|
* * *
Сенсоры, приклеенные ленточками пластыря, мешали. Их было полным-полно - на лбу и шее, на висках и на запястьях, и даже на затылке; кожа зудела все сильнее и сильнее, и почесать ее не было никакой возможности.
- Не двигайтесь, испытуемая. Не шевелитесь - идет искажение на выходе...
Павла стиснула зубы.
После обеда ее подстерег в "стекляшке" Дод Дарнец - и, сладкий как мед, уговорил "попробовать поработать". Работы, по его словам, было час от силы, причем интересные занятия и симпатичные люди не заставят Павлу скучать, а по окончании "тестирования" специальная машина доставит ее в любое указанное место. Павла похлопала ушами и со вздохом согласилась. Все равно ей некуда было девать время.
"Интересные занятия" обернулись стаей сенсоров, противно липнущих к телу, и бесконечной серией глупейших вопросов. Сколько времени это длится? Два часа? Три? Перед началом "испытания" Павле предложили снять с запястья часы, и теперь она видела перед собой только унылую стену, обитую пробкой, да склоненную плешивую голову круглого человечка в белом халате - представителя "симпатичных людей". Кресло, неприятно напоминающее зубоврачебное, давно надавило ей спину и намозолило зад.
- Лягушки очень противны, - плешивый экспериментатор нудил, не поднимая головы; на любой вопрос Павле полагалось отвечать только "да" или "нет".
- Реагируйте быстрее... Лягушки очень противны.
- Нет, - сообщила Павла раздраженно.
- Красный цвет вызывает усталость.
- Нет!..
- Я всегда без страха прикасаюсь к дверной ручке.
- Д-да, - Павла запнулась.
Плешивый человечек оставался равнодушным; руки его автоматически тарабанили по маленькой клавиатуре.
- Я спокойно отношусь к страданиям животных.
- Нет!..
- Раз в неделю у меня бывает запор...
- Нет!..
- Телеграфные столбы наводят на мысль о сексуальной агрессии...
- Нет!!
Экспериментатор поднял взгляд - тусклый, абсолютно отстраненный, будто в зубоврачебном кресле перед ним сидела не живая разъяренная девушка, а некое условное, гипотетическое существо, вполне равнодушное и к лягушкам, и к красному цвету, и к телеграфным столбам.
- Идет искажение на приборы, - сообщил экспериментатор укоризненно и печально. - Последнюю серию придется повторить. Сосредоточьтесь: крупные автомобили предпочтительнее мелких.
Павла молчала.
Ей и самой непонятно было, почему она до сих пор покорно играет в эту тягостную, нудную, неприятную игру. Почему она до сих пор не сказала - хватит? Сперва она ждала, что все это вот-вот прекратится, и тогда можно будет уйти тихонько, без конфликта, и в следующий раз со спокойной совестью отказаться от "тестов"...
Воистину, ее способность влипать в неприятности изрядно превосходит все прочие ее способности. Это Раздолбеж верно заметил...
- Испытуемая, почему вы молчите?
В тоне плешивого экспериментатора скользнуло возмущение. Как будто Павла ему задолжала.
Она опустила голову. Что проще - дотерпеть до конца и уже больше никогда сюда не приходить? Или высказать... объяснить этому человечку, что она ему - не морская свинка?
- Я вам не морская... - начала она и запнулась. Она не любила дерзить - просто раздражение перехлестывало через край.
- Крупные автомобили предпочтительнее мелких, - повторил эскпериментатор не терпящим возражений тоном.
Павла покусала губу:
- Нет.
Свитер на ее спине представлялся сплошной жесткой мочалкой. Хотелось заорать и что есть силы хватить кулаком по подлокотнику; экспериментатор нудил и нудил, казалось, страдания Павлы доставляют ему удовольствие:
- Вид лимона вызывает ощущение тепла.
- Нет...
- Я всегда читаю газетные передовицы.
- Нет...
- Маленькие дети назойливы.
Павла вспомнила Митику.
- Знаете что, - сказала она с ненавистью. - На сегодня, пожалуй, хватит.
Плешивый поднял брови:
- Испытуемая...
- Я вам не испытуемая! - рявкнула Павла, пытаясь выцарапаться из объятий кресла. Это оказалось неожиданно сложно - руки затекли, а переплетения хлипких на вид проводов оказались цепкими, будто силки, и Павла боялась испортить свитер. Плешивый холодно наблюдал за ее попытками, потом надменно выпятил подбородок:
- Учтите, пожалуйста, что это оборудование стоит подороже, чем весь ваш телецентр... Мне непонятно ваше раздражение - соглашаясь на эксперимент, вы брали на себя некоторые несложные обязательства, разве не так?
- Несложные? - Павла сама чувствовала, как дрожит ее голос. Ваши идиотские... несложные?!
- Возьмите себя в руки, - в голосе плешивого окреп ледок. Иначе придется признать, что тест на психическую уравновешенность показал крайне отрицательные результаты.
- Мне плевать!.. - какой-то проводок, зацепившись клеммой, выдрал-таки нитку из Павлиного рукава, и вязаный узор провис огромной безобразной петлей. Павла закусила губу, чтобы не расплакаться. Она сама виновата, ее идиотская нерешительность - ЧТО ее заставило притащиться сюда?!
- Прекратите истерику, - сказал плешивый с отвращением. - Раз в жизни вам представился случай сделать нужное для людей дело...
От обиды Павле даже расхотелось плакать. Низенький экспериментатор не принимал всерьез ни ее работу, ни сам факт ее, Павлы, существования; по его мнению, единственно полезными для людей были только он сам да еще подопытные крысы, упакованные в зубоврачебное кресло...
Плешивый принял ее онемение за готовность к работе. Или просто воспользовался минутной слабостью жертвы - выбрался из-за своего пульта, подошел к Павле, по-хозяйски поправил сорванные датчики:
- Поначалу вы производили куда более благоприятное впечатление. Возьмите себя в руки и постарайтесь понять, что ваш каприз это всего лишь ваш каприз, - толстый лист пластыря лег ей на правое запястье.
Павла ощутила себя по-настоящему беспомощной. Как частенько говаривала Стефана - "грузят на того, кто готов нести". Стефана никогда бы не позволила втянуть себя в какую-то дурацкую историю. А даже и втянувшись - умела бы сказать "нет", да так, что и плешивый экспериментатор услышал бы...
Бесшумно приоткрылась дверь. То есть Павла двери не видела, но ощутила мгновенный сквознячок, прохладно лизнувший ноги. Плешивый поднял голову и неприязненно уставился Павле за спину.
- Что-то вы долго, - сказал некто невидимый, и голос у него был низкий, как у океанского теплохода, но если теплоход вопит во все горло, то вошедший говорил негромко, почти что шепотом.
- Мне хочется сделать работу, - наставительно отозвался плешивый. - Сделать работу как можно лучше, а не побить рекорды по скорости...
Дверь прикрылась, и Павла испугалась, что человек с низким голосом удовлетворился ответом плешивого и ушел, оставив все как есть; секунду спустя она поняла, что ошиблась. Что невидимый собеседник плешивого закрыл дверь, оставшись в комнате.
Плешивый тем временем прошествовал к своему пульту, поднял на Павлу взгляд - и глаза оказались совсем уж неприязненными:
- Продолжим... Ношение темных очков приводит к импотенции у мужчин.
Павле вдруг сделалось смешно.
Может потому, что плешивый задал свой дурацкий вопрос с преувеличенно серьезным видом, а может потому, что в лице нового, невидимого человека она почувствовала вдруг поддержку - но она рассмеялась, и еле выдавила сквозь смех:
- Ну... это... смотря... у каких... мужчин...
- Что смешного?! - заорал экспериментатор, причем достаточно грубо. - Если ваших умственных способностей хватает только на это, потрудитесь свою глупость скрывать!..
- Это лишнее, - негромко сказали у Павлы за спиной. - Совершенно излишние слова, Борк.
Она наконец-то увидела человека с низким голосом - широкую спину под коричневой замшевой рубашкой. Вошедший обогнул ее кресло и направился к пульту. Встав за спиной плешивого - тот доходил ему едва до плеча - поднял взгляд на Павлу; лицо у вошедшего было чуть асимметричным, узким и смуглым, и неожиданно светлыми казались глаза - ярко-зеленые, пристальные и рассеянные одновременно, Павла даже удивилась, как этот взгляд ухитряется сочетать несочетаемое. И поежилась.
- Некорректные показания, - сообщил незнакомец, изучив наконец Павлу и скользнув взглядом по пульту.
Плешивый надулся:
- Потому что очень трудно с ТАКИМИ работать!
- Ну так и облегчите себе работу, - сказала Павла из кресла. Я к вам в подопытные не набивалась...
Незнакомец наградил ее мимолетным зеленым взглядом, а экспериментатор покраснел, и даже плешь его сделалась лиловой.
- Заканчивайте серию, Борк, - сказал незнакомец вроде бы рассеянно, но Павле сразу же стало ясно, что плешивый Борк ходит у него в подчиненных. И что начальник Борком недоволен.
Экспериментатор, по-прежнему красный, вскинул на Павлу воинственный взгляд:
- Ношение темных очков приводит к импотенции у мужчин!
Павла встретилась с глазами незнакомца. Стиснула губы, пытаясь удержать на лице серьезную мину:
- Не-ет...
- Кошки белой масти часто страдают глухотой!
Павла замешкалась, озадаченная вопросом, в этот момент незнакомец за спиной у плешивого чуть прикрыл глаза.
- Да! - сообщила Павла радостно. Ей действительно было приятно - будто на важном экзамене ей неожиданно и ловко подсказали.
- Вечерние сумерки вызывают тревогу!
- Нет! - рявкнула Павла, глядя на незнакомца.
- Использование жвачки неэстетично!
- Да!
- Цветное постельное белье предпочтительней белого!
Павла снова замешкалась - незнакомец чуть качнул головой.
- Нет, - с гордостью сообщила она плешивому. - Ничуть.
- Серия закончена, - скучным голосом объявил экспериментатор не Павле и не смуглому, а, скорее, собственной клавиатуре.
- Я свободна? - жизнерадостно поинтересовалась Павла.
Плешивый Борк засопел, протопал к Павлиному креслу и принялся снимать сенсоры - Павла сразу же зашипела от боли, потому что с первым же пластырем лишилась десятка волос на руке, тонких и невидимых, но вполне, как оказалось, ощутимых.
- Осторожнее... Давайте уж я сама...
Зазвонил телефон; Борк бросил Павлу и поспешил к трубке, некоторое время в тишине комнаты слышались только его хмурое бормотание:
- Нет... По-видимому. Обработка данных... наперед сказать... так и назначьте ему на семь...
Павла горестно смотрела на безобразную петлю, свисающую из рукава ее нового свитера; тем временем незнакомец молча приблизился и стал снимать с нее прищепки и пластыри, удивительно быстро и ловко, она поразилась, какие у него теплые руки, и испугалась, что он услышит исходящий от нее запах пота - она так намаялась в этом кресле, как после бега на длинную дистанцию...
- Вставайте.
Она уцепилась за предложенную ладонь; в первый момент у нее закружилась голова, спустя секунду она с запозданием поняла, что пора посетить туалет.
- Я... - она разыскала под креслом свою сумку, опасливо покосилась на плешивого Борка, потом на дверь. - Мне бы...
- Идемте.
Комната казалась оборотнем - половина ее была обставлена, как шикарный кабинет, но за полупрозрачной матовой занавеской угадывались белые и никелированные, зловеще-больничные очертания. Павла обеспокоилась; незнакомец по-приятельски ей кивнул:
- Не любим врачей?
- А за что их любить, - пробормотала Павла смущенно.
- Как посмотреть, - незнакомец усмехнулся. - Вас зовут Павла Нимробец. Меня зовут Тритан Тодин... Просто Тритан. И я не врач. Я эксперт.
- Очень приятно, - сказала Павла неуверенно.
Десять минут назад - в туалете - она облила себя дезодорантом, даже, кажется, чуть переборщила; умылась, причесалась, напудрилась и подкрасила губы - все в лихорадочной спешке. И все равно знала, что выглядит сейчас не лучшим образом. А как может выглядеть женщина, которой три часа морочили голову - а потом прилюдно обозвали дурой?!
Она поерзала, устраиваясь в глубоком кожаном кресле - собственная мини-юбка теперь казалась ей особенно неуместной.
- Жалеете, что пришли к нам?
Человек по имени Тритан ждал, по-видимому, искреннего ответа. Павла вздохнула:
- Жалею.
Тритан улыбнулся снова:
- Наша вина... Моя вина.
- Вы-то тут при чем? - неуверено спросила Павла.
Тритан уселся за стол, выдвинул ящик:
- При том...
В руке его оказалась упаковка одноразовых шприцев; Павла отшатнулась. Здрасьте, из огня да в полымя...
- При том, - Тритан поднялся, выковыривая из упаковки тонкую длинную иглу. - При том, что надо было заранее предполагать... Давайте руку.
Павла отпрянула; Тритан засмеялся, поймал ее за рукав свитера, ткнул иголкой, ловко втянул обратно пострадавшую петлю, так, что от порчи не осталось и следа:
- Ну вот...
Павла провела по рукаву ладонью. Даже рукодельница-Стефана вряд ли справилась бы лучше.
- Ну вот, - Тритан вернулся к столу, небрежно уронил иголку в пластмассовую корзину для мусора. - К сожалению, первый ваш опыт работы с нами оказался неудачным... И это почти трагично, Павла. Потому что вы - очень ценный сотрудник.
- Я не сотрудник, - сказала Павла горестно. - Я этот... кролик подопытный. Вот...
- Вы больше не будете работать с Борком, - сказал Тритан, и его голос сделался совсем уж низким, соскользнул на крайний для человека регистр.
Павла напряглась. Ей очень не хотелось огорчать Тритана, но...
- Я... извините, что так получилось, но я вообще больше не хочу... Тут работать. У меня своей работы по горло... Времени нет совсем, да и вообще...
Тритан вскинул свои зеленые глаза - округлившиеся от удивления и обиды. Хотел что-то сказать - но опустил голову, так и не проговорив ни слова.
- Мне очень жаль, - сказала Павла дрогнувшим голосом. И обозлилась на себя - надо же, как быстро забылись зубоврачебное кресло, сенсоры-присоски и бесконечные дурацкие вопросы. Ей, видите ли, неприятно огорчение этого Тритана. Которого она видит, между прочим, первый раз в жизни.
Тритан рассеянно провел ладонью по своим коротким темным волосам:
- Павла... У меня к вам будет совершенно личная просьба. Выслушаете?
Она нервно расстегнула замок на сумочке - и защелкнула его снова.
- Я попрошу вас поработать... Еще хоть один сеанс. Не с Борком. Со мной.
Ресторанчик "Ночь" утопал в свечах.
В глубоком подвале не было ни единого окна и ни единой лампочки. Свечи лепились к стенам, каждый столик снабжен был парой канделябров, Павле страшно было подумать, сколько возни со всем этим горящим и оплывающим хозяйством - но зато ресторанчик имел собственное исключительное лицо.
- Что мне нравится, Павла, так это возможность свободно обращаться со временем суток. Посидел среди ночи - выходишь в день или вечер...
- А, извините, который час?
- Полседьмого. Вы спешите?
- Нет...
Павла была совершенно свободна до десяти вечера, времени встречи с Ковичем, и потому предложение Тритана "перекусить" оказалось ей как нельзя более кстати.
- Так вот... Вы себе не представляете, какие потрясающие механизмы соединяют нас-дневных в нами-в-Пещере... Не прямолинейные. Не однозначные, не всегда явные. Это интереснейшая структура, Павла, я могу говорить об этом совершенно часами, но боюсь, что вам скучно или неприятно... А?..
- Нет, - сказала Павла тихо.
Собственно, Тритан был первым в ее жизни человеком, с которым она могла говорить о Пещере, не мучаясь при этом неловкостью либо откровенным стыдом. Она тщетно пыталась понять, почему так получается; возможно, причиной тому полная естественность Тритана. Естественность и легкость, этот человек полностью открыт и не испытывает от этого стеснения, он легкий - и с ним легко...
- Тритан, а можно мне шоколада со сливками?..
Ну с каким другим мужчиной, ни с того ни с сего приведшим ее в ресторан, она решилась бы на такую невинную непосредственность?!
И кому другому рассказала бы за один вечер столько, сколько даже ближайшие приятели о ней не знали?
Что было, когда пятнадцать лет назад погибли родители. И что это за человек в Павлиной жизни - Стефана...
Тритан качнул подсвечником, подзывая официанта; на скатерть посыпался дождь из цветных восковых капель.
- Шоколада со сливками? Сколько порций?
Какой у него странный взгляд. Сочетающий несочетаемое.
- Может, теперь вы хотите меня о чем-нибудь спросить, а, Павла? Спрашивайте. О чем угодно.
О чем угодно...
О его семье? О его жизни?..
Она перевела дыхание. Он терпеливо ждал.
- Тритан, - сказала она шепотом, глядя, как сложно переплетаются в вазочке коричневые струи жидкого шоколада и белые потоки сливок. - Я такая невезучая в жизни, потому что везучая в Пещере? Да?..
- А кто вам сказал, что вы невезучая?..
Тритан неторопливо помешивал кофе, Павла невольно улыбнулась. Неужели того, что она о себе рассказала, недостаточно, чтобы это понять?..
- Тритан... Я... Я надеюсь, ТОТ больше не станет... ну...
- Не станет, - ответил он серьезно. - Все будет совершенно в порядке.
Павла ощутила жгучее желание рассказать Тритану про встречу с режиссером Ковичем.
Про то, что они друг друга УЗНАЛИ.
И еле удержалась. И решила обязательно признаться - только в другой раз.
* * *
В половине десятого шикарная машина подвезла Павлу к служебному входу в театр Психологической Драмы. Подвезла и уехала - идти на встречу с Ковичем было рано, и потому Павла неспешно прогулялась вдоль фасада, рассматривая рекламные щиты и поочередно уничтожая конфеты, которыми угостил ее новый знакомый. Тритан...
Она бродила под фонарями и рассеяно улыбалась. И, вспоминая журналиста Дода Дарнеца, втянувшего ее во всю эту историю, не испытывала прежнего раздражения.
Потом ее мысли обрели иное направление; с огромных фотографий на нее смотрели персонажи всех спектаклей театра - большая их часть поставлена была самим Ковичем, а меньшая - очередными режиссерами, его придворными, выкормышами, похожими на шефа, как две капли воды, только эти дочерние капли были помельче и помутнее... Сегодня был один из второстепенных спектаклей, "Коровка", лирическая комедия, и Павла без труда нашла ее рекламный плакат; фотографий из "Девочки и воронов" не было нигде. Спектакль снят со сцены года четыре назад; Павла вспомнила, как когда-то, давным-давно, она часами простаивала перед щитом с афишей, она и сейчас помнит место, где та висела - там, где сейчас пестреет реклама "Железных белок"...
Потом она окончательно выскользнула из того счастливо-сомнамбулического состояния, в которое ее ввел ресторанчик "Ночь". И как-то ненароком вспомнила, что ей предстоит встреча не столько с постановщиком "Девочки и воронов", сколько с этим...
С саагом, сказала она себе, перешагивая через все второстепенные размышления. С саагом, дорогая, с твоим персональным саагом.
Сам собой подобрался живот. Хорошо, что был в ее жизни ресторанчик "Ночь" - страшно подумать, если бы всю вторую половину дня ей пришлось бы сосредоточенно ждать предстоящей встречи...
Часы над театром показывали без пяти десять, когда на улицу высыпала насладившаяся зрелищем публика; воодушевленная молодежь, степенные пары, считающие посещение премьер своим первейшим долгом, даже какие-то детишки с родителями - Павла стояла и смотрела, как все эти беззаботные люди растекаются по улице вверх и вниз, переходят дорогу, сворачивают за угол, спускаются в метро... Почти все они были уверены, что здорово провели время - Павла же считала "Коровку" дурацкой поделкой, больше ничем. И человек, поощряющий таких "Коровок" на сцене вверенного ему театра, глубоко презирает публику. И оказывается прав - потому что публика, обманутая, в восторге...
Без пяти десять Павла позвонила Стефане и просила не волноваться, выслушала лекцию об "этих дурацких ночных поручениях" и обещала вернуться к одиннадцати; ровно в десять она переступила порог служебного входа и глухо обратилась к старичку на вахте:
- Мне господин Кович назначил встречу. Подскажите, куда мне пройти.
Старичок засуетился, поднял трубку старенького телефона, заговорил почтительно, чуть ли не подобострастно, потом кликнул парнишку, скучавшего на скамеечке, и велел проводить.
Парнишка проводил. И указал Павле на дверь кабинета со строгой табличкой - указал издали, будто само приближение к логову главрежа было чем-то для него чревато.
Шествуя к этой двери - по красной ковровой дорожке, будто Администратор к самолетному трапу - Павла успела подумать, что ничего страшного, что вся эта история с кровожадным саагом закончится через десять минут. Она возьмет кассеты, поблагодарит...
Разумнее было бы, если бы Кович догадался оставить кассеты вахтеру. Разумнее... и удобнее. И гуманнее, между прочим.
А ПОЧЕМУ он захотел именно личной ВСТРЕЧИ?!
Такой простой вопрос, такой важный, сам собой напрашивающийся, такой естественный - пришел к ней только сейчас. Когда она подняла руку, чтобы стучать.
И потому рука повисла в воздухе. Со стороны могло бы показаться, что посреди пустынного коридора Павла голосует, пытаясь поймать такси.
Столько мусора в голове... Раздолбеж... Расплавленный пластилин Митики, Дод Дарнец, центр психологической реабилитации, "лягушки очень противны"...
О такой забавной мелочи не успела подумать. А теперь поздно.
Она перевела дыхание. И подумала - все равно. Возьму кассеты и уйду, и больше никогда не увижу...
Эта мысль придала ей смелости.
Павла стукнула в черную дерматиновую обивку - звука не получилось никакого, ее палец будто утонул в вате, но не бить же кулаком; она постояла, раздумывая, как еще можно сообщить о своем приходе - в этот момент дверь распахнулась.
Почему-то Павла воображала, что Кович встретит ее все в том же свитере и в тех же спортивных штанах; теперь он стоял на пороге в белой рубашке и мятых летних брюках, а вместо ворсистых тапочек были желтые спортивные туфли. И опять-таки ничего саажьего не было в аскетичном, слегка желтоватом лице - но Павла отступила. Невольно. Автоматически.
Но и Кович отступил тоже. Будто в актерском упражнении под название "Зеркало"; Павла посмотрела на его руки, надеясь увидеть в них кассеты. Одно движение - протянуть руку - взять - попрощаться - повернуться - уйти...
- Привет, Павла, - режиссер Кович был, похоже, еще и неплохим актером, а потому слова его прозвучали совершенно естественно. Входи...
- Я спешу, - сказала она быстро.
Он, кажется, помрачнел:
- А я не задержу тебя... Пять минут ведь у тебя есть?
Павла помедлила и вошла.
Рабочий кабинет Ковича разительно отличался от его квартиры: он был тесноват и содержался в порядке. Даже макеты декораций - а их, громоздких, было штук пять - наводили на мысль не о складе, а скорее о музее либо выставке.
- Я спешу, - повторила Павла, как заклинание.
Кович прошелся вокруг стола, где среди бумаг и самодельных переплетов возвышалось нечто, прикрытое белым полотенцем; вздохнул, смерил Павлу вопросительным взглядом, взялся за край ткани, будто намереваясь открыть памятник.
Под полотенцем оказалась бутылка коньяка, два изящных стаканчика и пара тарелок - одна с бутербродами, другая с конфетами. Везет мне сегодня, тупо подумала Павла.
Кович молча откупорил бутылку; Павла невольно потянула носом: она любила коньяк, но слишком мало разбиралась в нем и не могла считаться ценительницей.
- На.
Павла приняла из его рук наполовину наполненный стаканчик. Отказываться было неудобно... неблагородно было отказываться. У Ковича было сейчас такое болезненное лицо, будто он собирался пить на собственных поминках.
- Павла... Твое здоровье.
Она подумала, что в рамках сложившихся обстоятельств его тост звучит двусмысленно. Отхлебнула, как воду, раз, другой и третий - и на последнем глотке поперхнулась, закашлялась, краснея и стряхивая с глаз навернувшиеся слезы.
- Скажи честно, Павла... - Кович помолчал, ожидая, пока она откашляется. - Скажи честно, почему тебе не нравятся "Железные белки"?
Мне бы твои проблемы, подумала Павла устало.
- Отчего же не нравятся? Нравятся...
Кович вздохнул:
- Хорошо... За что тебе нравилась "Девочка..".?
Коньяк привольно разливался внутри Павлы, согревая и раслабляя, снимая стресс; сколько их было, стрессов, за сегодняшний длинный день?!
- "Девочка..". - она поискала, куда сесть, опустилась на низкую мягкую скамеечку. - Я смотрела раз двенадцать... В первом составе три раза, остальные во втором...
Кович напрягся:
- Почему?
- Потому что он был свободнее, - Павла смотрела в открытую форточку, туда, где горели в прямоугольном переплете две острые весенние звезды. - Как цепь... все звенья свободные, а держат крепко. Так и так ее поверни, она останется цепью... Не порвется... И приведет куда надо... Железная палка - тоже неплохо, но она... некрасивая... палка, и все. Она не танцует...
- А цепь танцует?
Павла огляделась в поисках своего "дипломата". Ах да, сегодня она взяла сумку... Потому что Митика...
Кович сидел напротив. На полу, скрестив ноги, поставив перед собой тарелку с бутербродами, роняя масляные крошки в складки мятых брюк:
- Значит, "Девочка и вороны" - это цепь? А "Железные белки" всего лишь палка? А ты знаешь, что "Белки" в десять раз умнее... глубже... совершеннее? Что это не я придумал, это сотни умных людей...
- Ну и ладно, - сказала Павла устало. Минутное очарование от алкоголя прошло - она измоталась, не было сил ни спорить, ни думать, ни бояться, ей все сильнее хотелось спать.
- Кофе будешь? - спросил Кович шепотом.
Павла встрепенулась. Чашечка крепкого кофе была сейчас единственой силой, способной без потерь довести ее до дому.
- Павла... Ты знаешь, я ведь все это время в шоке. Со вчера...
Кович стоял теперь над столом - склонясь над включенным в розетку кофейником, будто желая помочь ему собственным теплом.
Он в шоке, подумала Павла, извлекая красную конфету из груды зеленых. Он в шоке, видите ли... Он, здоровый клыкастый сааг, в шоке. А я ничего - вот, с Тританом познакомилась...
- Что мы можем изменить? - спросила она меланхолично.
Чайник наконец-то вскипел и забулькал; Кович достал откуда-то пару чашек и жестяную баночку кофе.
Сколько я этой гадости сегодня выпила, подумала Павла с отвращением. Весь день кофе, кофе, кофе...
Кович нашел в шкафу одну чайную ложку. Порылся в ящике стола и нашел другую.
- Павла... Скажи честно - как тебе это удается?
- Что? - спросила Павла после паузы. Она действительно не поняла.
Кович побарабанил пальцами по столу:
- Тебе везет? Да? Это просто везение, удача, тебе везет, а, Павла?..
"Случай ярко выраженного антивиктимного поведения", - сухо сказал в Павлиной голове чужой, смутно знакомый голос.
- Вообще-то, - сказала она, глядя в чашку, - мне везет обычно, как утопленнику. То на масло сяду, то автобуса долго нет... А недавно вот крысы провода перегрызли...
Кович снова сел на пол - прямо перед Павлой:
- Ты понимаешь, ЧТО произошло? А, Павла?..
Павла помолчала. Хмыкнула, прогнусавила голосом противной дикторши:
- "Сон ее был глубок, и смерть пришла естественно!"
Воистину, короткое общение с Тританом прошло ей на пользу. Он стала свободнее обращаться с некоторыми понятиями.
Кович, впрочем, с Тританом не общался; он дернулся, как от удара:
- Ты не могла бы...
- Извините, - сказала Павла, испуганная собственным цинизмом. - Я не хотела, честно... Это... я тоже, понимаете, немножко не в себе...
- Мы с тобой оба ненормальные, - сказал Кович с горечью.
Некоторое время они думали каждый о своем - потом Кович поднял голову:
- Павла... А та машина, вчерашняя - тоже повезло?..
Павла смотрела на него непонимающе. При слове "машина" вспоминался лимузин, в которые ее усадил сегодня Тритан... и еще почему-то тюбик помады в щели тротуара.
- Какая машина?
Глаза Ковича округлились; она почему-то испугалась:
- Да какая машина-то?..
Кович заговорил, медленно и четко, будто втолковывая роль непонятливой актрисе; по мере того, как развивался его рассказ, из Павлиной головы выветривались и сегодняшний день, и усталость, и остатки хмеля. Ладони взмокли - так, что их приходилось то и дело вытирать о колени.
- Вам показалось, - сказала она наконец.
Кович усмехнулся - достаточно печально.
- Вам показалось, - пробормотала Павла почти сквозь слезы - и в этот момент вспомнила.
Да, был тюбик помады, который она выронила перед подъездом. Только он занимал в ту секунду ее мысли - только он; подобрать его казалось делом жизни, она не обратила внимание на порыв ветра, промелькнувший мимо силуэт...
Кович смотрел, как она вспоминает. С интересом смотрел - режиссеру всегда интересен процесс. Что происходит с человеком, как он меняется изнутри...
- Это случайно, - сказала Павла сама себе, а страх рос, цеплялся в нее восемнадцатью когтями, повисал на ее душе, как кошка на гардине. - Это случайно. Машина... СПЕЦИАЛЬНО на человека? Чтобы СБИТЬ? Это же... Бред. Так не бывает...
Кович пожал плечами.
- Ну, спасибо, что вы мне сказали, - пробормотала Павла в пол. - Хотя лучше бы я... Не знала, и ладно себе. Случайность...
- Случайность, - эхом отозвался Кович. - Как а Пещере. Трижды случайность... Я уж думал - может, это со МНОЙ не все в порядке?..
В дверь робко поскреблись; старушка с тряпкой заглянула - и испуганно закрыла дверь. Павла подумала, что старушка будет ждать и час и два - до утра будет ждать старушка, пока главный не наговорится, не освободит кабинет, предоставив бабушке почетное право собрать пыль, осевшую на мебель в процессе творчества...
Павла вздохнула. Кович сидел к ней боком, хмурый, какой-то жалкий, будто горный орел, который вообще-то могуч, но вот в данный конкретный момент устал и болен...
- Да вообще-то, - она улыбнулась, вдруг почувствовав превосходство своей осведомленности, - вообще-то бывают такие случаи... Антивиктимное поведение, чего проще. А потому не убивайтесь так...
В ее планы не входило рассказывать много - но она увлеклась. Кович слушал внимательно и напряженно; Павла рассказала о Доде Дарнице, о противных датчиках и идиотских вопросах, и о Тритане рассказала тоже - разумеется, ресторан "Ночь" упомянут не был.
- Это что-то вроде социальной программы, и я у них - ценный экспонат, - она улыбнулась. - Странности есть, конечно, но в целом они - очень интересные, симпатичные люди...
Рассуждая столь благосклонно, она имела в виду исключительно Тритана. Но Кович не мог этого знать.
- Ты им сказала? - негромко спросил Кович.
Павла помолчала. Переспросила осторожно:
- О чем?
Кович поднялся, опрокинув недопитую чашку кофе. Прошелся по кабинету, облокотился о письменный стол:
- О том, что мы встретились, они, надо полагать, знают. Ты говорила им о том, что мы друг друга УЗНАЛИ?
Павла молчала.
Под окном оживленно переговаривались - работники театра расползались после спектакля; кто-то засмеялся. Хлопнула дверь.
Собственно говоря, сегодня она не сказала Тритану... о Ковиче. Возможно, зря. И потом, она ведь решила сказать в следующий раз...
Кович уловил ее колебание:
- Не говори. Не стоит, Павла. Послушай... умного человека. Ну зачем мне... зачем нам это надо?.. Кого это интересует, это наши личные, интимные дела... Ты ведь не рассказываешь всем подряд, с кем ты спишь?..
Павла спала с гномом, вышитым на одеяле - однако признаваться в этом Ковичу действительно не стала. Тот воспринял ее молчание как подтверждение собственным словам:
- Вот видишь... Сохрани... нашу скромную тайну. Сделай мне одолжение.
Павла молчала.
Ей не хотелось вступать в спор - но и давать обещаний не хотелось тоже.
- Я подумаю, - примирительно сказала она наконец. - Как... обернется... постараюсь.
Едва успев выйти из театра, она шарахнулась от скромной добродетельной машины, которая медленно шла по противоположной стороне улицы и абсолютно никого не трогала.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
