БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
[Предыдущая часть] Оглавление [Следующая часть]
М
«МАВРИКИЙ». Марка. Не финская, не немецкая, но тоже очень дорого стоит. У Б.Стругацкого ее нет, но очень хочется. Маленькая слабость большого писателя — филателия. Намек всем почитателям накануне Юбилея (см. Ю) — надо же что-то дарить...*
МЕМУАР. Повествование о событии, имевшем место. Или не имевшем.
П р и м е р:
Как-то в ноябре 83-го зашел децимэтр Рыбаков к мэтру Стругацкому в гости. А Стругацкий сидит и не нашей электроникой балуется. «Вот, — говорит, — Славочка, какой полезный предмет у меня появился. Например, очень удобно придумывать инопланетные имена. Составляем программу, чтобы в слове было, скажем, не более семи букв, чтобы не повторялось более двух согласных подряд, включаем — и внутри начинается стохастический процесс, а вот тут каждые три секунды высвечивается абсолютно инопланетное имя методом случайного выбора букв». Децимэтр аж дыхание затаил. И действительно, не прошло и трех секунд, как высветилось первое имя: «Мудакез». Латинскими буквами, конечно.
Переглянулись мэтр с децимэтром, хмыкнули — и не стали смотреть дальше.
А что оставалось делать? Не нужна российскому писателю ихняя электроника. Бедная у ней фантазия.
В.Рыбаков
МИГУНОВ Евгений Тихонович. Художник, по поводу работ которого герой повести «Понедельник начинается в субботу» заявил: «Иллюстрации обладают высокой достоверностью и выглядят очень убедительно... Это свидетельствует о том, что истинный талант, даже будучи дезинформирован, не способен на полный отрыв от действительности». Справедливо и для иллюстраций к «Сказке о тройке», сделанных тем же Мигуновым. См. издание АО «Интероко», вышедшее чуть ли не нарочно к Ю. (см. Ю.).*
МУДАКЕЗ. Инопланетное имя, которое Б.Стругацкий извлек из недр компьютерной памяти; после чего перестал доверять компьютеру при подборе имен. Предпочтительней иной путь (см. Ятуркеынженсирхив). Подробнее о М. см. Мемуар В.Рыбакова.*
«МУЧЕНИКИ ГОРОДА ПИТЕРА». См. «Жиды города Питера».
МЫ — беседа с БНС. Естественно, о творчестве:
— Борис Натанович, когда произошел поворот судьбы, благодаря которому вы начали заниматься творчеством?
— Поворот судьбы... Хотя он и произошел в 1955 году, но подготовлен был многими предшествовавшими годами. Во-первых, Аркадий Натанович, еще будучи школьником, видимо, уже питал какие-то творческие амбиции. Вместе с несколькими школьными друзьями он выпускал литературный журнал, написанный от руки в обычных школьных тетрадках. У него была написана повесть «Находка майора Ковалева», которую он собственной рукой иллюстрировал.
У нас была прекрасная, по тем временам, библиотека. Помню, как во время блокады я читал «Войну миров» Уэллса. У меня от блокады не много осталось воспоминаний такого рода. Но это сохранилось. Уэллс, Беляев, Конан-Дойл — всех их мы уже знали в то время...
Аркадий Натанович был офицером, служил в Канске, потом на Камчатке. Я уже был студентом. И мы оба продолжали азартно читать и перечитывать фантастику.
Аркадий Натанович, к тому же, продолжал писать. Он написал фантастическую повесть «Четвертое царство», которую пытался опубликовать в каких-то военных газетах. А я свой первый фантастический рассказ написал в 9-м классе, когда было задано сочинение на вольную тему.
— И какую оценку вы получили?
— Отличную. Учительница была потрясена...
Ну а дальше... Аркадий Натанович продолжал писать, а я, главным образом, критиковал. Хотя, нет, конечно, я больше хвалил, потому что мне все это страшно нравилось.
Но опубликовать свою фантастику он нигде не мог. И тогда со своим другом Левой Петровым они написали публицистическую повесть «Пепел Бикини». Ее удалось напечатать. Это было в середине 50-х. Я, помню, тогда говорил своей любимой девушке: «Мне бы один рассказик только опубликовать. Больше мне ничего не надо. Только один рассказик!»
Впервые мы начали работать вдвоем в 55-м году над «Страной багровых туч». Причем случилось это не без некой провокации со стороны Елены Ильиничны, жены Аркадия Натановича. Ей надоели наши злобно-критические вопли по поводу существующей фантастики. «Все горазды критиковать, — сказала она. — Раз такие умные, сели бы да написали». Было заключено даже некое пари...
Самое смешное, что огромную роль во всей этой истории сыграло и еще одно обстоятельство: то ли я, то ли мама где-то по случаю купили пишущую машинку. Это было старинное, очень странное, вертикальное устройство, похожее по виду на довоенный радиоприемник. Сам процесс печатания на ней уже доставлял нам наслаждение. Если бы не это, не знаю, стали ли бы мы писателями...
— Как вы работали над «Страной багровых туч»?
— Самым, наверное, нерациональным способом. Аркадий Натанович пишет свой вариант, Борис Натанович пишет свой, а потом они обмениваются вариантами, производят необходимые изменения, снова обмениваются вариантами и, наконец, собираются и состыковывают все вместе. Это было нерационально по многим причинам. Главное состояло в том, что Аркадий Натанович работал быстро, а Борис Натанович был жуткий лентяй — ему всегда казалось, что он еще успеет, что время есть. К тому моменту, когда Аркадий Натанович написал уже вторую часть, Борис Натанович с огромным трудом и скрипом закончил первую главу первой части.
Я помню, Аркадий Натанович приехал, привез вторую часть, прочитал с отвращением то, что я написал и сказал: «Ну все! Я беру четыре тома «Войны и мира», ложусь на диван читать, а ты садишься за машинку, и пока не напишешь третью часть, я с тебя не слезу». Так я написал 3-ю часть. Потом мы уже, сидя рядом, проходились по всем трем частям, вместе написали эпилог...
Затем я носил этот роман в «Неву». Ничего не вышло. Аркадий Натанович носил в «Юность». Тоже ничего не вышло. В общем, мы довольно долго мыкались с этим произведением. Это была толстая вещь — 15 или 16 листов.
Почему-то подавляющее большинство молодых авторов воображают, что начинать надо именно с романа. Нет, чтоб рассказик написать. Обязательно сразу роман!
Потом Аркадий Натанович отнес эту вещь в Детгиз. И там она зацепилась. Но мурыжили ее необычайно долго. Писались рецензии, совершенно идиотские. Где они брали таких идиотов рецензентов? Это же ни в сказке сказать, ни пером описать...
А потом на нашем горизонте появился Кирилл Андреев, ныне незаслуженно забытый, а в то время очень авторитетный знаток научно-фантастической литературы. Ему пришла в голову прекрасная мысль. Он дал нашу повесть Ефремову. Иван Антонович величественно начертал вполне одобрительную рецензию, и после этого гора сдвинулась. Книжка пошла в производство. И, по-моему, в 59-м или 60-м году она вышла.
— Если бы «Страна багровых туч» не была опубликована, это вас бы не остановило?
— Нет. Мы уже встали на этот путь. К моменту выхода «Страны...» у нас уже было опубликовано четыре или пять рассказов в журналах.
В 56-м году я поехал со своими друзьями в археологическую экспедицию, и там мне пришла в голову идея фантастического рассказа. Я написал черновой вариант, показал Аркаше, ему понравилось. Мы доработали окончательный вариант, и получился рассказ, который мы назвали «Пришельцы». Но под этим названием и в этом виде он, конечно, в «Технике — молодежи» не прошел, его заставили очень сильно исковеркать и изменить название.
— Почему название-то не понравилось?
— Представления не имею. Может быть, потому, что слово «пришельцы» в то время звучало таинственно, странно. Такого понятия ведь не существовало тогда — «пришелец из космоса».
Поставили дурацкое название «Извне». По этому поводу моя знакомая, Лидочка Камионко, написала эпиграмму:
Писатель Стругацкий с фантастикой дружен,
Научно подкован вполне.
Блистает мыслями внутри и снаружи
Бессмертная повесть «Извне».
— В то время вы еще и работали по специальности?
— Конечно. Аркадий Натанович сначала работал в Институте информации, потом он перешел работать то ли в Детгиз, то ли в «Художественную литературу» редактором.
Я кончал аспирантуру. В 58-м году поступил в Пулковскую обсерваторию. Первые 5-6 лет мы просто не ходили в отпуск. Вместо отпуска собирались у мамы или я приезжал к Аркадию Натановичу. И вкалывали...
— Может быть, из-за того, что вы с Аркадием Натановичем жили в разных городах, вам не удалось написать какое-то количество вещей?
— Нет. Мы всегда устраивались таким образом, чтобы во главе всего была литературная работа. Когда припирало, когда мы понимали, что — все, пора: надо начинать писать, — мы всегда находили время.
После публикации наших первых рассказов ко мне подходили седовласые профессора в Пулковской обсерватории и говорили: «Э-э-э, Борис, знаете, я прочел вашу научно-фантастическую статью. Это любопытно, любопытно...» Стало гораздо легче. Я просил отпуск за свой счет и, как правило, мне его давали.
— То есть у вас не возникало ощущения, что на работе вы теряете время?
— Нет, у меня никогда такого не было. Да и Аркадий Натанович любил свою работу. Более того, занятия математикой мне всегда доставляли гораздо большее удовольствие, чем литературный процесс. Радости в нем очень мало. Только графоманы радуются возможности написать что-нибудь эдакое. Литературная работа — вещь очень трудная, очень утомляющая, я бы сказал — изматывающая.
Результат работы, как правило, доставляет радость и удовольствие. Аркадий Натанович, бывало, возьмет кипу листков исписанных, взвесит на руке и этак строго и значительно на меня посмотрит... Это ощущение очень сильное — ощущение не зря проведенного времени. Но вот сам процесс работы — это, конечно, мучительно. И чем дальше, тем труднее. Вот в чем беда.
— Заканчивая ту или иную вещь, вы испытываете ощущение пустоты, ощущение: «а вдруг эта вещь последняя»?..
— Нет. Такие ощущения появились уже в самом конце. Да и то они появились не после того, как вещь заканчивалась. Наоборот, когда ты кончил вещь, ты находишься в состоянии воодушевления, что еще не все погибло, есть еще порох в пороховницах и не гнутся казаки. Это вот потом, когда проходит месяц, три, пять, а желание снова сесть за работу ну совершенно не появляется, вот тут возникают неприятные предположения по поводу того, что же нас ждет дальше... Конец? Тупик?
Константин Селиверстов
Н
«НЕВЕСЕЛЫЕ БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ». Пьеса не на букву Ж, ибо иное ее название «Жиды города Питера» вызвало неадекватную реакцию на ближнезарубежной Украине, где, прочтя афишу, ближнезарубежное чиновничество порешило, что автор А. и Б. Стругацкий, истинно-таки русский человек, оскорбляет чувства меньшинств.*
НЕОБЪЯСНИМОЕ ЯВЛЕНИЕ. Вероятнее всего — явление книг АБС народу. Во всяком случае, к этой мысли подводят нас людены, назвав свой вопросник «Анкета необъясненного явления». Вот как объясняет этот феномен писатель Владлен Бахнов:
Меня настолько тронуло то, что в далеком Абакане интересуются судьбой нашей фантастики, что я счел необходимым ответить хотя бы кратко на все вопросы. Вначале творчество Стругацких было выдержано в строгих рамках соцреализма. Это как-то успокоило критиков, и они, слава Богу, не заметили, как появились настоящие Стругацкие, которых я считаю одними из самых интересных фантастов мира. А если учесть условия, в которых они работали, то самыми лучшими. Но в литературе условия — не в счет. В счет только — конечные результаты. Я думаю, что Стругацких подстрелили, когда они были на взлете. Им перекрыли кислород, перестав их печатать. И я убежден, что не будь этого, мы бы имели писателей-фантастов на порядок сильней, потому что вместе со Стругацкими уничтожили и всю их плеяду всех социальных фантастов. И это как с виноградниками: вырубить их легко, а чтобы вырастить новые — нужны десятилетия. Что же касается замечания критика В.Бондаренко, то пишет он не с горечью, а со злорадством, и радуется неудачам талантливых людей. Я же считаю, что Стругацкие по-прежнему лидируют в нашей фантастике... (П., 1991, № 44).
[Предыдущая часть] Оглавление [Следующая часть]
