- Спишь, Алеша?
   - Нет, - равнодушно отозвался он. Трещина шла по штукатурке прямо, потом, у балки, сворачивала влево. Занавесь, тревожимая ветром, бросала химерную тень.
   - А-га! - и в комнату вдвинулся Визен. - Вот это, значит, твои книги! Посмотрим, посмотрим. Робинзон Крузоэ... еще и в сокращении... совсем для детей. Разоблаченная гувернантка... Фу, Николай Яковлевич! Откуда здесь эта похабщина? Заберите немедля, - а тебе, Алексей, должно быть стыдно!.. Полипография, Письма Недимгогии... Что за чепуха! А, ну вот, наконец-то: Плутарх. Нравится тебе Плутарх?
   - Не, - сказал Алексей не шевелясь. - Начинал - бросил. Скучно. Я вообще читать не люблю.
   - М-да. Вы слышали, Николай Яковлевич?.. Поднимайтесь на ноги, молодой человек, - велел Денис Иванович, улыбаясь. - Настал момент истины!
   Момент продлился часа два. Алексей успешно завалил иностранный язык (несмотря на помощь мисс Жаксон, страницу из "Гамлета" он так и не одолел), естественные науки (по счастью, экзаменаторы в них понимали немногим более), Закон Божий ("Каковы имена двоих апостолов, что были призваны первыми?"), а теперь не мигая смотрел в "Arithmetique russe" Курганова. В первые минуты нахлынул багровый стыд, и под ложечкой засосало. Потом всё исчезло - изредка, впрочем, возвращаясь, - и теперь Алексея колыхала спокойная, безнадежная пустота.
   - Да, - любовно говорил Визен, - книжка чудная, все мы по ней когда-то... Врата учености, как говорится... Лешенька, может, перерыв сделаем? Лучший отдых - перемена деятельности! Отжимания от пола! Посмотрим, на сколько тебя хватит...
   Анна Семеновна блеснула глазами, Николай Яковлевич покачал головой, а Визен, довольный, захохотал.
   - Это излишне, - ответил Алексей с достоинством. Тройная пропорция... тройная пропорция... Черт, помнил же! Тройная... Девять кошек съедят девять мышек за девять секунд... Он отчетливо представил... нет, девять - это перебор, а вот один, жирный, полосатый, казанской породы... нарочито лубочный и с такой же лубочной мышью в когтях... Именно так! Не ловит мыша, не играет с ним - просто сидит неподвижно, а полоски на шкуре натянулись: еще миг - и вскочит, царапнет, щелкнет.
   Денис Иванович клацнул крышкой хронометра.
   - Время истекло! Нуте, посмотрим результат... Я так и думал. И напоследок - родная речь. Попроще... чтобы тебя не утруждать... думать - занятие нелегкое... Дверь, к примеру, какое имя: существительное или прилагательное?
   - Прилагательное, - сказал Алексей с отвращением. Подавись.
   Визен развел руками:
   - Есть у вас еще вопросы, Николай Яковлевич? Анна Семеновна? Нет? Иди, Лешенька, играй, наслаждайся безоблачной порою младости. А нам есть о чем поговорить... Ступай, да не подслушивай. Ха-ха.
   Закат Алексей встретил на крыльце. Краски были чрезмерно яркими, без полутонов. Широкая багряная полоса меж двумя сиреневыми - одна из тех красот, на которые так щедра летняя погода и которые так пошло смотрятся на картинах; что толку их писать?
   Денис Иванович вышел из дома, похрустел костяшками пальцев.
   - Не огорчайся уж слишком, - сказал он серьезно. - Ты повзрослеешь, ты поймешь, это было необходимо. Ну что - несколько лет потеряно, зато теперь возьмешься за ум.
   - Еще чего.
   - Не дерзи. Рано или поздно ты признаешь, что я прав. Лучше - если рано. И родители твои со мной согласны. Ты ведь парень с головой, не то что иные мои знакомые. Ты лучше, чем кажешься... Знаешь - никому еще не говорил, а тебе скажу. Знаешь, кто главный герой моей пьесы?
   - Ну?
   Денис Иванович улыбнулся, лицо его расплылось в сумерках.
   - Ты, Алеша. И предстанешь ты во всей своей красе. Это я обещаю... Не сиди здесь долго, простудишься.
   Он ушел, оставив Алексея погруженным в мечтательность.
   "Недоросль". Как сию пьесу написал бы А.Н.Аленин.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

   Стародум (один).

   Стародум (зловещий старик лет 50-ти). Так! Всё будь по-моему! Сегодня ж Софья будет выдана за Скотинина! Он мне родня: как не порадеть. Семен Волхов отвезет молодых в сельцо Плеромово, там и обвенчаются. Трое слуг стоят в Софьиной предспальней, да двое в сенях на подмогу... Что за шум? Что такое сделалось?

   Стародум, Алексей, Софья, дворовые.

   Алексей (недоросль 15-ти лет). Злодеи! Идучи сюда, вижу множество людей, которые, подхватя ее под руки, несмотря на сопротивление и крик, сводят уже с крыльца к карете.
   Софья (ласкаясь). Вот мой избавитель!
   Алексей (кричит к людям, имея в руке обнаженную шпагу). Не смей никто подойти ко мне!
   Нет, нет, что за ерунда, прости Господи! Я - и со шпагой... Жаль, конечно, а правда жизни важнее. Всё будет совсем иначе. Всё будет так:

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

   Стародум (один).

   Стародум (добродушный старик лет 50-ти). Так! Всё будь по-моему! Сегодня ж Софья будет выдана за Скотинина! Он мне родня: как не порадеть. Похвальных свойств молодой человек, и безупречной репутации... Что за шум? Что такое сделалось?

   Стародум, Алексей, Софья, Скотинин.
   Алексей (недоросль 15-ти лет. Держит перед собою продолговатый предмет, скрытый черной тканью). Как! Верно ли, что я услышал?! Софью выдают за Скотинина!
   Стародум. Точно так, и тебя сие радовать должно. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может!
   Алексей. Ах, повторите, дядюшка, я точно не дослышал!
   Скотинин (юноша приятной наружности). Я - жених Софьин, чтоб вы дослышали.
   Алексей. Дядюшка! Вы не знаете, что он за человек! Ничтожный! в разврате погрязший! И, кроме подлых мыслей, иных сантиментов не имеющий!
   Стародум. Верить тебе не могу. Пороки на лицо человека накладывают печать неизгладимую, а господин Скотинин физиономию имеет самую приятственную.
   Алексей. Но вам неведомо, что причиной тому! В бытность мою дитятею, довелось мне написать портрет господина Скотинина, и, Божьим попущением, с того самого времени на холсте, а не на лице его запечатлеваются следы разврата и дурных страстей!
   Стародум. Невообразимо!
   Алексей. Узрите же! (Сбрасывает покрывало.)
   На портрете видим Скотинина в образе дряхлого и порочного старца.
   Стародум. А!
   Софья. Ах! (Лишается чувств.) } Вместе.
   Скотинин. Всё к черту!

Михаил НАЗАРЕНКО, 1994, апрель - декабрь 2001