|
* * *
Миллион лет назад...
Ладно, пусть не миллион лет, но все-таки очень, очень давно стоял городок на берегу моря. Жители его были бедны и кормились тем, что уступали свои дома постояльцам. Постояльцы - чужаки - являлись летом, когда море было теплым и цвела магнолия; они хотели радости, и городок, прилепившийся у кромки самого красивого в мире парка, давал им эту радость.
Миллион лет назад.
Двери крохотного санузла были плотно закрыты, потому что в комнате спал сын; здесь, между ванной и унитазом, было очень тесно, квадратный метр истертой плитки под ногами, квадратный метр облупленного потолка над самой головой, запасная вода в цинковом баке, маленькое зеркало в брызгах зубной пасты, в зеркале отражаются два лица - одно против другого, слишком близко, будто за мгновение до поцелуя, и собеседников можно принять за влюбленных, если не смотреть им в глаза.
- ...Ты понимаешь, что после этих твоих слов ничего у нас не может продолжаться? Что я никогда не смогу переступить через эти твои слова? Что это конец?
- Что я такого сказала?
(Не оправдываться! Только не оправдываться. Это... жалко).
- Что ты сказала?!
- Да, что я сказала? Почему ты...
Нет ответа. Есть дверь, качнувшаяся наружу и закрывшаяся опять.
Есть вода в цинковом баке и нечистое маленькое зеркало, отражающее теперь уже одно, некрасивое, красное, в гримасе рыданий лицо.
Уже рассвет, но желтой лампочке под потолком на это плевать. Как летнему солнцу плевать на женщину, скорчившуюся на краешке ванны. Какая бы не случилась катастрофа - солнце будет вставать вовремя, и даже если курортный городок со всеми своими жителями однажды обрушится в море, солнце все так же будет подниматься и опускаться, миллион лет...
Это было миллион лет назад. Теперь это не имеет никакого значения.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Занимательная геральдика: ЧЕРНЫЙ ХОРЕК НА ЗОЛОТОМ ПОЛЕ
* * *
- ...Как здоровье вашей совы?
- Сова поживает прекрасно, благодарю вас...
Моя сова околела пять лет назад, но я ответил, как велела мне вежливость. Говорят, современный ритуал обмена любезностями берет корни из давно забытого наречия; в старину приветствие примерно так и звучало: "Ком сава?"
Гость кивнул так удовлетворенно, будто здоровье моей совы действительно вызывало у него живейший интерес. Откинулся на спинку замечательно неудобного кресла; вздохнул, разглядывая меня из-под насупленных редких бровей.
Для своих пятидесяти девяти он выглядел не так уж плохо. Я знал, что маг он не наследственный, а назначенный, что магическое звание он получил, будучи уже деревенским комиссаром, и что на аттестации ему завысили степень - дали третью вместо четвертой.
И еще я знал, как он ко мне относится.
- А как здоровье вашей совы, господин комиссар?
- Благодарю вас, - ответил он медленно. - Превосходно.
Я знал, что в тот же день, как комиссар был назначен магом, все окрестные охотники получили заказ на совенка. Немало совьих семейств понесло тогда тяжелую утрату; из нескольких десятков птенцов свежеиспеченный маг выбрал одного - и теперь мой вопрос и его ответ наполнены были живейшим смыслом, потому что отобранная комиссаром сова оказалась хилой и все время болела.
Или он неверно за ней ухаживал?..
Молчание затягивалось. Наконец, комиссар вздохнул повторно:
- Господин наследственный маг. От имени комиссариата и поселян я рад передать вам приглашение на праздник урожая, который состоится в последний день жатвы.
Я вежливо наклонил голову. Комиссар смотрел на меня устало и как-то болезненно. Видит сова, он не хотел идти ко мне на поклон; он сам изо всех сил пытался поправить дело - последние три дня на небе то и дело случались тучки, бессильные, бесплодные, холостые. Он стоял посреди двора, он бормотал заученные заклинания, он даже плакал, наверное, от бессилия... А потом преодолел отвращение и страх, сел в двуколку и поехал ко мне. По дороге разворачивал оглобли не раз и не два, и возвращался, и разворачивался снова - и вот сидит теперь, смотрит, щурясь, мне в глаза. Чего-то ждет, наивный.
- Весьма благодарен, - сказал я проникновенно. - Обязательно приду.
Комиссар проглотил слюну; ему предстояло сформулировать просьбу, и я с удовольствием смотрел, как он мучится.
- Господин наследственный маг... - выговорил он наконец. - Позвольте обратить ваше внимание на засуху.
- Как-как? - переспросил я с ласковой улыбкой.
- На засуху, - через силу повторил комиссар. - Вот уже почти месяц не было дождя... между тем состояние всходов... внушает опасение. Поселяне боятся, что праздник урожая будет... омрачен.
Он замолчал и уставился мне в переносицу; я улыбнулся шире:
- Надеюсь, меня никто ни в чем не подозревает?
Комиссар пожевал губами:
- Что вы, что вы... Никоим образом. Безусловно, это стихийное бедствие имеет естественную... немагическую природу. Однако еще немного - и нас ожидает неурожай, сравнимый с бедствием тридцатилетней давности, вы, наверное, не помните...
В последних словах обнаружились тонкие заискивающие нотки. Еще немного - и он скажет мне "сынок"... или, чего доброго, "внучек"!
- Не помню такой древности, - признался я со смехом. - И, если честно, я никогда не интересовался сельским хозяйством. До недавних пор мне верилось, что брюква растет на деревьях!
Комиссар смотрел на меня с тоской; дать бы тебе мотыгу, явственно читалось в его взгляде. Выгнать бы на поле, под палящее солнце, и тогда поглядеть бы на тебя, здоровенного сытого лентяя. Поглядеть бы хоть раз на твой поединок со свекольной грядкой!..
В следующую секунду комиссар шумно вздохнул и прикрыл глаза. Видимо, картина, представлявшаяся ему, оказалась слишком яркой.
Я оборвал смех. Помолчал, любуясь бессильной злостью визитера; сплел пальцы, потянулся, разминая суставы:
- Если вы, господин маг третьей степени, не в состоянии организовать маленькую тучку - обратитесь к бабушкам в деревнях. Народные средства не всегда заслуживают осмеяния...
Он поднялся. Наверное, у него в запасе остались еще аргументы - деньги, почести, обращения к моей совести - но презрение оказалось сильнее.
- Прощайте, господин наследственный маг... Здоровья и процветания вашей сове!
Слово "наследственный" он произнес с нескрываемым презрением. Гордые мы, гордые, ничего не поделаешь, наша гордость бежит впереди и распихивает всех локтями...
- Осторожнее, - сказал я заботливо. - Глядите под ноги.
Комиссар вздрогнул.
Про мой дом ходило в округе множество легенд: говаривали, например, о бездонных колодцах, куда в изобилии валятся жертвы потайных люков, о крючьях, клочьях, удушающих тюлем занавесках и прочих опасностях, подстерегающих нежелательного гостя...
Я любил свой дом.
Я никогда не был уверен, что знаю его до конца. Вот, например, не исключено, что где-то среди книжного хлама до сих пор обитает настоящая сабая, которую мне не поймать, как ни старайся. Но поведай я сплетникам о сабае - они не впечатлятся, другое дело свирепый камин, перемалывающий гостя каменными челюстями, или, скажем, бездонный ночной горшок, хранящий в круглом фарфоровом чреве смертоносные шторма...
- Здоровья вашей сове! - запоздало крикнул я вослед уходящему комиссару.
Из приоткрытого окна тянуло зноем. Я представил, как назначенный маг третьей степени (на самом деле четвертой) выходит на крыльцо - из прохладного полумрака прихожей вываливается в раскаленное марево этого сумасшедшего лета. Как натягивает на глаза шляпу, как бранится сквозь зубы и бредет под солнцем к своей двуколке...
Почему он меня не любит - понятно. Но почему я его не люблю?
* * *
ЗАДАЧА № 46: Назначенный маг третьей степени заговорил от медведки огород площадью 2 га. Поле какой площади он может заговорить от саранчи, если известно, что энергоемкость заклинания от саранчи в 1,75 раза больше?
* * *
Спустя полчаса после ухода комиссара колокольчик у входной двери издал негромкое, сдавленное "динь-динь". По-видимому, визитер находился в смятенных чувствах; некоторое время я раздумывал, что бы это могло так смутить моего друга и соседа, и, так и не предположив ничего, пошел открывать.
Гость вломился, отодвинув меня в глубь прихожей - высокородный Ил де Ятер имел свойство заполнять собой любое помещение, и заполнять плотно. В первый момент - пока не притерпишься - мне всегда становилось тесно в его присутствии.
- Проклятье, с утра такая жарища... А у тебя прохладно будто в погребе, устроился, колдун, как вошь в кармане, даже завидно...
За привычным напором и привычной спесью визитера пряталось смятение, то самое, что заставило хрипеть мой звонкий дверной колокольчик. Что-то случилось. Большое. Неприятное.
- Мои приветствия, барон, - сказал я смиренно. - Желаете выпить?
- Пиво есть? - отрывисто спросил высокородный Ятер.
И через несколько секунд, опуская на стол опустевшую кружку:
- Значит так, Хорт. Папаша вернулся.
Я налил ему еще - не рассчитал, пена хлестнула через край.
- Вернулся, - повторил барон удивленно, будто не веря своим словам. - Вот такой, преблагая лягушка, номер.
Я молчал. Гость опрокинул вторую кружку, вытер пену с жестких усов, дохнул мне в лицо пивным духом:
- Э-эх.. На рассвете. Слугу, что ему открывал, я запер в подвале, там устройство хитренькое, знаешь, можно воду пустить - так труп потом во рву всплывает... Или не всплывает - по желанию.
- Раскисаешь, наследник, - сказал я с сожалением.
Барон вскинулся:
- Я?! Слуга-то живехонек пока. Просто привычка у меня такая, как у крысы, чтобы всегда второй выход был...
Я вздохнул.
Папаша Ила де Ятера, самодур шестидесяти двух лет, пропал без вести год и восемь месяцев тому назад. Отправился в путешествие с молоденькой невестой - и сгинул; предполагалась смерть от руки неведомых разбойников. Через полгода, согласно закону, наследство и титул перешли к старшему сыну Илу, тому самому, что хлестал сейчас мое пиво.
Впрочем, если старый барон вернулся... пивом такую новость не зальешь. Потребуется напиток покрепче; Ил-то, выходит, самозванец. Негодный сын, получивший наследство при живом отце.
В самом лучшем случае моего дружка ждет удаленная обитель. В худшем - труп всплывает во рву. Или не всплывает. По желанию. О нраве старика Ятера в этих краях наслышаны даже те, кто от рожденья глух...
- Сядь, - предложил я.
Барон покорно опустился на козетку; еще минуту назад казалось, что комната переполнена им как дрожжами. Теперь наваждение схлынуло - посреди гостиной сидел некрупный мужчина в щегольском, но изрядно помятом платье. Даже шляпа, небрежно брошенная в угол, казалась помятой и обиженной на весь мир.
- Подробности, - потребовал я, усаживаясь напротив.
Барон-самозванец потрогал собственные стриженые усы - осторожно, будто боясь уколоться:
- На рассвете будит меня Пер, дурень этот, глаза на лбу: старый хозяин, мол изволили объявиться, изволили постучаться и пройти к себе. Я сперва подумал - приснилось, мне и не такое, бывало... ну да ладно. Потом гляжу - преблагая лягушка, все наяву, от Пера чесноком разит... Я его за шиворот - и в батюшкины комнаты, а там, знаешь, я все переделать велел, стену проломить, хотел охотничий зал устроить... И точно - стоит папаша посреди моего охотничьего зала, и глаза уже белые: видать, прошибло его от моих переделок... Я бух - в ноги: счастье, мол, а мы считали погибшим, то-се... Молчит, а глаза белые! Я...
Барон запнулся. Я не мешал ему; горластый и не знающий сомнений, наглый по природе и еще более обнаглевший за последние месяцы, мой приятель - возможно, впервые в жизни - переживал настоящий шок.
- Я, Хорт, струсил, честно говоря... Короче, взял я да и запер. Замок там хороший успели приладить, охотничий зал ведь, трофеи ценные... Папашу запер, Пера - в подвал... еле успел. Через полчаса прислуга проснулась - и ведь чуют, подлецы, неладное. Я им сказал, что Пера услал с поручением. Не верят! По глазам вижу... Не верят, что барон на рассвете встал и лакею поручение придумал. И отослал - пешком, в одной рубахе. И вокруг зала моего охотничьего так и крутятся... А я - к тебе, Хорт. Быстро думай, что делать, или я тебя, Хорт, вот этими вот руками задушу...
Он посмотрел на свои маленькие аристократические ладошки. Перевел взгляд на меня, будто прикидывая. Вздохнул сквозь зубы:
- Ну, пойдем... Пошли со мной. Надо что-то делать, Хорт... в долгу не останусь. Слово Ятера. Ты знаешь.
Я молчал.
Он шумно засопел:
- В чем дело?
- Странный народ эти аристократы, - пробормотал я будто бы сам себе. - Зачем тебе второй свидетель? Я, знаешь ли, не желаю всплывать во рву. Не тот характер.
Минуту он смотрел на меня, шевеля губами. Потом переменился в лице:
- Ты... за кого меня принимаешь, колдун? За отцеубийцу?!
Глядя в его стремительно белеющие глаза, я вдруг понял, что он не играет. Не притворяется; в настоящий момент его действительно ужасает перспектива кровопролития: и это при том, что сам он, не отдавая себе отчета, уже совершил все необходимое для этого решительного поступка!
Правда, его визит ко мне в схему тихого убийства не укладывается.
- Ну что ты, Ил, - сказал я кротко. - У меня и в мыслях не было, ты превратно истолковал...
Некоторое время он смотрел на меня фамильным взглядом Ятеров - белым бешеным взглядом. Потом в глаза его постепенно вернулось осмысленное выражение:
- Ты... не шути так, Хорт.
* * *
"ВОПРОС: Что такое магическое воздействие?
ОТВЕТ: Это активное направленное воздействие, имеющее целью изменение в окружающей физической среде.
ВОПРОС: какого рода бывают магические воздействия?
ОТВЕТ: Бытовые, боевые, информационные, прочие.
ВОПРОС: Какие виды бытовых магических воздействий вы знаете?
ОТВЕТ: Природно-бытовые (изменения погоды и климата, сельскохозяйственные воздействия), социально-бытовые (изменение внешности своей и окружающих, то есть оличинивание; изменение свойств свое и окружающих, то есть оборотничество; изменение психологии своей и окружающих, то есть навеяние, сюда же относятся и любовные чары), ремесленно-бытовые (починка либо разрушение одежды, жилища, орудий труда, предметов искусства и быта), предметные (воздействия с имитацией предмета, как-то веревки, топора, факела, палки и тому подобных простых предметов).
ВОПРОС: Какие виды индивидуальных боевых воздействий вы знаете?
ОТВЕТ: Атакующие, защитные и декоративные. К атакующим относится прямой удар (соответствует удару тупым металлическим предметом в лицо), огненный удар (соответствует направленной струе огня), имитирующий удар (удар с имитацией реального оружия). К защитным относятся общая защита и адресные защиты: от железа, от дерева, от огня, от чужого взгляда и тому подобное. Адресные защиты возможно эффективно комбинировать. К декоративным воздействиям относятся салюты и фейерверки.
ВОПРОС: Какие виды информационных воздействий вы знаете?
ОТВЕТ: Почтовые (позволяют обмениваться информацией на расстоянии, обязательно требуют материального носителя, как-то: птица либо группа насекомых, либо любая поверхность, на которую наносится текст послания), поисковые, следящие, сторожевые, обзорные.
ВОПРОС: Какие виды воздействий предпочтительнее вам, как будущему назначенному магу?
ОТВЕТ: Природно-бытовые и ремесленно-бытовые, а также некоторые виды информационных.
* * *
Ятеры жили богато и привольно, ни в деньгах, ни в развлечениях не стесняясь. Нас с Илом встретил целый выводок слуг - от плешивого согбенного старца до мальчишки лет двенадцати. Ни единого лица я не разглядел - только макушки; в присутствии хозяина дворня де Ятеров находилась в непрерывном поклоне.
В гостиной нас встретила жена Ила - замученная хворями блондинка. Ее скудное личико казалось нарисованным на промасленной бумаге - еще чуть-чуть, и сквозь него проступили бы очертания комнаты.
- Господин Хорт зи Табор пожелал осмотреть мою охотничью зал, - с неприязнью сообщил ей барон. - Распорядитесь относительно завтрака, дорогая.
Серые глазки баронессы вдруг наполнились слезами; ни исчезновение Пера, ни суета в доме, ни взвинченность в голосе супруга не укрылись от нее, а ранний визит "постылого колдуна" - то есть меня - окончательно поверг бедняжку в отчаяние. Но - надо отдать должное Илу как укротителю жен. Баронесса присела в низком реверансе и, не проронив ни слова, удалилась. Веер в ее руках топорщился перьями и оттого похож был на дохлую птичку.
- Идем, - хрипло сказал Ил.
В баронских покоях стояла плотная, слоями слежавшаяся духота. Расшитый шелком платочек в руках молодого Ятера совсем раскис от пота - барону-самозванцу приходилось ежесекундно промокать лоб.
Ключ от охотничьей залы - размером с ручку упитанного младенца - был, безусловно, шедевром кузнечного искусства. Ятер нервничал. Дверь поддалась не сразу; импульсивный барон даже предпринял попытку взлома, хотя с первого же взгляда было ясно, что выломать эту дверь под силу разве что бочонку с порохом...
Наконец, замок поддался. Ятер в последний раз вытер лоб - сперва мокрым платочком, потом рукавом камзола. Обернулся ко мне; грозному барону было очень страшно в эту минуту, мне даже подумалось, что, откажись засов повиноваться - наследник-самозванец вздохнул бы с облегчением...
Я отстранил Ила с дороги, отодвинул засов и вошел в залу первым.
Да, барон-охотничек очень спешил стереть всякую память о папаше. Почти ничто не напоминало о том, что помещение когда-то служило старику спальней и кабинетом: стена между комнатами была разрушена до основания, мебель вынесена, пол заново покрыт керамическими плитами, а потолок - мозаикой из разных сортов дерева. Стены пестрели гобеленами, как старинными, искусными и радующими взор, так и новыми, изготовленными на скорую руку, вдохновенно- безобразными. Предполагалось, что всякий, впервые вошедший в охотничью залу, замрет, пораженный великолепием охотничьих трофеев (десяток грустных оленьих голов, набитые ватой разновеликие пташки и чучело кабана, изготовленное с нарушением технологии, отчего животное казалось в полтора раза крупнее, чем было при жизни), а также завороженный блеском оружия (стойка для копий и рогатин, пара арбалетов на стенах и несколько боевых клинков, к охоте не имеющих никакого отношения).
Я остановился на пороге. Тяжелые шторы на окнах удерживали снаружи свет летнего утра, и потому я не сразу заметил старика - тем более что он одет был во все черное, будто ворон.
За моей спиной шумно сопел наследник-самозванец; скрипнула дверь, запираемая теперь изнутри.
- С добрым утром, батюшка, - сказал Ил до невозможности фальшиво.
Старик не ответил. Лицо его оставалось в тени.
Повисла пауза; я ощутил - впервые с момента, когда Ил де Ятер посвятил меня в эту историю - холодок и внутреннее неудобство, как будто груди моей коснулась изнутри маленькая когтистая лапка.
Я прекрасно знал нравы семейства де Ятеров - ведь наши предки жили бок о бок вот уже несколько поколений. Я знал в подробностях, каким образом обращался со своей семьей Дол де Ятер - вот этот самый внезапный старец. Одно время мы с Илом дружили очень тесно - я был колдун и сын колдуна, убежденный, что мир существует исключительно для моих надобностей. Ил был наследник знатного рода, красивый и сильный мальчишка, забитый и запуганный до невозможности. Если он внезапно пропадал с моего горизонта - я знал, что отец за какую-то провинность посадил его в чулан, или привязал уздечкой к столу (массивной парте из красного дерева, за которой Илу полагалось ежедневно постигать совершенно бесполезные для него науки), или запорол до полусмерти; младшие дети Ятеров - то были в основном девочки - страдали немногим меньше. Целыми днями запертые в душной комнате, они рукодельничали под присмотром строгой наставницы, их даже не выпускали в отхожее место, а ставили один на всех ночной горшок...
Один брат Ила - запамятовал, как его звали - в возрасте двенадцати лет сбежал из дома с бродячим цирком, и больше о нем никто никогда ничего не слышал. Другой вырос тихим молчаливым юношей, с виду вроде бы нормальным, но превыше всех развлечений ставившим наблюдения за струйкой воды из насоса. Он мог смотреть на воду часами и сутками, и лицо у него при этом становилось мягким, будто из воска, и в уголках рта скапливалась слюна... Прислуга втихаря насмехалась над младшим Ятером и приклеила ему кличку "Фонтан".
Теперь, если наследство уйдет от Ила - его суждено получить Фонтану.
...Старик Дол де Ятер стоял посреди залы, и мне почему-то показалось, что он стоит все там же, где его оставил Ил. Что за время, пока сын отсутствовал, он не сделал и шага.
- Батюшка, - сказал Ил, и голос его дрогнул. - Наш сосед, господин зи Табор хотел выразить свою радость по поводу вашего внезапного возвращения.
Старик молчал.
Фамильная черта Ятеров - никогда не терпеть перекора ни в чем - сочеталась в старом бароне с нежной любовью к жене и детям. Эту любовь он без устали провозглашал на пиру и на охоте, открывал знакомым и незнакомым, аристократам и землепашцам. Он искренне считал свою жену красавицей, расхваливал ее перед друзьями и покупал ей дорогие украшения; если же супруге случалось провиниться (не вовремя раскрыть рот либо опоздать, когда барон изволили ждать ее) - следовало неминуемое и решительное наказание. Несчастная баронесса, мать Ила, не дожила и до сорока - после ее смерти старый Ятер убивался искренне, долго и тяжело.
Все та же фамильная черта Ятеров обнаружилась в Иле сразу после утверждения его главой семьи, и обнаружилась так, что ни чадам, ни домочадцам мало не показалось. Жена его, когда-то румяная и шумная, сократилась до полупрозрачного состояния и низвелась на положение мышки. Дочерей не было ни видно, ни слышно, а единственный сын время от времени проливал горькие слезы, будучи привязан уздечкой к старинной парте красного дерева.
- Батюшка... - пробормотал Ил в третий раз.
Я подошел к окну и осторожно приподнял штору.
Солнечный луч пробился сквозь толчею пылинок, отразился от плитки пола и придал почти живое выражение стеклянным глазам давно поверженного кабана.
Разглядев лицо отца, Ил де Ятер издал невнятный возглас. А я понял наконец, в чем причина невнятного беспокойства, холодным комочком поселившегося у меня внутри.
Закрепив штору золотым шнуром, я снова пересек залу и остановился прямо перед воскресшим бароном.
На меня - сквозь меня! - смотрели белые глаза безо всякого выражения. Да, с перепугу этот взгляд можно было спутать с взглядом, исполненным крайнего бешенства, и я понимаю, что почувствовал Ил в первые минуты встречи.
Я поводил рукой перед неподвижным лицом старика. Глаза глядели в одну точку. Зрачки не расширялись и не сокращались.
- Ил, - услышал я собственный спокойный голос. - Можешь звать жену и слуг... а можешь не звать. Укрытая от посторонних глаз каморка, немая сиделка, частая смена белья и постели - вот все, что потребуется тебе для исполнения сыновнего долга.
Дружок моего детства долго молчал, переводя взгляд с моего лица на лицо старого барона. Потом резко отошел в темный угол и опустил голову на руки; непонятно, чего было больше в его позе, горя или облегчения.
Повернув голову, я встретился взглядом с оленьей головой, выраставшей, казалось, прямо из стены. По печальной морде путешествовала одинокая моль.
- Где же он был? - глухо спросил молодой Ятер. - Где он был почти два года? Откуда?..
Я разглядывал равнодушного старика, все так же неподвижно стоявшего посреди зала.
Я его не узнавал.
Лет пятнадцать назад это был нестарый добрый сосед, таскавший меня на плечах, обожавший бои на деревянных секирах и по первому требованию демонстрирующий славный фамильный меч, который, по преданию, сносил по две-три вражьи головы за один удар. Помнится, я еще удивлялся - почему Илов папа, со мной приветливый и покладистый, так жесток к собственному сыну? И, помнится, приходил к однозначному выводу: потому что я лучше Ила. Умнее, храбрее, вот сосед и жалеет, что туповатый Ил его наследник, а не я...
Было время, когда "дядюшка Дол" казался мне ближе, чем собственный отец. Немудрено - отец в те годы сильно сдал, смерть матери и мои бесконечные детские болезни подкосили его, у него не было ни времени, ни сил на игрища с мечами и палками, а конфеты он полагал вредными для зубов; потом я повзрослел, и дружеская связь с соседом ослабла, а с отцом наоборот - окрепла, однако первым, кто пришел утешить меня после смерти отца, был все-таки дядюшка Дол...
Тогда мне было пятнадцать. Сейчас - двадцать пять; последние десять лет мы практически не общались. Я знал от Ила, что характер его отца с приходом старости испортился донельзя. Я был посвящен в темную историю с его исчезновением; я тихо радовался, что безумный старик, застывший посреди охотничьего зала, почти не похож на того дядю Дола, которого я когда-то любил.
- Откуда он явился? - с отчаянием повторил молодой Ятер. - А, Хорт?
Усилием воли я отогнал ненужные воспоминания. Темное платье стоящего передо мной старика было неново и нуждалась в чистке - тем не менее он не производил впечатления человека, долго и трудно добиравшегося до родного дома, пешком бредшего через поля и леса. Для верховой же езды его костюм и особенно башмаки не годились вовсе.
- Смотри, Хорт... - прошептал Ятер, но я и так уже заметил.
На шее у старика поблескивала, прячась в складках просторного камзола, цепь из белого металла. На цепи висел кулон - кажется, яшмовый.
- Ты помнишь эту вещь у отца? - спросил я, заранее зная ответ.
- Нет, конечно, он не носил ничего такого, - отозвался Ил с некоторым раздражением. - Не любил цацек. Ни серебра, ни камня - в крайнем случае золото...
Ил протянул руку, желая рассмотреть кулон поближе. Протянул - и отдернул; несмело заглянул старику в лицо. Я понимал его сложные чувства; ему трудно и страшно было осознать, что его отец, столько лет наводивший страх одним своим присутствием, превратился теперь в живую куклу.
Кулон, которого я коснулся до безобразия беспечно, тут же преподнес мне первый неприятный сюрприз.
Вещь была явно магического происхождения.
Из большого куска яшмы неведомый искусник вырезал морду некой злобной зверушки - отвратительную, оскаленную, мутноглазую морду. И присутствие этой морды на груди обезумевшего барона явно имело какой-то скрытый смысл.
* * *
Слуга Пер родился под счастливой звездой - его труп так и не всплыл во рву. Вместо этого Перу повысили жалование, подарили совсем еще новый камзол и посвятили в тайну: отныне верный слуга должен был обслуживать немощного безумца, помещенного в дальнюю каморку. Имя старого барона произносить (или просто вспоминать) запрещалось; слугам и домочадцам было объявлено, что на иждивение к де Ятеру поступил престарелый отец Пера, что он болен заразной болезнью и потому всякий, кто заглянет в каморку или хотя бы приблизится к ней, будет бит плетьми и клеймен железом. (Тяжесть обещанного наказания явно не вязалась с придуманной Илом легендой, но барона это совершенно не заботило. Обитатели фамильного гнезда давно были вышколены до полной потери любопытства).
Новая служба Пера продолжалась целых два дня.
На третий день вечером Пер накормил старика ужином (по его словам, он совсем почти наловчился управляться с медной воронкой, и в господина Дола удалось влить изрядную порцию жидкой каши), а, накормив, вышел ненадолго за чистыми простынями. И дверь запер на замок снаружи - относительно этого ему был строгий-престрогий наказ.
Первая ошибка Пера заключалась в том, что он оставил в каморке горящую свечку. Вторая ошибка оказалась фатальной: Пер не повесил ключ на цепочку на шею, как было велено, а просто положил в карман рабочей куртки.
Неудивительно, что безумный старик ненароком опрокинул свечку прямо на тюфяк. Неудивительно, что Пер, явившись к кастелянше, захотел поменять не только бароновы простыни, но и свою залитую кашей куртку.
На этом счастливая звезда Пера закатилась. Потому что взять ключ из кармана куртки он благополучно позабыл.
- Горит! Пожар!!
Все случилось очень быстро.
Тюфяк вспыхнул. Ветхое строение занялось моментально; пока Пер в ужасе ощупывал карманы, пока бежал, спотыкаясь, к кастелянше, пока выл над кучей грязного белья, в которую канула его старая куртка - пока слуга производил все эти предсмертные телодвижения, Ил де Ятер пытался сбить с дверей замок.
Не удалось. Сработано было крепко.
Тогда Ятер кинулся к окну; окна в каморке по понятным причинам были забраны крепкими решетками. Огонь охватил уже всю комнату - повиснув на прутьях, будто обезумевшая обезьяна в зверинце, Ил мог видеть, как его отец равнодушно взирает на подбирающиеся к нему языки огня.
Как вспыхивают седые волосы...
Я видел потом эту решетку - человеку не под силу так погнуть толстенные прутья. Ил сделал больше, чем под силу человеку, но на исход дела это не повлияло.
Сбежались слуги, домочадцы, дети. Выстроились цепочкой, передавали ведра из рук в руки. Огонь, по счастью, не успел перекинуться на стоящие рядом строения; дверь в каморку наконец-то выломали, и взглядам предстала выгоревшая комната с черным скрюченным трупом посредине.
Прибежал Пер с ключом. Постоял, поглядел на суматоху...
А потом пошел и потихоньку повесился в бароновом саду, на осине.
* * *
ЗАДАЧА № 58: Назначенный маг третьей степени заговорил клубок шерсти на непожирание молью. Каков диаметр сферы действия заклинания, если известно, что наследственный маг первой степени почуял чужую силу (остаточную силу заговорившего), находясь на расстоянии трех метров от клубка?
ЗАДАЧА № 59: Наследственный маг первой степени изготовил оберег от любовных чар. Каков диаметр сферы действия заклинания, если известно, что внестепенной маг почуял чужую силу (остаточную силу заговорившего), находясь на расстоянии 50 см от оберега?
* * *
На другой вечер мы сидели у меня в гостиной за кувшином вина, вернее, за целой батареей кувшинов. Ятер пил, но не пьянел; сам я спиртного избегаю, но из уважения к традициям всегда держу в погребе несколько породистых бочек.
Мы молчали так долго, что ночные светильники под потолком стали понемногу убавлять свет - решили, вероятно, что мы спим либо комната пуста. Единственная свеча на столе подчеркивала мрачность осунувшегося баронового лица, зато в свете ее не видно было ни обгоревших бровей, ни поредевших волос, ни обожженных щек. Я смотрел на Ила - и картина гибели старого барона повторялась перед моими глазами снова и снова, я гнал ее, но она возвращалась опять. Самым печальным было то, что в лице старикашки, равнодушно взирающего на охватившее комнату пламя, явственно проступали черты дядюшки Дола - такого, каким я его помнил, моего старшего друга. И когда пламя, кинувшись на старика, оборачивало его рваным извивающимся коконом - я невольно закрывал глаза, зажмуривался, будто нервная дамочка.
Если бы я оказался рядом - я мог бы его спасти!
...Спасти, но не вернуть разум. Ему предстояло год за годом жить растением в кадке, питаться жидкой кашей через жестяную воронку, ходить под себя...
...Но столь ужасная смерть?!
...Спасти... Почему я не властен над временем? Почему я не оказался в тот момент - там?
...Милосерднее было бы сразу же его зарезать. Как Ил, собственно, и собирался сделать...
Я вздрогнул. С подозрением уставился на сидящего напротив молодого барона; да уж. Вернись Ятер-старший в полном здравии - Ил недрогнувшей рукой перерезал бы папаше горло. Но теперь - теперь мой приятель жестоко страдал. Сыновние чувства, все эти годы тлевшие под коркой застарелой ненависти, были извлечены наружу; они были бледненькие, неубедительные и как бы битые молью, Ил стыдился их - сам перед собой. Уж лучше чистая ненависть, чем такая любовь.
- Они, - светильники, отрезвленные звуком баронова голоса, вспыхнули на полную мощность, яркий свет заставил моего собеседника поморщиться. - Они... их уже не остановить... языки вырезать, что ли... болтают. А когда молчат - думают... Что это я свел батюшку в могилу. Собственного отца погубил! И Пер, скотина такая, свидетель мой единственный... Скотина, удавился! Уже болтают, что я батюшку два года в каморке держал... Уже болтают... И - верят!
- Что тебе за дело до грязных языков, - спросил я устало. - Хочешь, я разом позатыкаю все эти рты?
- Не-е-е, - Ил тяжело замотал головой. - Так не пойдет, колдун... Так не будет. Рты затыкать... это я сам могу, безо всякого колдовства. А надо батюшкиного убийцу... Кто его похитил, кто его разума лишил... тот и убийца. Надо найти. А Пер, дурень, поспешил - я его, может, потом сам замучил бы... но ведь это потом... Он много знать мог, вспомнить что-то, этот Пер, ведь тогда с батюшкой вместе был, помнишь, когда его эта девка свела... Эта сучка, чтоб ей жабой подавиться... Помнишь ведь?
Я вздохнул.
...Развязная особа постучала в ворота поздним вечером, в дождь, и назвалась жертвой разбойников. По ее словам, негодяи похитили у нее карету, убили кучера и слуг, поживились сундуком с семейными драгоценностями - а драгоценностей было немало, потому что и семью она назвала известную, знатную семью из южной столицы.
На тот момент в округе не было ни одной серьезной разбойничьей шайки. Девица не смогла указать места, где лежат трупы несчастных слуг (темно было, незнакомые места, ночь, шок); короче говоря, авантюристку в ней заподозрили сразу все - кроме старого Дола де Ятера.
Тот, вопреки обыкновению, отнесся к девицыной истории очень серьезно. Более того - ни с того ни с сего пожелал несчастную девушку утешить; в первую же ночь она пробралась к старику в постель. И старик расцвел, потому что собственная жена его давно была сведена в могилу, а прочие женщины, делившие с ним ложе, бывали либо продажны, либо насмерть перепуганы.
Уже на следующий день пришелицу ненавидели все - начиная от наследника Ила, которому мерещился претендующий на его права младенец, и заканчивая кухонным мальчишкой. Она вела себя, как хозяйка. Она откровенно издевалась над шипящими ей вслед бароновыми дочками. Она провоцировала Ила на грубость - а потом жаловалась на него старому Ятеру; жизнь семейства, и без того несладкая, медленно превращалась в ад. Барон объявил о своей предстоящей женитьбе - вразумить его и в лучшие-то времена никто не мог, а теперь старик и вовсе рехнулся. Ил в отчаянии приходил ко мне, обиняками расспрашивал о ядах, их свойствах и способе применения. Разумеется, все разговоры носили отвлеченный характер, однако скоро старик завел новый порядок приема пищи: ни сам он, ни его красотка ничего не брали в рот прежде, чем кто-нибудь из слуг не снимал с блюда пробу...
Наконец, старый Ятер сообщил о своем желании встретиться с родичами своей избранницы. Собрана была карета для поездки в южную столицу; жених и невеста отбыли, прихватив с собой несколько сундуков добра, в том числе семейные драгоценности, и не мифические, как у девицы, а самые настоящие.
Спустя неделю после отъезда влюбленных в замок вернулся посланный с бароном слуга (тот самый Пер). По его словам, барон совершенно сошел с ума, швырял тяжелыми предметами и требовал убраться с глаз долой. Перепуганная прислуга ретировалась - лучше потерять место, нежели лишиться жизни. В замок Пер вернулся один - из-за жены; прочие (кучер, повар, камеристка и два лакея) решили поискать счастья где-нибудь подальше от милостей господина Дола.
Время шло. Через месяц я посоветовал Илу осторожно поинтересоваться: а где, собственно?..
Справки, наведенные через городскую префектуру (почтовые голуби, летающие туда-сюда) подтвердили самую смелую догадку. В Южную Столицу влюбленные не прибывали, более того, тамошнее уважаемое семейство знать не знало ни о каких странствующих ограбленных девицах. Бедным голубям приходилось носить весьма холодные, даже жесткие послания - кому же приятно узнать об авантюристе, использующем для своих делишек твое незапятнанное имя?!
Прошло два месяца со дня баронова отъезда; Ил пришел за помощью ко мне. Помнится, тогда я здорово потратился на разнообразные поисковые процедуры - распустил по дальним окрестностям побегаек и язычников, вопрошал принесенные Илом стариковы вещи - все без толку; чтобы не уронить свой авторитет в глазах молодого Ятера, пришлось соврать, что отец его обзавелся дорогим оберегом от магического глаза. Ил еще, помнится, спросил, сколько стоит такой оберег. Я назвал цену "от свечки" - такую несусветно громадную, что Ил мне сразу поверил...
Тогда молодой барон назначил награду за любые сведения о своем отце. Нашлись желающие приврать и получить денежки задаром: таких гнали от ворот кнутом. Подлинных сведений не мог предоставить никто: старого Ятера с молодой невестой будто драконом слизало.
Через полгода Ил вступил в права наследника. Еще через четырнадцать месяцев старый барон постучал в ворота собственного замка, и его встретил ошалевший Пер...
Боком им вылезла эта встреча. Обоим.
- Девка, - повторил я задумчиво. - Как ее звали?
Ил де Ятер поморщился:
- Эфа.
- Эфа, - повторил я, припоминая. - Красивое имя... Ее искали, Ил. И не нашли. Теперь, спустя почти два года - и подавно...
Ятер набычился. Вытащил из кармана и положил передо мной на стол яшмовый кулон; хищная мутноглазая морда была покрыта черной копотью и почти неразличима, но я-то помнил отлично каждую ее черточку, что-что, а память у меня профессиональная...
На мгновение мутноглазая морда уплыла в сторону, а на ее месте проступило беспомощное старческое лицо - дядя Дол, только много лет спустя. Как ты изменился, мой добрый дядюшка...
Некоторое время я подбирал слова. Надо было сказать коротко и убедительно - при том, что я отлично знал, как нелегко убеждать в чем-либо баронов Ятеров. Тем более в такой ситуации.
Хорошо бы вообще отложить разговор на потом. Пусть он забудет эту картину - сгорающий на его глазах отец. У Ила крепкая натура и здоровые нервы...
...А я, интересно, когда-нибудь от этого избавлюсь? От запаха паленого мяса, такого реального, что впору заткнуть ноздри?
- Да, - сказал я, глядя на покрытый копотью кулон. - Мне все-таки думается, что, хоть злые языки и не страшны тебе - надо бы их на всякий случай поукорачивать. Давай завтра, перед похоронами, я потихонечку твоих слуг...
- Это мое дело, - сказал Ил непозволительно резко, почти грубо. - Я к тебе... я с тобой о другом. Что ты скажешь об этой вещи?
Я поморщился, решив на этот раз пропустить его резкость мимо ушей.
- Видишь ли, Ил. Эта вещь... произведена крупным магом. Она несет в себе отсвет чужой силы, чужой воли...
В камушке было что-то еще, я сам не понимал, что это такое, но Илу в своей некомпетентности признаваться не спешил.
- Я так и думал, - сказал Ил с отвращением. - Что это колдуновская игрушка...
- Думаю, он уже не опасен, - сказал я мягко. - Он теперь так и будет... бессильно скалиться. Что ты еще хотел узнать?
- Отца заманили в ловушку какие-то колдуны, - сказал Ил свистящим шепотом. - Я знал, Хорт, я чувствовал...
В голосе его была настоящая боль.
- Какой ты непоследовательный... - пробормотал я.
- Что?
- Нет, ничего, извини... Ил, успокойся, пожалуйста. Ты до конца выполнял свой сыновний долг, не ты виноват, изменить уже ничего нельзя...
- Молчи! - рявкнул Ятер, и светильники под потолком полыхнули нестерпимым белым светом. - Ты... да заткни эти свои плошки, невозможно же разговаривать!
Я щелкнул пальцами, веля светильникам пригаснуть и не реагировать более на звуки. Ил, распаляясь все больше, продолжал:
- Какая-то жаба заманила батюшку в ловушку... Какая-то колдуновская дрянь, прости, Хорт, но какая-то колдуновская сволочь лишила батюшку рассудка, да еще, издеваясь, цацку навесила... Огонь этот... Сам ли Пер оплошал, сам ли батюшка свечку опрокинул, или это они, глумясь, все так устроили, чтобы я...
Он замолчал и посмотрел на свои ладони. Страшненькие были руки - после того, как довелось гнуть раскаленные прутья решетки.
- Ил... - начал я примиряюще. - Подумай. Кто - они? С девкой он уехал, авантюристка его обманула, обокрала, зельем опоила... и бросила. Случаются такие дела, сам знаешь...
- И это, - кулак грохнулся на стол рядом с кулоном, - это тоже девка ему навесила? А?
Я пожал плечами:
- Мало ли. Может, и девка.
- Ты же сказал - здоровый колдун это сделал.
- Я сказал - крупный маг...
Глаза Ятера свирепо сузились:
- Ты сказал... Юлишь. Крутишь. А я этого дела так не оставлю. Если ты, колдун, сейчас откажешься... видит жаба, я другого найду. В столицу поеду, золотом заплачу, но этого дела так не оставлю и хозяина этой цацки найду! Слышишь?!
Он накручивал себя, намерено злил. Он сам себя убеждал, что страшная кончина отца вызывает у него сыновний гнев и желание отомстить; на самом деле уже завтра ночью он будет крепко спать, и заживо сгорающий безумный старик не приснится ему.
Приснится - мне.
- Дело твое, - пробормотал я, отворачиваясь. - Иди, ищи... Но никто не возьмется разыскивать человека, который производит такие кулоны. Это небезопасно, извини.
Сделалось тихо. Светильники, не смея реагировать на тишину, горели все так же ровно; кабанья морда из темной яшмы скалилась на столе, в окружении винных потеков, мне зачем-то вспомнились заляпанные кровью осенние листья, умирающий на рыхлой земле вепрь...
Тот самый, чье чучело пылится теперь в охотничьей зале Ятеров, тот самый, что скоро станет добычей моли.
- Хорт, - сказал Ятер, когда молчание стало совсем уж тягостным. - Хорт... Помнишь, как я тебя из колодца тащил?
Я поморщился.
...Нам было лет по тринадцать, отец Ила пребывал в отъезде, а потому нам удалось удрать на ночную рыбалку. Ни до какой рыбы дело, разумеется, не дошло - мы всю ночь купались, жарили мясо на вертеле, пили пиво и дурачились, а под утро я разродился фейерверком.
В окрестных селах до сих пор живы легенды об этом зрелище. Я выложился весь - запустил в небо все мое представление о свободе, силе и красоте; я ужасно гордился тем, что вышло, и жалел только, что этого не видит отец. Ил был потрясен моим искусством до глубины души - его наивная радость так рассмешила меня, что последний уголек я запустил баронету в штаны.
...Мы рассорились на всю жизнь. Со слезами на глазах Ил обзывал меня скотиной, самовлюбленным поганым колдуненком; я пожал плечами и, насвистывая, пошел домой.
По дороге мне встретился колодец.
Наверное, сама судьба отомстила мне. Потому что когда, вопя на все голоса и наслаждаясь эхом, я наклонился над срубом особенно сильно - ноги мои соскользнули с влажного от росы камня, и я кувыркнулся в черную бездну.
Эхо подхватило теперь уже нешуточный вопль.
Упал я относительно удачно - по крайней мере, шею не сломал и сознания не утратил, а значит, и оптимизма не потерял. При мне были мои заклинания - а значит, я мог сдернуть цепь, закрепленную на вороте, мог подняться, как муха, по отвесной стене, мог, в случае неудачи, призвать людей себе на помощь...
Вот тут мне аукнулся фейерверк. Оказалось, что сил, необходимых даже для самого слабого заклинания, у меня не осталось.
И вот когда я понял это - наступила одна из самых главных минут моей жизни. Жизни наследственного мага тринадцати лет, баловня судьбы, убежденного, что мир существует только для него.
Холод. Темнота. Ужас смерти.
Мне предстояло барахтаться в ледяной воде, пока какая-нибудь ранняя хозяюшка не соберется набрать водицы, а до этого, по самым оптимистичным расчетам, оставалось часа три; тем временем начались судороги. Плавал я изрядно, но холодная глубина колодца, казалось, засасывала меня, а ухватиться за склизкие стенки не было возможности - руки срывались, ногти обламывались. Охваченный болью и паникой, я принялся вопить что есть мочи - орать, надсаживая горло, из последних сил звать на помощь, и мои крики то и дело переходили в бульканье...
Кто меня услышал? Конечно, Ил де Ятер, тринадцатилетний Ил, которому я полчаса назад подпустил огоньку в штаны.
Когда я увидел человеческое лицо над собой - моя радость была столь же неистова, как и сокрушительно было последовавшее за тем разочарование. Я узнал недавнего дружка; я ждал, что он скажет ехидным голосом: что, допрыгался, колдуненок? Ты побарахтайся, а я посмотрю, как ты тонешь, ладно?
Я знал, что он что-то подобное скажет. Потому что сам на его месте сказал бы именно так.
- Сейчас, - хрипло сказал Ил, над которым я и до этого издевался часто и с удовольствием. - Держись, только держись, я цепь сброшу...
Я тонул.
Цепь упала рядом - но я не мог уже подтянуться. Все, что я мог - схватиться за нее зубами, оставив ноздри над водой.
- Я спускаюсь... Я спускаюсь, Хорт...
Ржавая цепь не была приспособлена для того, чтобы выдерживать вес упитанного тринадцатилетнего подростка, каким был молодой Ятер. Тяжелое дыхание моего дружка заполнило собой колодец; на меня стали падать комочки глины с его ботинок.
Металл был соленый, с привкусом крови. Этот привкус я запомнил на всю жизнь.
Ил окунулся в воду рядом со мной. Его пояс врезался мне в подмышки; привязав меня, Ил стал подниматься, теперь на меня падали холодные капли, и тяжелое дыхание то и дело срывалось в приглушенный стон...
Потом цепь перестала дергаться, и завизжал ворот. Ил был сильным мальчиком, а я, по счастью, был тощ. Ему удалось вытащить мое окоченевшее размокшее тело.
Все это я помнил уже урывками.
Фонарь в его руках. Лицо, освещенное этим фонарем, окровавленные ладони, испуганные, участливые глаза:
- Ты живой?..
Те же самые глаза смотрели сейчас с лица молодого самодура, грозного барона Ятера:
- Помнишь?
- Помню, - сказал я, откидываясь на спинку кресла.
...Говорят, в некоторых семьях до сих пор чтят Закон Весов. То есть дикарскую традицию прежних времен - когда человек, чью жизнь спасли, шел ко спасителю едва ли не в рабство, покуда не представится возможность поквитаться... Странно жили наши предки. И удивительно, что, подчиняясь столь глупым традициям, они не только выжили, но и потомков наплодили... Это что же получается - с тринадцати лет я, наследственный внестепенной, оказался бы должником какого-то провинциального барончика?
- Я все помню, Ил...
Свирепое лицо моего собеседника сделалось по-собачьи просящим:
- Ну?..
- Я все помню... Но я не возьмусь. Извини.
Бешеный белый взгляд был мне ответом.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
