцев уезжаю. Уезжаете, вздрогнула Оксана, куда?!
В Америку, сказал Дима, уже понимая, что совершает ошибку. Наверное, это известие надо было придержать. Или сказать по телефону. Или вообще не говорить пока, мало ли еще могло случится, может быть, Оксана сама охладела бы к этим урокам...
Она стояла - жалкая, бледная, будто пораженная громом.
Это не страшно, сказал Дима. Я договорюсь с хорошим педагогом, вы будете ходить к ней, это очень милая женщина...
Оксана молчала.
А пойдемте со мной на Птичий рынок, предложил Дима, как будто пытаясь искупить какую-то свою несуществующую вину. У вас есть время?
Оксана молча кивнула. Убрала в футляр свою скрипку; футляр был тот еще, наверное, Димин ровесник.
Дима чувствовал себя идиотом.
Из футляра вылетела упитанная желтенькая моль; Дима механически захлопал в ладоши, но насекомое не далось. Сгинуло где-то в недрах Вовкиной квартиры; а ему, Диме, что за забота. Пусть жрет остатки Вовкиных ковров, побитых многими поколениями прожорливых насекомых; ее детенышам не добраться до Диминого свитера - моль не летит через океан, если, конечно, не пронести ее с собой в самолет...
И почему-то именно от вида этой бледной бабочки ему стало тоскливо, прямо-таки тошно. Он был на грани того, чтобы, сказавшись на плохое самочувствие, отменить поездку на Птичий рынок...
Но было неудобно перед Оксаной.
...Клетку с мышами завернули в махровое полотенце.
Молча уселись в машину. "Жигуль" завелся с четвертого раза, Оксана даже спросила испуганно: что, не работает?
Машина тронулась; Оксана, прежде ни слова не упоминавшая о своей жизни, сама вдруг начал рассказывать.
Она работала участковым терапевтом - уже второй год после ординатуры. У нее большой участок... а когда болеют ее коллеги, то приходится работать и на два участка тоже. Полдня прием - полдня по вызовам... Очень трудно со стариками и старушками. Летом легче, чем зимой. Зимой грипп...
- А я чуть было не поступил в медицинский, - неожиданно сказал Дима.
- Да? - удивилась Оксана.
- Моя мама работала в мединституте. И она организовала мое поступление, то есть меня процентов на девяносто уже брали. Это было ясно еще до экзаменов...
Они остановились перед светофором.
- А почему... - начала Оксана.
Дима пожал плечами:
- Не захотел.
Мимо, по переходу, шли люди. Малыш лет пяти размахивал красным шариком с эмблемой "Мак-Дональдса".
- А я вот именно в медицинский хотела, - призналась Оксана. - Поступила... на третий год. Три года ходила на экзамены, как дятел...
- Не жалеете?
Светофор переключился на зеленый свет.
- Нет, - сказала Оксана после паузы. - Не знаю...
Дима в последний момент удержался, чтобы не спросить, какая у Оксаны зарплата.
Он и без того догадывался, какая.
- Оксана... если бы вам принесли не блюдечке эту самую грин-карту... вы бы поехали?
- Не знаю, - повторила она после паузы.
Возле Куреневского рынка толпились машины, он едва нашел место, где преклонить свой "Жигуль". Оксана взяла свою скрипку - не захотела оставлять в машине; Дима взял клетку с Малдером и Скалли.
И они пошли.
- ...Почем эти мыши?
- Двадцать гривен вместе с клеткой.
- Десять - но без клетки.
Дима кивнул; он удивился, что все случилось так просто и быстро. В конце концов, клетка кушать не просит, клетку можно кому-нибудь потом подарить...
Парень лет шестнадцати молча полез за деньгами. Расплатился; уверенно пересадил Малдера и Скалли из клетки в картонный ящик с дырками, канул в толпу.
- Всех мышей скупает, - сказала старушка, торгующая птичьим кормом.
- Что?
- Каждое воскресение всех мышей скупает. Питон у него...
- Питон?!
Оксана смотрела беспомощно. Дима сунул ей клетку, велел стоять и не двигаться, кинулся в толпу вслед за парнем с картонной коробкой.
Успел уже отчаяться, прежде чем в толпе обозначилась памятная куртка.
- Слушай... - схватил парня за плечо. - Ты... Вот тебе твоя десятка, мышей отдай.
- Оборзел, дядя? - непочтительно поинтересовался подросток.
- На свои бабки! Мышей отдавай обратно!
- Они уже мои! Я их уже купил!
Дима готов был задушить его голыми руками - наверное, это было заметно невооруженным глазом; парень решил не связываться. Покрутил пальцем у виска. Поднял крышку ящика; у Димы потемнело в глазах. Мышей там было штук двадцать, всем было неуютно, все толкались...
- Ты своих не узнаешь, - сказал парень насмешливо. - Бери любых, дядя.
Дима выхватил Скалли - у нее была метка на ухе. С Малдером он сперва ошибся - ухватил другого самца, но сразу же обнаружил ошибку и исправился.
Мышиные лапы щекотали ладонь. Диме захотелось выкупить всех, предназначенных питону - он даже полез в карман за деньгами, но, кроме возвращенной парню десятки, там были только три двушки. И все.
Парень уже ушел; Дима вернулся к Оксане, пустил мышей обратно в клетку. Некоторое время они стояли молча, глядя в разные стороны; старушка с птичьим кормом косилась на Диму, как на сумасшедшего.
Дима не любил Птичий рынок. Не любил в детстве - тогда можно было сколько угодно канючить щенка, мама все равно не соглашалась и правильно делала. Не любил в юности - ему безумно жаль было всех этих котят, которым бабушки продавщицы "для привлекательности" привязывали на шею нейлоновый бант...
В торговле с лотка котятами и щенками есть что-то от работорговли. Кафа, невольничий базар. Рыбы - вот идеальный товар, рыбам плевать, покупают их или продают. Или готовят на корм какой-нибудь аквариумной щуке. Рыбы - столь же разумны, как камни на дне аквариума или декоративные осколки амфор...
Хомяки немногим лучше. И мыши... Казалось бы, безмозглое существо, но продавать их на корм питону... Или, например, вот этому крикливому пацану...
Пацану было лет девять, Дима прекрасно помнил, что Женька в таком возрасте был уже вполне взрослый. Этот орал как младенец, ревел вголос, топал ногами - видимо, ему не купили щенка...
- Тарасик, идем тебе купим мышку. С мышкой нет никаких забот - с ней гулять не надо... Даже две мышки. Хочешь?
Тарасик заинтересовался. Перестал орать, но губки держал все еще в надутом положении.
- Они не кусаются? - поинтересовалась Тарасикина бабушка. - Их можно покупать ребенку?
Дима пробормотал нечто невразумительное. Тарасик ему не нравился.
- У вас есть справка от ветеринара, что животные здоровы? Что у них нет клещей, блох?
- Какой хво-ост, - сказал Тарасик, пытаясь просунуть палец сквозь прутья клетки. - Как в мультике...
Дима представил, как, наученный "Томом и Джерри", Тарасик станет раскручивать за хвост беднягу Скалли. И подвешивать Малдера на веревочке к люстре...
- Как же без блох? - сказал он добродушно. - Где вы видели мышей без блох?
- И клещи найдутся, - радостно подтвердила Оксана.
- Так... Тарасик, идем, лучше тебе рыбку купим... Идем-идем, вон аквариумы, видишь?
Протестующие вопли Тарасика утонули в толпе; Дима с Оксаной постояли еще немного, но покупателей не было. Зато подошел неприятного вида парень в кожаной куртке и спросил, уплачено ли за место...
- А давайте я их куплю, - сказала Оксана. - У меня как раз есть двадцать гривен...
- Ну что вы, - сказал Дима испуганно. - Какие деньги... А они вам действительно нравятся?
* * *
- ...Просто миф. В Америке есть все, в том числе футбол.
Женька не раз видел его на экране телевизора - Сергей Полховский вел спортивные программы. Этот человек летал в одном самолете с киевскими динамовцами, этот человек был вхож к Лобановскому; Женька мог сколько угодно хмуриться и принимать независимый вид, но слова Полховского было очень трудно пропустить мимо ушей. Мама знала, что делала, когда организовывала эту встречу.
Дома, лежа на кровати при свете фонаря за окном, Женька смотрел в потолок и вспоминал сегодняшний разговор.
- В Америке есть все, - говорил журналист. - И футбол есть. Там богатейшие футбольные школы, футбольные общества, причем возглавляют их в основном наши эмигранты. Балтача, помнишь, был такой футболист? Поля там не чета нашим... не чета тем, что у вас на базе. Материальная база - что там говорить, нашим такое и не снилось. А вот техническая подготовка игроков... Техника у них, конечно, отстает. И ты с твоей техникой там сразу будешь лидер. Автоматически. У тебя будет колоссальная фора. Они за тебя передерутся... Здесь ты просто подаешь надежды, а там ты сразу сделаешь карьеру. Вот, посмотри...
Женька смотрел на разложенные на столе открытки. Почему-то не верилось, что в этих апартаментах, белоснежных душевых, раздевалках с кожаными диванами может вонять пОтом так, как воняет у них в спортшколе...
Поля - зеленые скатерти. Выходи и играй.
...Женька откинулся на подушку. Великие футболисты смотрели на него с плакатов и календарей.
- Не слушай, - сказал Пеле. - Я играл в Америке. Ничего там хорошего нет, можешь мне поверить.
Ухоженные ребята в яркой форме. Белые мячи на траве. Все улыбаются до ушей - наверное, так умеют улыбаться только очень счастливые люди...
- Поезжай, - сказал Шевченко. - Это сперва кажется, что на "Динамо" свет клином сошелся... А потом все рвутся куда-нибудь за бугор, можешь мне поверить, я знаю, о чем говорю... Мне в "Милане" нравится!
И только Валерий Васильевич Лобановский молчал.
* * *
Звук принтера - пытка после напряженного бестолкового дня. Дима испытал мгновенное облегчение, когда мерзкий аппарат вдруг заткнулся.
Правда, одновременно замолчало радио на кухне. И сделалось темным-темно, как будто уши и глаза разом заткнули ватой.
- Вот блин-компот, - сказала Ольга.
Диме не хотелось подниматься с кресла. Он зажмурился - ничего не изменилось; под веками тоже была темнота.
- Эй, ты где? - спросила Ольга.
- Все там же, - отозвался Дима, не открывая глаз.
- И в соседнем доме нету, - пробормотала Ольга. - Авария, опять... Блин, как некстати...
Дима открыл глаза; внешняя темнота стала чуть менее темной. Обозначились углы мебели, спинки кресел, прямоугольник двери, ведущей в коридор.
- Где-то здесь была свечка, - бормотала Ольга. - Вот черт, где зажигалка...
Единственный слабый огонек подсветил ее лицо снизу.
- Ты переставила кресла? - спросил Дима.
Она не сразу поняла:
- Что? А, кресла... Сейчас я позвоню в "Киевэнерго".
И она ушла звонить на кухню.
Дима снова закрыл глаза; он ужасно, запредельно устал. Наверное, он даже заснул на секунду - потому что когда он открыл глаза, свечек было уже две. Вторую держала Ольга.
- Занято, - сообщила она. - В "Киевэнерго" занято, в ЖЭКе не отвечают... Хочешь есть?
- Есть?
- Я проголодалась. Ты - как хочешь.
- Который час? - Дима потер лицо.
- Не знаю... Где-то полдвенадцатого. Еще рано...
В серванте под стеклом стоял Женькин паровозик от железной дороги. Как стоял, так и стоит. Уже лет пять - с тех пор как, занявшись футболом, Женька забросил игрушки...
Дима глубоко вздохнул. Живя в этой квартире, он не ощущал ее запаха. Теперь, став чужим - ощущает. Запах дома.
В свете желтого огонька он стал разглядывать фотографии на серванте. Раньше их было куда больше; сейчас остались только Женькины - в младенчестве и теперь. И еще Ольгина - институтская, выпускная. Исчезли те, где Дима с Ольгой засняты были вместе. Свадебная, например. Только одна осталась - старая, желтая, глубоких советских времен. Первый звонок. Десятиклассник Дима несет на плечах первоклашку Олю...
- Бутерброды, - сказала Ольга. - И банка маслин. И полбутылки вина... Живем.
...Был даже фильм такой, любительский. Отчего был - есть, если поискать... Если пленка не осыпалась. Десятиклассник Дима Шубин с первоклашкой, своей соседкой Оленькой, на плечах... Идет осторожно, прежде ему не приходилось носить на плечах маленьких девочек, зато Оленька облюбовала его плечи уверенно и уютно, ей очень нравится плыть вот так над толпой, в центре общего внимания, и, довольная, она звонит что есть силы в медный колокольчик...
Маслины были черные, блестящие и одинаковые, и почему-то напоминали о первомайской демонстрации. Есть не хотелось.
- Ешь. Хочешь вина?
Она разлила "Монастырскую избу" в две чайных чашки. Он выпил, не почувствовав вкуса. И послушно стал жевать.
Во всем доме было тихо. В мире было тихо. Из комнаты сына не доносилось ни звука.
- Знаешь, - Ольга закурила, - мне даже не верится, что все это закончится.
Она явно ждала ответа, и потому он отозвался:
- Мне тоже не верится. Мне эти очереди уже снятся.
- Я не про это. Когда мы переедем и устроимся...
Дима вздохнул. О переезде думалось плохо. Вообще не думалось. Наверное, из чувства самосохранения.
- И ты устроишься, - сказала Ольга. - Ты же талантливый человек!
Он поморщился. "Талантливый" звучало в ее устах как упрек. "Ты талантливый человек, так почему ты не смог, не стал, не попытался..."
Он продолжал жевать - через силу; Ольга тоже жевала. Когда занят рот - молчание проще оправдать...
Потом бутерброд закончился. И не было никакого желания надкусывать следующий; Дима перевел взгляд на фотографию десятиклассника с малышкой на плечах.
Малышка радовалась жизни.
Бантики, белые бантики, море детских голов, родители с фотоаппаратами "Смена", песенка "Чему учат в школе", и вереница учеников, втягивающаяся в распахнутые двери...
- Мне иногда хочется туда, - шепотом сказал Дима.
Он покривил душой. В последнее время ему ВСЕГДА хотелось вернуться. В сорок лет он начал жить воспоминаниями. Что это, преждевременная старость?
- Куда тебе хочется? - чуть насмешливо спросила Ольга. - В Штаты?
- Нет, - Дима кивнул на фотографию. - Не в Штаты... Вернее даже, не туда, а в тогда.
- Ностальгия? - на этот раз насмешка в ее голосе и не думала прятаться.
По столбику свечки скатывались прозрачные капли. Скапывали на майонезную баночку.
- Просто мне кажется, - сказал Дима, будто оправдываясь, - что тогда было хорошо.
- А теперь плохо?
Я кажусь ей смешным, подумал Дима. Я кажусь ей нытиком, который сидит посреди цветущего луга и плачет по своему потерянному болоту... Даже нет. Я кажусь ей слепым посреди супермаркета. Когда вокруг полным-полно ярких этикеток, а я бормочу что-то про опустевшие полки...
Кто-то прошел под окном. Тишина; далекие пьяные голоса. Снова тихо.
Ольга допила свою чашку до дна; долила остатки вина из бутылки:
- Как у тебя в школе?
- Нормально. Никто не хочет учить детей музыке, все хотят учить детей каратэ, или на худой конец английскому...
- Кстати, как твой английский?
- Ничего. Учу, - Дима вздохнул.
- Учи...
- А как у Женьки? - спросил Дима после паузы. - Я имею в виду, в школе?
- Тройки, - Оля пожала плечами. - Ничего не читает, ничего ему не интересно, только мяч гонять.
- Ну, он устает, наверное...
- Устает... Но это, может, и к лучшему. Во всяком случае у него нет времени на ерунду... Знаешь, какие сейчас пацаны. Тут выйти во двор вечером бывает страшно. Шпана... Мат-перемат, шприцы потом валяются, презервативы, бутылки... Страшно за Жеку. Он же не в безвоздушном пространстве живет... А что у них в школе делается... Нет, у Жеки еще класс хороший, там у них классный руководитель - математик, мужчина, мужчина в школе, это теперь такая редкость... Да ты сам знаешь...
Дима сдержался, чтобы не поморщиться. Нет, она не хотела уязвить его. Она прекрасно знала, что в их музыкальной школе он единственный мужчина.
Потому что профессия - женская. Прибежище неудачников...
- Да... - Ольгины щеки порозовели, вино понемножку делало свое дело. - Видишь ли, Дима... Ты ведь хороший мужик, ты... я понимаю. Я отдаю себе отчет, что тогда... что ты, в общем-то... Я тоже в чем-то была не права. Я понимаю.
Дима зачерпнул ложкой маслины. Положил в рот, стал жевать; до него как-то не сразу дошло, что Ольга назвала его по имени. Впервые за полгода.
- Видишь ли... Я хочу, чтобы и Женьке было хорошо... чтобы у него было будущее. И чтобы тебе было хорошо. Потому что я все-таки... я к тебе... хорошо отношусь, что бы я там не говорила... Да, я сказала немножечко лишнего.
- И Женьке? - не удержался Дима.
Ольга сделала круглые глаза:
- Да ты что! Женьке - никогда! Клянусь! У мальчика должен быть отец, это как дважды два...
Дима отвел глаза.
Снова сделалось тихо.
- А как у тебя на работе? - спросил Дима, чтобы хоть как-то избыть неловкость.
Ольга прожевала маслину. Сказала, глядя мимо Димы, в темноту за окном:
- Как мне это все надоело, Шубин. Осточертело. Я вкалываю, как лошадь... С утра до ночи. Выезжаю на политические разборки, на дутые презентации... то заседание горсовета, то гомики, то опрос на улице, то какое-то сборище коммунальных работников, то эта... трансплантация органов - репортаж из операционной... Всем все надо. А когда я делаю что-то по-настоящему классное, интересное... мне говорят, что это уж точно не надо никому. Что этого никто не будет смотреть. Что это "искусство ради искусства", бесконфликтно, без экшена, без драйва, еще без чего-то... Мне все это о-сто-чер-те-ло, - сказала она по слогам.
- Ты же всегда любила свою работу, - пробормотал Дима.
- И сейчас люблю, - Ольга сухо усмехнулась. - Сквозь слезы... странною любовью.
- А... ТАМ? - рискнул спросить Дима. - там, если ты и устроишься...
- Уже устроилась, Шубин...
- Да... ты думаешь, там будет по-другому, и тебе дадут делать то, что ты хочешь? А не то, что хотят все эти... которые будут сидеть перед ящиком?
Ольга хрустнула пальцами, разминая суставы кистей:
- А там есть все, Шубин. Каналы для сытых, каналы для эстетов. Еще посмотрим...
Они помолчали. Свечи горели ровно, торжественно, будто в церкви. Впрочем, как раз в церкви Дима не был достаточно давно.
- У меня недавно сюжет убили, - сказала Ольга глухо. -замечательный был сюжет... студенты кинофака в воскресенье на Андреевском устроили такую, как это сейчас говорят, инсталляцию... Очередные поминки по украинскому кино, но это было, по крайней мере, талантливо! Все, приняли, пошла программа... смотрю - нет моего сюжета! Оказывается, времени не хватило. На то, чтобы во всех видах показать скандал с какой-то девчушкой-попсушкой, показывать, времени как раз хватило...
Снова молчание.
- Шубин... - говорила Ольга оттуда, из внешнего мира. - Я понимаю... Если бы ты тогда послушал этого Лукова... Лукового... Он ведь наверняка говорил тебе, что бросать оркестр - глупость. Что... Слушай... Я была молодая, глупая... многого не понимала...
Ольга вдруг замолчала. Взяла свечу, подошла к двери в Женькину комнату; Дима видел, как мягко ступают ее ноги в серых махровых носках.
У нее всегда был маленький размер обуви. Тридцать пять. Золушкина ножка...
Ольга приоткрыла дверь в Женькину комнату. Тихонько закрыла опять. Вернулась:
- Этот Луков... точно говорил тебе, что ребенком должна заниматься мать. Я уверена. Наверное, не он один говорил. А ты не послушал...
Черный шарик маслины соскользнул с Диминой вилки, прыгнул на пол и укатился в темноту. Дима молча полез за ним.
- Оставь, я завтра подберу...
- А вдруг кто-то наступит? - спросил Дима из-под стола. - Будет пятно на ковре...
Судьба ковра не волновала его нисколечко. Ему хотелось малодушно спрятаться от этого разговора. От этого "вечера воспоминаний".
- ...Тогда мне казалось, что это правильно, нормально... Я не знаю, как ты теперь все это... на все это... Может быть, ты раскаиваешься... так я хочу тебе сказать, что я понимаю. И... ценю, что ли... Вот если бы я пошла учиться на заочное, да, так все тогда делали... или вообще никуда не поступала, дождалась, пока Жека подрастет... Кстати, он страшно вырос в последнее время, - с переменой темы изменился и ожил тусклый Ольгин голос. - Ты знаешь, у него нога выросла сразу на два размера, всю обувь можно выкинуть, абсолютно всю... Никаких денег не напасешься. Хорошо хоть в "Динамо" им форму дают, бутсы знаешь как смешно называются? "Копачки"... Нет, ты не думай, что я тебя деньгами попрекаю. Деньги, они... Я просто хочу сказать, что прекрасно понимаю, что, в принципе, должна быть тебе благодарна. Я действительно... Да где же свет, черт побери?!
- Цибулько, - сказал Дима из-под стола.
- Что?
- Его фамилия не Луков, а Цибулько. Дай мне Женькин паровоз...
- Что?!
- Паровоз, на тумбочке стоит...
Она все равно не понимала, и ему пришлось выползти из-под стола. Взять с серванта будильник (рука сама помнила, как открывается блок питания). Вытряхнуть две батарейки, вставить в Женькин паровоз.
- Значит, Цибулько... - эхом повторила Ольга. Перевела дыхание:
- Дима. Все, что мы делаем - для Жеки, понимаешь? Ты подумай... Жека уже почти взрослый. То, что у вас тут не сложилось... Это понятно, в общем-то. Он взрослый, он многое понимает... выводы какие-то сделал, я тут ни при чем. Тебе надо заново... с ним налаживать. Авторитет, если хочешь, завоевать. Ну не может сын уважать отца, когда отец сам себя... Димка, ты прости, что я такие вещи тебе говорю. Но я ради тебя говорю, чтобы ты с ним смог... найти контакт. Но мне что-то не верится, что ЗДЕСЬ ты смог бы его найти. Здесь ты никто.
- А ТАМ?! - не выдержал Дима.
- А там, Димка, еще неизвестно что будет. С нуля... но нам помогут. Я верю, что мы устроимся. И ты верь в себя, верь, что ты талантливый... Язык поскорее учи... Надо верить в себя, надо работать, нельзя опускать руки, нельзя смиряться... Понимаешь?
Паровоз заурчал, колеса завертелись и над кабиной зажегся крохотный прожектор. Подсвечивая паровозом, как фонарем, Дима снова полез под стол.
- Если бы ты тогда удержался в оркестре... - сказала Ольга. И замолчала.
Если бы да кабы...
Дима знал, что он в любом случае не удержался бы в оркестре. Анатомическое устройство его языка не позволяло ему лизать чужие задницы. В то время как этот простой и для кого-то приятный процесс был единственным настоящим способом удержаться в прославленном, богатом, более того - выездном коллективе.
Так что Ольга зря казнится.
- ...Ты бы состоялся как музыкант... Ты же талантливый мужик! Да, можешь не смотреть, ты такой-сякой, но в таланте я тебе не отказывала никогда. И все могло по-другому сложиться... Ты был бы выездной... Ладно, давай так: кто старое помянет... Мы же с тобой друзья, Димка. Друзья детства. Может быть, ТАМ у нас будет какая-то другая жизнь, другие знакомства...
Она запнулась.
- А с Женькой... Думаешь, мне с ним легко? Нелегко, переходный возраст... А если ты думаешь, что это я ему про тебя... клянусь - я ему никогда слова про тебя плохого не сказала!
Наверное, пока Дима возился под столом, ей тоже было легче говорить. Будто по телефону; он давно нашел маслину, но медлил. Сидел под столом, сжимая в ладони черный маленький плод. Слушал сбивчивые Ольгины откровения; услышав последние слова, болезненно поморщился.
- Ни слова плохого, клянусь тебе! - с жаром продолжала Ольга, будто уловив его недоверие. - Потому что у парня должен быть отец... А что у вас с ним не сложилось - так это... ты сам виноват. Понимаешь?
Дима покатал в пальцах беглую маслину. Медленно вылез из-под стола; Ольга слишком горячо и слишком часто клялась в том, что не настраивала Женьку против него, против неудачника-Димы...
Но он кивнул, соглашаясь. Пряча глаза.
- А в Штатах, - она заговорила быстро, почти весело, - надо будет помочь ему привыкнуть... Он быстро привыкнет. Там будет Сима, будет Санька... Я ту свою поездку - помнишь? - вспоминаю, как праздник. И ты привыкнешь. И у меня на душе будет спокойнее, если я буду знать, что у тебя все в порядке, и...
Она замолчала.
Дима вертел в руках игрушечный паровоз. Щелкал выключателем; фонарик зажигался и гас. Крутились пластмассовые колеса.
Вспомнился вокзал. Кто-то кого-то не то провожает, не то встречает... Красные и белые гладиолусы. Маленький Женька у Димы на руках. Огромные колеса...
- Симкин сын, Сашка, помнишь его? - она говорила и говорила, путаясь и повторяясь. - Он там как рыба в воде. Полным-полно друзей, хорошо учится, какие-то у них экзотические экскурсии, костюмированные праздники, и, главное, не болеет совсем... А как он здесь болел, этот Сашка, помнишь? Симка все тряслась над ним. Пишет, что впервые с его рождения успокоилась. Поверила, что все будет в порядке...
Ее голос дрогнул.
- Все будет в порядке, - глухо сказал Дима, глядя на паровоз.
- А?
- Все будет в порядке.
Ольга смотрела на него поверх огонька свечи.
В ее глазах не было ни обычного напора, ни привычного в последнее время холодка, ни даже уверенности в себе, той уверенности, которая выделяла девочку Олю среди соседок и одноклассниц - и той не было. Тоска, усталость и просьба о помощи. Дима вспомнил: "Будто я вьючная лошадь, и на меня положили Пирамиду Хеопса..."
- Оля, - сказал он через силу. Его язык уже разучился произносить это имя. - Все будет хорошо.
- Хорошо, - отозвалась она эхом. - Спасибо... что ты мне помогаешь, Димка. Одна бы я...
Она замолчала.
Прошла минута, другая, третья - они смотрели друг на друга поверх пламени свечи.
В какой-то момент Диме захотелось протянуть руку и коснуться ее плеча. Просто, чтобы ободрить, чтобы поддержать; он почти решился - но в этот момент зажегся свет, такой с непривычки яркий, что пришлось зажмуриться.
И они зажмурились - оба; потом Ольга молча задула свечу в майонезной баночке (вторая, недомерок, давно сдохла сама собой), подхватила поднос с объедками и пошла на кухню.
Почти сразу послышался крик, грохот посуды, частые удары по столу. Забыв о принтере, Дима кинулся на кухню.
Все происходило очень быстро. Таракан метался, Ольга бестолково колотила шлепанцем по столу. Диме до боли знакома была эта сцена - Ольга люто ненавидела тараканов, но брезговала давить их и потому постоянно промахивалась.
- Овода расстреливаем?
Это была дежурная шутка, но Ольга улыбнулась.
Дима смахнул насекомое на пол и недрогнувшей рукой - вернее, тапкой - завершил экзекуцию.
- Это невозможно. Я уже устала их травить. Их потравишь здесь - они к соседям, потравят соседи - они сюда...
- Заведи муравьев, - посоветовал Дима, убирая с пола тараканьи останки. - Говорят, они с тараканами не уживаются. Муравьи, они все-таки приятнее... Маленькие.
- Мама, что ты тут делаешь?
Недовольный сонный Жека стоял в дверях кухни. Сейчас он выглядел младше своих лет - ему можно было дать от силы десять-одиннадцать...
В следующую секунду его помятое о подушку лицо изменилось. Пропала расслабленность, и обманчивая детскость пропала тоже.
- Что ОН тут делает? Так поздно?!
Ольга почему-то смутилась.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
