|
* * *
- Серпантеры. Ну, знаешь, их в просторечии змейсами зовут. Два здоровенных чудища, один зеленый, другой почти черный. Рога - во. Зубы - во. Хвостом специально обучены бить по затылку. Очень опасная работа. За то и платят.
Варан сидел за столиком отцовской харчевни, а Кешка, четырнадцатилетний парень, нанятый родителями на место Варана, стоял напротив с подносом и смотрел с восторженной завистью.
- Знать всякая приходит на них поглазеть, кто поотчаяннее - так и покататься. В камне, знаешь, ходов - до Шуу. И под водой, и над водой, а есть совсем сухие:
- А как же змейсы в сухих ходят? - спросил Кешка.
- Змейсы вообще не ходят, - сурово заметил Варан. - Они плавают: Некогда мне, - он позвенел монетками в кожаном кошельке. - У меня ночная вахта сегодня.
До ночной вахты оставалось еще несколько часов, но Варану надоело врать. Он попрощался с матерью, потрепал по загривкам малявок и быстрым шагом занятого человека двинулся к берегу - купаться.
- Эй, парень!
Варан продолжал идти. Мало ли парней ходит по улицам в сезон; остановился, когда дорогу заступили двое. Один - ровесник, низкорослый и смуглый, но по виду явно не горни. Другой - взрослый, и при одном взгляде на него Варану сделалось страшно.
- Чего не оглядываешься, когда зовут? - начал молодой.
- Откуда мне знать, что меня? - огрызнулся Варан.
- Пошли. Дело есть.
- Я спешу.
- На дно успеешь, - краешком рта заметил взрослый. - Идем: торопыга.
У него были выгоревшие светлые брови - и равнодушный, как удавка, взгляд убийцы.
Харчевня отца осталась далеко позади. Приметное место: И парень приметный: На улице полно народу, а ведь не убежишь. Патруля поблизости нет, а и был бы - ничего не успеешь объяснить. Не такое сокровище парень-поддонок, чтобы по его милости гостей тревожить:
- Что вам надо?
- Там расскажем, - сказал светлобровый уже с раздражением. - Ну что, пойдешь добром - или сразу в мешок тебя?
Далеко, на материке, о котором рассказывали Варану плотогоны, человек может убежать и затеряться. А с Круглого Клыка бежать некуда.
Варана привели в бухту, уставленную купальнями, как праздничный стол - стаканами. В купальнях - простых, и вертящихся, и с фонтанами - резвились, ни на что не обращая внимания, холеные заморские гости. Плавали почти нагишом, бесстрашно подставляли шкуру солнцу, ныряли с вышек и катились по деревянным желобам на скользких ковриках. Ели и пили тут же, в плавучих харчевнях; Варану стало страшно жаль себя. Люди живут и любят жизнь, а он, Варан, может быть, видит небо в последний раз. За что?!
- Садись в лодку, - сказал разбойник по-прежнему уголком рта. В том, что это именно разбойник, сомневаться не приходилось.
В лодке уже сидел еще один, плечистый, совершенно лысый. И рядом с ним, скорчившись и обхватив живот - Варанов знакомый, молодой рыбак Гелька, в сезон обносивший купальни жареными улитками.
Смуглый подросток оттолкнул лодку от причала. Остался на берегу. Быстро зашагал прочь.
- Вы, оба, - лысый разбойник кивнул Варану и Гельке. - Беритесь за весла, и чтобы не отлынивать!
Гребли молча. Лысый правил рулем, светлобровый сидел на носу. Варан, обернутый лицом к корме, смотрел, как отдаляется берег, как лысый скручивает себе трубочку дорогущего заморского табака, как с удовольствием затягивается: Миновали чей-то ковчег, уродливый и кособокий рядом с настоящими морскими кораблями. Миновали команду рыболовов, тянущих одну сеть тремя большими педальными лодками. Никто не смотрел на устремившуюся в море лодку - двое мужчин и двое парней, идут, вероятно, на вечерний промысел:
Тот, что сидел на носу, взялся насвистывать.
- Заткнись, - сказал лысый. - Примета плохая.
- Иди к Шуу со своими приметами.
- Сам иди. Я предупреждал:
И снова молчание.
Когда берег, корабли и ковчеги, рыбаки и купальни остались далеко позади, лысый велел сушить весла. Варан и Гелька - у того от страха нестерпимо болел живот - оказались сидящими рядом, лицом к лысому, с белобровым за спиной. Варан все норовил обернуться.
- Не верти головой: - бросил лысый. - Кто из вас, подлецов, по ночам купаться любит?
Варан и Гелька молчали.
- У меня по ночам работа, - тихо сказал наконец Варан. - Змейсов сторожу.
- А ты?
Гелька стучал зубами.
- Ладно, - сказал лысый. - Ты, - он ткнул пальцем в Гельку. Давай ори что есть силы: "Стража! Убивают! Грабят! Сюда!"
Варан огляделся. Докричаться хоть до кого-нибудь, а тем более до стражи, здесь не было ни малейшего шанса.
- Не верти головой! - снова приказал лысый. - Повернешься еще - ухо отрежу!
- З-зачем орать? - дернувшись, спросил Гелька.
Лысый вытащил из-за голенища длинный нож:
- Ори, а то рыбам скормлю по кусочку.
- А-а! - завопил Гелька очень натурально. - У: убивают! Стража! Грабят! Сюда! Насилуют!
Белобровый на носу отрывисто рассмеялся:
- Насилуют, говоришь? Мечтатель:
- Он? - с сомнением спросил лысый.
- Не я! - взмолился Гелька.
- Теперь ты ори, - лысый указал ножом Варану в грудь. - Только громко. Как можешь.
- Стра-ажа! - протяжным басом взревел Варан. - Убива-ают! Гра-а-абят!
Взгляд светлобрового неприятно касался спины.
- Не он, - пробормотал лысый скорее себе, чем подельщику. - Хрень это все.
- А по-моему, он придуривается.
- Который?
- Этот смазливый. По-моему, он чужим голосом орет. Подрежь его, тогда своим зачирикает.
- Парень, - ласково сказал лысый. - Свой голос покажешь, или тебе кой-чего повыдергать придется?
- Стра-ажа! - закричал Варан что есть силы. - Гра-абят!
И разом охрип.
- Не он, - с сожалением сказал лысый. - Прогадил ты дело.
- Ты прогадил, а не я.
- Заткнись: У меня предчувствие дрянное.
- Иди ты к Шуу со своими предчувствиями.
- Не тот и не этот, и не вчерашний, стало быть - кто-то еще:
Солнце склонялось. Лодка покачивалась среди чистого моря. Круглый Клык казался далеким и безнадежным, и нереальным, как след на воде. Варан уже много раз прыгнул вперед и откатился назад, обезоружил лысого и сбил за борт светлобрового, и выхватил весло, и разбил лысому череп, и нырнул глубоко в море, ушел от лодки вплавь - много чего сделал полезного и нужного в мыслях и планах, прекрасно понимая, что доживает последние секунды, что лучше умереть, сражаясь, и что у Нилы очень красивые, хотя и слезящиеся, глаза.
- Стража: - захрипел Гелька.
- Заткнись, - процедил лысый.
Гелька показывал пальцем в небо:
- Стража: Патруль:
Лысый рывком обернулся.
Над морем шел, снижаясь треугольником, воздушный императорский патруль на белых, как камень, крыламах.
* * *
Нила спала в гамаке. Свисали, выбившись из ячеек, спутанные темные волосы. Над водой горела плошка с жиром, тускло освещала огромные тела спящих змейсих. Поблескивали самоцветы на старческой чешуе.
Варан уселся прямо на камень. Обхватил себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Бесшумно просидел полчаса, прежде чем Нила, без видимой причины, проснулась:
- Кто здесь?!
Забурлила вода. Настороженно вскинулись рогатые чешуйчатые головы.
- Это я, - сказал Варан без голоса.
Нила долго молчала. Змейсихи, успокоившись, снова ушли под воду.
- Я сказала хозяину, что за тебя подежурю, - Нила закусила губу.
- Спасибо.
- Я их почистила, покормила:Убрала:
- Извини.
- Где ты был?! - шепотом выкрикнула Нила.
Варан скрестил ноги, оперся локтями о колени и начал рассказывать.
- Значит, их казнили, - сказала Нила, когда он закончил.
- Их просто увели в тюрьму.
- Их казнят до рассвета. Закон сезона: подозрения в разбое достаточно. Если просто возьмут в подозрительном месте за подозрительным делом - вздернут без суда.
- Но меня тоже взяли:
- Ты поддонок, это другое дело. За тебя отец ручился, соседи тебя знают. Ты весь на виду: как и этот твой, Гелька. А эти двое - чужие?
- Да.
- До рассвета повиснут.
Сделалось тихо. Потрескивал жир в плошке.
- А почему ты сразу не пошел к начальнику стражи? Не сказал, что видел?
- Не видел ничего: Кто-то на кого-то напал. Вот и все.
- Надо было пойти хотя бы с этим.
- Надо было, надо было!.. - Варан ударил кулаками по коленям. - Тебе какое дело, вообще-то?
- А вдруг у них сообщники остались, - не обращая внимания на его обидный тон, сказала Нила. - Ты говорил, еще был парень. Он-то куда делся?
- Не знаю.
Снова сделалось тихо.
- Никуда не ходи, - по-деловому серьезно велела Нила. - Сиди здесь. Кручинка хоть и подлая, но своих в обиду не дает. Сиди здесь, а я узнаю, - она неловко выбралась из гамака. На ней были все та же рубаха и все те же штаны с самоцветами, Варан мельком подумал, как неудобно в них спать.
- Куда ты пойдешь?
- Не сирота, слава Императору, - Нила жестко усмехнулась. - К кому надо, к тому и пойду: А ты носа наружу не кажи!
И, небрежно прибрав волосы, зашлепала вверх по винтовой лестнице.
* * *
Варан уснул на рассвете, и снились ему крыламы. Во сне он тыкался лицом в жесткие белые перья, а проснувшись, обнаружил, что на щеке отпечаталась сетка гамака и что Журбина с Кручиной нетерпеливо кружат по гроту - желают завтракать.
Он накормил змейсих и впервые почистил, весь при этом вымокнув и изгваздавшись. Потом взялся за сачок для отлавливания испражнений; как на зло, именно за этим грязным делом его застала вернувшаяся Нила.
На ней была юбка до пят и блуза с короткими, по моде горни, рукавами. Гладкая высокая прическа делала наездницу на змейсах старше, величественнее и строже. Варан даже растерялся - говорить ей по-прежнему "ты"? Или все-таки "вы"?
- Значит, так, - сказала Нила, усаживаясь на край каменного выступа. - Эти, которых грабили, остались живы - это ты их, между прочим, спас - и подали князю жалобу. Начальник стражи усилил караулы и навесил воздушные патрули. После того, как патруль снял с лодки двух подозрительных при оружии, прочесали весь остров и схватили пятьдесят шесть человек. Пятнадцать сегодня выпустят. Остальных уже повесили.
- Что?!
- Закон сезона, - Нила провела по лицу рукой, будто убирая паутину. - Если князь не остановит разбой - в межсезонье все останутся голодными, и поддонки, и горни тоже. Есть два особо тяжких преступления: разбой и подделка императорских денег. Потом идет мошенничество, но это уже не так страшно, за него хотя бы судят: Что ты так побледнел? Хорошая новость: того парня, чернявого, который на тебя навел, взяли и казнили вместе с остальными. Тебе ничего не грозит, можешь оставаться, можешь уходить:
Она отвернулась. Варан вдруг увидел, что она готова заплакать. Держится из последних сил. Смертельно устала. И почему-то обижена.
- Нила, - он подошел ближе. - Спасибо:
- Ты можешь уходить. Никто тебя не удерживает.
- Почему ты меня прогоняешь? Или: я что, уволен после вчерашнего?
- Нет, ты не уволен.
- Так почему?
Она разрыдалась. Он стоял рядом, желая ее обнять - и не решаясь. Он был грязный и мокрый насквозь. А она была - чистая и строгая, несмотря на слезы и на сопли.
Настоящая горни.
* * *
Пещера то тянулась тоннелем, то раздавалась вширь, то раздваивалась, а то распускала в стороны десятки щупалец, узких, иногда непроходимых. Некоторые гроты были светлыми - туда пробивались сквозь воду солнечные лучи. Другие - полутемными, а в двух или трех царил такой мрак, что приходилось целиком полагаться на змейсих.
- Они видят в темноте?
- Они знают дорогу:
Варан ехал на Журбине. Она была покорна, как деревяшка, по команде "вперед" спешили вперед. По команде "стой" немедленно останавливалась. По команде "ныряй" погружалась без раздумий.
- Это потому, что она работала в шахтах. Там ведь еще хитрее коридоры, там в щели просачиваться надо. А Кручина - та в открытом море гуляла, ей пещеры не нравятся. Ну и характер, конечно, паскудный.
- А ты бывала в шахтах?
- Здрасьте! Я там, можно сказать, выросла: Знаешь, там есть такие воздушные карманы, где человек может жить даже в сезон. Темно, холодно, но воздуха хватает, и пищи тоже, и воды, если ее со сталактитов слизывать. Один человек был, так он железные заготовки воровал и потом купцам продавал, тайно. Его поймали и хотели судить, а он убежал и спрятался в шахтах. Там такие лабиринты - можно беглеца сто лет искать, а не найдешь: Ну, думали, придет сезон, он сам вылезет. А он не вылез - боялся. А может, заблудился. Уже на другое межсезонье вышел - живой, только какой-то свихнутый. И судить его не стали - сам себя наказал: Представляешь, над тобой камень и вода, целые громады воды: А ты сидишь в темноте, и даже огонь не разводишь, чтобы он твой воздух не жрал. Наверху сезон, а ты как у Шуу в кишках: Он, кстати, все Шуу поминал с тех пор. Может, видел ее. А может, просто сбрендил. Как ты думаешь?
- Я думаю, что Шуу живому видеть нельзя.
- Я тоже так думаю: Но ты не думай, что в шахтах плохо. В шахтах на самом деле весело. Все звенит, колеса вертятся, воду откачивают, змейсихи рабочие ходят туда-сюда: Там светло от огней. Стены сверкают, как во дворце, и не понять - капли или самоцветы. Там хорошо песни петь. Все поют. Там крохотная девчонка песню запищит - а кажется, будто хор на разные голоса, и эхо подпевает. Приплывай к нам в межсезонье.
- Да у меня своя ведь работа есть.
- А ты осенью приплывай, когда торги. Осенью почти никто не работает, только продают и покупают: Смотри, сейчас будет глубокий тоннель, а за ним - грот-палата. Там гостей обычно ракушками угощают. Круча, вперед!
Кручина ввинтилась в воду, ушла почти вертикально вниз. Варан мог видеть, как она несется под водой, обернутая, будто белым пламенем, миллионами крохотных пузырьков. Он едва успел схватить воздуха, как Журбина нырнула следом.
Мазнула по лицу медуза, шарахнулась прочь огромная полосатая рыбина. Вода потемнела; змейсиха долго протискивалась сквозь плотную темноту, так что у Варана неприятно закололо в груди. Наконец, впереди мелькнул свет, радужной пленочкой заколыхалась поверхность, и Журбина, царственно выгнув шею, прорвала ее. Обрушила со шкуры потоки и водопады, покосилась на Варана со снисходительным презрением, мол, как тебе, сухопутный червячок?
Варан огляделся.
Грот был самый большой из виденных прежде - и, конечно, самый красивый. Солнце пробивалось в него не только из-под воды, но и сверху, из щелей в куполе. Сталактиты тянулись к своим отражениям, образуя колоннаду; известковые потеки казались парадной драпировкой.
Нила уже взбиралась по ступенькам куда-то наверх; Кручина, привыкшая отдыхать в "палате", вытянула шею по воде и сонно вздохнула.
- Иди сюда! - позвала Нила. Варан плюхнулся с седла в воду, выбрался на плоский камень, отряхнулся, как сытуха на берегу. Полетели брызги.
- Сюда! - голос Нилы долетал откуда-то сверху. - Поднимайся!
На сухой квадратной площадке в беспорядке валялись кожаные подушки, имелась жаровня с остатками углей и гора перламутровых осколков. Кувшин из-под вина треснул и лежал теперь в скудной красной лужице. Нила вытащила откуда-то метлу и совок:
- Хозяину скажешь, грот убирали. Тут они такого, бывает, натворят - змейсихи морду воротят:
Варан протянул руку за метлой. Нила отдала не сразу. Был момент, когда они стояли лицом к лицу, в четыре руки держась за гладкое древко. Нила молчала, ничего не объясняя. Глаза ее, вечно прищуренные, в полумраке наконец-то открылись, и каждый зрачок казался входом в шахту.
- Это гостевой путь, - сказала Нила глухо, будто удерживая слезы. - Мы по нему посетителей возим. Он вдоль берега идет, по краю, поэтому свет. А если свернуть вглубь - там такие переходы: такие лабиринты: и там всегда темно.
- А ты любишь, когда темно? - спросил Варан, чувствуя, как нагревается в ладонях злосчастная метла.
Нила резко кивнула:
- Солнце режет. Не люблю.
А очки, хотел спросить Варан, но вовремя прикусил язык. Привычные к яркому свету горни не носят очков. А заморские гости - те вообще считают, что закопченные стекла поддонков прячут ложь в глазах, и алчность, и еще Шуу знает что. Вот почему хозяину так понравилось, что глаза Варана привычны к свету:
Нила ждала чего-то. Не сводила требовательного взгляда.
- Поедем вглубь? - осторожно предположил Варан.
Она кивнула снова.
- А хозяин?
- Хозяин велел в гроте прибрать и девочек выгулять. До вечера не хватится, - она наконец-то выпустила метлу.
Варан, отвернувшись, быстро-быстро зазвенел расколотыми ракушками, загремел черепками. Нила собрала подушки и вычистила жаровню. Молча, не глядя друг на друга, они сложили мусор в мешок, привязали тяжелый камень, подтащили к выступу над водой, столкнули; разошлись по воде волны, поднялось несколько пузырей. Кому-то из наших будет по осени подарочек, подумал Варан. Впрочем, осенью и мусор хорош: плотины укреплять, или еще что:
Нила тихонько свистнула. Змейсихи подняли рогатые головы. Их выпуклые глаза бледно светились зеленым.
Не утруждая себя спуском по лесенке, Нила прыгнула в воду с края скалы. Красиво, без всплеска, ввинтилась в воду, вынырнула прямо перед Кручиной, ухватилась за повод:
- Хватит дрыхнуть, старуха! Поехали!
Варан зажмурил глаза и тоже прыгнул. Вода показалась плотной, как шкура на барабане; Варан вынырнул, оглушенный. Журбина покосилась с презрением.
* * *
- Подожди, я сейчас огонек запалю.
Варан услышал торопливый стук кремня.
Ничего не было видно. Закрыты глаза или открыты - не имело значения. Тьма. Самоцветы на чешуе змейсих, изумрудные выпуклые зенки, белое лицо Нилы - в темноте все умерло. Вместо самоцветов могли быть просто камни, змейсихи могли быть слепы, а Нила могла быть уродливой ведьмой:
Варану стало страшно. Он впервые пожалел, что пошел за ней в недра горы, в лабиринт переходов. Кто она такая? Кто она ему?
Родился огонек. Из ниоткуда появились Нилино лицо, и ладонь с длинной тоненькой свечкой, поверхность воды, тени рогатых голов на длинных шеях.
- Испугался?
- Еще чего.
- Я тут была раньше: Тут сухих камней нет. Направо открытый тоннель, там иногда хозяин особо храбрых гостей водит, с факелами: А прямо - очень глубокий карман. Я три раза пронырнуть пыталась, чуть не утонула: Не вышло.
- А там? - Варан махнул рукой налево.
- Там другой коридор, тоннель, потом два грота один за другим, потом развилка. Если налево повернуть, то скоро выйдешь в такую пещеру: Я там разные вещи находила. Шелковый платок плавал: Старый, весь почти в дырах, но с рисунком. Потом куски пробки: Потом из дерева такая фигура, с двумя головами. Принесла хозяину, говорю, может, продать: А он говорит: сожги. А сожгла другую деревяшку, а фигуру спрятала - больно красивая. Потом тебе покажу.
- Это с двумя-то головами красивая?
- Ну да: Знаешь, в этих пещерах клады есть. Точно есть. Водой их постепенно вымывает: А есть просто тайники. Горни в межсезонье так их устраивают, чтобы в сезон, когда вода поднимется - не достать. Говорят, тут где-то княжеская казна:
- А то князю больше негде казну хранить.
- Не знаю: Мошенники, которые в сезон промышляют, так просто деньги с Клыка не вывезут - стража проверяет. Вот они и прячут. А потом, в межсезонье, когда стража разлетается - они приходят и вынимают.
- А ты искала?
- Ну конечно. Нашла фигуру двухголовую и еще один башмак на правую ногу с золотой набойкой. Он в щели застрял и потому не утонул. Из этой набойки мне дома колечко выковали:
Все еще держа свечку на ладони, она тронула ногой Кручину. Змейсиха, едва различимая в темноте, двинулась вдоль пещеры - две расступившиеся волны были как пробор в черных волосах. Журбина без команды потянулась следом.
Нила придержала змейсиху рядом с глубокой, поросшей водорослями щелью. Варан вздрогнул, но то, что показалось ему живым уродливым телом, было всего лишь огромной цепью, свисающей сверху. Цепь позеленела, покрылась ракушками; каждое звено было размером с блюдо.
Нила обернулась:
- Здесь чердак.
- Что?
- Так называется - чердак. Верхняя пещера. Сухая. Хочешь посмотреть?
- А кто цепку повесил?
- Может, моряки. А может, бандиты. А может, стража: Она давно тут висит.
- Проржавела?
- Сто лет провисит - не проржавеет: Боишься, что ли?
Не дожидаясь ответа, Нила зажала горящую свечку в зубах. Соскользнула с седла и ухватилась за нижнее звено. Подтянулась. Цепь закачалась, скрежетнула, под сводами пещеры расползлось шелестящее эхо. Запрыгали тени - как будто не девушка взбиралась наверх, а многорукое чудовище.
Змейсихи не встревожились. Кручина вытянула шею и прикрыла глаза; не опасно, подумал Варан. Вовсе не страшно.
Сверху падали капли. Снова сделалось темно - Нила скрылась за нависающим брюхом скалы, и только тусклые отблески свидетельствовали, что свеча в ее зубах еще горит. Дождавшись, пока цепь перестанет дергаться, Варан ухватился за нижнее звено; цепь была холодная и склизкая. Острая ракушка тут же поцарапала мизинец.
- Давай сюда! - Варан увидел огонек прямо над головой. - Здесь сухо!
Тонкая рука ухватила его за плечо, помогая выбраться. Варан утвердился на камне, сел на пятки, вытер руки о мокрые штаны. Огляделся.
Сухой карман, потолок низкий, так что в полный рост подняться нельзя. Камни неожиданно гладкие, явно кем-то когда-то отесанные. Странный запах - не сырости, не водорослей, а будто древесной смолы. Приятный.
На потолке, тоже гладком, рисунки копотью. Не понятно, то ли ребенок баловался, то ли тайные знаки.
- Эй, может, это карта? Где клады спрятаны?
- Я искала, - Нила улыбалась, почему-то довольная. - Ничего не выходит: Если и карта, то не про нас.
- А что здесь было-то?
- Убежище. Склад контрабандистов. Нора какого-нибудь секретного мага: Не знаю. Все это было давно. С тех пор, как я это место три года назад нашла, сюда никто, кроме меня, не приходит.
В углу горой лежали сухие водоросли. По-настоящему сухие; такими набивают матрасы, и как сладко спать на них в межсезонье, слушая, как бормочет за окном дождь:
В другом углу, в каменной нише, нашлась книга со слипшимися страницами. Настоящая бумажная книга, вернее, бывшая бумажная, потому что желто-серое цвелое месиво, в которое превратились страницы, не принял бы за бумагу ни один старьевщик.
- Может быть, тут были заклинания, - мечтательно сказала Нила. - Мы бы прочитали из - и сами стали магами. А может, это просто приходно-расходная книга какого-нибудь купца.
- Или дневник капитана далекого плавания.
- Или список кулинарных рецептов.
- Ну тебя, - Варан неуверенно рассмеялся. - Кстати, если бы мы прочитали заклинания, то магами не стали бы. Скорее всего, у нас просто раздвоились бы языки, или выскочил слепой глаз на затылке, или что-то еще. Магами рождаются.
- Я знаю.
Нила поставила свечку на жесткий морщинистый переплет. Варан увидел, что тоненький стержень догорел уже до половины.
- Эй: нам света хватит?
- У меня еще есть: И потом: Зачем нам свет?
Варан поднял глаза. Нила смотрела на него без улыбки.
* * *
Змейсихи нашлись по звуку - Кручина тихо зашипела в ответ на Нилин зов. Журбина фыркнула. В полной темноте, на ощупь, Варан вскарабкался в седло.
Его трясло. Журбина, не любившая нервных, сделала вялую попытку сбросить всадника.
Кручина плыла впереди. Шелест воды отражался от стен, от сводчатого потолка, мир вокруг казался объемным, как теплое облако. Змейсихи помнили дорогу обратно; когда Кручина нырнула, Варан услышал приглушенный всплеск и успел набрать воздуха.
Журбина несла его сквозь темноту, сквозь плотную массу воды. Что теперь будет, думал Варан, зажмурив глаза. Как я смогу дальше жить: без Нилы - никак. Надо жениться на ней, вот что надо сделать. Он, Варан, еще молод, но жениться все равно можно. Отец поймет.
Журбина вынырнула. Варан стряхнул воду с волос и открыл глаза.
Темнота сменилась полутьмой. Сквозь воду пробивался далекий свет. Нила сидела на спине Кручины. Смотрела на Варана через плечо; он впервые увидел ее. Впервые в жизни.
- Выйдешь за меня замуж? - крикнул поспешно, будто боясь, что она удерет.
Нила молчала. Мокрые волосы прилипли к голове и казались блестящим шлемом.
- Это я сказала хозяину, чтобы он тебя нанял, - призналась, глядя в глаза.
- Выйдешь за меня?
- Если хозяин узнает, что было, он тебя уволит:
- Выйдешь?
Нила зажмурилась. И так, не открывая глаз, кивнула.
* * *
А сезон был в самом разгаре.
Каждый день из-за моря прибывали корабли. Прилетали всадники и воздушные повозки, и надутые огнем расписные шары. Огромные, величественные, белоснежные крыламы расхаживали по причалам, как в межсезонье - обыкновенные кричайки. Все дворцы и лачуги были заняты приезжими и их слугами. Цены росли с каждым днем. У грузовых пристаней ежедневно швартовались купцы - в основном поставщики продуктов для гостей и корма для их животных.
На главной площади через день кого-нибудь казнили. Чаще всего - за разбой или подозрение в разбое; тем не менее, новые охотники за кошельками прибывали на Круглый Клык каждый день - в толпах челяди. Поэтому грабителей на темных улицах не становилось ни больше, ни меньше.
Иногда казнили за распространение фальшивых денег. Отцу Варана однажды всучили поддельную бумажку с нарисованной радугой; отец тут же вызвал стражу, но мошенника так и не поймали.
- Чтоб его Шуу отрыгнула! - кипятился отец. - А если бы я не заметил и купил на нее что-нибудь? Меня бы повязали, так, что ли?
- Полреала, - успокаивала его мать. - Обидно, ну да не конец же сезона!
Варан видел родителей редко. И всякий раз не находил времени, чтобы поговорить с отцом. Как тут подступиться? "Здравствуй, папа, я женюсь"?
Они с Нилой никогда не говорили о любви, о свадьбе, о будущей жизни. Они говорили о змейсах, рудниках, магах, звездах, видимых только в сезон, о потайных письменах, об Императоре, подводных пещерах и драгоценных камнях.
В те редкие дни, когда охотники до верховых прогулок не шли сплошным потоком, Варан с Нилой выбирались на базар. Нилу, как настоящую горни, вечно тянуло в ювелирные лавки. Хозяева ее, как правило, знали, позволяли войти, рассмотреть товар, иногда и примерить; Варан поначалу стеснялся, стоял на пороге, не решаясь приблизиться к разложенным на бархате драгоценностям. Потом осмелел.
А посмотреть было на что. На высоких столах разложены были граненные, оправленные в золото и серебро камни - но не цветные камушки, которых полным-полно на Малышке и которыми украшены были Нилины штаны. Нет - эти были настоящие, почти живые, из тех, что попадаются рудокопу один раз за всю жизнь.
Такие камни хранят владельца, лечат его от головной боли, придают силу и продлевают жизнь. Каждый такой камень имеет свое имя. Говорят, что они способны совокупляться и производить себе подобных, но в это уж ни Варан, ни Нила не верили. Зато легко можно было убедиться, что внутри каждого камня живет свой собственный огонек - белый, голубой или желтый. Варан и Нила часами могли стоять у раскладки, глядя, как колышутся, сжимаются и расширяются бьющиеся сердца камней.
При них покупали украшения стоимостью в пятьдесят, сто, тысячу реалов; Варан видел, какими глазами смотрела Нила на молодых и старых аристократок, становившихся обладательницами сокровищ.
- Ты все равно красивее, - говорил он убежденно.
- Разумеется, - отвечала она без тени смущения. - И потом, где бы мне это носить? В рудниках?
Они уходили, и Варан решал про себя, что больше в ювелирные ряды - ни ногой; тем не менее проходило несколько дней, они с Нилой шли на базар, и от рядов с шелками, фруктами, безделушками на память, железными и деревянными вещами снова прибивались к ювелирам - почти против собственной воли.
У Нилы была любимая игрушка - ожерелье с белыми и голубыми камнями. Варан знал, что всякая прогулка на базар непременно закончится возле этого ожерелья; хозяин лавки, их местных, знал Нилину мать и позволял девушке брать украшение на ладонь. Нила стояла, заворожено глядя на мерцание камушков; бледный свет их отражался на ее сосредоточенном лице.
Ожерелье стоило сравнительно недорого - сто реалов. Для Варана это был заработок за весь сезон - и то если не покупать сладостей и обходиться только самым нужным. В душе он, Варан, давно согласился отдать все свои деньги за ожерелье - но что скажет отец? Неподходящее начало для разговора о женитьбе; отец, чего доброго, разозлится и откажет, даже не выслушав. Напротив - если Варан принесет в семью честно заработанные деньги, отец поверит, что он уже взрослый самостоятельный мужчина и вполне может привести в дом жену:
Проклятое ожерелье снилось Варану по ночам. Ему снилось, как он приносит его Ниле. И какие у нее, у Нилы, делаются глаза.
В счастливые дни, когда они, ускользнув от всех, забирались на "чердак" и обнимали друг друга на куче сухих водорослей, Варан, забываясь от счастья, клялся добыть ожерелье. В крайнем случае украсть; Нила зажимала ему рот ладонью:
- Дурачок: Только попробуй мне!
Он замолкал, но от затеи своей не отказывался.
Обязанности Варана со временем значительно расширились. Теперь он не только ухаживал за змейсихами и вылавливал сачком свежее дерьмо, но и прохаживался по базару с табличкой "Прогулка на серпантерах, недорого", провожал посетителей ко входу в подземные пещеры и, что самое волнующее, иногда сопровождал их в поездке.
Если поездка намечалась совсем легкая, без нырков и погружений, то двух посетителей сажали на двух змейсих, и Варан предводительствовал им неспешно, помахивая веслом в легкой лодочке и отдавая команды змейсихам:
- Журбина, пошла! Круча, придержи: Стоять, обе!
Он скоро выучил наизусть все слова, которые нравились посетителям, и вдохновенно рассказывал об истории каждого грота, о кладах, которых здесь запрятано полным-полно, о зловещих тайнах, большая часть которых никогда не будет раскрыта. Рассказывал, между прочим, и о змейсах на службе рудокопам, и о патрульных змейсах, и о том, что неприрученные змейсы почти так же опасны, как донный дракон, называемый в просторечии Утробой. Посетители слушали, удивлялись - и в конце поездки нередко благодарили Варана монеткой. Он устроил в расщелине свой собственный маленький тайник, но этих денег не хватало не то что на ожерелье - на один маленький камушек.
Если посетитель требовал чего-то посложнее и поинтереснее, Варан усаживал его на покорную Журбину, а сам забирался на спину Кручине. Вел тогда запутанными переходами, рассказывал о "самом центре скалы", при надобности объяснял спутнику, где и сколько предстоит пробыть под водой. Как ни странно, богатые любители темных подводных нор оказывались не такими щедрыми, как боязливые любители спокойных прогулок. Но Варан все равно время от времени что-нибудь получал.
Нила водила гостей чаще. Во-первых, змейсихи слушали ее лучше, во-вторых, Варан ей уступал.
В тот памятный день посетителя - посетительницу - должна была вести опять-таки Нила. Но посетительница оказалась малолетней дочкой заморского аристократа, спесивой и вздорной. Появившись в гостевом гроте, она первым делом окинула Нилу с головы до ног оценивающим взглядом:
- Вот так вырядилась, - сказала, глядя на расшитые камушками Нилины штаны. - Ты что, все свое состояние на штаны прилепила, девка? Тогда где оловянные монеты?
Хозяин заговорил с гостьей почтительно, отвлекая ее внимание от Нилы; та же, как стояла, так и застыла, глядя в пространство белыми от бешенства глазами.
- Не обращай внимания, - выдохнул Варан ей на ухо. - Шуу с ней:
- Я ее не поведу, - так же шепотом отозвалась Нила. - Варан, выручай:
Он испытывал к сопливой аристократке чувство не менее сильное, чем Нила - однако не мог не прийти любимой на выручку.
- Я готов, - сказал он хозяину, и тот мгновенно все понял, и кивнул:
- По светлому кругу. Малым ходом. Понял?
Личный слуга аристократки - круглощекий тип с заплывшими жиром глазами - подсадил ее на спину Журбине так ловко, что девица даже не замочила платья. Усевшись, она первым делом ударила змейсиху пятками; покладистая Журбина повернула голову и зашипела.
- Ваша милость, - мягко сказал хозяин, - серпантеры - злобные и опасные животные. В ответ на ваш удар Журбина может сбросить вас в воду: Увлечь в глубину: Укусить: Я прошу вас - просто сидите в седле, ваш проводник все сделает сам.
- Если эта тварь, - сообщила девица с неподражаемым высокомерием в голосе, - осмелится забрызгать мне платье - мой отец выкупит ее у вас для своей живодерни: Понятно?
Варан погрустнел, предчувствуя неприятную поездку. Кручина под ним вполне разделяла его опасения - нервно била хвостом по воде, вертела рогатой головой и то и дело облизывалась раздвоенным языком.
- Вперед, - сказал Варан самым спокойным голосом, на который в тот момент был способен.
И они тронулись.
* * *
- У моего отца пять сотен рабов, на каждом золотой ошейник, к ошейнику приделан золотой колокольчик, и когда все колокольчики одновременно звенят - получается аккорд: У меня три лошади, суслик и своя крылама. В моей комнате круглый год цветут пять розовых кустов. Ты когда-нибудь видел розы?
- Да, - отвечал Варан, чтобы хоть что-нибудь ответить.
- А вот и врешь, не мог ты их видеть. Вы тут живете среди воды и камня, едите рыбу и ничего не видите. А мир, между прочим, велик. В прошлом году летом мы с отцом ездили в страну вулканов. Ты знаешь, что такое вулкан?
- Нет.
- И никогда не узнаешь, можешь быть спокоен: Так, у меня вода в левой туфельке.
- Но ведь это водная прогулка, ваша милость. И потом: Попробуйте ровнее держаться в седле.
- Ровнее в седле? А ты знаешь, слуга, что я летаю верхом на крыламе, а это немножко труднее, чем хлюпать на этих твоих рептилиях: Мне обещали чудеса подводных пещер. Ну и где тут чудеса?
Юная аристократка - на вид ей было лет пятнадцать - произнесла эту реплику в "каменном саду" - гроте, где посетители обычно глазели по сторонам, разинув рот от восхищения. Снизу грот был подсвечен солнцем, сверху свисали "ветви" и "цветы" - белые известковые отложения. Блики воды танцевали на них, и казалось, что "сад" живет, колышется, дышит.
- Посмотрите, - Варан поднял руку. - Вон там, над нами:
- Ну и что? - аристократка пожала плечами. - Если прогулка не оправдает моих ожиданий, мальчик, мой отец купит для живодерни не только серпантер, но и тебя, твоего хозяина, эту девку в расписных штанах:
Она отвернулась и снова ударила Журбину пятками. Змейсиха хлестанула по воде хвостом.
- Ты где-то был, кроме этого своего островка? - спросила мерзавка, не замечая не возмущения Журбины, ни остекленевших глаз Варана.
- Нет.
- И не будешь, разумеется. Ты хоть живешь здесь, наверху - или там в сырости, где сейчас дно?
- Я поддонок, - сказал Варан сквозь зубы.
- Ну надо же, - рассеянно продолжала аристократка. - А если я брошу в воду монетку - ты сможешь ее поймать?
Не дожидаясь ответа, она открыла кошелек, привешенный к поясу, и бросила в воду монету - как успел заметить Варан, в одну шестую реала. Монетка опускалась почти невидимая, пока не попала в солнечный луч и не замерцала, как рыбка.
- Что же ты не прыгнул?
- Она слишком быстро тонет,- признался Варан.
- И где она теперь? Что, это правда, что под нами бездна?
- Нет. Под нами дно, только очень-очень глубоко. Монетка упадет на дно, и осенью кто-то ее отыщет.
- Слушай, слуга, - аристократка посмотрела на него внимательнее, чем прежде. - Вы со своим сбродом подсунули мне дурацкую скучную прогулку: Я согласна простить вас, если ты меня немножко развлечешь.
- Как?
- Я очень люблю смотреть, как ныряют за разными вещами. За монетками. Смотри, вот здесь у меня треть реала: Лови!
Она метнула монетку, и Варан прыгнул прежде, чем успел подумать.
Треть реала - светлая монета и довольно большая. Варан видел, как она погружается, суетливо покачивая круглыми боками. Он нырнул головой вниз, в несколько рывков достиг монетки - но промахнулся, и она выскользнула из ладони. Он рванулся глубже и тогда наконец-то ее поймал; сжав монетку в руке, он с опозданием понял, как это мало. Треть реала - для того, чтобы купить Ниле ожерелье, надо нырять триста раз!
Ему захотелось разжать руку, но он удержался.
Под водой было светлее, чем в гроте. Варан видел горящую под солнцем поверхность снаружи, видел брюхо скалы в зеленых пятнах водорослей, видел тусклую, как натянутый рыбий пузырь, поверхность грота внутри. Ему не хотелось возвращаться к дрянной избалованной девке, в чьей власти ему предстоит пробыть еще как минимум час. Вот если бы он был рыбой:
Он повернул голову - и увидел.
Маленькая радуга в воде. Светлая прямоугольная бумажка. Вернее, не бумажка, а:
Они не тонут в воде и не всплывают. Если их притопить - так и будут дрейфовать, следуя течениям. А в стоячей воде - неподвижно лежать, будто листочек зелени в рыбном желе.
Клады, сказал голос Нилы в голове. Тут полно кладов, тайников: Княжеская казна: Схроны контрабандистов:
Варан рванулся, боясь, что наваждение рассеется и плывущая в толще воды денежная бумажка окажется всего лишь солнечным бликом. Рванулся, выбросил вперед руку, схватил:
Пальцы ощутили плотную, мягкую, приятную на ощупь ткань денег. Варан развернул купюру, присмотрелся:
Сто реалов! Сто реалов! Сто!
Он понял, что ему не хватает воздуха. Что до поверхности еще плыть и плыть, а грудь уже разрывается. Что он сейчас утонет с деньгами в руке:
Вырвавшись головой на поверхность, он долго кашлял, задыхаясь, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
- Достал? - нетерпеливо спрашивала аристократка. - Я уж думала, ты утонул: Достал или нет?
Варан, не в силах вымолвить слова, помотал головой.
- И это хваленные местные ныряльщики! - протянула аристократка, не скрывая разочарования. - Чуть не утонул, а все равно не достал:
Варан кашлял. Сто реалов жгли судорожно сжатую ладонь. Вдруг заметит, спросит: "Что там у тебя?"
Ухватившись рукой за уздечу Кручины, он незаметно переложил деньги в карман штанов.
Остаток путешествия прошел, будто в мутной воде. Аристократка постоянно чего-то требовала, на что-то жаловалась, била пятками бедную Журбину; змейсихи нервничали все сильнее. А Варан, обмерев в седле, видел только одно: как он протягивает ювелиру сто реалов. Не глаза Нилы, когда она увидит подарок, не перемигивание огоньков в белых и голубых камнях - а ювелира, глядящего на сто реалов в Варановой руке. Седого, загорелого горни с выцветшими бровями и залысинами на лбу.
Тягостная прогулка наконец закончилась. Аристократка затеяла спор с хозяином, отказываясь платить оговоренную сумму; Варан потихоньку проскользнул в грот с гамаком. Хотел снять и выкрутить мокрую одежду - но в последний момент испугался потерять или испортить деньги. Его колотил озноб; кое-как обтеревшись сухими тряпками, он выбрался наверх по узкой лестнице и, никому ничего не говоря, кинулся на базар.
* * *
- Где тебя носит?! - накинулся хозяин, когда он вернулся, задыхаясь от бега, прижимая к груди полотняный мешочек. - Хотел тебя с гостями отправить, пришлось Нилу посылать: Где ты был?
- Нила с гостями? - спросил Варан, все еще прижимая мешочек к груди. - А когда: Когда она вернется?
- Да ты совсем очумел, парень, - заметил хозяин, внимательно к нему приглядываясь. Прежде Варан не был замечен ни в дерзости, ни в небрежении обязанностями. - Что такое с тобой стряслось?
Варан счастливо улыбнулся:
- Я: подожду. Можно?
- Можно, - сказал хозяин, совсем озадаченный. - Нельзя, что ли?
Варан прошел в грот, где обычно держали змейсих, и улегся в гамак, не отрывая ношу от груди.
Он скажет: "Это тебе". Нет, он скажет: "Это тебе мой свадебный подарок". Нет, он ничего не скажет, промолчит: Просто распустит шнурок на мешочке, и тогда она увидит сама.
Может быть, в гроте слишком темно? Попросить ее подняться на свет? Нет, она не любит солнце: Здесь, в пещерах, ее глазам удобнее всего: А искорки в глубине камней горят так ярко, что светятся даже в полной темноте: Так сказал ювелир:
Варан закрыл глаза всего на минутку. Тут же появилась Нила и встала рядом с гамаком. Он крепче сжал полотняный мешочек и приготовился сказать давно придуманные слова, но губы не разжимались во сне. Нила, не желая ждать, взяла его за плечи и крепко тряхнула.
Варан открыл глаза.
Вечерний свет солнца из-под воды угасал. Грот освещен был факелами. Незнакомый человек в серебристо-черной куртке стражника тряс Варана за плечи, за его спиной стояли бледный хозяин и ювелир.
- Поднимайся, - сказал стражник почти добродушно.
Варан моргал, не понимая - закончился сон или только начинается.
- Я ничего: - начал он и запнулся.
Стражник обернулся к ювелиру:
- Он?
Ювелир - пожилой загорелый горни с выцветшими бровями и залысинами на лбу - произвел жест птицы, склевывающей зерно:
- Он.
- Пошли к судье, - сказал стражник Варану.
- За что?!
- А ты не знаешь?
Вода в гроте закипела. Показалась сначала рогатая голова Кручины, а потом - Нила с распущенными по плечам мокрыми волосами.
Оглядела собравшихся, ничего не понимая. Побледнела - это было видно даже при свете факелов. Плотнее схватилась за уздечку; хотела что-то сказать, но хозяин быстро махнул ей рукой, и слова остались у Нилы в горле.
- Не знаешь? - повторил стражник и взял из помертвевших рук Варана полотняный мешок. Распустил шнурок, вытряхнул на ладонь ожерелье; замерцали в полутьме синие и белые камни.
Шумно вздохнула Кручина. Нила не издала ни звука - неподвижно сидела в седле, глядя то на Варана, то на ожерелье, то на стражника. По плечам ее скатывалась вода.
- Я купил это, - к Варану вернулась твердость. - Я не украл. Я заплатил.
- Деньги-то фальшивые, - глухо сказал ювелир. - Фальшивая сотка, парень.
* * *
Пещера Справедливости, иначе Тюремная Кишка, имела один только выход. Судьи и подсудимые, обреченные на смерть разбойники и сам князь, пожелай он спуститься в Кишку за какой-то надобностью, обязательно должны были пройти сквозь строй вооруженной стражи, миновать шипастые ворота и каменную дверь, такую низкую, что входить в нее приходилось едва ли не на четвереньках.
Поток людей, заглатываемых и изрыгаемых Кишкой, не иссякал ни днем, ни ночью. Кто нес жалобу, кто - донос, а кого и вели на плаху. Сезон был в самом разгаре.
Варан шел, сопровождаемый стражником, через весь город. Почти у самых ворот Кишки его догнал задыхающийся от бега, но странно бледный отец:
- Погоди! Служивый! Погоди, пойдем вместе! Он же сопляк:
Стражник окинул его равнодушным взглядом:
- Отец?
- Ну:
- Иди в канцелярию, пиши прошение.
- Мне к судье надо:
Стражник, будто играючи, снял с плеча пику-гарпун с зазубренным наконечником. Направил в грудь Варановому отцу:
- Иди в канцелярию.
Отец посмотрел Варану в глаза.
Наверное, был еще шанс удрать. На вечерних улицах - толпы, можно затеряться. Можно нырнуть в какую-нибудь лавку и переждать погоню. Можно пробраться ночью в порт, напроситься гребцом на уходящее за море судно, можно уехать - и никогда не возвращаться. Никогда больше не видеть берегов Круглого Клыка - и Нилу:
Варан стоял за спиной стражника, никем особенно не охраняемый. Переминался с ноги на ногу, как будто вечерний теплый камень жег босые ступни.
- Пошли, - стражник снова закинул пику на плечо.
И Варан пошел.
Тюремная Кишка освещалась масляными лампами. Откуда-то несло сквозняком; поговаривают, что через вентиляционные щели можно сбежать. Варан слышал такой разговор давным-давно, еще когда помогал родителям в харчевне; двое загорелых пузатых моряков шептались в уголке под тентом, а Варан протирал столы и все слышал:
Сквозняк вел по лицу ледяной струйкой.
Стражник сдал Варана с рук на руки судейскому чиновнику в потертом черном балахоне. Тот отвел его в низкую полукруглую пещеру, где, рассевшись на гнилых циновках, ждал свей участи целый выводок всякого сброда - человек пятнадцать, один другого страшнее. Покачивались серьги в больших темно-коричневых ушах, зыркали недобрые, нездоровые глаза; кто-то бранился, кто-то храпел, кто-то молча смотрел в покрытый потеками потолок. Один тощий и плешивый, по виду явно нездешний, канючил и ныл в уголке, растирал грязные слезы по морщинистому лицу: он-де ни в чем не виноват, он жертва, просто жертва, ясно вам?..
Его забрали первым.
Потом стали забирать одного за другим, иногда быстро, иногда с промежутком в полчаса. Из зала суда никто не возвращался.
- Пивка бы, - мечтательно сказал голый до пояса, с круглым животом бородач, сидевший неподалеку от Варана. - Не дадут ведь. На последних просьбах, сволочи, экономят. Повисну до рассвета, парень, и ты повиснешь: А пивка бы хоть глоточек. Напоследок.
Варан отвернулся.
Бородача забрали предпоследним, и Варан остался в пещере один. Тряпки, игральные кости, осколки раковин с выцарапанными на них голыми красавицами, рассыпанный по полу табак - весь скарб, брошенный за ненадобностью, остался лежать на камнях, напоминая о тех, кто недавно был жив и еще не мертв, но застыл на пороге на несколько часов - до рассвета:
- Эй, - крикнул стражник от двери. - Парень! Иди:
И Варан пошел.
Чиновник сидел за низким столом, колченогим - но, несомненно, деревянным. Чиновник выглядел утомленным; глаза его воспалились и нехорошо блестели. Свечи в канделябрах сгорели больше чем наполовину.
- Разбой? - спросил устало.
Варан молчал.
- Имя, - сказал чиновник, раздражаясь.
- Варан:
Чиновник мельком просмотрел разложенные на столе раковины. Выбрал одну; надел очки - не темные, как у поддонков, но со светлыми стеклянными линзами. Сморщился, разбирая чужие, по-видимому, записи.
- Шуу что такое, - сказал, внезапно забыв об усталости. - Нет, это Шуу что такое!
И обернулся к стражнику в дверях, да так резко, что едва не сбросил на пол канделябр:
- Позови Слизняка, быстро!
- Его честь в такое время спит, - неуверенно предположил стражник.
- Подними его! - повысил голос чиновник. - Что он думает - с этим делом можно ждать до рассвета?!
До рассвета, подумал Варан, и у него ослабели колени.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
