|
 |
|
|
Это было все, что они могли сделать.
Отряды солдат, с факелами и при самострелах, конвоировали колонны беженцев; они шли по дороге, уже проторенной для них, по картам, размноженным на печатных станках; они шли почти налегке - еды в степи хватало, и всю поклажу уходящих составляли немногочисленные книги.
Они шли - инженеры и учителя, строители, рабочие, их дети и внуки. Те из них, кто ради спокойной сытой жизни - не своей, а их, малышей! Потомков! - решился на неслыханное унижение.
На стрижку .
Впрочем, среди уходящих активно жили слухи о том, что ничего страшного в стрижке нет. Что шерсть отрастает снова. А если стричь сызмальства - дети вообще ничего не заметят.
Во всяком случае, не поймут.
Когда беженцы ушли почти все и город опустел - Дым почувствовал странную пустоту. Его миссия была выполнена, но если имя авантюриста-Лидера пережило века и надолго застряло в человеческой памяти, о Дыме-Луговом люди постараются поскорее забыть.
Во всяком случае он надеялся, что забудут. Имя - и ту роль, которую он сыграл, возможно, против своей воли.
Каждое утро Дым смотрел на себя в круглое металлическое зеркальце - и видел длинное, немолодое, в седых волосах лицо.
Однажды утром, часов в десять, он вышел на улицу - безлюдную, как в мире Хозяев, но куда более узкую и кривую - и отправился по адресу, записанному на клочке прошлогодней газеты.
Крыши чернели, выщипанные, вытоптанные до последней травинки. Ветер развевал чьи-то белые занавески - окно было, будто старуха с растрепанными длинными космами.
Дым остановился. Сверился с адресом. Постучал, готовый к тому, что никто не ответит.
Через несколько минут дверь открылась. На пороге стояла немолодая истощенная женщина.
- Здесь еще живет Лана-Гаевая? - спросил Дым.
- Лана, - слабо крикнула женщина в недра дома. И кивнула Дыму:
- Входите...
Он вошел.
Дом был маленький, когда-то удобный, но сейчас заброшенный, запущенный. Грязная солома на полу; из дальнего угла, из-за ширмы, вышла девушка.
Дым не сразу узнал ее. Все-таки портрет на круглом значке не мог передать черт живого лица, одновременно приукрасив и исказив его.
- Меня зовут Дым-Луговой, - сказал Дым.
Она вздрогнула. В последние недели имя его стало более чем знаменитым.
- Вот, - он протянул ей круглый значок с почти стершимся изображением.
Она посмотрела - опасливо, не касаясь значка. Подняла на Дыма карие, круглые, очень растерянные глаза:
- Да... Но почему...
- Он спас мне жизнь, - объяснил Дым. - Жизнь, рассудок... там.
- Я рада, - пробормотала она. - Но... в этом нет моей заслуги.
Некоторое время они молчали; он разглядывал ее, а она откровенно маялась. Не знала, что ему сказать, и стеснялась выгнать его.
- Почему вы не уходите со всеми? - спросил наконец Дым.
- Потому что я не хочу, - шепотом ответила девушка.
Помолчали снова.
- Вы, наверное, хорошая певица, - сказал Дым. - Жаль, что я никогда не слышал, как вы поете.
- Теперь уже и не услышите, - сказала девушка, отводя глаза. - Я больше не пою.
* * *
- Записок Арти-Полевого не сохранилось, - сказала сухонькая старушка, вдова великого изобретателя. - То, что говорите вы, с моей точки зрения - великое кощунство... Арти был честнейшим человеком и замечательным ученым. Теперь таких нет... Я уверена, что Арти изобрел маячки, а не нашел идею в старых источниках. Но у меня нет доказательств.
- Спасибо, - сказал Дым. - Прошу прощения.
Старушка осталась одна в огромном, на сто человек доме. Некогда семейство Полевых было многочисленным и славным; теперь старушка осталась одна. Кто погиб, кто бежал в степи, кто ушел с караваном к Хозяевам.
Дым вышел на улицу и долго смотрел в желтоватое, затянутое гарью небо. Где-то горела степь: не то случайно оброненный факел, не то жест отчаяния - погибать, так всем...
Он ушел, незаметно оставив на старушкином столе полпайка брикетной травы.
* * *
Глубокой осенью на крышах, в палисадниках и под заборами поднялась бледная, удивленная, сильно опоздавшая трава. Каждый стебель срывали губами и долго катали на языке.
На ободранных афишных тумбах кое-где сохранились плакаты с географическими картами. Дорога через степь, дорога через лес, трижды рассекреченная дорога к Хозяевам.
Дым пережил два покушения - один раз ему на голову бросили кирпич. Другой раз подсыпали яда в бочку с дождевой водой; хранимый не то чертом, не то призраком проклятого Лидера, Дым оба раза успешно выжил.
В том, что оба покушения корни имеют в опустевшем теперь Высоком доме, Дым не сомневался ни на стебель. "Им милее власть" - так, кажется, говорил некто Гаевой, староста свободного поселка.
Волки иногда забредали на улицы - но скоро уходили прочь. Пока не время; придет зима - вот тогда за упрямцев, не пожелавших избрать себе путь спасения, возьмутся и стужа, и голод, и волки...
Умерла вдова Арти-Полевого. Дым помогал ее хоронить.
Несколько раз он наведывался к Лане-Гаевой, бывшей Диве Донне, носил еду ей и ее матери; ему все больше казалось, что Лана радуется его приходу, и вовсе не из-за гостинцев. Шерсть его отросла полностью - совершенно белая, без дымчатого оттенка, за который он получил свое имя; он завел привычку ежедневно расчесываться, отыскал в шкафу комок ароматической смолы и подолгу жевал ее перед каждым визитом к Лане.
Однажды, нажевавшись смолы, он пришел без предупреждения и застал в доме Гаевых молодого парня, почти подростка, тощего, угрюмого, смущенного и настороженного одновременно.
- Познакомьтесь, - пробормотала Лана, - это Люк...
Дым извинился и через несколько минут ушел.
* * *
Теперь у него было занятие - он искал клады. Оказалось, многие жители еще в первые дни нашествия припрятали кое-что про запас, а потом в суматохе бегства позабыли.
Дым наведывался на брошенные дворы и очень внимательно, шаг за шагом, изучал землю и пол в поисках тайников. Попадались ящики с консервами, засыпанные погреба с овощами, мешки с зерном и с мукой. Всякий раз Дым делил добычу на равные части и методично, дом за домом, навещал новых и старых знакомых.
К его стуку в дверь - два медленных, два быстрых - привыкли. Заслышав его шаги, вскакивали среди ночи; у Дыма завелось множество горячих друзей, больше, чем за всю его жизнь. Он не обольщался относительно этой дружбы; многие последовали его примеру и занялись кладоискательством, и скоро Дым стал натыкаться на следы кем-то разграбленных тайников.
Запасы опустевшего города подходили к концу. Теперь ели солому из матрасов.
С каждым днем холодало; каждый вечер Дым разжигал на площади костер, благо топлива - деревянного хлама - хватало. И они тянулись к костру как ночные бабочки - последние горожане, не пожелавшие жить свободным стадом в степи, не захотевшие перебраться под защиту Хозяев.
- Первый грех наших предков, - говорил старик, кутаясь в холстину. - Мы - не просто потомки стадных животных... Мы - потомки тех, кто пошли за Лидером. И, стало быть, лидеру доверили свою жизнь и судьбу. Передали ему ответственность...
Старика никто не слушал. Они сидели плечом к плечу - убежавшие от одиночества в своих пустых и просторных домах. Они не нуждались в ораторе, они не собирались похлопывать в такт чьей-то песне; Дым смотрел сквозь костер на Лану-Гаевую, державшую за руку тощего мрачного Люка, и пытался представить, что бы ответили эти ребята его бывшей жене, если бы она (великий Лидер, он забыл ее имя!) вздумала рассказать им о любви и свободе. О дружных больших семьях, где любовь крепнет пропорционально числу супругов...
И еще он думал о том, что стадным животным не нужен, противопоказан разум. Потому что носитель разума - одинок; потому что стадо в душе обязательно вступит в поединок с желанием мыслить, и, вне зависимости от того, что победит, носитель этого поединка будет несчастен.
И еще он радовался, что наконец-то не должен ежедневно, ежечасно выдергивать себя из стада, противопоставлять себя стаду; что наконец-то можно просто сидеть вместе со всеми и делать то же, что делают все.
Смотреть в огонь.
* * *
Однажды утром он пошел побродить по промышленным районам - ему пришлось принудить себя. Он говорил себе, что там, среди высоких мертвых корпусов, может найтись новый резерв продовольствия - но путешествие по заводским улочкам было для него сродни тягостной прогулке по кладбищу.
Он так и не дошел до фабричного комплекса, до леса давно не дымящих труб. Бесцельно забрел в инженерную школу, заглянул последовательно в библиотеку, спортзал, классы, нигде не обнаружил ничего, кроме паутины и пыли запустения. Уже собравшись уходить, приоткрыл дверь большой лаборатории - и за ближайшим столиком увидел согбенную фигуру тощего угрюмого Люка.
- Привет, - сказал просто затем, что молча прикрыть дверь было бы глупо и невежливо.
Люк смотрел так, будто его застали за взломом сейфа.
- Я тебе не помешаю, - не то спросил, не то заверил Дым.
* * *
- ...А выглядишь ты гораздо моложе, - заметил Дым.
- Да, я пораньше пошел в армию, чтобы поскорее поступить в инженерную школу, - сказал Люк. - Когда служил на границе, был техником маячков. Поэтому сразу и приняли... на защитные технологии. Жаль, не успел получить диплом... впрочем, тему мне еще перед нашествием зарубили.
В лаборатории пахло едко и неприятно, но почему-то этот скверный запах напоминал о жизни. О настоящей жизни. Которая кажется бесконечной.
- А я все о вас знаю, - сказал Люк, и Дым улыбнулся его самонадеянности:
- Так уж и все?
- Я знаю, что вы были у Хозяев, - сказал Люк шепотом. - Что вас... остригли , и вы спаслись только случайно, из-за того значка...Я их ненавидел, эти значки. Когда видел их на ком-то, прямо срывать готов был...
- Ревновал?
- Наверное, - сказал, подумав, Люк. - Все говорили, что я поклонник Ланы. А я ее уже тогда любил.
Люк ходил вдоль стеллажей с тряпкой. Тщательно вытирал пыль, которой здесь и без того было не так уж много.
- Я бы побоялся идти к Хозяевам, - сказал Люк, споласкивая тряпку в жестяном ведерке.
- Они вовсе не так страшны, - сказал Дым.
- Откуда вы знаете, страшны ли они? Вы ведь так и не сумели их понять?
- Да, - сказал Дым. - Мы говорим на почти одном языке и даже пользуемся одинаковыми буквами... Но понять друг друга мы не сможем. Никогда.
- Почему же вы велели всем идти туда, к ним? - спросил Люк с подозрением.
- Я никому ничего не велел... Я рассказал все, что знал. Они выбрали сами. Как когда-то выбрал Лидер...
- Вы верите этой истории о Лидере?
- Верю, - серьезно отозвался Дым. - Мне кажется, все было именно так.
Люк закончил наводить порядок на рабочем столе. Вытер руки тряпочкой - обрывком когда-то белого халата:
- А почему вы не остались у Хозяев? Ведь там можно жить, и жить неплохо?
- Я не могу без стада, - сказал Дым с отвращением.
- Может быть, это не всегда плохо, - шепотом проговорил Люк.
Руки его давно были сухие, но он все еще мял и мучил несчастную тряпочку. Летели белые ошметки.
- А что за тему диплома тебе зарубили? - спросил Дым.
Тряпочка треснула; Люк опомнился. Осторожно положил в ведро обе лохматые половинки:
- Да так... Я разрабатывал альтернативу... маячкам.
- Разработал? - быстро спросил Дым.
Люк помолчал. Отвел глаза:
- Нет. Когда стало ясно, что это нашествие... Я целыми днями сидел... я думал: сейчас я найду панацею - и прославлюсь. Я буду... знаменитее, чем Дива Донна, - он невесело усмехнулся. - И она меня полюбит...
- Не получилось? - спросил Дым, заранее зная ответ.
Люк мотнул опущенной головой:
- Не получилось. Знаете, среди исследователей ходила такая байка... что Арти-Полевой не выдумал маячки. Что он спер идею в какой-то старой книге, а источник потом уничтожил. Что с нашим уровнем технологии невозможно додуматься до такого ... что надо знать о физиологии волка в десять раз больше, чем мог знать Арти. И тому подобное... И вот когда я сидел, и была паника, полные улицы беженцев, еды ни травинки... А я сидел в лаборатории, и с каждой секундой все яснее понимал, что попытки мои смешны, и правильно мне зарубили тему... Я отчаивался, и тогда мне казалось, что эти сплетни имели под собой основание.
Дым огляделся.
Стены лаборатории вдруг нависли над ним, как нависали некогда безразмерные пространства Хозяев. Плотно завинченные сосуды с реактивами, громоздкие приборы с тусклыми дисплеями, переплетение проводов и горы лабораторной посуды - все это казалось фальшивым, муляжным, мертвым.
- Значит, не было никакой науки, - услышал Дым собственный голос. - Было подражание... робкое повторение давно сделанного, давно пройденного... Игра в науку... Да?
- Нет, - яростно сказал Люк и отвернулся. - Идемте... я кое-что вам покажу.
* * *
- Эй, - негромко позвал Дым.
Те трое, что лежали на куче тряпок, вяло шевельнули ушами. К Дыму обратилось три пары равнодушных глаз - стеклянные пуговицы, блестящие, но бессмысленные.
Дым едва удержался, чтобы не попятиться.
- Это...
- Да, - сказа Люк за его спиной. - Это те... которых стригут и едят Хозяева. Это наши предки, вернее, наши неудачливые двоюродные братья... Их сюда привезли еще детьми. Еще много лет назад. Было двадцать два. Осталось трое...
- Зачем? - после паузы спросил Дым.
- А как иначе? Биология, медицина...
- Они здесь были все это время? Когда нечего есть...
- Я потрошил матрасы, - сказал Люк, с трудом выдерживая его взгляд. - старая солома... И я свое отдавал.
- Им?
Люк помолчал, будто решаясь. Наконец, нервно потер руки:
- Это еще не все... Идемте.
Они долго шли узким, скверно пахнущим коридором; поднялись по крутой винтовой лестнице, и Дым увидел обнесенное железной сеткой сооружение.
За сеткой, в ремнях, в переплетении шлангов...
Дым на поверил своим глазам.
В станке помещался плотно спеленатый трубками, прикованный к железной стойке плешивый волк.
- Была наука, - сказал Люк, как будто нездоровое животное в станке могло подтвердить или опровергнуть эту истину. - Были... накопили материала предостаточно. Вот только распорядиться...
Волк открыл желтые глаза. Дым невольно отшатнулся.
- Ей недолго осталось, - тихо сказал Люк. - Волчице... Она умирает.
* * *
На площадь они пришли позже всех. Кто-то уже разжег костер вместо Дыма; Лана, увидев Дыма и Люка вместе, удивилась и, кажется, повеселела.
- Может, ты споешь? - спросил у нее Дым.
Она покачала головой:
- Нет. Теперь не надо.
Они уселись рядом, и Лана, прежде немногословная в присутствии Дыма, начала вдруг рассказывать, подробно и откровенно, хотя ее никто об этом не просил. Она рассказывала, как на нее внезапно упала слава, как огромные толпы хлопали и подпевали, и как она теряла голову от мгновенной власти над ними... Как значки с ее портретом носил каждый второй, а плакаты пестрели на всех афишных тумбах, и ради того, чтобы только коснуться ее, люди толкались чуть ли не насмерть...
И как потом случилось нашествие, и слава ее растаяла, как кусочек масла.
И как ей приходилось драться в очереди за пайком.
Как ее перестали узнавать и помнить, все о ней забыли, и как появился Люк...
- Все-таки зря ты перестала петь, - сказал Дым, когда Лана наконец охрипла и замолчала.
- Нет... Все правильно, - вмешался молчавший до сих пор старик. - Разумные существа не должны ходить стадом... в том-то все и дело...
И Дым почувствовал, как внутри его закипает непонятное раздражение и протест против этой старой, неоспоримой, банальной истины.
* * *
Волки появились на окраинах. Собираться по вечерам на площади стало небезопасно; каждое утро и каждый вечер - в сумерках - Дым зажигал факел и поднимался на крышу.
Сосед справа - их с Дымом разделяли три покинутых двора - подавал своим факелом сигнал "все в порядке". Приняв сигнал, Дым то же самое сообщал соседям слева, а те отвечали, передавая сигнал дальше...
Однажды холодным утром - на белой шерсти Дыма лежал толстый слой инея - соседи слева не ответили.
С рассветом Дым вышел на улицу - и сразу же увидел волчьи следы.
...Перед домом уже стояли двое парней из двора напротив. Топтались, втянув головы в плечи, не решались войти. Снег перед домом был утоптан волчьими лапами, и входить, собственно, было уже не нужно.
Дым вошел.
* * *
- Я ничего не оставил после себя, - сказал старик. - Слышишь, Дымка... я мог бы написать... что-то вроде мемуаров. Теперь мне кажется, что я много знал, еще больше понимал и мог объяснить бы...
- Да, - сказал Дым.
Старик умирал. В этом не было сомнения; Дыму казалось, что надо помолчать, о чем-то подумать, но старик не замолкал ни на минуту.
- Дымка... Ты предал дело Лидера. И это правильно, ты - молодчина... А, может быть, никакого Лидера и не было? Теперь никто никогда не узнает...
Он вдруг притих. Глаза его странно изменились.
- Я понимаю тебя, мальчик, - не своим, дребезжащим, а низким и глубоким голосом сказал вдруг старик. - Тебе не хочется быть таким, как все... Но подумай... кроме того, что тебя исключат из школы, изгонят из города... кроме того, кем были бы мы, если бы каждый...
Это были его последние слова.
* * *
Притаившись на крыше, Дым смотрел на волков.
Волков было пятеро, и они давно не ели. Легкая добыча кончилась; волки протоптали круглую тропинку вокруг Дыминого дома, но проникнуть внутрь не могли.
Дым смотрел, давя в себе дрожь. Ощущение было скверное - в последний раз Дыма знобило накануне стрижки .
Он видел, как на пятки старому, с рваным ухом вожаку наступает молодой самоуверенный самец. Он видел, что конфликт созрел; так получилось, что именно Дыму довелось стать свидетелем развязки.
Они сцепились на старой клумбе, там, где давно - тысячу лет назад! - мама Дыма высаживала горькие душистые цветы. На городской улице, в палисаднике, дрались насмерть серые людоеды; старый вожак знал, что шансов у него немного, а молодой самец был силен, но самонадеян.
Три волчицы сидели на хвостах и смотрели, не подавая признаков волнения.
Молодой самец издох с гримасой удивления на морде - ему, наверное, казалось, что так несправедливо. Что старость должна безропотно уступить место агрессивной молодости; слюнявые желтые клыки, сомкнувшиеся у молодого на шее, наглядно доказывали превосходство мудрости и опыта.
Вожак отступил на шаг от поверженного противника - и упал на снег, истекая кровью из рваного бока.
Тогда волчицы одновременно встали.
Вероятно, они были голодны - сожрали обоих, не делая особых предпочтений ни молодому, ни опытному мясу.
* * *
- Дым! Дым!!
Он проснулся оттого, что кто-то колотил снаружи в двери. Глянул в щель - темно; неужели он проспал утро? Неужели кто-то осмелился пройтись по улицам в темноте?
- Дым! Отворите... Скорее...
Он отодвинул засов. Дверь отворилась из темноты в темноту; в застоявшийся воздух комнаты хлынула ледяная и свежая ночь.
Ворвавшись в дом, гость едва не сбил хозяина на землю. Дым догадался, что это был Люк, только по голосу и по запаху.
- Что-то с Ланой?!
- Нет, - выдохнул Люк. - Все в порядке... Дым, - и Люк заплакал.
Дым взял его за шиворот, встряхнул так, что в темноте щелкнули зубы:
- Что случилось, говори!
- Я понял, - прошептал Люк сквозь слезы. - Я знаю... Я знаю, как надо. Я догадался. Сам.
* * *
- Потом мы все восстановим, - сказа Люк, будто извиняясь за разгром, царивший в лаборатории. - Потом... У нас будет много времени. Много времени, много еды... И ни одного волка. Представляешь, как мы заживем?
Лана улыбалась под многослойной марлевой повязкой.
Дым одну за другой вскрывал темные ампулы, запачканные изнутри бледной зеленоватой пудрой. Осторожно высыпал содержимое в медный сосуд, металлом и формой похожий на колокольчик .
- Что это будет за жизнь! - упоенно говорил Люк, разминая желатиновые лепешки. - Я, наверное, буду профессором. Представляешь? Представляешь, что они запоют, когда узнают...
И он засмеялся сквозь марлю.
- А для нас ... это точно безопасно? - негромко спросила Лана.
- Великий Лидер! Да я же тебе объяснял! Кроме того, я на себе сто раз проверил...
- Ты проверял на себе ? - еще тише спросила Лана, и в ее голосе был такой ужас, что Люк смутился.
- Ну... на себе я окончательный состав проверил. А перед тем пробовал на этих, лабораторных...
Лана стояла, будто перед волком - такой ужас, такая тоска стояли в ее глазах.
- И как? - спросил после паузы Дым.
Люк вздохнул:
- Так ведь... совсем без ошибок не получается. Путь познания - путь ошибок...
И виновато обнял Лану, а та, грубо вырвавшись, сорвав с лица повязку, бросилась прочь. А Люк опрометью кинулся за ней, а Дым, аккуратно подобрав с пола белый комочек ткани, понял, что улыбается, что в этой улыбке нет радости, но нет и злобы, и что чувство, владеющее им в эту минуту, называется острой печальной завистью.
* * *
- Все, - крикнула с крыши Лана. - Уходите!
- Прости, - сказал Дым, глядя в растоптанный мокрый снег.
Он не мог заставить себя посмотреть заложнику в глаза - своему неудачливому двоюродному брату, стадному животному, способному, однако, в полной мере ощутить ужас смерти.
К чугунной ограде был привязан единственный оставшийся в живых узник лаборатории. Впервые за много недель наевшийся до отвала - наглотавшиеся брикетной травы вперемешку с лишенными запаха гранулами.
- Уходите! - торопила Лана. - Уже время...
По ржавой железной лестнице они поднялись на крышу.
Сумерки сгустились окончательно. Тот, привязанный, казался смутным белым пятном на темном снегу.
Дым обернулся к Лане:
- Иди в дом... Люк, уходите оба. Быстро.
Лана не стала возражать. Люк помог ей пробраться по скользкой крыше к слуховому окошку; Дым слышал их дыхание, да хлюпанье жидкой грязи под ногами того, кто пытался освободиться от спутавшей его веревки; волки были близко, их присутствие ощущали и Дым, и тот. Определенный на роль приманки.
Дым приносил в жертву живое существо. Существо, похожее на него с точностью до волоска, до узора вен и сосудов, существо, чувствующее боль и приближение конца.
Лучше всего сейчас было уйти с крыши вслед за Люком и Ланой - но Дым остался.
Далеко, в стороне промышленной зоны, завыли тонко и жалостливо, и от этой печали Дым сжался в дрожащий комок, а тот, привязанный, забился и закричал.
Дым оглянулся - никого, кроме него, не было на крыше.
Дым посмотрел вниз - улицы казались заполненными черной стоячей водой. Залитыми ночью; в какой-то момент ему показалось, что темнота шевелится, живет. Нет, только показалось.
Идите сюда, беззвучно сказал Дым. Идите. Мы ждем вас. И несчастная приманка, чья судьба предопределена. И я... И все мы, потомки Лидера. Идите, все готово...
И снова послышался вой - на этот раз гораздо ближе; оголодавшие охотники не ошиблись в выборе маршрута.
- Идите, - сказал Дым шепотом. - Идите... Мы не звали вас в наш город. Но теперь чего уж там, идите. Здесь ждет сюрприз, который должен вам понравиться. Ну же...
Тот, назначенный на роль приманки, совсем обезумел.
Он рвался и метался на привязи; он орал, Дым знал, что эти крики слышны и в доме. Скорее, взмолился Дым, обращаясь к волкам. Не тяните, давайте же...
Крик вдруг сменился хрипом.
Дым перегнулся через край крыши, но ничего не мог разглядеть. Он готов был поклясться, что волки еще не пришли на площадь - но приманка уже молчала. Неподвижное белое пятно... Слабо хлюпнул талый снег. Тишина.
Дым чиркнул спичкой. Руки тряслись.
Он разжигал фонарь только в экстренных случаях - экономил масло. Но сейчас был именно экстренный...
Под чугунной оградой лежало обмякшее, грязное, маленькое тело.
Обвитое веревкой, как мертвый плод пуповиной.
* * *
- Это очень важно - понять. Они не стали есть его, потому что их отпугнул препарат?
- Они не могли почуять препарат, - убежденно сказала Лана. - Они... побрезговали трупом, вот что!
- Тихо, - сказал Люк, серый, растрепанный и смертельно усталый. - Тихо... Это я виноват. Надо было вторую очистку... Я спешил... Я идиот, волчья сыть!
- Успокойся, - сказала Лана. - Мы все равно это сделаем. Мы придумаем, как... Ты только успокойся. Может быть, поспишь?
- А если провести вторую очистку - они, ты думаешь, не почуют? - спросил Дым.
Люк помотал головой:
- Вторую... Если бы... Эх...
Свет едва пробивался сквозь занавешенные окна. Пол был гладким и чистым - ни единой пылинки, ни единой соломинки. Солому давно съели, а пыль и песок ежечасно выметает Ланина мать. У нее прямо психоз какой-то - водит и водит тряпкой по чистому полу...
- Надо поспать, - повторила Лана. - Всем нам...
Все мы, подумал Дым. Мы - все...
Чья-то ошибка. Чудесный дар - разум - доставшийся жвачному стаду.
Подпевающие на площади, копирующие одежду и прически, тупо ходящие друг за другом. Дорожащие мнением лидера, одинаковые, обреченные...
Они сидели у самодельного очага - плечом к плечу.
Дым положил правую руку на плечи Люка, а левую - на плечи Ланы. Лана обняла мать, мать обняла сидящего рядом парня, и вот уже плотный круг молчаливых, полузнакомых, обнявшихся сидел перед самодельным очагом и смотрел в огонь.
* * *
"Лидер говорил: так сложилось, что мы не можем выжить друг без друга; это не проклятье и не благословение.
Лидер говорил: мы можем презирать друг друга... Мы неравны по отношению друг к другу, и никогда не были равными. Нас привязывают друг к другу наш страх, наш голод, наша глупость и наша любовь.
Мы - это то, что нас объединяет".
("Сказание о Лидере")
* * *
Близилась весна.
Кое-где на поле снег уже сошел, из проталин выползла, как солома из матраса, прошлогодняя бурая трава.
А под ней, если разворошить - зеленые побеги. Бледно-изумрудная новорожденная травка.
Дым шел через поле. Отвыкший от неба над головой, притерпевшийся к низким закопченным потолкам, он шел, преодолевая головокружение, и дышал полной грудью.
Ветер пропах волками. Дым мечтательно улыбался.
Он вспоминал Хозяина, с его непроницаемыми щитками поверх пристальных глаз. "Ты не поймешь", - говорил Хозяин и сочувственно качал тяжелой головой.
Я-то все прекрасно понимаю, молча отвечал Дым, продавливая пяткой оседающий серый снег. Я все понимаю, а если не умею сформулировать - что же... Может быть, я просто не считаю нужным. Зато ты -то , Хозяин, не поймешь меня наверняка.
Вы не ходите стадом? Ваше счастье. Но зато вам никогда не понять одной вещи... Впрочем, я уже зарекся объяснять. Все равно вокруг никого нет, кроме сырой равнины, сладкой травы в проталинах и приближающегося волчьего запаха.
А мне-то казалось - как только я выйду в поле, волки посыплются горохом. Их не так много, волков, им требуется время, чтобы найти добычу... Воистину - у страха глаза велики.
Облака были такие же серые, как снег. И в облаках тоже были проталины, только вместо робкой зелени из них проглядывала синь, а из одной дыры, разъехавшейся прямо посреди неба, вдруг брызнуло солнце. Дым зажмурился.
Вот так, Хозяин. Паси свои стада, стриги , собирай шерсть; через несколько поколений ты вполне можешь отправить их на бойню, они нисколько не огорчатся... Они пойдут покорно, чередой, как ходили всегда, и только за мгновение до смерти позволят себе испугаться...
Нет; Дым тряхнул головой, отгоняя лишние мысли.
Стадо обязано пастись? Под взглядом пастуха либо под взглядом волка? А это вы видели?
И Дым, рассмеявшись, как подросток, показал серо-синему небу широкий непристойный жест.
Небо не смутилось.
Может, мы и скоты, думал Дым, по щиколотку проваливаясь в талую воду. Может быть... Но нашу судьбу не тебе решать, Хозяин. И не волкам. Я понимаю, что тебе глубоко плевать на эти мои рассуждения, ты даже никогда о них не узнаешь... я надеюсь только, что ты удивишься, узнав о возрождении цивилизации. Нашей Цивилизации, потому что она возродится, Хозяин, ого, еще как...
Дым прищурился; показалось ему или нет, что на близком и лысом, неприкрытом травой горизонте показались серые тени?
Даже если сейчас показалось - волчий запах все ближе. Ветер северный, и Дым идет на север...
Он остановился. Перевел дух; все-таки он отвык от долгих прогулок, от быстрого шага. Все-таки он постарел, как-то сразу, рывком, это тем более удивительно, что еще несколько месяцев назад ему приходило в голову ухаживать за девушкой...
Сердце колотилось так, что прыгала грудь.
- Идите сюда, - сказал Дым. Набрал в грудь воздуха и крикнул так громко, как только мог:
- Эй, вы! Сюда!
Тишина. Шум ветра в ушах, да еще стук сердца.
- Эгей! Все сюда!
От напряжения перед глазами поплыли хвостатые искорки. Дым снова перевел дыхание. Опустился прямо на снег.
Сердце колотилось, разнося по крови изобретение Люка. Его дипломную работу - трижды очищенный, недоступный самому тонкому чутью препарат.
С каждой секундой кровь Дыма все больше превращалась в смертоносный коктейль. Сытые волки, ничего не подозревая, вернутся в свои логова и принесут смерть с собой; уже через три дня появятся первые трупы. Болезнь пройдет по степи, невидимым пожаром ворвется в леса, и только те из серых зверей, кто завтра же кинется бежать со всех ног, - только те, возможно, сумеют спастись...
Если они догадаются.
Проклятие стада на голову волка. Вот что это такое; проклятие смирных и мягких, не сумевших защитить себя ни самострелом, ни факелом.
- Так будет, - сказал Дым.
Потому что он мог только верить. Верить дипломной работе Люка, верить тому, что и Арти-Полевой не украл свое гениальное изобретение, потому что те, кто расписывает стены дома цветами, способны и на собственную идею...
И верить, что Лана и Люк останутся вместе. Не деталями простого механизма под названием "продолжение рода", не случайными знакомыми, не просто бредущими бок о бок...
Он прищурился.
С пологого холма навстречу ему неслись...
Он разглядел их сразу - и в мельчайших подробностях. Казалось, под брюхом самого крупного волка Дым мог бы пройти, не пригибаясь; ноги, из-под которых взлетали лохмотья талого снега, похожи были на покрытые шерстью колонны.
Смерть на смерть.
Как когда-то тушили степные пожары, пуская одну стену огня на другую...
Смерть неслась на Дыма, не подозревая, как близок ее собственный конец.
В последний момент он все-таки побежал - животный ужас взял свое. Он бежал, проваливаясь и спотыкаясь, и ему казалось, что он уходит.
Что он все еще продолжает бежать.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
