Корни камня

Общий список Романы Повести Рассказы

   Ивар плохо помнил улицы и коридоры, которыми конвоировал их большеротый. В круглых отдушинах деловито сновали лопасти вентиляторов; света было мало - рассеянный, приглушенный, он не давал теней, и воспаленному Иварову воображению в какой-то момент померещилось, что он плывет, не касаясь ногами пола, зависнув в липком тумане... Потом они пришли.
   Зал был куда меньше, чем в городской Ратуше. Скудное освещение выхватывало из полутьмы только центральную его часть, и все еще заторможенный, как во сне, Ивар увидел полукруглый экран, пустой, и от этого кажущийся огромным вогнутым зеркалом. В глубине его причудливо, уродливо отражались сидящие перед ним люди - их было немного, человек десять; все были одеты в темное, вызывающе свободное; все лица, как по команде, обернулись навстречу вошедшим мальчикам. Вздрогнув, Ивар узнал Ванину - она сидела рядом с Барракудой, и тут же стоял плечистый старик, встретивший пленников в тамбуре, а рядом еще кто-то, показавшийся знакомым - но, не желая как-либо приветствовать своих тюремщиков, Ивар тут же обернулся к экрану.
   Он все боялся, что, как в кошмаре, в последний момент телемост сорвется. В последний момент, когда ватные во сне ноги отказываются служить, и преследующее тебя чудовище настигает, настигает, настига...
   Братьев усадили в центре, на видном месте, и рядом уселся большеротый стражник со шрамом. Барракуде, похоже, не было дела до пленников - он о чем-то вполголоса совещался со стариком.
   Привалившись плечом к брату, Ивар закрыл глаза. Медленно сосчитал до десяти, пытаясь унять нервную дрожь. Саня осторожно подтолкнул его локтем; вздрогнув, Ивар уставился на экран.
   Экран больше не был пустым, и по поверхности его не гуляли уже уродливые отражения. Занимая собой всю ширь и глубь маленького экрана в маленьком зале жалкого Поселка, перед Иваром лежала Ратуша, вид изнутри.
   Замелькали знакомые лица - надо же, сколько народу, Ивар даже почувствовал себя польщенным. Значительные, видно, они с братом особы, коль уж судьба их волнует таких важных, таких занятых... А-а, Регина, и она здесь, а как же! Но где же...
   Изображение качнулось и поплыло; выхваченное крупным планом, перед Иваром встало во весь экран невозмутимое лицо отца.
   Ему захотелось вскочить. Кинуться, подбежать к экрану, коснуться... Но он остался на месте, только плечи его поднялись и опали - на волю вырвался вздох колоссального облегчения.
   Лицо Командора отодвинулось чуть глубже, и рядом возникла напряженная физиономия Регины; Ивар даже улыбнулся - да она почти не умеет скрывать своих чувств!..
   В следующую секунду он увидел, как остекленел взгляд красивых Регининых глаз - как у человека, нос к носу столкнувшегося с призраком. Ивар решил было, что она только теперь заметила его и Саню - но нет, взгляд ее направлен был поверх их голов.
   - Здесь Командор Онов, - медленно, чеканя каждое слово, произнес отец.
   - Здесь Координатор общественного согласия, - голос Регины дрогнул, пусть чуть заметно, но Ивар со злорадством отметил этот признак слабоволия.
   - Здесь я, - отозвался Барракуда, и, как показалось Ивару, чуть насмешливо. Ну, недолго же тебе осталось смеяться!
   Зависла тишина; слышно было, как и с той, и с другой стороны моста ворчат вентиляторы.
   Некоторое время отец смотрел на Барракуду; потом перевел взгляд на лица сыновей, заглянул каждому в глаза... Ивар счастливо, виновато улыбнулся. Взгляд отца на мгновение потеплел.
   Рядом что-то невнятное прошептал Саня. Отец отвел глаза.
   - Здравствуй, Кай, - сказал он наконец, и приветствие это было исполнено иронии - так мог бы поздороваться судья с отловленным после долгих бегов, симпатичным, но обреченным на вечную каторгу преступником, которого в наручниках доставили наконец пред ясны очи правосудия.
   - Здравствуй... Кай, - с чуть заметной запинкой повторила Регина. - Приятно видеть тебя... живым.
   Старый знакомец, подумал Ивар, но на удивление у него уже не хватало сил. Старый знакомец, старый бандит, старая лиса... теперь тебе крышка.
   - А уж мне как приятно, - проронил Барракуда с усмешкой. Ивар слышал, как по Ратуше пробежал шепоток.
   - Надеюсь, - мягко начал Командор после паузы, - надеюсь, что этот странный телемост есть преддверие твоей... цивилизованной капитуляции?
   Большеротый за спинами братьев шумно вздохнул.
   - Разве мы - воюющая сторона? - очень натурально удивился Барракуда.
   - А разве нет? - еще мягче поинтересовался Онов. - Признаться, меня ошеломил твой размах - целая база, Поселок, понимаешь... - он обвел глазами притихших людей за спиной Барракуды, Ивар дернулся, но отец не остановил на нем взгляда, - но право же, - и голос Командора сделался укоризненным, - не могут же эти люди не знать, что, связавшись с тобой, поставили себя вне закона... А ты, в свою очередь, разве забыл, что тебе предстоит значительный срок тюремного заключения?
   Регина молчала. Губы ее то и дело подергивались - в какой-то момент Ивару стало даже жаль ее.
   - Сожалею, - Барракуда развел руками, и тон его действительно выражал искреннее сожаление. - Сожалею, но, оказавшись вне одного закона, мы все подчинились другому - Закону рода, Закону права, древнему Закону тигардов. Мой, как ты выразился, размах - только начало. Мы хотим уйти и жить самостоятельно, как велит нам этот Закон; мы не угрожаем Городу, но, кажется, Город не захочет отпустить нас добром?
   Регина сложила губы в улыбку:
   - Остановись, Кай... Ты, кажется, всегда считал себя здравомыслящим человеком.
   Командор уставился на Барракуду уже сурово:
   - Достаточно. Хватит. Игра закончилась. Теперь я задаю вопросы, а вы, Коваль, отвечаете; советую быть откровенным - это, возможно, смягчит вашу участь. Итак: каким образом попали к вам мои сыновья?
   - Наконец-то вы обратили на них внимание, - заметил Барракуда желчно.
   - Я сказал, хватит! - голос Командора наконец-то обрел привычные железные нотки. - Вы хорошо представляете, каким образом похищение детей скажется на вашей дальнейшей судьбе?
   - Ивар, - сказал Барракуда устало, - объясни папе, что никто тебя не похищал. Расскажи, как все получилось, ладно?
   Стало тихо; Ивар ощутил на своем лице десятки пристальных взглядов - сочувственных, удивленных, мягких и шершавых, как наждачная бумага.
   Он встал, не сводя глаз с отца. Снова улыбнулся - и почувствовал, как на глазах опасно набрякают комочки слез. Перестал улыбаться, сказал серьезно, подражая в твердости отцу:
   - Господин Командор, на объекте "Пустыня" гнездятся бандиты... Они схватили нас грубой силой, когда мы...
   Он запнулся и замолчал.
   Кто-то хмыкнул. Зашевелились, заговорили и в Ратуше, и здесь, в зале.
   - Они явились к нам сами, - пояснил предатель-Барракуда.
   Тихонько засмеялся Саня. Ивар удивленно глянул на него - Саня всхлипнул и зажал себе рот ладонью.
   - Ты что?! - прошептал Ивар свирепо.
   - Довольно, - отрезал Командор. - Господин Кай Коваль, командование Города предписывает вам в течение шестидесяти секунд сдаться и выдать детей. За ними уже отправляется транспорт; только полное повиновение при аресте может смягчить вашу нелегкую участь... Вина каждого из ваших сторонников будет оцениваться отдельно... когда они предстанут перед трибуналом.
   Ивар подпрыгнул на месте. Отец не мог бы сказать лучше.
   - Тигарда судит только суд тигардов, - тихо, но веско уронил Барракуда. - Других судей мы не признаем.
   - А вы многословны, Коваль, - ледяным тоном заметила Регина.
   - Я все сказал и прерываю связь, - Командор отступил, будто собираясь уходить; в Ратуше зашевелились, захлопали креслами, кто-то устремился прочь...
   - Одну минуту, - сказал Барракуда. От того, КАК он это сказал, у Ивара мороз продрал по коже. Даже Командор Онов остановился, и замерла Ратуша, и затих зал.
   - Вы не совсем поняли меня, Командор, - тихо сказал Барракуда. - Не совсем правильно поняли. Я показал вам ваших детей не только для того, чтобы вы мило побеседовали с ними. Я показал их для того, чтобы вы знали: один неверный шаг - и вы потеряете их.
   Стало так тихо, что Ивар удивился - почему все-таки стучит в ушах, если сердце расположено совсем в другом месте?
   - Один неверный шаг, Командор, - Барракуда, как бы невзначай, шагнул к Ивару и опустил ему руку на плечо, - и вы никогда их больше не увидите. Посмотрите хорошенько - вы действительно хотите этого?
   - Кай, - хрипло прошептала Регина. - Это... безумие. Это... нельзя, ты что?!
   Глаза Командора, холодные хищные глаза, сжались в щелочки:
   - Господин Коваль, вы отдаете себе отчет? За такое карают СМЕРТЬЮ!
   Ивар попытался стряхнуть ненавистную руку и тут же вскрикнул - длинные пальцы впились в его плечо, будто железная лапа манипулятора. Лицо Командора на экране стало серым:
   - Отпусти ребенка, ты!!
   - Он в моей власти, - как-то ровно, безжизненно отозвался Барракуда. - Пойми это, Онов: ОН В МОЕЙ ВЛАСТИ!
   Слезы, уже не сдерживаемые, залили Ивару глаза; в мути их растворилась Регина, пропала Ратуша, пропал зал, и только отец, только застывшее, как воск, лицо отца...
   Нет, сейчас он скажет им. Он сейчас приедет, как обещал, он заберет...
   Губы Командора шевельнулись - но никто не услышал ни звука.
   - Выдержка, Онов, - уронил Барракуда. - Выдержка, здравый смысл... Я не шучу. Клянусь Камнем, я пойду до конца. Решай.
   - Забери нас!.. - крикнул Ивар. Нет, ему показалось, что крикнул. На самом деле - прошептал.
   Губы Онова шевельнулись опять:
   - Чего ты, сволочь, хочешь?
   Шум в Ратуше. Железные пальцы освободили наконец Иварово плечо:
   - Мы уйдем, и Город не будет нам препятствовать. Более того - он предоставит нам материалы и оборудование по списку... - Барракуда кивнул кому-то за пультом монитора. Регина и Командор одновременно обернулись к маленькому, запестревшему строчками почтовому экрану.
   ...Слишком много слез для одного дня. Слишком много, но как удержаться, когда мир вокруг трещит по швам, разлезается, виснет неопрятными лоскутами... Ивар перестал понимать происходящее. Отец - вот он, почему же он не прикрикнет на Барракуду, не прикажет ему, не велит... Зачем какие-то разбирательства, эти белые строчки на темно-синем полотне монитора?..
   Регина все еще читала, по-детски шевеля губами, когда Командор медленно выпрямился:
   - Это немыслимые условия.
   - Это условия нашего выживания, - отозвался Барракуда серьезно. - Нашего и наших будущих детей. Считайте, что это наша доля в имуществе Города, нам ведь что-то да принадлежит?!
   Мысли Ивара, неповоротливые, как размокшие сухари, долго-долго вертелись вокруг одного слова, пока, много раз повторяемое, оно не теряло смысл: доля... доля... имущество... будто торги... торговля...
   - Выполнение этих условий, - голос Регины звонко отдавался в ушах, - резко ослабит Город и сделает его уязвимым.
   - Мы тоже уязвимы, - это Барракуда, от голоса его болью ухало в затылке, - и рискуем не в меньшей, а в большей степени...
   - Ваш риск - ваше дело, - глухой голос отца. - А Город был до вас... И, надеюсь, благополучно вас переживет...
   Ивар встряхнулся. Нельзя раскисать, на него смотрят люди. Он поднял голову и попытался вникнуть в смысл разговора.
   - Список надлежит пересмотреть... - это попыталась бороться Регина.
   - Я не торгуюсь... - бросил Барракуда устало. - Мои условия вам известны.
   - Я превращу тебя в пыль, - процедил Онов сквозь зубы.
   - Вместе с ними, - Барракуда кивнул на мальчиков.
   Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, и ослабевшему Ивару казалось, что он видит натянувшуюся в воздухе, болезненно дрожащую струну.
   - Предоставление таких средств... требует времени, - проговорил Командор еще глуше. - Я желаю забрать детей немедленно.
   Ивар длинно всхлипнул. Отец их не оставит!..
   - Обмен, - проронил Барракуда. - Только натуральный обмен.
   - Хорошо, - Ивар видел, как дернулась над стоячим воротничком белая отцова шея. - Через десять... нет, восемь часов вам будет доставлена первая партия... Все, что мы можем дать немедленно, приблизительно половина. Я заберу детей.
   - Вторая половина?
   - Мое слово.
   - Нет. Слишком велики ставки. Через восемь часов заберете одного мальчика, при окончательном расчете - другого...
   Ивар ощутил, как слабеют колени.
   - Хорошо, - медленно согласился отец. - Я заберу младшего.
   Ивар почувствовал пожатие брата. Почти нежное.
   - Нет, - ровно сказал Барракуда. - Ивар останется с нами. Первым обменяем Саню.
   Темно. Темно; издалека, как сквозь вату, слышатся голоса:
   - Ребенок... Маленький... Гуманность... Милосердие...
   Это женский голос. Наверное, Регина. И в ответ другой, тянущийся, как горячая резина:
   - О ребенке позаботятся... В ваших интересах... ускорить поставки...
   - Нет...
   - Мое условие... решайте... так - или не получите ни одного...
   Ивар смотрел прямо перед собой; черный туман понемногу рассеивался, и там, где он разошелся вовсе, маячило, будто в траурной рамке, лицо отца:
   - Согласен...
   - Дальнейшие условия оговорим по ходу...
   Кажется, отец искал его взгляда, но его уже уводили, и рука Сани выскользнула прочь, и мерно сменяли друг друга одинаково серые пол и потолок...
   Отец оставил Ивара. Отец оставил.
   ...Закат стоял плотной красной стеной, клетка была врыта в землю до половины, и леденели руки, сжимающие прутья - но помощи не было. Мимо, по бесконечной дороге, бесконечно уходил в закат Белый Рыцарь, и можно было до хрипоты кричать ему вслед, и звать, и умолять о помощи - он удалялся неотвратимо, без оглядки, удалялся мучительно медленно, и копыта скачущей лошади едва шевелились, будто увязая в смоле, и через силу, как в замедленном кино, развевался плащ, но фигура всадника все удалялась, уходила вслед за невидимым солнцем, а в спину уходившему дышала ночь, ночь накрывала остающегося, того, кто в отчаянии тряс прутья врытой в землю клетки...
   В полночь Ивар вышел, наконец, из тупого оцепенения и накинулся на дверь.
   Память его выдавала все самые грязные, слышанные мельком и стыдливо забытые слова; слезы высохли, немилосердно саднили воспаленные веки - но он не чувствовал ни рези в глазах, ни боли в разбитых кулаках и коленях. Он налетал на дверь, бросался на дверь, всем телом бился о дверь, никак не соотнося своих сил с ее прочностью - просто повинуясь невыносимому желанию свободы.
   Он знал, что рано или поздно упадет, обессиленный - но будет царапать дверь ногтями и грызть зубами, до последнего, до обморока, до смерти... Но раньше, чем он упал-таки, дверь дрогнула - и распахнулась.
   Он отпрянул от неожиданности - окровавленный звереныш с безумным, полубессмысленным взглядом. Того, кто стоял в проеме, он узнал по голосу:
   - Хочешь выйти? Иди. Иди, куда желаешь, куда глаза глядят, ступай, пожалуйста, на все четыре стороны...
   И Барракуда отступил, и Ивар увидел за его спиной мутный свет, которым был залит коридор.
   Потом он бежал куда глаза глядят, и рвался вверх по винтовым лестницам, как во сне, где чадящие факелы, где нет ни верха, ни низа... В третий раз вернувшись на один и тот же безлюдный и полутемный перекресток, он не удержался и рухнул на слабо светящийся пол.
   Прямо перед глазами его темнел на фосфоресцирующем покрытии рубец, оставленный чьей-то ребристой подошвой; Ивар вдруг ощутил этот едва заметный рубец как собственную рану - будто не по холодному полу, а по его лицу прошлись недавно тяжелые ботинки.
   Когда-то ему снился кошмар - он идет по светлому, теплому коридору, неверный шаг в сторону - и коридор вдруг проваливается под ногами, Ивар падает в шахту вентиляторов, в гущу невиданных старинных механизмов, а те жадно сучат лопастями и шестеренками, и ловят беспомощное тело на острия зубцов... Теперь кошмар повторялся, и Ивар был в толще его: такой привычный, такой устойчивый мир вывернулся наизнанку, и Командор, всемогущий Иваров отец, потерял над этим миром всякую власть.
   Отец больше не всемогущ. Отец отступился и оставил сына в чужих грязных руках, он бессилен, он ничего не может сделать... Он беспомощен, будто мальчик, пусть хоть как сверкают нашивки на парадном мундире, пусть хоть кому отдаются грозные приказы, пусть хоть сколько крейсеров поднимаются из своих шахт... Город в тысячу, в десять тысяч раз сильнее злобного Поселка - но Ивар лежит здесь, на перекрестке, лежит ничком, и перед глазами у него темнеет след чужого башмака...
   Слез больше не осталось; он лежал неподвижно, и в измученное тело возвращалась боль.
   Саня завтра будет дома. Да что завтра - уже сегодня... Саня уходит - а Ивар остается, и отец допустил это... Белый Рыцарь не оглянулся, холодная земля, ржавые прутья клетки...
   Он содрогнулся и сел - ему послышались голоса. Нет, тихо... Четыре улицы, как четыре огромные трубы, расходились под прямым углом, и в недрах их было темно и пусто, как в брюхах голодных чудовищ. Тускло мерцали светильники под потолком; в центре перекрестка - Ивар вздрогнул - возвышалась неподвижная темная фигура.
   Он боялся пошевелиться, прежде чем не убедился окончательно, что это не человек. Тогда он через силу встал и, медленно ступая разбитыми о дверь ногами, приблизился.
   Посреди перекрестка стоял просто необработанный камень - высокий, в рост взрослого человека, тщательно укрепленный на металлическом постаменте. Кое-где, на месте сколов, посверкивали прожилки кристаллов; камень отбрасывал четыре тени, потому что прямо над ним нависали четыре тусклых светильника.
   Ивар обошел камень кругом. Нигде в Городе он не встречал ничего подобного; с первого взгляда он почему-то понял, что это не украшение и не причуда дизайнера, что это нечто странное, совсем неведомое, чужое...
   Он всхлипнул и сел, привалившись к камню спиной, полностью скрывшись в одной из четырех коротких теней.
   Ничего. Ничего... Будет новый день, и, возможно, случится что-то хорошее... Надо держаться. Может быть, у Поселка что-нибудь испортится или взорвется... И тогда Барракуда сдастся Городу с позором. Сдастся... Что они говорили о тюрьме... Он бежал из тюрьмы? Из тюрьмы нельзя бежать, отец рассказывал... Нет, не надо об отце, слишком грустно... Тигарды... Кто такие тигарды... Где он слышал раньше это слово...
   ...Непроходимый лес. Узкая дорога, и ветви сплетаются над головой. Мерно покачивается седло, и покачивается спина едущего впереди, и постукивают копыта сзади... Мелькнул огонек - и погас. Вечереет, и луна, круглая и желтая, как привидение, понемногу наливается белым... Кавалькада выезжает на перекресток, и посреди его высится черный высокий камень, и кто-то сидит, привалившись к камню спиной... ("Весь в крови... зачем ты оставил его... а не старшего... проблемы..".) Сидящий - мальчик в странной одежде, грустный, измученный, маленький...("Он еще маленький... Зачем ты..".) Тень от камня укрывает его с головой, он сидит неподвижно и смотрит снизу вверх на огромных всадников, но в глазах его нет страха - только доверие и доброжелательность. Фыркают кони... Всадники спешиваются, луна горит так, что полночь кажется ясным днем... Кто-то протягивает мальчику руку, он поднимается, кладет ладони на неровную поверхность камня...
   - Мама!..
   - Не плачь, воробей. Не трать своих слез.
   - Они говорят, что тебя нету... нигде. Нигде, кроме моих снов, мама!...
   Прикосновение теплых губ.
   ...Они ныряли на дно бассейна - собирали разбросанные игрушки, кто быстрее, и быстрее всегда оказывался Саня; в какой-то момент Ивару показалось, что жить вовсе незачем - раз он такой маленький и слабый, и вечно проигравший. Он заплакал, и слезы, поначалу горькие и злые, вскоре сменились солеными и жалобными. Ему так хотелось, чтобы его пожалели - и мама вошла в бассейн, погрузилась по плечи в теплую воду, кончики ее волос намокли и потемнели, и заколыхались, как подводная трава...
   И они плыли.
   Ему казалось, что мама - большой морской зверь, а он, Ивар - детеныш. И что нету пластиковых стенок, а есть бесконечный океан, безбрежный, как космос, подчиненный плавному ритму приливов и отливов, и они с мамой плывут, кочуют, плывут...
   - Мама, не уходи!!
   Сон закончился.
   Некоторое время он сидел, не открывая глаз. Возвращался в реальность. Падал в нее, будто в колодец, чувствуя, как высыхают на щеках бороздки слез.
   Потом он разлепил веки - и увидел в двух шагах перед собой темную, тоже будто каменную, человеческую фигуру.
   Барракуда сидел на полу, подогнув под себя одну ногу и обняв колено другой. В глазах его, выпуклых, как линзы, отражались четыре светильника.
   Ни один, ни другой не сказали ни слова. Ивар все так же сидел, прислонившись к камню, и смотрел мимо Барракуды, в пространство; Барракуда, казавшийся статуей, глядел не на Ивара, а на камень. Больше на перекрестке улиц-труб не было ни души.
   Первым не выдержал Ивар:
   - Выследили, да?
   Голос его, неожиданно басовитый, показался незнакомым ему самому.
   Барракуда вздохнул:
   - Как ты... что привело тебя на этот перекресток, а?
   Ивар не счел нужным отвечать. Он отвернулся - и прижался к камню щекой.
   - Ты улыбался во сне, - сообщил Барракуда. - Может быть, расскажешь, что снилось?
   Ивар ощерился так презрительно, как только смог. Сейчас. Сейчас, у-тю-тю, он расскажет, в подробностях расскажет, у-сю-сю...
   - К этому камню хорошо приходить, если больно, - сказал вдруг Барракуда шепотом. - Касаться, сидеть рядом... Ты вот ухитрился заснуть. Тебе лучше?
   Ивар невольно прислушался к своим ощущениям - и с удивлением понял, что да, лучше. Не было боли - ни в ногах, ни в локтях, ни в затылке; не саднили опухшие глаза, и не так горько было думать о плене, о маме, об отце...
   Он вздрогнул. Нет, об отце лучше все-таки не думать.
   - Некогда камни росли из-под земли, - сообщил Барракуда тихо. - Их корни тянулись глубоко-глубоко, в самые недра... А на поверхности - вот, стояли камни, такие, как этот, их поливал дождь, их сек ветер, палило солнце... Потому что стояли они не в подземном бункере, а прямо среди степи, или среди леса... Ты, наверное, не представляешь себе...
   - Представляю, - сказал Ивар в сторону.
   - Да? - удивился Барракуда. И впервые пошевелился, чуть откинулся назад и оперся рукой о пол. - Ивар. Все это... тяжело, я понимаю. Ты не бойся, ладно? Пару дней - и отец заберет тебя тоже...
   Ивару захотелось выплеснуть на голову сидящего перед ним бандита все мыслимое и немыслимое презрение; он как мог желчно скривил рот - но уже в следующую секунду губы вышли из повиновения, расползлись, как два мокрых червяка, и почти против воли прошептали:
   - Не очень-то надо... Ему... Предатель.
   - Кто? - удивился Барракуда.
   Зная, что не должен отвечать, Ивар все-таки всхлипнул:
   - Он... Оставил меня... Будто я... приемыш, а Саня...
   Лицо Барракуды сделалось холодным и жестким, как вмерзшая в лед рыбина:
   - А вот это бессовестно. Легко любить отца в славе и довольстве - а в беде отрекаться?
   Ивар дернулся, будто его окатили кипятком. Скорчился, придавленный тяжестью упрека - и справедливого ведь упрека!..
   Некоторое время Барракуда наблюдал муки собеседника, потом сказал мягко:
   - Я знаю... знал твоего отца много лет. Он достойный человек... в рамках своих представлений о достоинстве, конечно. Ты же хочешь быть похожим на него... а не на меня, мерзавца?
   Ивар прерывисто вздохнул. Барракуда вдруг поднялся - легко, одним движением:
   - Тебе осталось всего несколько часов сна... Никого не украшают красные, заплывшие глаза. Пойдем, - и он протянул мальчику руку.
   Ивар вздрогнул. На минуту замешкался - но не принял руки Барракуды. Встал сам, с трудом разогнув затекшую спину.
   Камень по-прежнему отбрасывал четыре коротких, черных тени. Ивар оглянулся на него - и неожиданно для себя самого жалобно попросил:
   - Отведите меня к Сане. Пожалуйста.
   - Нет, - уронил на ходу Барракуда.
   Улица-труба дохнула в лицо плотным, горячим воздухом.
   - Но почему?! - спросил Ивар, понимая, что унижается - и не в силах удержаться от беспомощного вопроса.
   - Из стратегических соображений, - сухо отозвался Барракуда.
   Ивар увидел брата только утром.
   Под низким клочковатым небом по-прежнему стояла, растопырив лапы, опальная "Герцогиня"; сейчас она показалась Ивару напуганным зверьком, ожидающем своей участи. Поодаль, хищно подобрав под себя опоры, застыли два крейсера - флагманский "Вет" и равная ему по мощи "Крона". Ну до чего же могуч Город, подумал Ивар равнодушно.
   Саня взял его за руку, и через перчатку Ивар ощутил все смятение брата, и вину, и сочувствие, и желание ободрить... Но он не ответил на пожатие. Все равно Саня уйдет, а он, Ивар, останется.
   Что удивляться, так было всегда - младшего укладывают спать, когда старшему еще разрешается оставаться со взрослыми; старшего берут в учебный полет, а младший смотрит вслед, потому что нельзя, потому что опасно, и нечего путаться под ногами... Старшему дарят шлюпку, а младший...
   Его полоснуло воспоминание о собственной провинности, о нарушенном запрете - и тут же погасло, придавленное возмущением. Конечно, хорошо теперь искать виноватых, сам, мол, заварил кашу, сам и расхлебывай! Наверняка Саня так и считает в глубине души...
   И Ивар, которому так мучительно хотелось встретиться с братом, отвернулся, не отвечая на его вопросительный взгляд.
   О чем-то говорил Барракуда; из-под поджарого брюха "Кроны" выполз тяжело груженый вездеход, за ним, будто подгоняя, стаей устремились три белые правительственные машины... Ивар стоял, переминаясь с ноги на ногу, и пестовал в себе обиду.
   Пусть отец только попробует заговорить с ним! Он ответит взглядом, от которого любые слова застынут прямо на губах. И пусть не заглядывает в глаза Сане - разве он ему брат?! Разве настоящий брат оставил бы Ивара вот так, почти что на смерть?
   Надежды, что Барракуда передумает, больше нет. А разве есть надежда на отца? А может быть, только Саня его настоящий сын, а Ивар - приемыш, про которых пишут в книгах?!
   Три белых машины, оставляя борозды в серо-зеленом песке, развернулись и стали полукругом. Одновременно откинулись дверцы... Лихорадочно всматриваясь в лица, Ивар поначалу не увидел Командора - и похолодел, чтобы в следующую секунду покрыться горячим потом: вот он, отец. Вот его напряженный взгляд.
   Люди Поселка стояли плотной группой, Барракуда - чуть впереди, и по обе стороны от него - мальчики. Ивар не сопротивлялся, когда предводитель банды взял его за руку - пусть и отец увидит этот хозяйский Барракудин жест...
   Так же равнодушно он смотрел, как выгружаются в песок контейнеры - разнокалиберные ящики. Вот она, цена жизни Сани... Немного, прямо скажем. Его, Ивара, хотят продать подороже... Как на невольничьем рынке, в самом деле...
   ...Шум, чад, толкотня, железные кольца до крови натерли запястья и щиколотки. Продают мычащих коров, визжащих поросят - и молчаливые поросячьи головы, окровавленные коровьи туши, губы, внутренности... Продают невольников - захваченных в плен врагов... Зазывает купец, нахваливает товар - но нет, это не он добыл пленников в бою, он не воин, честные господа, он всего лишь добросовестный торговец... Он покупает оптом - перепродает в розницу...
   Цепи не звенят - только ржаво скрежещут, тянут к земле, но не вздумай сесть - сразу же узнаешь, зачем служит кнут - осмоленная веревка... Покупатели не церемонятся - осматривают товар, яростно торгуются с коммерсантом... Кому нужен мальчик? На что сгодится мальчик? Его сегодня не купят, торговец разочаро...
   Ивар вздрогнул и очнулся. Прямо перед ним, в трех шагах, стоял отец.
   На Командоре был шлем с прозрачным забралом, будто специально открывающий всем взорам спокойное, уверенное, даже несколько насмешливое лицо - лицо человека, убежденного в своем бесконечном преимуществе, рожденного, чтобы властвовать, победоносного, несмотря на временное поражение. Отец ободряюще улыбнулся - и Ивар ощутил щемящий стыд, и в том числе за то, что рука его по-прежнему лежала в руке Барракуды.
   Стараясь не делать резких движений, Ивар медленно потянул руку к себе, пытаясь высвободить ладонь. Не тут то было! Рука Барракуды, тоже будто невзначай, сдавила пальцы Ивара так, что у того перехватило дыхание.
   Ивар не сдавался. Молчаливая и совершенно неравная борьба длилась все время короткого разговора:
   - Ты не передумал, Кай?
   - Нет, - (рука все сильнее сдавливает рвущуюся на волю Иварову ладонь, мальчику кажется, что сейчас затрещат кости), - нет, уговор дороже денег.
   - Что ж...
   - Мои люди дают мне знак, что условия соблюдены, - (тут Ивар предпринял маневр, расслабил пальцы и тут же потянул снова, но железная хватка не ослабела, Ивар чуть не вскрикнул).
   - Ты выполнишь обещанное?
   - Ты можешь забирать старшего.
   Саня шагнул вперед; Ивар сам не понял, как удалось в этот момент удержаться и не забиться с ревом в руках Барракуды, пытаясь вырваться и повиснуть на отцовой шее... Саня сделал еще шаг, Ивару показалось, что брат его заперт внутри стоп-кадра, застыл, будто муха в янтаре... И люди Поселка застыли вокруг тяжелых контейнеров, и люди Города замерли, подались вперед, и вросли в песок белые машины...
   Отец протянул руку, будто собираясь хлопнуть Саню по плечу - и вместо этого вдруг вскинул невесть откуда взявшуюся толстую короткую трубу. Мгновение - и черный раструб уставился Барракуде в грудь; пальцы Барракуды так сдавили Иварову ладонь, что тот не удержался и вскрикнул-таки.
   - Прикажи своим людям бросить оружие... - эту фразу Ивар уже где-то не раз слышал. Наверное, в фильме про разбойников.
   - Но Онов, - возразил Барракуда чуть удивленно, - мои люди безоружны, как договаривались...
   - Прибереги свои байки для женских ушей! Пусть все поднимут руки и отступят назад... - и, обращаясь к сыновьям: - К машине, быстро!
   Ивар отгрыз бы собственную руку, удерживающую его в капкане. Рывок... Серое небо перед глазами. Еще рывок - зеленоватая пыль... Секунды растянулись, как жевательная резинка, и голоса звучат басовито, умиротворенно, как на испорченной кассете:
   - Я раз-во-ро-чу... те-бе... реб-ра... Ко-валь...
   - Ты на-ру-шил... ус-ло-ви-я...
   - И-вар...
   - И-и-и-вар...
   Беззвучно отлетает крышка контейнера. Над краем поднимаются головы в бронированных шлемах; крик. Отброшенная ударом, отлетает рука отца, сжимающая оружие... Толстая труба разражается в небо глухим хлопком... Снова крик; клочковатое, подстреленное небо. Чирикающие звуки выстрелов, белые вспышки; кто-то ревет, срывая голос: "Осторожно, там дети!.. Не стреля-ать!"
   Мешанина криков и выстрелов. Чья-то тень между Барракудой и Оновым, кто, откуда, толстая труба снова хлопает, кто-то падает...
   - Ивар!! К машине!!
   - Не стреля-ать!..
   ...Все окончилось мгновенно, как и началось, будто оборвался странный, шумный, невнятный рекламный ролик. Наверное, прошло всего секунды три; Ивар лежал ничком, и перед глазами у него медленно осыпались в чей-то след потревоженные серые песчинки.
   Кто-то всхлипнул. Кто-то сказал шепотом:
   - Сволочи... Что же это... Онов... мерзавец...
   Пролагая дорогу среди песчинок и камушков, в маленькую ямку перед глазами Ивара скользнул густой красный ручеек. Завертелся на дне, будто устраиваясь поудобнее.
   Он поднял голову.
   Ноги, чьи-то ноги, и еще, и еще... За ними, как за редким лесом - неподвижно лежащий на песке человек. Другой человек, присевший рядом... Это Барракуда. Он жив.
   Ивар встал. Его тут же крепко взяли за плечи.
   К трем белым машинам бегом отступали вооруженные люди; Ивар не сразу увидел отца - тот нес на плечах... Кого-то нес... Не очень большого, не взрослого. Путь его по серому песку отмечен был темной дорожкой...
   - Не надо! - крикнул Ивар.
   К нему обернулись хмурые лица. Глянули мельком - и вернулись к тому, кто неподвижно лежал на земле.
   Рванулись с места белые машины, заспешил им вслед опустевший вездеход...
   Неуклюже, будто заведенный, Ивар подошел - и впервые в жизни увидел мертвого человека.
   На сером песке без шлема лежала Ванина. Подбородок ее казался покрытым красной лаковой краской.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

* * *

   Один и тот же эпизод повторялся и повторялся на маленьком плоском экране. Временами Ивар уставал и закрывал глаза.
   Отец упустил мгновение. Ему надо было стрелять сразу... Если бы он выстрелил в ту же секунду, Барракуда был бы сейчас мертв, Cаня - цел, а Ивар - свободен...
   "Прикажи своим людям бросить оружие" - "Но Онов, мои люди безоружны, как договаривались"...
   Поднимаются бронированные шлемы над краем подложного контейнера. Отец, отец... Ты все предусмотрел... Но надо было стрелять СРАЗУ...
   Ивар видел со стороны себя - какой маленький, растерянный, глупый... Ведь и у него был шанс - рвануться к машинам... Упустил. Упустил, сорвал всю операцию, ведь это из-за него откатился десант, в страхе за его жизнь... И у отца снова связаны руки. И он не может отомстить за Саню.
   Они метили в Барракуду... Какой-то истеричный капрал сразу же заорал "не стрелять"... Да надо было стрелять, надо! Если бы Саня не кинулся на помощь отцу... Если бы он побежал прочь со всех ног, как было велено... Если бы все делали, как велел отец, то ничего бы не случи...
   Крупный план упавшей Ванины. Плохое качество съемки - камера мечется, упираясь то в землю, то в небо... Нет, она просто не должна была кидаться к Барракуде. Не должна была.
   Снова все сначала: "Прикажи своим людям бросить оружие" - "Мои люди безоружны, как договаривались"... До чего бездарно снято. До чего бездарно исполнено - метить во врага, а попасть в Саню... Прямо в грудь, и вот он оседает, удивленно глядя на отца... Мельтешит, прыгает изображение. Саня жив. Он жив, он только ранен. Отец спасет его... спасет...
   Он очнулся в своей комнате-камере. Часы его остановились - плохая примета. Перед глазами вертелся, будто устраиваясь поудобнее, кровавый ручеек в песчаной выемке. Вертелась на его гребне маленькая белая щепка...
   В который раз за прошедшие сутки ему показалось, что он спит и видит плохой сон. Но разве во сне может болеть отдавленная рука?
   Он поднес кисть к глазам - красные, опухшие пальцы, следы железной хватки Барракуды... Его люди стреляли или нет? Вранье, что они были безоружны... Не может быть...
   Саня лежит на операционном столе... Сегодня утром Ивар отвернулся, когда Саня хотел заговорить с ним. Зависть... Смертельная зависть к брату, притворившаяся обидой. Может быть, это Иварова зависть направила выстрел Сане в грудь?
   Голоса в коридоре. Отрывистые, злые. Стихли.
   Ивар лег и снова поднялся. Оттянул рукав - след от прививки, чуть заметный темный кружок, был еще заметен.
   Вчера Ванина сидела напротив, положив рядом свою черную сумку... Не прошло и суток. Она злилась на Ивара, она краснела, у нее были узкие губы и светлые глаза, а что теперь?!
   Он всхлипнул. Мама...
   От матери осталась медная табличка, вмурованная в Стену Мертвых. Он не видел маму... после. В его памяти она только живая... А Ванину он видел сначала живой, потом мертвой. Что останется от нее? Тоже... табличка?..
   ...Среди мертвых страшно. Ленивые вороны на трупах... На поле боя и год, и два, и три года спустя будет расти жирная сочная трава. А пока - торчат обломки копий, и кто-то бродит среди мертвых тел - ищет... Высматривает... Тревожит павших...
   Когда через час, а может быть, и два - он потерял счет времени - незнакомый угрюмый парень принес ему поесть, Ивар с отвращением покосился на тарелку и, пожав плечами, уселся носом в угол. Еще через некоторое время угрюмый молча забрал нетронутый обед.
   И снова шаги в коридоре - о, эти тяжелые шаги он услыхал задолго до того, как рывком распахнулась дверь и Барракуда, злой, осунувшийся, бросил с порога:
   - Голодовка, да?
   Ивар поднял голову. Выпуклые глаза Барракуды глядели на него холодно и яростно; Ивар выдержал этот взгляд. Спросил шепотом:
   - Что с моим братом?
   Барракуда стиснул зубы:
   - Разве я стрелял в твоего брата?
   - Мне плевать, кто в него стрелял, - сказал Ивар, не опуская глаз. - Но если он умрет, его убийца - вы.
   - Его убийца... - начал Барракуда сдавленным, приглушенным голосом, - его убийца...
   И замолчал, с видимым усилием давя в себе не сказанные слова.
   Поселок лихорадило. Ивар кожей чувствовал напряженные, косые взгляды; Барракуда тащил его недавно пустыми улицами, и там, где появлялся мальчик, стихали приглушенные разговоры, чтобы тут же возобновиться за его спиной.
   Поселок пребывал в трауре - и вокруг глаз женщины-наблюдателя, обернувшейся навстречу Барракуде, лежали черные траурные круги:
   - Они вызывают. Они вызывают уже семь с половиной минут.
   - Соединяй, - процедил Барракуда, выталкивая пленника поближе к экрану.
   Секунда - и для Ивара не осталось в мире ничего, кроме огромного, во всю стену, лица Командора Онова.
   Мгновение - отец глянул на сына, будто желая удостовериться, что он цел; быстрый, даже беглый взгляд - но Ивару сделалось страшно.
   Он не помнил, чтобы отец когда-либо так смотрел. Ярость - да, благородная ярость, приводящая в трепет; гнев, раздражение - да, но сейчас глаза Командора казались мутными, невидящими, будто подернутыми пленкой. Пленкой ненависти, которая граничит с безумием.
   Ивар отшатнулся, и вся тяжесть свинцового командорского взгляда обрушилась на Барракуду.
   Еще секунду длилась тишина; потом Барракуда медленно, не отрывая глаз от экрана, откинул кресло и сел, поставив Ивара у подлокотника.
   Качество связи было отличное - Ивар видел острия несбритых волосков на отцовом подбородке, запекшийся рубец на верхней губе и красные прожилки в белках замутившихся глаз; потом рот Командора дернулся, чтобы прошипеть:
   - Отброс-сы... Подонки.
   Ивару захотелось закрыть глаза и заткнуть уши. Отец не может быть некрасивым. Даже в горе и ненависти.
   Онов прерывисто втянул воздух:
   - Подонки... Вам припомниться все. Вы заплатите... Ты! - он захлебнулся, невидящим взглядом уставившись на Барракуду. - Ты проклянешь день... За каждую капельку его крови... Ты...
   Ивар беззвучно заплакал.
   - Он будет жить, - процедил Командор, и правый уголок его рта пополз книзу. - Его спасут... Но за каждую каплю его крови ты - ты будешь умирать по десять раз!
   Он замолчал, и несколько длинных секунд Поселок слушал хриплое дыхание своего заклятого врага. Рука Барракуды, придерживающая Ивара за локоть, казалась холодной, как заиндевевшая сталь.
   - Значит, так, - уронил Командор, с трудом взяв себя в руки. - Или в течение часа вы отдаете мне Ивара...
   - Или что? - бесцветным голосом спросил Барракуда.
   По лицу Командора судорожно прокатились желваки:
   - Тебе... мало? Мало крови... ребенка? Кай... а?
   - Не я в него стрелял, - отозвался Барракуда все так же бесцветно. - И мои люди были без оружия... как договорились. Сила... не всегда так уж сильна, Онов. У тебя плохие советчики. Послушай меня и выполни уговор, так будет лучше... для всех.
   - Я превращу тебя в грязь, - сказал Командор почти спокойно. - Тебя и всех твоих... весь твой выводок.
   Ивар закрыл глаза. Еще вчера подобные отцовы слова переполнили бы его гордостью и предвкушением праздника - а теперь угроза казалась пустой, пресной, будто картонной. Ивар понял, что не верит отцу - и наступивший вслед за этим горький стыд был еще хуже, чем страх за Саню.
   Барракуда вздохнул. С полуулыбкой обернулся к женщине-наблюдателю:
   - Милица... Перекачай Командору список оставшегося... Того, что мы ждем, но все еще не получили. Надеюсь, на этот раз ВО ВСЕХ контейнерах будет оборудование, а своих головорезов оставьте себе...
   - Мерзавец! - рявкнул Командор. - Мне достаточно получаса, чтобы сделать из всех вас жирную копоть!
   Ивар содрогнулся - голос отца будто взорвался внутри его головы.
   Барракуда резко обернулся к экрану.
   - Хватит, - сказал он тихо, но так, что у Ивара волосы зашевелились на голове. - Это болтовня. Вот, - он дернул Ивара к экрану, выставив его перед собой, как щит. - Теперь давай... Превращай! В жирную копоть!
   У Ивара не осталось сил, чтобы сопротивляться.
   - Я жду, - бросил Барракуда устало. - Жду - неделю. Потом... Мне не страшно умереть. Нам не страшно умереть. Но тебе страшно потерять сына, Онов. Все!
   Он развернулся к оператору Милице. Мгновение - и экран погас, мертвый.
   ...Обугленная, в корках сплавившегося песка равнина, и грузные черные хлопья, оседающие с неба. Белый конь по колено уходит в груды пепла. Рыцарь давно отбросил сломанное копье, и двуручный меч его исступленно ищет ускользающего врага - чтобы снова провалиться в пустоту. Рыцарь ранит сам себя, доблесть и отвага жалят друг друга в спину, это замкнутый круг, это сражение с зеркалом...
   За ним пришли двое - большеротый Генерал и женщина, в которой Ивару померещилась Ванина. Он вздрогнул, но это была Милица, наблюдатель.
   Ему было велено надеть комбинезон и шлем. Сердце Ивара запрыгало, как чертик на резинке: куда?
   Минуты две он крепился, но не удержался-таки и спросил, заглядывая в глаза Генералу:
   - Меня... отпускают?
   Генерал молча качнул головой. Женщина украдкой вздохнула, будто сожалея - но Ивару уже не было дела до ее вздохов.
   Он шел между двумя провожатыми, как преступник, шел, волоча ноги и не поднимая глаз от бледного ноздреватого покрытия на полу. Лифты удовлетворенно чмокали дверями, лениво поворачивались в гнездах огромные вентиляторы, и позади остались несколько ярусов, пока пол из ноздреватого не сделался тускло-металлическим и Ивар не ощутил присутствие многих людей.
   Некоторое время он стоял, не поднимая головы; людей вокруг было много, но все они молчали. Ивар слышал приглушенное дыхание, едва различимый шелест комбинезонов - и ни слова, ни голоса. Тогда наконец он оторвал глаза от пола.
   Круглое помещение, что-то вроде тамбура в пусковой шахте. Ивар повернул голову - и увидел пилотское кресло.
   Кресло помещалось в центре, поддерживаемое трехпалой рукой манипулятора; оно чуть поднималось над собравшимися людьми, и к нему обращены были все взгляды.
   В кресле сидела Ванина. Ивар прирос к железному полу.
   Легче всего было представить, что женщина заснула в кресле, но Ванина не походила на спящую. Ивар не мог сейчас вообразить ее живой, не мог вспомнить, как двигались ее губы, когда она обращалась к нему, произнося какие-то обыкновенные слова; теперь она казалась воплощением смерти, и Ивар впервые в жизни смотрел смерти прямо в лицо.
   Ему захотелось спрятаться или хотя бы схватить кого-нибудь за руку - но вокруг стояли чужие люди. Ивар затравленно оглянулся - за спиной у него молчала Милица, и глаза ее казались слепыми.
   Никто не глядел сейчас на Ивара. Они стояли плотно, плечо к плечу, мужчины, женщины, молодые и старше, разные... У кого-то вздрагивали губы. Кто-то казался абсолютно безучастным.
   - ...Ты возвращаешься туда, откуда все мы родом. Легкого пути тебе... Хангарра, зар йу о фарра ор, зар йу о фарра бан...
   Ивар не понял последних слов, но узнал голос.
   - Там наша Прародина, там голубое над зеленым, там накрыт для тебя стол... Варрот, зар онна, о ранна орф, о шанн эр бар...
   По гулкому тамбуру прошел вздох. Ивар заставил себя снова посмотреть на мертвое тело в пилотском кресле.
   Барракуда стоял перед Ваниной, склонившись в поклоне, почти касаясь коленом пола:
   - Легкого пути... Нет на тебе тяжких грехов, и да не будет длинной твоя дорога... И все же прими...
   Неслышно подошел кто-то еще, и на острые колени Ванины легло широкое темное полотнище. Ивар узнал карту звездного неба - отличную навигаторскую карту, подобную той, которой обычно пользовался отец.
   - Ступай, Ванина... Когда нам будет тяжело и тоскливо, пусть тебе будет легко и радостно. Пусть лучшие из нас встретятся с тобой, и воссядут с тобой за зеленые скатерти под синим шатром...
   Ванина не отвечала, страдальчески опустив уголки мертвых губ. На фоне желтой кожи щек неожиданно темными казались ресницы - слипшиеся стрелками, будто от слез. Сглатывая горькую слюну, Ивар смотрел, как подходившие люди клали на колени неподвижной женщине медальоны из белого металла, и пряжки с цветными камнями, и старинные монеты, и квадратики хлеба, и пряди собственных волос; кто-то отдавал первое, что нашлось в кармане, кто-то снимал с себя самое ценное - Ванина, разметавшая на подлокотниках складки своего широкого одеяния, оставалась равнодушной к этим последним подаркам.
   Потом Ивар перевел глаза - и увидел руку Ванины, жесткую костлявую кисть, выглядывающую из темного рукава. Поверх мертвой ладони женщины лежала живая мужская ладонь - будто Ванина могла страшилась предстоящего пути и могла ощутить всю нежность этого прощального прикосновения. Ивару вдруг стало так тоскливо, так одиноко, так безнадежно жаль себя, Ванину, кого-то еще, что подступившие слезы подернули происходящее дрожащей мутью.
   Барракуда молчал, не выпуская мертвой руки, а тем временем в другую руку Ванины кто-то вложил горящий фонарик - тускло светящийся кристалл: "Освети... путь... освети... освяти... светлый... путь..". Губы Барракуды шевелились, но слов не было слышно, кто-то положил ему руку на плечо, он вздрогнул и задел локоть Ванины - тогда уже вздрогнул Ивар, потому что мертвая голова качнулась, вспыхнул камень в сложной тугой прическе и на лоб упала прядь, почти как тогда, в комнате, и лицо от этого сделалось почти милым - тогда милым, а сейчас жалобным, измученным и усталым.
   Барракуда оторвал свою руку от руки Ванины.
   Сквозь слезы Ивар видел стеклянный колпак, опустившийся сверху и заключивший сидящую женщину в прозрачный кокон, в капсулу. Трехпалая рука манипулятора пошла вверх, поднимая над головами живых мертвую Ванину в пилотском кресле, и люди провожали ее глазами, пока не сомкнулся потолок. Целую минуту длилось ожидание, потом завибрировал, как от далекого взрыва, железный пол. Сквозь слезы и тоску Ивар успел удивиться - запуск? Они запустили капсулу?..
   Еще несколько секунд было тихо.
   - Так ушла дочь тигардов Ванина... вместо сына тигардов Кая, - глухо и зло сказал Барракуда, глядя в пустой потолок.
   - Никто не уходит "вместо", - негромко отозвался плечистый старик. - Все уходят вовремя... Не греши, Кай.
   Милица взяла Ивара за плечо, но он так и не поднял глаз от тусклого пола.
   ...Они все стояли по колено в прибое, волны накатывали и уходили, и никто не чувствовал холода, хотя высокие голенища полны были соленой воды. Темная ночь превратилась в красный, воспаленный день, потому что неподалеку от берега покачивался уносимый отливом факел.
   Окутанные пламенем паруса, мачты, пылающие, как ритуальные свечи, оплавляется бронзовая фигурка на корме, оплывает, скапывает в шипящее море; языки пламени жадно облизывают черное небо, и звезды меркнут, а на месте их бесстыдно пляшут полчища обезумевших искр... На неподвижных лицах людей лежит горячий медный отблеск, а огромный погребальный костер отплывает все дальше, и все дальше уходит женщина на высоком ложе, женщина в огненном одеянии...
   Ивар плакал в полубреду. Ему мерещились черные, черные глубины космоса, полные бродячих огоньков - тусклых фонариков в мертвых руках. Там зеленые скатерти под голубыми шатрами... Нет там шатров. Там черная пустота... и таблички, вмурованные в Стену Мертвых... А если - есть?! Несправедливо, если одним Прародина и шатры, а другим - только буквы на глухой поверхности искусственного камня... Мама!..
   Он проснулся - или очнулся - и увидел над собой лицо склонившейся женщины.
   - Мама... - он заплакал от облегчения, но тут же понял, что обознался, и прошептал разочарованно:
   - Ванина... Ты разве не улетела?
   Женщина присела на край кровати, Ивар ждал увидеть в ее руке шприц-пистолет - но не увидел. Тогда он понял, что обознался снова.
   - Это все из-за тебя, - сказал он Регине. - Оставь его в покое... Он любит только маму, ясно? Отстань, вот присосалась, как... присоска...
   К его лбу прижалась нестерпимо холодная ладонь. Ивара передернуло.
   - Он бредит, - прошептала женщина.
   Ивар умиротворенно вздохнул и закрыл глаза. Если поверить... Если хоть на секундочку поверить, что где-то там людей ждут голубые шатры и зеленые скатерти... И там его ждет мама.
   - Он бредит, - сказала женщина громче. - Он горячий и дрожит... - в ее голосе отчетливо скользнула паника. - Он... слышишь, Кай?!
   "...вместо сына тигардов Кая". Ивар открыл глаза.
   Над ним нависало испуганное лицо оператора Милицы. Увидев осмысленный взгляд, она забормотала почти заискивающе:
   - Ивар... Ты как себя чувствуешь, а? Ты немножко... Не надо было тебя брать... туда?
   - Надо было, - сухо сказали из полутьмы. - Надо.
   Ивар пошевелился - заныла рука. Он прав, подумал Ивар. Надо было...
   - Она так и летит? - спросил он шепотом. - И фонарик горит?
   - Так и летит, - глухо отозвался Барракуда.
   Ивар прерывисто вздохнул. Милица тревожно изучала его, выискивая, по-видимому, симптомы болезни; он не выдержал и усмехнулся:
   - Боитесь, что я умру и нечем будет торговать?
   Кажется, Милица вздрогнула. Кажется, вопросительно взглянула на Барракуду.
   - Уйди, - уронил он коротко. К удивлению Ивара, женщина повиновалась мгновенно и беспрекословно. Чмокнула, закрываясь, дверь.

Марина и Сергей Дяченко

Общий список Романы Повести Рассказы

РФ =>> М.иС.Дяченко =>> ОБ АВТОРАХ | Фотографии | Биография | Наши интервью | Кот Дюшес | Премии | КНИГИ | Тексты | Библиография | Иллюстрации | Книги для детей | Публицистика | Купить книгу | НОВОСТИ | КРИТИКА о нас | Рецензии | Статьи | ФОРУМ | КИНО | КОНКУРСЫ | ГОСТЕВАЯ КНИГА |

© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг. http://www.rusf.ru/marser/ http://www.fiction.ru/marser/ http://sf.org.kemsu.ru/marser/ http://sf.boka.ru/marser/ http://sf.convex.ru/marser/ http://sf.alarnet.com/marser/ Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.